Пробуждение впервые за долгое время не казалось Дженни болезненным. Когда она открыла глаза, то поняла, что все мысли в её голове, наконец, стоят на своих местах. У неё всё ещё немного саднило в горле, тянуло мышцы, а воспоминания о последних днях всё так же оставались предельно размыты, но что-то совершенно точно изменилось, она это чувствовала. В ней поселилась какая-то иная пустота, окутанная холодом, но при том она чувствовала себя проснувшейся.

      Быть может, тело её всё ещё чувствовало некоторую слабость, однако теперь она совершенно точно пребывала в сознании. Она приподнялась на локтях, оглядываясь по сторонам и отмечая, что их действительно спасли, а старик Донхэ ей не примерещился в бреду. Она посмотрела на Чонгука, всё так же неизменно, через силу дышавшего, и тяжело вздохнула. Как бы ей ни было тяжело в этом признаться, её одновременно и успокаивал факт того, что Чон вообще дышит, и беспокоило то, что всё так же находится без сознания. Неподалёку от них лежала глубокая чаша, полная сухофруктов и орехов. В их шатре всё так же было тепло и приятно пахло благовониями.

      Джен тянет руку к Чонгуку, зависая на несколько секунд, словно бы на что-то решается, но после руку всё же опускает, укладывая ладонь на лоб. Она ведёт рукой по скулам, перемещая руку к шее. Пальцами двумя чуть надавливает, закрывая глаза и стараясь откинуть прочь все посторонние звуки. Слабое, но тяжелое дыхание, тихий и редкий стук сердца, сильный жар. Молодой король напоминает собой распалённую жаром печь, ладонь Ким влажная от чужого пота. Она обтирает руку о кофту и тянется к миске с фруктами, вытаскивая оттуда вяленую хурму. Та приторно сладкая и вязкая оседает на языке неприятным налётом, но саб давно научилась забивать на вкусовые ощущения, получая удовольствие уже от того, что еда вообще поступает в её желудок. Рядом с фруктами так же лежит фляга, полная воды. Дженни делает несколько жадных глотков, после чего вновь переводит взгляд на своего доминанта.

      Собственные мысли вытягивают из неё ещё один тяжелый вздох, но всё же заставляют приблизиться к Чону ещё ближе, укладывая его голову на собственные колени. Черноволосая наполняет рот водой, после чего склоняется над младшим и размыкает чужие губы, одной рукой придерживая голову за затылок, а второй за подбородок. Она чувствует, как тонкая струйка воды скатывается из уголков губ, но продолжает маленькими глотками поить доминанта. Ей всё ещё отчего-то кажется страшной необходимостью поддерживать чужую жизнь. Она слышит, как чужое дыхание становится немногим мягче. Губы у Чонгука сухие и шершавые, что заставляет саба невольно облизнуть свои собственные. Он замирает, словно бы что-то обдумывая, но вдруг морщится, отворачиваясь и пытаясь как можно мягче убрать руку из-под головы Чонгука. Она тянется к тарелке и загребает оттуда горсть орехов, закидывая в рот сразу больше половины и начиная пережевывать. Она вновь прижимается губами к блондину, проталкивая ореховую кашицу в чужой рот, заливая всё очередной порцией воды. Она делает так ещё несколько раз, проталкивая пищу в глотку собственного доминанта.

— Ох, а Вы, Госпожа Дженни, оказывается, добрая и заботливая саб, — скрипучий смех вдруг разрывает тишину, заставляя Ким поёжиться от неожиданности.

      Стоит повернуться, как глаза ей тут же начинает резать противный свет. Донхэ кряхтит, но всё же забирается в палатку, а младшая только сейчас отмечает, что они остановились.

— Я просто подумала, что он, должно быть, давно не пил, и...

— Это пустое всё, Госпожа Дженни, — обрывает её мужчина, — Вы не должны оправдываться за то, что сделали что-либо хорошее.

      Черноволосая замирает, словно бы хочет сказать что-то, но вдруг передумывает, отворачиваясь и мягко возвращая голову Чонгука на подушку. Она берёт ещё один фрукт из тарелки, съедая его за несколько укусов, когда чувствует, как грубая морщинистая ладонь касается её лба.

