Дженни сквозь дрёму чувствует рядом с собой тихое копошение. Она немного хмурится, но продолжает спать до тех пор, пока не ощущает на шее чужое дыхание и череду мокрых поцелуев. Она лениво и глубоко вдыхает утренний воздух, после чего вытягивается, лениво подставляя шею доминанту. Где-то на краю сознания, она отмечает, что просыпаться от поцелуев всё же лучше, чем от ударов. Чонгук беспорядочно ведёт руками, забираясь под кромку ночной рубахи. Он старается не отрываться от своей сабмиссива, ведя рукой от её колена к тазовым косточкам и мягко сжимая ладонями её худые бока, — кожа Дженни для Чон намного приятней любой существующей на свете ткани. Потому что та совершенно забывает о сопротивлении и даже, должно быть, с какой-то своей благодарностью, принимает все ласки. Она тихо стонет и неосознанно начинает подмахивать бёдрами, когда доминант превращает их утро во что-то чуть большее и приятное, нежели обычные поцелуи.

Чонгук движется медленно, не забывая почти что вылизывать кожу старшей, срывая своё имя с покрасневших от поцелуев губ. Ленивые ласки перерастают в не менее ленивый утренний секс. Когда младшему надоедает будить саба таким методом, он переворачивается на спину и усаживает её на себя.

— Теперь поработай сам, — в его словах прячется довольная ухмылка. Она растягивается по лицу блондина, когда из-под чуть прикрытых ресниц он разглядывает всё ещё немного сонную и не ожидавшую такой перемены позиций Ким.

— Сдохни... — шипит черноволосая, медленно опускаясь на чужой член и заставляя доминанта улыбнуться ещё более нахально от уже привычного пожелания «доброго утра».

Размеренные движения и дерзкий взгляд. Эта саб позволяла себе смотреть сверху вниз. Она делала вид, что недовольна, но продолжала двигаться. Она делала вид, что ей не нравится, сама не замечая, как прикрывала глаза и откидывала голову от удовольствия. Чонгук отмечал, как у нижней подрагивают кончики пальцев. Его саб не была как-то особенно красива, но была как-то особенно притягательна.  И когда Чон видел сбившееся чужое дыхание, судорожно вздымающуюся грудную клетку, запутанные волосы, липнущие к вспотевшему лбу и вискам, его желание ломать заменялось желанием лелеять

Это заставляет нахмуриться и смело дёрнуть саба за руку, переворачиваясь и подминая под себя. Теперь поцелуи снова укусы, теперь поцелуи снова засосы. Касания резкие, иррационально желаниям грубые. Только подчинение, только боль через наслаждение. На шею давит, ловит лёгкий страх в глазах напротив, за волосы тянет, сжимая их в кулаке. Губы кусает почти до крови, забирая последний воздух. Грубые толчки, болезненные ласки. Доминант чувствует, как все мышцы внутри Дженни каменеют, когда блондин вновь позволяет себе кончить внутрь. Чонгук ведёт ладонью по клитору , ещё некоторое время продолжая двигаться внутри, и убирает руку с шеи, слыша, как жадно Джен вдыхает, заполняя лёгкие воздухом. Он позволяет мешать резкость с нежностью и ласку с грубостью. Он позволяет черноволосой грязно выругаться, выходя из её тела с неприятно хлюпающим звуком. Дженни выглядит злой и раздраженной, но Чон уже поднимается с кровати, обтирая своё тело ночной рубахой саба.

— Закончи сама, — Чон окидывает свою сабмиссива взглядом и дёргает за прикроватный колокольчик, вызывая в комнату слуг.

Он почти физически ощущает чужое недовольство и неспособность сопротивляться чужим приказам. Служанки старательно игнорируют обнаженную девушку в кровати господина, продолжая обтирать и одевать короля. Когда одна из них всё же позволяет себе подобную грубость, по помещению в ту же секунду разносится эхо удара. Девушка болезненно держится за щеку и боязливо смотрит на Короля. Тот смотрит зло и презрительно. В нём вновь проскальзывает вся жестокость, злоба и безмерная власть:

— Не помню, чтобы позволял кому-либо смотреть на нагое тело своей саба, — он чеканит слова, заставляя служанок вздрогнуть. — Скройся, пока я не пришиб тебя или не выколол тебе за это глаза.

