Чонгук ведь просто поглядеть зашел. На то, как его саб проигрывает себе же по всем статьям, но борется. Занятно это. И руку он тянул, будучи полон уверенности — оттолкнёт. Да только она смотрела странно и смазано, а потом впервые Чона прошило дрожью насквозь. Дженни к руке льнула,на глазах пеплом обваливаясь. У неё щеки лихорадочно красные, кожа горячей огня кажется, и волосы с одеждой мокрые отчего-то совсем. Вода струями по лицу с волосами сбитыми скатывается вниз к обожженной ключице, по имени, под пошедшую пузырями одежду. Ким не видит ничего совсем будто бы и котёнком к ладони тёплой жмётся. Доверчиво и слепо. Дышит воздухом горячим в руку и держится из последних, высших, кажется, сил, тычась носом в запястье. Хотя не держится вовсе — оползает к ногам бессознательной тушкой.
Внутри сжимается что-то, и Чонгук, прежде чем сам понимает, уже несёт безвольное тело в покои, наставляя Джен ещё больше синяков, когда стукается то о дверцу, которую слуги так медленно открывали, то о внезапно выросший перед глазами угол стены, то о мебель, расставленную вдоль длинных коридоров. Он злится и, честно сказать, не знает на кого. Но ему давит и неприятно трёт. Перед глазами стоит мазутный взгляд, в котором нет и капли осознания, краснющие горячие щеки и губы, что контрастом по холодной белой коже и волосы выжженные, некрасиво желтеющие. Тело совсем лёгкое и невесомое, словно бы облако пара, только немного... страшно? Нет, он не знает, как разъедающее его тело чувство нужно правильно назвать. Но ему кажется, что та развеется совсем. День тянется бесконечно долго, ползёт медленней улитки, и это раздражает до чесотки в кулаках. У него на кровати лежит бессознательная Ким, чёртов доктор так долго едет. А когда приезжает, то долго ахает и охает, хмурится и колдует над чужим телом, всё причитая, что нельзя до такого людей доводить. Особенно, если это истинная твоя. Свежую рану оглядывает, что выглядит невообразимо ужасно, влажной тряпкой аккуратно промачивая.

— Вы, господин, зачем же с ней так жестоко? Организм совсем ослаб. У неё жар, похоже на лихорадку. Ещё вон метка шелушиться начала. Зачем Вам, молодой человек, вообще сдалось это клеймо? Спасибо хоть порох не втирали, а то лежала бы сейчас мёртвая. Ох, не для её организма Вы игру затеяли.

— Она чуть не сбежала в другую страну.

— Что за жалкие оправдания? — мужчина смотрит строго, и Чон как-то теряется сразу, не зная, куда спрятать взгляд и руки. — В таких ситуациях нужно не клеймом награждать, а пытаться исправиться. Это же что нужно делать, чтобы саб от своего доминанта сбежал?

— Больше не сбежит, — непривычно тихо бубнит, но мужчина слышит.

— Это ещё страшнее, если дело касается Вас. В общем, я обработаю её,а с Вас тишина и покой. И приставьте служанку для ухода. Непременно самую лучшую. Ведь она, судя по всему, должна уметь перевязывать раны так, чтобы не дай Боже не прикоснуться к сокровищу ревнивого принца Чон Чонгука, — этот мужчина был, пожалуй, одним из немногих людей в королевстве, что мог так обращаться с наследным принцем. Он служил королевской семье уже почти как полвека и лично наблюдал за ростом детей этой семьи. Ему доверял король, и в глазах Чона он имел определённый вес. — Пусть обтирает её, а ещё скажет знахарке, чтобы та принесла чего-нибудь из своих чудеснейших трав. Вы же не хотите испортить это прекрасное тело страшными шрамами? Кожа у неё достаточно бледна, так что шрам, вероятно, по заживлению, не должен её сильно беспокоить. Он будет едва бледнее её кожи и, если повезёт, не вздуется. И прошу Вас, не обрубайте бедняжке руки, если она всё же коснётся его во время обработки ран и перевязки. Будить человека холодной водой всё же не самый гуманный способ. Думаю, Ваша принцесса проснётся, если её просто позвать по имени или слабо толкнуть в плечо. Будьте с ней ласковей, сабы рождены, чтобы их любили, господин, а не чтобы они подыхали после нескольких дней своей жизни.

Он ещё долго что-то обрабатывает, а после выписывает что-то на бумажку, протягивая её служанке с просьбой передать знахарке.

— Вы, господин, нарываетесь на сабдроп. Доведёте так, жалеть потом будете. Поберегите её,она ведь не заслужила. И ещё. Я надеюсь, Вы понимаете, что делаете и сможете остановиться до того, как станет слишком поздно.