— Да Вам уже лучше, Госпожа.

      Старик кажется довольным. В палатку входит второй мужчина, что осматривал их в прошлый раз, и Донхэ приказывает ему осмотреть саба. Тот кивает кратко, прося прилечь и принимаясь развязывать бинты на боку Джен. Он аккуратно ощупывает бок, отчего Дженни кривится и шипит, после чего смотрит почти жалостливо, вынося вердикт:

— Вам повезло, что рана оказалась не столь глубока. Это могло бы плохо кончиться для Вас, но, видимо, кусок стекла, что мы вытащили из Вашего бока, оказался не только причиной травмы, но и Вашим спасителем. Он не давал крови вытекать в том объёме, что мог бы Вас убить, — он принялся обвязывать её по новой. — Шрам, конечно, останется, но я смог зашить Ваш бок, и, если Вы не будете сильно перенапрягаться, Вашей жизни ничего не будет угрожать. Вы можете ходить, но Вам стоит быть осторожнее.

      Он принялся осматривать Чонгука, когда Донхэ уже вылез из палат, маня Дженни за собой. Та спешно натянула на себя кофту, высовывая голову из-под навеса.

— Ваша обувь в углу, Госпожа. Там же должна лежать накидка.

      Пока она обулась и облачилась в тёплый мех накидки, врач уже вышел за пределы их тёплого прогретого пристанища, а несколькими мгновениями позже и сама саб оказалась под мелким мокрым шквалом слякотного снега. Она зажмурилась от слишком яркого света, привыкшая к темноте. Мужчина о чём-то говорил Донхэ, но когда Джен подошла к ним, тот уже закончил, удаляясь куда-то в сторону повозок. Старик ещё раз поманил саба, и та пошла вслед за ним. Её привели к огню, где в котелках варилось что-то приятно пахнущее. Девушки и женщины готовили на всех, заботливо суетясь. Одна из них, уже вся в возрастных морщинах, вдруг повернулась и улыбнулась. К своему удивлению, Дженни тут же узнала в этом тёплом взгляде и ласковой улыбке вечную спутницу старика. Женщина тут же подошла к ним.

— Вы, наконец, пришли в себя, Госпожа. Надеюсь, Вы чувствуете себя лучше, — Ким отметила про себя, что из взбалмошной и громкой хулиганки, соответствующей беззаботному весельчаку, какой она запомнилась ей в детстве, она превратилась в тихую и понимающую женщину.

      Она потрепала её по волосам, говоря, что вскоре всё будет готово, и вернулась к своим обязанностям, потому как лишних рук у них никогда не бывало. Они присели на брёвна, и Донхэ вдруг начал:

— Скажите, Госпожа, что Вы думаете о своём доминанте? Нет, — он осёкся, устало раскуривая табак, — не так. Желаете ли Вы его спасти? Он совсем слаб.

— Будто бы я способна как-либо это исправить, — иронично хмыкнула Ким, поднимая взгляд к небу и подставляя бледному солнцу своё не менее бледное лицо. — Я всего лишь саб.

— В том-то и дело, Госпожа, что Вы — саб. Его саб. Только Вы и способны сейчас его спасти. Он слаб. Вы сабмиссив, и в этом всё дело. Вы точно недооцениваете то, на что способна одна саб, когда дело касается её доминанта, — он задумчиво смотрел в глубь леса, похлопывая Дженни по коленке. — Наше королевство, как Вы знаете, всегда славилось своим отношением к сабмиссивам. И это неспроста, Госпожа. Вы, сабы, в самом деле довольно сильны, ведь способны выдержать намного больше боли, нежели доминанты, — он чуть криво усмехнулся, явно вспоминая что-то тяжелое из своей жизни. — Сейчас большинство из вас и не представляет, на что способны. Есть один способ спасти вашего хозяина. Способ, что может помочь ему дожить до того момента, как Вы передадите его городским специалистам, действительно способным излечить его, — было видно, что старику было тяжело толкать младшую на подобное, но всё же он пересиливал себя, понимая, что иначе они и вовсе могут потерять Чона. — Вы можете забрать себе его боль, Госпожа Дженни. — Он ненадолго замолчал, обдумывая слова.

