№16 «Дорога»

spectate attente quia sub pedibus euntis via gignitur

Он дернул меня за ладонь, отпето шагая впереди меня. Огромный ком застрял у меня в горле тяжким грузом, его окровавленные руки дотронулись до моей ладони. Мои же бледные и маленькие пальцы затерялись в громадной куче холодной плоти. Рукавом откинув волосы с лица, я опустила голову вниз, давая слезам беспрепятственно и безмолвно стекать по щекам. Я не хочу плакать, видит Бог, но это выходит само собой, когда ты засвидетельствовал, как кровь фонтаном хлыщет из только разорванной твоим знакомым «кем-то» шеи, плоть выбрасывается на мокрую землю, а туша, с присущей ей тяжестью взгромаздывается вниз.

Я глотала слезы внутрь себя. Некоторые же забирал дождь под своё крыло, и хорошо, потому что последнее из всего, что я хотела бы испытать - стыд. За свою беспомощность.

Но он все равно слышал, я знаю, слышал. Он всегда все слышит.

Глупо, что я специально избегаю ответов на свои же вопросы внутри моей черепной коробки. Об этом я догадалась достаточно давно, чтобы прийти к такому выводу, но никогда не хотела говорить с собой об этом вслух. Я хотела придерживаться прожженного на мне правила о том, что чем меньше я знаю, тем сон крепче. Мое сознание само отвергало существование каких-либо подтверждений тому, о чем я интересуюсь иногда. Лоскутками. Пунктиром. Оно блокировало все пути. Но вот это треклятое чувство любопытства не оставляло меня в покое. Огромный остров в океане под названием Подсознание, на котором в ряд вопросительным знаком выстроены деревья никак не соглашался уйти под воду, словно Атлантида когда-то.

Джей все заворачивал за неизвестные мне улочки. Налево, направо, ещё раз налево, или... все же направо? На толику секунды привиделось, что мы даже не ходим, а убегаем, причём так быстро, словно лань от дикого зверья, готового растерзать её, только попадётся. Я уже видела такой быстрый ход Джастина, но тогда он был более заметен.

— Я хочу домой,— шмыгнула я охрипшим голосом. Я слышала, что звучала как подыхающая мышка, хвастающаяся за последний кусок сыра в мышеловке перед кончиной. Так тихо, что я к счастью своему надеялась, что он не услышал, совершенно ненадолго призабыв о его нечеловеческих талантах.

Не понимаю, как вообще смогла что-то выдать. Мне вовсе не нравилось моё положение сейчас - нашкодившей девчонки малых лет, но это все, что мне сейчас остаётся.

Он приостановил шаг и на мгновение вздрогнул на мою мольбу:
— Завтра.

— Я хочу сегодня. Сейчас,— мне показалось, что он даже на миг сжал мою ладонь.

— Нет, О'гарра. Не сегодня,— отрезал он, эта интонация - самая обнадеживающая и раздражающая из всех возможных, мною когда-либо услышанных. Он почему-то решил, что имеет право на такой метод, как подавление меня. Недавно заимевшаяся отметина, доселе мирно сосуществовавшая с остальным покровом моих мышц и нервных окончаний, с приходом Бибера начала неустанно ныть, но сейчас, после моего частичного, так называемого неподчинения, она терзала кожу на рёбрах. Идиотская отметина.

Раскаты грома разрезали слух. Небо истязалось громкими криками. Стараясь как можно более скрыть мое промерзшее донутра тело, я осторожно выхватила свою руку из его ослабевшей хватки и прижалась к пальтишку, как нельзя кстати накинутому ещё в Лондоне. Оно хоть и промокло и мало чем мне могло послужить, не сказала бы, что мне было бы лучше без него.