— Слишком поздно для чего?

Мужчина головой осуждающе в стороны вертит, смотря сожалеющим взглядом, да так и покидает замок, ничего не отвечая. Чонгук волосы ворошит, смотрит на перевязанное бледное тело и на своё творение рядом с именем. Вздыхает и не понимает вовсе, почему на него так злы. Красиво ведь. Из комнаты выходит и в кабинет идёт. Ему нужно разгрести ещё кучу дел, а не на бессознательное тело своего соулмейта бездумно смотреть. Стол завален кипами бумаг и документов, планов и писем. Одно из них носит герб их семьи, и Гук тут же его раскрывает, после зависая на несколько долгих минут. Там его единственный, оставшийся в живых среди огромной семьи брат пишет, что в течение нескольких дней приедет навестить своего младшего брата. И дата трёхдневной давности. Это значит, что он прибудет сегодня ночью или завтра на рассвете, и ничего изменить уже нельзя, — напрасно он игнорировал два дня поступившие в замок письма. Он вздыхает и велит организовать приём своим слугам, сам тут же утопая в работе. Там бесконечные предложения, вопросы, проекты и приглашения на разного рода праздничные приёмы, а также на заседания.

Он столь глубоко погрузился в работу, что не сразу заметил, как в комнату его бесшумно вошла служанка, желающая что-то сказать:

— Говори.

— Ваше Высочество, Ваша саб очнулась. Она ещё слаба,но уже пришла в себя, — она склонила голову и немного пригнулась, после чего замерла ненадолго и, получив разрешение, тут же удалилась из кабинета.

Донесённая новость разошлась по телу эхом голоса служанки, и слабое зудящее в запястье волнение тут же отпустило наследного принца. Когда он подписал последнюю бумагу, время было далеко за полночь, и он решил-таки зайти в покои, в которые велел перенести Дженни.

Дверь тихо скрипнула, пропуская прохладный ветер, гуляющий по коридору, в комнату. Вокруг царил приятный полумрак — комнату освещало лишь пламя, хрустящее тонкими полешками в камине. Покои были прогреты, а на мягкой кровати, под пуховыми одеялами спала Ким. В свете огня её лицо приобретало какой-то особенно завораживающий вид. Выжженные, несколько пожелтевшие за последние две недели волосы разметались по подушке и кое-где липли к взмокшему лбу, а дыхание всё ещё было несколько тяжело. Бывшая принцесса самозабвенно спала. Сейчас она была спокойна,а складочка меж бровей разгладилась. Она больше не напоминала собой сгусток ненависти и злобы. Скорее была прекрасна в своей безмятежности. Окна были занавешены тяжелыми шторами, не пропуская внутрь лунного света,Чонгук одернул одну из занавесок, разглядывая непроницаемое чёрное небо и яркую желтую луну. Ему отчего-то было совсем комфортно именно здесь и сейчас, но почему так, он не смог объяснить даже себе. Он снова задернул штору, желая не нарушать уютную атмосферу, и подошел к своей сабу, аккуратно проводя двумя пальцами по щеке. Джен немного сморщилась, медленно раскрывая глаза и неясно смотря в потолок. Она глядела смазанным мутным взглядом и слабо дышала,тут же зажмуриваясь и подставляя лицо чужим рукам. Через несколько секунд она закрыла глаза, снова проваливаясь в сон. В эту секунду в дверь постучались и, дождавшись разрешения, тут же втиснулись в комнату вместе со стелющимися по полу ветром и скрипом двери.

— Господин, Ваш брат, Его Высочество Наследный Принц Чон Хосок прибыл.

— Отнесите его вещи в комнату, а его самого проводите в обеденный зал. Надеюсь, вы всё успели подготовить?

— Конечно, Господин.

— Тогда велите подать ужин. И скажите служанке, — он кивает в сторону спящей Дженни, — чтобы она сменила ей повязки, как только она очнётся. И подготовьте всё, завтра она должна быть в лучшем виде.

Их с Хосоком разделяет огромный стол, уставленный едой. Хо беззаботен, смотрит своим обожаемым спокойным взглядом и сверкает безмятежной улыбкой.

— Как Дженни? — Чонгуку брат напоминает ядовитую змею и улыбку всё больше тянет. Чон-младший смотрит подозрительно, но виду, в целом, не показывает, продолжая есть, как ни в чём не бывало.

— Спит. Отдыхает.

— Какая жалость, — Хосок ни одному слову не верит, — так хотелось увидеть Дженни в новой роли. Мне кажется, ей должно идти. Покажешь завтра?