— Как мне сделать это?

— Вам нужно дать волю своим инстинктам сабмиссива, — он выдохнул облачко сизого дыма. — Вы сможете забрать его боль себе, облегчив его состояние. Однако Вам нужно быть очень осторожной, это очень опасно. Вам нельзя забирать всю его боль, потому как в таком случае рискуете умереть сами. К тому же, Вам постоянно нужно будет держать всё под контролем. Обычно сабам это даётся тяжело, но для Вас в этом не будет ничего сложного, ведь долгое время все считали Вас будущей доминантом Господина Пак Чимина.

— И что же будет, если я расслаблюсь? — черноволосая говорила отстраненно, обдумывая слова Донхэ.

— Ваша боль проникнет в его тело и сознание. И это убьёт его. Но, к сожалению, в его случае не хватит просто избавиться от боли. У него серьёзные проблемы с дыханием. Мы везём некоторые травы, способные ему помочь, но они очень редки да ко всему прочему являются заказом, что мы везём на другой край континента. Они дороги и, хоть я бы мог сказать, что заказ провален, отдать столь ценный товар за так, к сожалению, не могу, — он нахмурился, но ничего не мог с этим поделать. — Быть может, нам и удастся спасти Вашего хозяина без них, но это будет очень тяжело.

      В руки саба и старика вдруг вложили тарелки, отвлекая их от разговора. Хесон всё так же улыбалась, смотря на Дженни так, словно бы та была её младшей сестрой или старшей дочкой.

— Пусть она сначала поест, Донхэ! Слабая саб никого не спасёт, а если ей станет лучше, то даже одно это уже немного облегчит агонию её Хозяина, — женщина слегка щелкнула торговца по лбу, хмурясь и переходя на шепот. — И вообще, а что, если ей это и не нужно? Ты видел эти шрамы? Ты уверен, что этот доминант способен сделать её хоть немного счастливым, что предлагаешь ей такое?! А клеймо! Ты видел, что он сделал с ним?!

— Он её истинный, Хесон! — рявкнул мужчина. — Ты что, не видела, как она выглядела, когда мы их подобрали? Да она готова была мне глотку порвать, когда я снял с её спины этого доминанта! А когда они спали вчера? Да она только рядом с ним и начала отдыхать и восстанавливаться! Что может с ней случиться лучше, чем встреча истинного?!

— Что? Исполосованное тело, потерянный взгляд, следы от укусов, порезы на запястьях, это так, по-твоему, выглядит «лучшее, что может случиться с сабмиссивом»? — женщина нахмурилась ещё сильнее, а на глаза её навернулись слёзы. — Или ты считаешь, что произошедшее со мной можно назвать «лучшим» моментом в жизни? Мы не истинные, но я счастлива находиться рядом с тобой, а всё, что я получила от своего доминанта — боль. Боль и страх. Как же... Что, если с ней всё так же... Или ещё хуже... Что, если этот её Чонгук не принесёт ей ничего, кроме страданий и смерти? Зачем ей ради такого... — женщина начала плакать, и Донхэ тут же отставил в сторону все свои доводы, принимаясь успокаивать спутницу.

      Дженни старалась делать вид, что ничего не слышала,продолжая набивать желудок едой. В голове вновь появлялись неприятные мысли. Стоило ей доесть, как она поблагодарил Хесон за вкусную еду и тут же удалилась обратно в повозку, где горел небольшой очаг и приятно пахло благовониями, вновь погружаясь в тёплый полумрак. Ей очень нужно было подумать. Она не спешила подходить к Чонгуку, точно бы пробудилась только после слов Хесон. Назойливый вопрос застрял в голове и теперь пускал внутри Джен корни сомнений.

«Зачем ей спасать Чон Чонгука?»

      Один вопрос порождал второй, за ним шел третий, и так до бесконечности много. Стоило подумать Ким, что она готова, вдруг понял,а что не знает, как ей быть. В голове оседали слова женщины и предложение мужчины. Она опирается о спинку низкого стула-дайсу без ножек и долго смотрит в сторону тихо хрипящего Чонгука. Плотным потоком в голове проплывают сотни воспоминаний, заставляя саба иронично хмыкнуть в пустоту.