Девушка тут же подрывается, выбегая прочь из комнаты. Дженни внимательно оглядывает остальных служанок. У них взволнованно дрожат пальцы, но ни одна из них более не думает о том, чтобы посметь окинуть черноволосой даже мимолётным взглядом. Переводя взгляд на доминанта, Ким отмечает про себя, что и не думала о том, как быстро всё встало на свои места. Она медленно натягивает на себя чистую одежду, и только тогда Чонгук позволяет слугам заняться внешним видом и саба тоже. Ни одна из девушек, впрочем, не смеет смотреть ей в глаза или поднять своей головы выше положенного. Они обмазывают её кожу аммиаком, водой и мышьяком, дабы подчеркнуть опасную и столь завораживающую их короля бледность Джен и придать щекам лёгкий свежий румянец. Они долго пудрят, наносят сурьму на веки, чтобы выделить и без того угольно-чёрные глаза. Дженни выглядит как дорогая кукла, но уже не сопротивляется этому. После их возвращения в замок всё возвращается на круги своя.

Чон днями на пролёт разгребает накопившиеся за время их длительного отсутствия обязанности, и саб вновь видит короля только этим утром, когда тот счёл нужным разбудить черноволосую. Её собирают и вновь каждое утро отвозят в заведение для сабов, где неприятная и столько же грузная женщина вновь и вновь требует от неё подчинения, а Джен всё так же отказывается слушаться. На осточертевший вопрос с именем она без зазрения совести и страха тянет улыбку, чётко говоря «Дженни» вместо ненавистной «Жаннет». Всё в ней вновь непокорное и недостижимое. Всё в ней иррационально прежнее. Когда на неё замахиваются для удара, она крепко сжимает чужое запястье и в последний предупреждающий раз утверждает, что только Чон Чонгуку позволено к ней прикасаться без какого-либо разрешения. И только Чон Чонгук смеет с ней обращаться так, как тому захочется. Но женщина, видно, то ли не слышит, то ли слышать этого не хочет, а потому бьёт второй рукой наотмашь, презрительно глядя ей в глаза. Её долго избивают, показывая её, сабмиссива, место. А уже на следующий день головы всех осмелившихся не прислушаться к словам черноволосой продолжают своё существование отдельно от тел, а сама Ким больше никуда без сопровождения Короля не отправляется. Тот страшно зол каждый раз, когда находит на теле своей собственности чужие, оставленные не им, отметины. И не успокаивается до тех пор, пока посмевшего это сделать не настигнет смерть.

Джен на такое только усмехается и отводит взгляд куда-то в сторону. Она теперь позволяет Чон Чонгуку всё, но до сих пор шипит и противится, если ей что-то не нравится. Никогда не называет хозяином, но королю достаточно от неё и «Господин» или незамысловатое «Ваше Величество». У Ким до сих пор, иногда, сердце в пятки уходит, когда она слышит полный стали голос в смеси с властным взглядом. Она до сих пор замирает, когда слышит чеканный шаг приближающегося к ней доминанта. В такие моменты кровь в жилах стынет, а сердце готово сломать рёбра. Она обычно судорожно выдыхает и сглатывает ком, застрявший в горле. Но после, как и прежде, смотрит только глаза в глаза, нагло и совсем непокорно. Ей за такое бы порку, но Чонгук по своему обычаю только жадно облизывается, больно сжимая запястья или плечи и впиваясь губами в шею.