Никто и никогда доселе не практиковался со мною в подавлении моего внутреннего шторма. Я подымалась со всею свойственностию всем когда-либо изученным бушевавшим бурям, однако, угасала троекратно быстрее. Терпеть ненавижу эту невидимую арену битв между мужчиной и женщиной. И если это сейчас имеет место быть, то, стало быть, я действительно придаю довольно-таки большое значение таким вещам. К своему собственному насколько удивлению, столько же и огорчению, я все же согласилась с русоволосым, с чьей заледенелой плоти уже медленнее стекали капли тёплой жидкости. Кровь на его теле почти сгустилась.

Не захотев более отвлекаться на тот дурдом, что сейчас происходит, я решила, что имею право на свои собственные мысли, которые, к слову, бывают уместны не всегда. Стоит добавить, не для меня.
Все-таки временами так хочется уродиться дурочкой.

И пускай все эти блюстители женской нравственности, с пеной у помадой по контуру обведённому рту будут доказывать мне обратное, эти феминистические слюнки, в один возглас хлыщущие мне между глаз будут воткнутыми куда-нибудь в их очень важную часть тела.

Я вкладывала силы, чтобы отлепить свои ступни от асфальта, холод которого ощущался даже через достаточно закрытую обувь, которая, к слову, хлюпала при ходьбе. Но вот казалось, моего спасителя это никоем образом не тяготило. Имею смелость заявить, что вряд ли он вообще когда-либо имел представление о таких неудобных состояниях, как холод, усталость, голод и всех пороках, коими наделялся любой из людей от самого своего рождения до последнего его выдоха. Напротив, Джастин высунул голову к верху, позволяя дождю расположится на лице и взмыть все отпечатки недавнего времени. Господь ужасно несправедлив. Иногда даже не знаешь, какой из многочисленных философий стоит отдать свой незначительный, почти неважный голос.
Перекручивая в голове последние события, мне чувствовалось, что мои слезы между тем становились все чаще и чаще. Я превращалась в слезливую хрупкую девчонку, в то время, как раньше считала слезы проявлением бесцеремонной уязвимости и жалости к себе. Привыкшая стойко преодолевать жизненные трудности, сейчас я будто совсем не признаю себя прежнюю. Два абсолютно разных человека, разве что, я одинаково не понимала, чем обуславливалась моя тогдашняя выдержка и настоящая слабость.

Шествие потеряло ход времени. Я озябла ещё больше. Колени подкашивались. Голова гудела от тяжести груза, что взвалилась на неё с недавнего времени. Чувствовалось, ещё немного до того, чтобы растянуться бездыханным трупом по мокрой лужистой земле. Едва ли я приоткрыта рот, намереваясь расспросить о нашей конечной, как русоволосый притих за покачивающимся от ветра массивным деревом. Таких было достаточно в этом районе. В неухоженном, бедном районе Лестера: один из тех, к которым принадлежали и мы.

Тонкие, заржавевшие трубы торчали из каждой прощелины, многие даже протекали, сливаясь с частотой шума проливного дождя. Передо мною маячило несколько облезлых стареньких домов, на один из них сейчас глядел мой спаситель. С его сосульчатых, измокших от дождя волос, одна за другой слетали крупицы природной взбучки. Я наблюдала за тем, как они держали путь к ровному носу, от него к припухленным губам, мужественному подбородку и скрывались где-то под мокрой футболкой, через которую просачивался весь его внушительный рельеф, прежде совершив небольшую остановочку в его выпирающих ключицах. Гора мышц. Настоящих, человеческих мышц, а не выгравированный на бледном камне этюд.

— Я дал бы тебе ещё больше времени полюбоваться пейзажами, О'гарра, но нам пора,— прохрипел он, пока мои щёки мгновенно загорались пунцом.

Я успела подметить, что это его любимая уловка - пристыжать. Он тут же двинулся. Я поравнялась с ним в шаге и позволила себе контратаку в виде слабого толчка локтем по его твёрдой руке, запиханной в карман приспущенных джинс. Это не осталось без ответа, его ярый, мною недолюбливаемый фанат на моем теле отозвался звонкой болью. От неожиданности я аж шикнула.

