Я не знаю, начался ли новый день... Голова, кажется, раскололась на две части и оттого боль усиливается многократно. У меня затекла шея и онемела рука. Я лежу на голой земле в кромешной тьме. Я в комнате с идеальной звукоизоляцией и мягкими стенами из камней. И меня никто здесь не найдет, потому что никто не знает, кто такая Кристина Томей.

Когда рука, на которой я пролежала довольно долго, снова обретает чувствительность, боль от притока крови к конечности на некоторое время перекрывает боль головную. Я пытаюсь разглядеть хоть что-то в темноте, но ничего не выходит. Только боль прикладывает к моей голове свою руку с силой Халка. Поэтому я просто закрываю глаза.

Так легче. Так больше слышно. Я успокаиваю бешено скачущее сердце, поднимаюсь на ноги и, передвигаясь боком мелкими шажками, пытаюсь изучить стены. Дойдя до угла, нарекаю его «первым», за ним следует «второй», далее «третий» и «четвертый». Я в каменном мешке без единого намека на свет в конце тоннеля. Здесь не сыро и не сухо. Здесь нет углублений в земляном полу и никаких удобных выступов в стенах. Нет дырок или норок. И я, честное слово, даже не представляю, для чего строился квадратный колодец.

Так как я не нахожу ни единого гвоздика, подозреваю, что попала я сюда через потолок. Но он – слишком высоко, мне его не исследовать. Мысли нагоняют в голову боль, но я не могу заставить себя не думать.

Я потеряла сознание еще у входа в сарай. Возможно, я до сих пор в нем. Возможно, меня сюда запихнули, спустили. Не бросили. Я могла бы в этом случае поломать себе руки-ноги. Или – чего хуже – свернуть шею. А Роуз я зачем-то нужна живой. И, боюсь, это не ради корысти, а ради мести. Значит, надо достучаться до нее, пока она не устроила мне здесь газовую камеру.

Но Роуз не приходит. Превозмогая брезгливость, приходится справлять нужду в одном из углов. Затем, ломая ногти, рыхлить землю, закапывая отходы. А еще – отмечать угол небольшими насыпями. В темноте очень легко потерять ориентацию.

В момент, когда меня накрывает истерика, я обнаруживаю правоту относительно подземелья. Кричу – и слышу, как ударяется мой крик в потолок и гаснет, словно впитывается землей или глиной. Вполне возможно, что перекрытие именно глиняное, балки – деревянные, а в полу амбара – люк, через который меня сюда опустили. Возможно, через несколько часов Роуз придет проведать меня. Если принесет еду, надо не реагировать. Пусть думает, что я свернула шею. Пусть спускается...

А если она решила заморить меня голодом? Если ее цель – не газовая камера, а медленная смерть от голода и жажды?

Я снова срываюсь на крик, забывая о намерении притворяться мертвой. Я – в жуткой пародии на фильм ужасов. Я бы предпочла сценарий Стивена Кинга.

Думаю вскоре, что надо поспать. Надо избавиться от головной боли. Она мешает писать свой сценарий.

Мой тревожный сон в неудобной позе прерывается голосами. Они проникают сквозь потолок темницы, но скорее вызывают дрожь и вибрацию, чем доходят до сознания разборчивыми словами. Я начинаю кричать, надеясь, что разговор ведут не Роуз с сообщником, а люди с душой и светлым разумом. Но надежда меркнет, когда голоса затихают. И постепенно случившееся начинает казаться сном. Меня никто не слышит. Меня никто не найдет.

Следующее мое пробуждение ознаменовывается проблеском света. Люк в потолке открывается со скрежетом старухи. От непривычки даже полумрак сарая кажется мне ярчайшим из светил. Люк, действительно, высоко. Без лестницы или еще одного человека мне ни за что не добраться до него.

- Зачем вы делаете это, Роуз?! Я ведь пришла с добром!

Попытка достучаться до тюремщицы проваливается. Я падаю на колени, готовая взывать и завывать волком. И не замечаю, как наверху начинается возня, не свойственная дружеским объятиям.

- Помогите! Пожалуйста, вытащите меня отсюда! Я здесь! Эй!

Мне кажется, что я слышу мужской голос, который кричит что-то вроде «погоди», «дай закончу». Меня это не пугает, но настораживает. И я все-таки замолкаю. Зато ноги пускаются в пляс. Пока в мою келью проникает хоть немного дневного света, я могу оглядеться. Как я и предполагала – я в каменном мешке. И ничего, кроме камней и земли здесь нет.

- Юля!

Я слишком резко вскидываю голову, реагируя на знакомый голос. Темнота с ковбойской прытью набрасывается на мое сознание и заарканивает его, повергая на лопатки. Падая на землю, все еще слышу голос мужа, но уже не хватает сил, чтобы сообразить, а как он меня нашел?