— Покажу, — что-то в Чонгуке не давало пойти на попятную. — Завтра. Ей идёт. Намного больше, чем, если бы она продолжила быть правительницей своей страны.
Они обсуждают проблемы королевства и способы их решения, обдумывают сделки, а потом, доев, расходятся спать. За Хосоком скалой стоит высокий и сильный парень, сверлящий Чонгука суровым взглядом. Он, кажется, готов в любую секунду вцепиться младшему в глотку и растерзать. Сильно, жестоко, так, чтобы кровью всё забрызгало. Но при том стоит за плечом Чона-старшего и слушает, наблюдает, но ничего не делает. Потому что не приказывали. Они так и удаляются в отведённую им комнату, не желая приятных снов. Гук думает, что слуга этот очень пугающий, но ко всему прочему ещё и верный, точно охотничий пёс, взращенный хозяином с самого рождения. Думает, что Хосок жив-то только благодаря ему — демону личному. Не замечает, как ночное небо сменяется маревом рассвета, но когда решает всё же посетить покои Ким, то застаёт её уже в сознании. Она злится и жмурится от боли, выпивает с водой все необходимые порошочки и шипит, когда ей втирают в раны нужные смеси трав, тут же перекрываемые бинтами. У неё по телу отцветают синяки и темнеют ссадины. Чонгук отмечает про себя пару оттисков челюстей Дея и думает, что это, верно, было лишним. Клеймо рядом с ключицей сейчас выглядит совершенно безобразно и уродливо, медленно затягивающееся тёмной некрасивой коркой и наверняка дико болит.

Чонгук почему-то чувствует.

      Он ничего не говорит, просто смотрит, но Дженни это не нравится, и потому она морщится презрительно, сменяя милость гневом. Чона это раздражает и злит, неугасающая ненависть плавит и надоедает. Он уже уйти хочет, но тут в комнату входит вездесущий, кажется, Хосок со своим вечным спутником, смотрит любопытным взглядом и хлопает в ладоши, замечая недоумение новоиспеченной саба.

— Вау. Ха-ха-ха, привет, Дженни. Как делишки?

Девушка только рот раскрыть успевает, чтобы ответить, как Чонгук её тут же прерывает:

— Заткнись! Я не разрешал тебе говорить!

Дженни вздрагивает слегка испугано и рукой тут же в защите ключицы свои прикрывает. Волком смотрит и сглатывает судорожно. У неё всё ещё красные от температуры щеки и взмокший лоб, но в целом уже всё осознаёт. И ненавидит себя ещё больше за что-то. Чонгук скалится и из комнаты выходит, так больше ничего и не сказав. Он теперь, кажется, хоть каждый день её до полуобморочного состояния доводить готов, лишь бы только Дженни так же как вчера доверчиво и мягко тыкалась носом в Чонгуково запястье и льнула к руке. Но вот она в адеквате и снова сверлит ненавидящим взглядом свою судьбу.

Там всё полыхает и болит. Теперь в глазах всё меньше громкого, а внутри всё чаще с ненавистью борется страх вместо желания. И страх побеждает. Всё чаще. Он затопляет Дженни полностью, без остатка. Заставляет воздух глотать жадно в попытках не захлебнуться, но всё равно топит. Ей страшно даже дышать. По телу дрожь мурашками холодными расходится от недавнего воспоминания. От приказного тона и властного голоса. Она и хотела бы возразить в тот момент, но просто не смогла. В ней перевернулось что-то в невозможности возразить, да так и рухнуло, на части ломаясь. Она тогда ещё некоторое время сидела с раскрытым ртом, всё пытаясь выдавить из себя хоть слово, но не получилось вырвать даже звука. Даже когда ушел. У неё щипало всё и кололо, резало изнутри, разрывало на части от боли, но она так и не смогла ничего сказать. Слова комом в горле встали. А потом снова череда ненависти.

Её вымывали, вычёсывали, снова высвечивали волосы, а потом снова перевязывали и одевали в дорогое, превращая в красивую куклу. У неё на шее почти отцвели синяки, на неё впервые за всё время снова надевают королевский ошейник с влитым золотым гербом. Дженни воротит от этого, но возразить не получается, а ещё у неё голова кружится и всё болит. Ей стягивает кожу по краям заживающих ран, всё чешется и зудит, а ещё её немного знобит. Её ведут за обеденный стол и ставят аккурат за правое плечо Чонгука, а к аккуратному колечку ошейника прицепляется тонкая цепочка, оплетающая хозяйское запястье кожаным ремешком. Дженни рассматривает своего знакомого, старшего наследника королевства Чон,которому отошла северная часть земель.Хосок расслаблен и спокоен, рассматривает точно так же Дженни и улыбается чему-то своему. За его спиной стоит его неизменный слуга, смотря прямо перед собой. От него исходит аура опасности и жестокости. Приближенный слуга Чон Хосока всегда немного пугал своей суровостью и готовностью накинуться на врага буквально в любой момент, достаточно старшему лишь подумать об этом.