Не успевают отцвести старые засосы, как на их место приходят новые. Король, кажется, готов оставить отметины на каждом сантиметре чужого тела, чтобы каждый знал, — Ким Дженни только его собственность. Когда в столицу Южного королевства приезжают послы других стран и приплывают короли других королевств, черноволосая всегда покорно сидит только на коленях своего господина. И оттого знает, сколь похотливыми бывают чужие взгляды. Некоторые почти в шутку предлагают приютить Джен у себя на те скромные дни, что они находятся в гостях, добавляя, что такая девушка непременно бы скрасила их будни своими стонами и криками. Каждый раз Чонгук лишь отпускает пару шуточек в ответ, после переводя тему. Он говорит, что эта девушка едва ли способна украсить вечер, ведь столь непослушных и безобразных, как Ким Дженни ещё нужно поискать. Он всегда улыбается, но в его взгляде, черноволосая может поклясться, она видит чужую смерть. Чонгук до красных полумесяцев сжимает кулаки и едва не кидается на одного из послов, когда тот смеет посмотреть на Джен масляным похотливым взглядом и грубо схватить за подбородок, задирая голову саба. Ким не знает, какими силами младшему удаётся удержать себя от этого глупого поступка, но только кротко вздрагивает, от звонкой пощечины, выписанной мерзким иноземцем. Казалось, не заметь Чон столь ярко выраженного отвращения на лице саба, он бы уже разорвал мужчину на лоскуты, — тот выглядит довольным как кот, и не сводит заинтересованного взгляда с черноволосой до самого конца заседания. Чонгук доброжелательно усмехается, провожая его, а после ухода посла подзывает к себе одного из дворецких:

— Я хочу, чтобы корабль этого сукиного сына потонул в водах океана, а он сам нашел свою смерть в пасти кровожадной акулы, — он опасно зол и чеканит слова, пронзая острым взглядом своего слугу. И все понимают, это вовсе не просто желание, это чёткий приказ за неисполнение которого следует куда более страшная смерть нежели съедение акулой. Ведь помимо того, что Чон Чонгук страшно ревнив, он был ещё и страшно жесток.

Дженни чуть усмехается и отворачивается, стряхивая отросшую чёлку на глаза. Она кротко кланяется королю и удаляется прочь. Через несколько минут, идя по коридору, она чувствует, как что-то в секунду скатывается по её подбородку, и потому тут же тянется рукой к лицу, удивлённо отмечая про себя, что в последнее время у неё постоянно кружится голова. Кончики пальцев измазываются в собственной крови, тонкой струйкой стекающей из носа. Она хмурится и спешно зажимает нос, надеясь, что вскоре всё пройдёт само. Когда ей всё же удаётся прекратить кровотечение, то лишь улыбается в пустоту как-то совсем уж самоуничтожающе, оглядывая перепачканные в крови руки, и спешит поскорее смыть свидетельство её расплаты. В её голове набатом бьётся лишь одна мысль, — она страшно надеется, что Чонгук никогда этого не увидит.

В этот день над столицей Южного королевства сгустились страшные тучи, поливающие город стеной ливня каждые несколько часов. В пустом зале можно было различить глухое постукивание больших часов. Деревянный маятник внутри то и дело отмерял время. Несмотря на то, что на дворе была середина дня, из-за погоды казалось, будто уже наступил поздний вечер. Дженни сидела на подоконнике, опираясь спиной на одну из стенок, и заинтересованно смотрела в окно. Она наблюдала за тем, как природа пыталась пробиться сквозь стекло: дождь беспощадно хлестал каплями по окну, а ветер всё тщетно пытался его выдавить, заставляя стёкла трещать и дрожать.

Ким откинула голову назад, тихо стукаясь о стенку, и блаженно прикрыла глаза. Одна её нога свисала с подоконника и медленно раскачивалась из стороны в сторону, словно бы повторяя движения часового маятника. Несмотря на столь опасную погоду, саб чувствовала тепло дотлевающего пепелища камина, — несколько минут назад она залила огонь водой, желая погрузить комнату в приятный мрак. Теперь огромная пустая комната медленно остывала, превращая помещение во что-то жуткое и холодное. Однако было в этом что-то особенное.