Он снова пустил так приевшуюся усмешку:
— А ты думала, она тебе это простит? Не забывай, О'гарра, она все чувствует,— я фыркнула, поморщив нос. Не хватало ещё его полного контроля над моим телом.
Должна сказать, даже сейчас он не изменял своему небезызвестному позерству. Нарцисс.
Если кареглазый пускал своего рода шуточки, походящие на ту, что он недавно отпустил, то все не так уж и плохо, как я себе вообразила. Ну или он пытался убедить меня в этом. Во всяком случае, я не чувствовала вопиющего страха, коим успела пропитаться не так давно.

Лестничная площадка была видом ничуть не лучше уличного двора, а как же, будто бы должен был ожидаться особый дизайнерский ремонт... облезлые перила не имели вида тех, по которым человек мог бы схватиться, дабы не упасть. Кое-где ещё повидывалась красная краска, ещё неполностью сдавшаяся обстоятельствам. Широкое пространство подъезда было где-то застилано мусором, где-то содравшими кусками бумаги. Мои ноги дергались от малейшего шума, боясь наткнуться на какую-нибудь внушительную крысу, но Джастин вёл все выше и выше. Я остановилась, только мы поднялись на четвёртый этаж. Моя отдышка говорила сама за себя.

— Здесь есть лифт,— он посмотрел на меня с присущей ему ленью и высокомерием. Как же, ты без труда можешь вмиг пресечь дважды весь путь от первого до последнего этажа.

Он придвинулся и встал впереди меня, нажав кнопку вызова. Как только тот открылся пред ним, Бибер тут же отошёл, давая мне насладиться всею прелестию здешних бытовых услуг. Лифт, стоит подметить, доверия не внушал совсем. Но я молча вошла. За мной и Джастин.

— Я за это время отправился бы покорять космос,— со всей надоедливостью запрокинул он голову назад. Лифт двигался чрезвычайно бесконечно, словно какая-то механическая черепаха.

Я промолчала. В буквальном смысле так и есть.

— Сними с себя этот мундир,— указал он на пальто.— Заболеешь, человеческая девчонка.
Это могло бы походить на заботу, если бы не последние два слова. Жутковато слышать, особенно в лифте, свет в котором работал с перебоями. Он впервые назвал меня так. Никогда раньше я не слышала от кого бы то ни было из них похожего слова. Не то, чтобы я испугалась или ещё чего - поразилась, просто дело было в большей степени в правилах этики.

— Ты хочешь меня спугнуть?— нахмурилась я, он вполголоса усмехнулся, запустив в золотистую копну своих волос руку.

— Предупредить, О'гарра. Моя подруга часто будет связывать такие словообразования. Она...— он продержал паузу,— временами резка, но безобидна.
Так значит, мы держим путь к его подружке. Ещё одна небольшая, но полезная лазейка о жизни сверхстранного нечеловека.

— Можно подумать, я ожидала чего-то другого от твоих друзей,— в ответ он глухо зарычал. Перед нами медленно раздвинулись двери лифта. На последнем этаже лампа совсем не горела. Отчетливо проносился мышиный писк где-то совсем вблизи.

Там же шагал и Джастин. Я ничего не видела, только улавливала шарканье его кроссовок по бетонному полу и шла за ним. Вплоть до того, пока не уперлась в его могучую спину. Он цокнул, прежде чем его нога устремилась колотить металлическую дверь.

Через долю секунды он прекратил, хрипло выдав:
— Sed luna nigrum, Daffodil,— его язык удивительно легко выгравировал в тишину эти слова иноязычного происхождения, как будто если бы он был носителем языка, затем они испарились в воздухе, я знала только то, что никогда не смогу это выговорить или даже запомнить несколько слогов из предложения.

Пару звонких щелчков и перед нами появилась знойная темноволосая красавица, с удивительно бледным оттенком кожи и неописуемо непередаваемым цветом глаз, словно только сошедшая с первых страниц модных журналов. Она опешила, и прежде чем мой мозг сумел переключиться, оказалась в его объятиях.