— Ты ещё не смог обучить свою саба манерам? Почему она смотрит мне в глаза? Это признак неуважения. Как ко мне, так и к своему хозяину. Но, отдать должное, она очень мило смотрится, стоя за твоим плечом. Она настолько хороша,что уже заслуживает такой чести, как стоять за твоей спиной? Поразительно.

      Чонгук хмыкнул и немного дернул за поводок, потянув вниз.

— Эта саб далеко не самая лучшая из тех, что у меня есть. Она даже имени ещё не получила,да и, чего уж там, она самая худшая из всех. Но ты вчера так страстно желал посмотреть на неё,что я не смог тебе отказать. Вот и думаю теперь, неужели она настолько хороша,что заслуживает такой чести, как твоё внимание? —  Чонгук ёрничал и пародировал своего брата, возвращая ему все сказанные слова. За столом царила странная атмосфера, а напряжение так и плавало вокруг этих двоих. — Поразительно. — Он осмотрел слугу Хосока внимательным взглядом, после чего усмехнулся, отмечая про себя каждую из многочисленных ссадин. — Твой слуга чем-то провинился?

Хосок нахмурился, тут же поворачиваясь вполоборота и смотря на него, но тут же расслабляясь и поворачиваясь обратно:

— А, ты об этом? Нет, что ты, Намджун сам себе наказание. Не так давно, например, поскользнулся на лестнице и упал. А ещё сегодня ночью кто-то постарался убить меня во время сна, но Намджун поймал, представляешь. Он закопал его на заднем дворе под одним из деревьев, мы потом тебе покажем. Ты ведь не против?

— Ну что ты, мне не привыкать. Но мог бы просто подозвать Дея и Фобо, они бы справились.

— Прости, решил не травить твоих псов, пусть они и всего лишь пара кровожадных тварей. Подумал, что они не виноваты в этом, — атмосфера вокруг накалялась, пусть оба и вели себя довольно дружелюбно. Ни в одном из них Джен не видела того тёплого и уютного, что было в её семье по отношению друг к другу. Они соблюдали дистанцию, но всё кидали в сторону друг друга шпильки словесных острот. Хосок всегда казался Дженни немного странным и вовсе не таким добрым, каким он кажется окружающим людям. Его изучающий взгляд скользил по коже и видел каждую царапину на теле. Всё та же будничная улыбка разрезала его лицо, и он выдавил из себя. — Но давай вернёмся к твоей прекрасной сабу. Дженни,тебе очень идёт ошейник нашей семьи. Не представлял даже, что ты можешь выглядеть столь хрупко. Но вот волосы чёрные шли больше. Ты была похожа на маленького воронёнка. А теперь, — он тихо рассмеялся, — разве что цыплёнок. Но, стоит отметить, даже так тебе идёт. Как тебе живётся у Чонгука? Правда, мой братишка славный малый? Или тебе уже хочется скорее отправиться на тот свет к родителям? Хочешь, я сделаю тебя своей сабом? Мне хватит средств на то, чтобы выкупить тебя у своего братца.

Дженни кулаки сжимает и удавиться хочет из-за невозможности ответить. Она зло сверлит взглядом и Чонгука, и Хосока , и даже Намджуна. В ней неприятным осадком опадают слова Чона-младшего в её адрес — бывшая принцесса не привыкла к тому, что кто-то называет её худшей,в чём бы то ни было. Слова эти обволакивают толстым слоем налёта все эмоции внутри Джен,и она правда не может сказать, что чувствует. В ней всё рушится секунда за секундой, подводя к опасной грани. Ладонь её мелко дрожит, выдавая всю внутреннюю борьбу и показывая Гуку,что саб его впервые на горло собственному эго давит, когда рука плавно и мягко касается Чонгукова плеча. Чон кротко улыбается, довольный собой и непривычным послушанием Ким.

— Ты можешь говорить, — разрешение отдаётся внутри волнами, поднимая весь тот осадок и взбаламучивая воду. Та теперь мутная совсем, и Дженни пытается не потеряться в чувстве собственного облегчения.

— Благодарю Вас за лестные комплименты, которыми Вы осыпали меня немногим ранее. Но Вам стоит быть осторожней, так как... Мой доминант не человек — дьявол. Впрочем, оставьте свои шуточки при себе, Ваше Высочество, они с натугом Вам даются. И лучше уж дьявол, чем змея. И лучше бы Вам задуматься о том, как бы Вам не оказаться с прочими своими братьями и сестрами, вместо того, чтобы размышлять, хочу ли я отправиться на тот свет к родителям.