Вспышки молний то и дело на несколько мгновений освещали непроглядную тьму залы, а раскаты грома в сочетании с беспощадной стеной дождя заглушали без того тихий гул часового механизма. Всё это приносило черноволосой ощущение умиротворения. Создавалось глупое впечатление, будто бы небо разгневано на этот город только за то, что Дженни не может покинуть пределов каменной крепости, созданной Чонгуком. И теперь оно будто бы вознамерилось вызволить бывшую принцессу из дорогой клетки, не дающей ей воспарить.

Ким тихо улыбается своим мыслям, глядя на яркие вспышки из-под чуть приоткрытых глаз. Тихая мелодия сама появляется в голове. И Джен не может отказать себе в удовольствии насвистывать её себе под нос. Она не знает, сколько сидит там, весь день кажется ей чем-то ленивым и слишком монотонным. Она не знает, чем себя занять, и, откровенно говоря, не хочет этого знать. Всё её желание начинается и заканчивается на барабанной дроби дождевых капель, решивших напалмом своих ударов пробиться сквозь стекло.

Саб чуть вздрагивает, когда чувствует, как легко и аккуратно её подхватывают на руки и куда-то несут. И всё же не открывает глаз. В нос забивается запах парафина и чернил, что позволяет черноволосой тут же расслабиться в руках своего доминанта. Только когда Чонгук вносит её в комнату, Дженни понимает, насколько, в самом деле, она замёрзла в том зале, и где-то на кромке своего сознания отмечает, что уснула в холодной комнате на подоконнике, пока слушала природу. Ежится немного, но не открывает даже глаз, — она всё ещё разморена своей дневной дрёмой. Она чувствует, как её укладывают на мягкие пуховые перины, следом укрывая большим воздушным одеялом. Через несколько секунд черноволосая слышит, как рядом укладывается и сам доминант, пропуская руки под одеяла и уютно прижимая к себе старшую.

У Чонгука горячие руки, заставляющие Дженни ещё раз вздрогнуть и вжаться спиной в короля. У него спокойное размеренное дыхание и полный этой тёплой лени голос:

— Ты вся замёрзла, такая холодная. Я хочу немного поспать, так что старайся не сильно шевелиться, я просто решил немного тебя согреть, — Чон шепчет куда-то в затылок и зарывается глубже в одеяла, не выпуская из объятий свою саба. Сейчас жестокий тиран кажется столь мягким и щемяще нежным, что Ким буквально тает, словно парафиновая свеча, и позволяет себе окунуться в сон, краем уха ловя исходящие на нет слова своего господина: — Сегодня слишком холодно, будет плохо, если ты заболеешь...

Свет молний ещё несколько раз заливает комнату яркими вспышками, после погружая её в чугунную темноту, разбавляемую лишь огнём в камине. Ким лениво раскрывает глаза и расслабленно улыбается, ловя себя на мысли, что даже если разгневанным небесам удастся прорваться сквозь стеклянную оборону, сегодня она не намерена покидать этой кровати и крепких объятий доминанта. Она чувствует, как сковывающий пальцы рук и ног холод медленно отступает, проигрывая сражение расходящимся по телу змеям тепла. Она ощущает на затылке мягкое дыхание Чонгука, запутывающееся в волосах саба. В голове Джен словно раздаётся тихое эхо мелодии, но в этот раз она, вопреки желаниям, лишь вновь закрывает глаза, позволяя мелодии разрастись внутри неё, но не давая ей выхода. Она не боялась разбудить доминанта, ей просто не хотелось разрушать хрупкую атмосферу дождливого уюта, приятно поселившегося между ними.

Сколько бы раз черноволосая ни просыпалась, дождь не переставал поливать, а Чонгук не переставал обнимать, размеренно дыша в чужой затылок. С момента возвращения в замок, Дженни то и дело чувствовала в своём теле слабость и усталость. Казалось, силы сопротивляться покидали её тело вместе с желанием противостоять Чон Чонгуку. И каждый раз эта мысль пугала. Она не могла отделаться от ощущения, что раз за разом топчется по собственной гордости, но ничего не могла поделать с осознанием того, что это ей нравилось.