Джастина откинуло назад.
— Полегче, Дэф, ты меня раздавишь,— искренне засмеялся Бибер. Никогда не слышала его столь разразительного смеха. Я же, стоя прямо на пороге, чувствовала себя третьим лицом, которого здесь даже не было и в помине. Приставив ко рту кулак, я громко откашлялась и, конечно, едкий взор красноглазой упёрся в меня сразу же. Значит, Дэф..

— Ты принёс этот кусок мяса мне в подарок, милый? Хотя... я бы не назвала это мясом, одни кости, обрамлённые в некоторых местах кое-какой кожицей!— её зрачки (если они вообще существовали) молниеносно переключались с меня на кареглазого, она также держала на устах ядовитую ухмылку, должно быть, от осознания того, что меня это все же задело.

Рука Джастина значилась на её недостаточно тонкой или достаточно средней талии.

— Это Сьюзен,— оторопел Джастин.— Пригласишь войти?— только в ответ он услышал «входи», как его ноги беспрепятственно пересекли порог. Я зашла за ним, но их уже не было в коридоре. Закрыв дверь, я доковыляла до так называемой кухни. На удивление обычной - человеческой.

Да и квартира была вполне себе человеческой, если не считать совершенного отсутствия света. Дэф явно обладала вкусом. Это доказывали занавески чарующего изумрудного цвета, не без труда и времени обставленная мебель, подстать занавесям. Плита, холодильник, кофеварка, соковыжималка и даже увлажнитель воздуха (дышалось здесь и правда довольно легко) - все было как и положено. Даже свежие фрукты и цветы в вазе стояли на стеклянном изумрудном столе. Убранство дома можно было обозначить словом «богатое», по мере моих каких-либо знаний об интерьерах и дизайнерских реализациях проектов домов, я предполагаю, что это соединение двух стилей: лофт и хай-тек. Они несильно отличались друг от друга, но было ещё какое-то отдаленное напоминание тех времён, когда ни того ни другого не существовало.

Мою недоконца состоявшуюся внутреннюю полемику прервали двое: громко разговаривающие и временами испускающие смехотворные выкрики. Оба за спиной затихли. Я обернулась, в свою очередь Дэф, с нескрываемым презрением переводила взгляд от меня к полу, который я, к слову, облила водой. Надо же было додуматься простоять целое время на одном месте полностью мокрая!

Они заботятся также о запачканном ламинате. Какой-то смехотворный вывод, противоречащий всем доселе мною сделанных.

— Сьюзен, снимай одежду. Ты простудишься. Можешь высушиться в ванной. Дэф тебе покажет,— он прошагал к окну, раскрыв занавес. В ночи капли дождя продолжали неумолимо пускаться на внешний подоконник, пронизывая оконные стёкла. Я поймала сверкнувший оценивающий взгляд на меня со стороны красноглазой, что не могло не томить моего любопытства относительно их взаимоотношений. Она ко мне недоброжелательна. На задворках собственного разума я улыбнулась, вспомнив про то, как наш общий знакомый (с относительно частичным уровнеобозначением слова «знакомый») назвал её «временами резкой». Девушка обнаружилась мне полностью топорной и циничной.

Как бы то ни было, каждый (в этом понимании - нечеловек относительно к человеку) имеет право на свой собственный, присущий только ему характер. Посему я, конечно, не отважусь показать свой. По крайней мере, не перед ней. Предпочитаю насторожиться и обходить всевозможные провокационные инциденты, исключать появление которых я и не собиралась.

Моё шестое чувство испытывало видение о том, что мой только-только пригубленный страх был распознан и русоволосым. Он вёл себя не так, как обычно. Будто одеялом натянул на меня своё не весть откуда взявшееся, сотканное из невидимости крыло. Я разгадала это по тому, как он то внимательно засматривался, то щурился на выражения моей физиономии.

Я лишь успела выловить мимолетное покачивание головой, от окликанной «Дэф», красивой наружности брюнетки, в знаке последовать за ней. На спине я ощущала увязанное за мной око кареглазого. Мысленно упрекая себя за то, что мои ноги оставляли временные мокрые отметины на чистом полу чужого жилья, я продолжала ковылять за ней, своей нелепой походкой и виноватым взглядом.