— Как же я тебя ненавижу, Чон Чонгук, — в глазах застывает не выводящаяся из тела вечная боль. — Знал бы, ты, Господи, как я тебя ненавижу...

      Она запрокидывает голову назад, стараясь игнорировать чужое тяжелое дыхание. Каждое воспоминание о доминанте — вязкий экстракт боли, концентрат страданий, горько стекающий по горлу точно противная микстура или яд. Дженни, откровенно говоря, не уверена, лечит или всё же убивает её этот странный человек. Кажется, что и то, и другое одновременно. Он убивает, пока лечит, и лечит, пока убивает. Она ловит себя на мысли, что судорожно пытается найти хоть одну разумную причину того, почему так отчаянно хочет его спасти. А от мысли о том, что таких причин у неё в действительности и нет, её немного словно бы бьёт током.

      У неё под боком в паре метров лежит умирающий доминант, от которого она только и делала, что получала бесконечные унижения. И она теперь раздумывает, стоит ли спасать этого человека. «Дать волю сдерживаемым чувствам или дать умереть Чон Чонгуку?» — этот вопрос повисает в воздухе мёртвым грузом, так и не желая находить ответа. Черноволосая прокручивает бесконечные диалоги, процеживая сквозь себя каждый звук. Все смыслы успешно проходят дальше, а острые осколки унизительных слов и действий остаются наверху. Чаша переполнена, но Дженни не знает чем: горечью сожалений, ноющей в груди ненавистью или режущим чувством вины. Оказывается, там всего и помногу. Настолько, что утонуть кажется не то, что возможным, а скорее даже вероятным. В сознании проскакивает истерически смешная мысль о том, что Чонгук плавать не умеет. И потому во всём этом потонет точно.

      Она снова с сомнением переводит взгляд на Чона — причину её самых ужасных страхов, пугающих до дрожи кошмаров и изуродованного тела. Назвать уродством то, что Чон Чонгук сделал с её душой, у Ким язык отчего-то не поворачивается. Это определение кажется слишком плоским, не описывающим и грамма того, какой урон он смог нанести. Чон Чонгук всегда стихийное бедствие: извержение, лавина, оползень. Он смерть несущий ураган, он шторм, смерч и торнадо. Он всё разом.

И всё для Ким Дженни.

      Пугающий до разрыва сердца каждую секунду существования. И столько же, кажется, необходимый. Саб выдыхает всю свою ненависть и обреченность, стараясь заглушить в сознании все противоречия треском горящих в очаге дров. Выходит откровенно никак.

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, знаешь? — воздух сотрясается ещё одним вопросом, заданным скорее в пустоту, нежели бессознательному доминанту. — А потом... — она вдруг замирает, словно бы осознавая что-то.

      Она дёргается от зависающих в воздухе слов. Метка на ключицах почти душит её этими мыслями, вытряхивая всякий воздух из лёгких и вышибая из тела дух. У неё руки дрожат мелко, и она гонит прочь глупые слова Хосока.

— Хрен тебе, — слова горьким ядом презрения оседают на кончике языка, — а не смерть.

      Джен встаёт аккуратно, подходя к краю трясущейся платформы, отодвигая занавес шатра. Там уже порядочно стемнело, что заставляет саба немного удивиться, — она и не думала, что провела весь день, решая, стоит ли дать Чон Чонгуку шанс на жизнь. Она старается не думать, кому именно адресованы её последние слова: Чонгуку или всё же не менее ядовитому Хосоку. Неподалёку на лошади едет молодой парень, и Ким просит его передать Донхэ, что ей очень нужно его увидеть. Парень смотрит заинтересованно, останавливая взгляд где-то на уровне ошейника, после чего кивает кротко, разворачивая лошадь и направляясь куда-то в середину строя. Уже через несколько минут эта лошадь проносится мимо рысцой, спеша к началу строя, после чего все повозки начинают сбавлять темп, поскрипывая и останавливаясь. Дженни уже хочет спрыгнуть на землю, когда подмечает, что Донхэ сам идёт к ней верхом на коне. Он осторожно спешивается и проходит в палату.