Она тихо приподнялась, аккуратно скидывая с себя чужую тёплую руку и затыкая тело младшего одеялом. Ей не известно, что побудило её на этот поступок, но она вдруг не смогла остановиться и вопреки своим словам таки вышла наружу. Хлёсткие капли тут же насквозь промочили всю одежду и заставили волосы липнуть к лицу. Ким не знает почему, но ей кажется, что стоя под проливным дождём, без понятия о времени суток и собственных чувств, она ощущает жуткое облегчение, словно бы этот дождь в раз смывает все сомнения и глупые цепочки мыслей. Капли холодные и бьют больно, чем-то напоминая собой Чонгука. Они тоже обволакивают собой всё естество и сознание саба, не оставляя ни единого сухого места.

— Я предпочёл бы сейчас спать с тобой в тёплой кровати, нежели стоять под дождём, — хриплый смех сквозь громовые раскаты врывается в уши Дженни. — Но моя саб настолько противная, что заставляет своего хозяина беспокоиться и вымокнуть насквозь.

Стоит Ким обернуться на непривычно добрый голос, как она натыкается на чужие губы. Чонгук прижимает к себе за плечи и углубляет поцелуй. У него холодные мокрые губы и чуть дрожащие от холода ресницы, с которых обрываются капли дождя. Саб чувствует крепкую хватку рук, не позволяющую вырваться, и острый стук сердца, не дающий сопротивляться. Доминант ненадолго отрывается и тянет на себя, заволакивая промокшую до нитки Ким обратно в замок.

— Если я заболею, тебе тоже не поздоровится.

В холле на них тут же набрасываются служанки. Они заходят в комнату и растерянно оглядываются, не зная, что делать. Чон недовольно хмурится и отворачивается, нарочито грубо бросая служанкам приказ:

— Сначала переоденьте её.

Он не поворачивается какое-то время, словно бы стараясь убедить себя в том, что ни одна из служанок не соприкасается с телом его саба. Он позволяет себе вновь обернуться лишь тогда, когда чувствует, как прислуга начинает стягивать с неё мокрую одежду, неприятно липнущую к телу. Девушки заносят в комнату тазики, полные горячей воды, и усаживают обоих в кресла, заботливо обтирая ноги тёплым пропаренным полотенцем. На Дженни уже натянута сухая хлопковая рубаха, на которую по капле скатывается вода с волос. На голове у неё одно из полотенец, впитывающих влагу. Она кажется довольной и расслабленной, но слишком бледной даже для себя. Им приносят горячий чай и удаляются только тогда, когда убеждаются, что их король согрет, а его саб досуха вытерта.

— И для чего ты вышла туда на ночь глядя?

— Я хотела постоять под дождём, он манил меня весь день, и я не смогла себе в этом отказать, — признаётся саб.

— Не делай так больше. Не смей покидать замок без меня, — Чон ненадолго обрывает собственную речь, внимательно оглядывая свою нижнюю. — Снаружи слишком темно и опасно, а у меня слишком много врагов для того, чтобы я мог дать тебе лишнюю свободу. В последнее время на меня покушаются слишком часто для того, чтобы я смог позволить тебе выходить наружу. Наверняка, найдётся несколько глупцов, вздумавших достать меня через тебя. Поэтому не уходи больше без спросу. К тому же, намного больше мне нравится смотреть на то, как ты спишь, нежели на пустую кровать рядом с собой.

Они сидят так ещё недолго, после вновь возвращаясь в нагретые кровати, впервые проводя весь день в объятиях друг друга, полные лени и завораживающей усталости от постоянного гнёта вражды. Чонгук улыбается мягко и ничего не говорит, думая, что слова были бы сейчас чем-то слишком лишним и разрушающим столь редкую тишину. Нет, они не спят. Просто греются.

Пока Дженни смотрит на огонь, Чонгук может смотреть только на Дженни.