Должно быть, она являлась Джастину достаточно близкой персоной. Они, возможно, даже связаны отношениями, коли нет - крепчайшей старой дружбой. Если же не неверно, привёл бы отчуждённый от всего мира Бибер, малознакомую фигуру к человеку имеющему для него меньшее значение, нежели мною вышеперечисленное? Я так не думаю. Ещё один мною выделенный факт о нем, в следствии всего увиденного - его склонность к чуткому выбору окружения. Немаловажное умение, стоит отметить.

Я выигрышно затупляла свой еле уловимо шептавший внутренний голос, с его надоедливым вопросом: почему же тогда он спроваживает тебя столь продолжительным чудным взглядом? Ответ на который, само собой, не заставлял долго ждать. По виду наружности девушка была абсолютно безобидной миловидной особою. С аппетитными женственными округлостями «там, где надо», до неприличия нормальной стройняшкой. Я в сравнении казалась себе худощавой склянкой, не имеющей ни единого выигрышного качества перед ней. Её по-аристократичному бледная кожа шла вкупе с точено подходящими ей чертами лица. За такими обычно бегают университетские парни, к слову, в её доме не было и намёка на какое-либо отдаленное или приближенное отношение к учебе.

В своих далеко глубоких думках, я не заметила как она завела меня в не менее роскошную комнату, с огромной кроватью посередине. И не весть сколько стояла со скрещёнными руками и взглядом, полным занозистости. Я не упустила случая полюбоваться убранством апартамента, заодно выслушивая её едкие, со всей возможностью цепляющие комментарии. Комната было намного темнее всей остальной части дома, но внимания ей уделялось не меньше - обставлена была ничуть не дешевле. Неплохо было бы подумать над тем, где они добывают эквиваленты на их таковые нужды. Работает ли эта нечеловеческая девушка? Или куда более легким путём добывает себе на все житейские формальности. А если да, то какими? Одежда на ней была не из дешёвой марки портных.

— ...стяни с себя уже это тряпьё, Джею наверняка дорога твоя жалкая смертная жизнь, раз он так тревожится о твоём существовании,— как можно больше я старалась пренебрегать её грубой речью.

Некоторым существам лучше не открывать своего смердящего рта, оставляя желать лучшего за внешним обличием. Надо сказать, в этом я была частично не права. Я упустила половину её сказаний, вняв лишь в то, в какой стороне находится ванная комната и что нацепить на себя, на смену мокрому «тряпью». Сквернодушная Дэф бросила на кровать свободные шорты и топ, объясняя это тем, что одежды на два размера меньше, подходящей мне, у неё нет, удалившись со сгорающей нетерпимостью. Чем же я заслужила такое пренебрежительно-ненавистное отношение к себе, остаётся только гадать.

Склоняюсь все же к дикой ревности в сторону Джастина. И как же можно воспринимать меня как объект конкуренции, в таком случае?
Во внушительном шкафу я обнародовала мягкое, словно вторая кожа, махровое полотенце. Решив, что она не будет против, если я его ненадолго одолжу, раз при упоминании ванной, промолчала о такой мелочи, я двинулась к назначенной ею локации.

Разговор их совершенно случайно доносился до моих ушей, по пути в ванную. Я продолжила скрываться.
— Я уверен в этом, он их отправляет. Да и незадолго до того, на территории объявился чужак. Он выискивал что-то, выслеживая достаточное время, чтобы успеть вынюхать что-то... важное,— голос парня до последнего тенора был преисполнен тревогой. Чувствовалось, что на последнем слове, голос его немного продрог.

Становилось страшно от одной мысли, что появилось что-то такое, что беспокоит его больше, чем недавний проходимец, или те же самые Тени, о всей мощи и власти которых я могла только лишь догадываться, теряясь в догадках внутри своего человеческого разума.