— Закрывай штору, я сомневаюсь, что твой доминант сейчас очень нуждается в холоде, — он старается казаться незаинтересованным, делая вид, что слова Хесон не задели ни одну из струн его осыпающейся души, но глаза как-то сами начинают цеплять каждый небольшой шрам, что не скрывает тонкая кофта. — За что это тебя так наградили? — Он кивает куда-то в сторону ключиц, имея в виду то ли конкретное клеймо, то ли всё тело в целом.

— Тебе по хронологии или можно в вольном пересказе? — неопределённо пожимает плечами саб, отмечая изменившийся взгляд мужчины, после чего улыбку натягивает на лицо, немного фальшивую и кривую, являющую собой олицетворение всех их отношений, усмехается тихо, продолжая. — Шучу. Я не помню в хронологическом порядке. Помню, что клеймо — побег, а остальное... Не так уж и больно, в общем, чтобы запоминать, — врёт Дженни.

      Донхэ хмурится, понимая, что к чему, правильно оценивает чужой немигающий взгляд, который Кии спешит отвести куда-то в сторону, делая вид, словно бы ей ничего и не значат все эти отметины-шрамы. Да только вот всё равно на лице всё написано, мужчина её едва не с рождения знает.

— Прошу прощения, Госпожа. Я пойму, если Вы решите не спас...

— Как мне забрать его боль? — Дженни обрывает его на полуслове, упрямо глядя в глаза.

— Вы уверены?

— Да. И ещё, — она отходит к тому углу, где нашла накидку с обувью, и выуживает из стопок со сложенной одеждой небольшую сумку, что всегда носила на боку. Она спешит её открыть, судорожно надеясь на то, что эта вещь не выпала и не утонула, пока они бродили по холодному лесу. Сглатывает, чувствуя и облегчение, и глупую тоску, понимая, что всё на месте. Она вновь завязывает мешочек и кидает в сторону мужчины, стараясь не думать о том, что делает и зачем, — Донхэ, насколько дороги эти травы?

Джен смотрит, на то, как старик высыпает себе на руку крупный чёрный камень-брошь, и на то, как тот хмурится.

— Это...

— Это всё, что я могу предложить взамен, — ровным голосом произносит саб, после чего ненадолго задумывается, вновь тихо усмехаясь, нерешительно протягивая руку к шее. — В прочем, ещё у меня есть ошейник и перстень, способный его снять, так что...

— Нет, этого более, чем хватит. Да и к тому же ошейник для саба — святое. Это её символ гордости. Не думаю, что я, молодой Господин, имею право забрать Вашу гордость и честь, — мужчина хмурится, смотря на саба. — Но, всё же, — теперь он относился к доминанту с большим скептицизмом, — зачем Вам это?

— Он, — Дженни около равнодушно кивает в сторону доминанта, — не имеет права подыхать сейчас. А я, — она обдумывает недолго свои слова, — не хочу стать его смертью. Если ему так угодно умереть, пусть выберет другое место, время и человека. Я не хочу играть по чужим правилам.

      Слова выходят резкими и грубыми, но Донхэ отчего-то кажется, что ко всему прочему, они оказываются ещё и чем-то глубоко-личным. Чем-то сокровенным, слишком важным, чтобы отступиться. Он хмурится и с тяжелым сердцем убирает камень за пазуху, понимая, что пусть он теперь и саб, он остаётся всё той же Ким Дженни, которую он знал. Он зовёт того лекаря, веля ему принести всё необходимое, после чего тот торопливо заходит, принимаясь подготавливать травы к применению. Донхэ усаживается рядом с очагом, взглядом показывая сделать младшей то же самое.

— Что ж, Госпожа . Я надеюсь, Вы действительно готовы, потому как Вам, вероятно, предстоит испытать много боли. Но, в любом случае, если кто и способен помочь ему сейчас, то только Вы.

— Что мне нужно сделать для этого? Боль? Не думаю, что есть что-то, способное нанести мне больше боли, чем я уже испытала. К тому же, разве Чон Чонгук способен дать мне что-либо кроме боли? Забрать — пожалуйста. Но отдать, хах, — она давит усмешку, — мне не нужна его жизнь, но так просто сдохнуть... Я не могу позволить ему такой роскоши.