— Тебе знаком запах? Видел что-нибудь?— сила девушки ощущалась сейчас. В её голосе я уловила нотки бесстрашия и даже готовности к сражениям. Она была настоящая воительница.

— Совершенно нет. Это чужак, который знал о принадлежности земель. Он осведомлённый.

— Может, какая-нибудь скитающаяся утварь? Ты хоть учуял место его времяпрепровождения?,— голос её наиболее старательно покоил плохие мысли, сеи могут заселиться в голове у златовласого.

— Исключено. Он побывал всюду. Только, к его великому счастью, не в стенах замка, за её пределами. В лесу. Подле горизонта. За ним.

Значит, оно кочевало вокруг пансиона. В один из ночей, в тот самый, когда я, преисполненная стыдобой из-за уведённой интимности моей подруги с каким-то парнем (забыла его имя), ринулась наружу, мне чувствовалась необъяснимая чертовщина. Я помню как вчера...  возможно, они говорили про него.

— А как же псы? Неужто эти жалкие собачки, постоянно пихающие свою всепоглощающую силу и мощь, его упустили?

Псы. Что же это за псы, что должны были словить неизвестного? И неужто они столь могущественны, что смогли бы выловить то, о чем с нескрываемым нежеланием поговаривал Джастин. Ещё один вид необъяснимых существ, вроде Джастина и его окружённых? Быть может, это вид самого Бибера? Нет-нет, иначе бы эта самодовольная девчушка не стала про них так с откровенною злобой изъясняться.

— Он не побоялся сунуться на Кордон, в Средоточие. Сэйхем говорит, что скрылся быстро. Они даже лица его не увидели, значит, был быстр, раз стая не догнала.

— Значит, не утварь,— притихла она,— Да он же дразнит нас! Играется! Мне поехать за тобой?

— В этом нет никакой необходимости. До тех пор, пока он не объявится ещё раз, тревогу бить не имеет смысла. Достаточно быть начеку.

— А что, если это...,— в тот самый момент, когда на арену вот-вот норовила выступить первая подозреваемая личность, голоса моего разума прервал один единственный, недосягаемый кому-либо более меня.

«Иди в ванную, Сьюзен»— этом отозвался баритон, не требующий вторения и не терпящий непослушания. Отметина снова изныла. Я продолжила ход. Джастин не хотел, чтобы я подслушивала дальше.

Захлопнув массивную дверь на удивление немаленькой ванной комнаты, я ещё в который раз подметила наличие потрясающего вкуса у этой сверхчеловеческой женщины.

Мне понадобилось много времени, чтобы сначала как следует расслабиться, лёжа в джакузи, затем смыть с себя следы отвратительно продолжительного дня. Я не выходила до тех пор, пока у меня перед глазами не возникла зияющая темнота, а голова не сделалась ещё тяжелее. Обмякла и ослабела, словно какая-то жалкая букашка, будто в подтверждение словам едкой брюнетки. Надо было подать оскорбленный вид.

Два гармоничных голоса не оборвались даже через два (или около того) часа.  На этот раз я не стала останавливаться и губкой втягивать в себя чужие разговоры, а просто прошагала до своей комнаты, если её можно было назвать таковой (всем известно, что нет, но я себе позволила шалость насладиться этим обозначением)
Отворив дверь своей усыпальницы на предстоящую ночь, меня охватил кратковременный ужас, пропитанный эффектом неожиданности. Почти вплотную ко мне стоял русоволосый. На его губах больше не изображаясь его привычная издевальчески выразительная ухмылка. На этот раз это была серьезная усталая улыбка изжившего какое-то желание быть.

— Напоминай мне почаще избавляться от своей манеры пугать тебя и считать это обаятельным,— когда до меня мимолетно дошёл смысл высказанных им слов, мое сердце ненадолго екнуло, к моему собственному удивлению.  А может и нет. Может просто оно так мысленно влепило этому несносному своеобразную мини-пощечину.

Осознав, что я уже продолжительное время стою опасно близко к нему, я обошла его и встала около шкафа, вытирая голову полотенцем, к слову, успевшим вымокнуть, пока я держала его на голове.

— Это вовсе не смешно,— наконец отозвалась я, окинув его чинным взглядом.

Он лениво вернул мне его, в отместку наградив озорством. Вернулся.

— И к кому же ты меня привёл? И почему она столь отрицательно ко мне настроена?— я и сама не заметила, как из моих уст вылетело несколько интересовавших меня доселе вопросов. Он почесал затылок. Виновато. Слишком по-человечески.

— Даффодил. Можно коротко - Дэф. Моя близкая подруга, одна из немногих, связанных со мной не совсем приятной, продолжительной историей. Недолюбливает она тебя потому что подозревает о нашей незримой связи. Видимо, ещё и увидела укусы у тебя на шее,— ухмыльнулся кареглазый поглядывая на область, которую описывал, я автоматически устремила руку к той части шеи, которая успела вляпаться в неприятности.

— Незримая связь. Укусы. Потрудись объяснить. Ты

— Не веди с ней диалогов о её личной жизни.

— Почему?

— В ходе тех же продолжительных, неизвестных тебе событий, она потеряла свой pendant. В чем частично или полностью виноват я.

— Что такое этот, как ты там назвал?

— Пендант, или диада, в переводе означает цело, делённое на два. Пару. Проще говоря, парня. У нас это важная часть продолжительности жизни,— с его уст слетела усмешка,— если это можно так назвать. Я пытаюсь быть понятен тебе, насколько это возможно,— хоть мною все это усваивалось тягостно и труднодоступно, но это было своего рода.. признанием для меня, каким-то сокровенным открытием, даже если для него ничего не значило.

— Если...— я старалась подходить к вопросу наиболее поверхностно, осторожничая и лавируя. За одно вглядывалась в его очи, не карие но и не незнакомые. По-настоящему вглядывалась, а не искоса бросала мимолетные взгляды,— если ты в этом виновен, как ты говоришь, то почему же она не возненавидела тебя?

Он задумчиво повертел головой, уставившись в пол и слегка сомкнув губы. Подходить с осторожностью у меня, по-видимому, не получалось. Часть меня хотела изведать все таенные глубины его... души, а часть не хотела влезать в то сокровенное, что должно было принадлежать только самому себе. События предлагали воспользоваться первым вариантом, злопамятно копошась в прошлом, в том самом времени, когда он без всякой воспитанности, вопреки всем нормам политики самозабвенного, врывался в мое личное, к тому же ещё умудрялся по-хамски овладевать моим разумом.

— Это сложно,— естественно, меня такой уклончивый ответ не мог устроить. Поэтому я намеревалась застать его в западне.

— Так растолкуй. Ты ведь сам сказал, что хочешь понятливо изъясниться.

— Не получится. Это так не работает,— он был настойчив в своём говоре, силой натягивая одно слово за другим, словно тетиву. Чувствовалось, что я веду к пути, проходя по которому он мог потерять самообладание. Я дёрнула его за важные ему нити, отголоски нутра, воспоминаний, глубоко скрытых наверняка задолго до моего вопроса.

— Почему?

Он вскипел, но пытался скрыть, как и всегда, получалось у него это не совсем хорошо, а может порядок слов стоило бы и поменять. Я могла сравнить это со слабовыстроеной дамбой, сами знаете почему, возведение которой потребовало больше ресурсов, чем было использовано. Облизнувшись и крепко прикусив нижнюю губу, он со всей резкостью изрекся:
— Пора бы уже уяснить, О'гарра, что знание - это всегда ответственность. Ты подвергаешь себя и свою семью опасности, даже не подозревая об этом. Делай, что я велю, если не хочешь чертовых проблем на свою голову.

Тогда смелости в моей голове прибавилось к двум и приумножилось ещё на n-ное количество.

— С приходом тебя у меня в жизни все идёт вверх тормашками. Так что, может, проблема в тебе? Да, и к твоему внезапному разочарованию, хочу сказать, что довольно поздновато говорить о важности неведения.

— Ты должна мне верить.