Чонгук просыпается и не верит. Собственным глазам. На его вытянутой руке спит его саб. И это чертовски странно. Его грудь мерно вздымается и так же спокойно опускается. Её мягкие чёрные волосы рассыпаются коротким смоляным водопадом по смуглой руке Чонгука. Вечно пролегающая между бровями складочка сейчас разглажена. Вся она словно бы безмятежна,и Чон не может перестать смотреть. На молочную мягкую кожу, играющую контрастами с вспухшими полосами после вчерашней порки. Рядом едва заметное клеймо, но Чонгуку видно. Он ничуть не сожалеет о том, что сделал это. Даже если это было больно. Даже если кто-то осудит. Он осматривает последствия их ночи и думает, что теперь его саб, вероятно, ещё несколько дней пролежит в кровати, показывая только самые мягкие свои черты характера. Сабы иначе и не могут.

Сейчас ему кажется, что они проделали большую работу, после которой всё должно стать лучше и легче. Но и времени прошло не мало.

Он смотрит и на следы укусов Деймоса. Они затянулись и превратились в небольшие вмятины на коже. Об этом Чонгук не жалеет тоже. Он не жалеет ни о чём вообще, кроме, пожалуй, изнасилования. Там он, пусть трудно признать, перегнул. Он смотрит на россыпь синяков на бледном тонком теле, на проявившиеся гематомы. Жаннет, видно, очень замоталась, раз спит в его объятиях так крепко. Мысль о том, что сабу банально комфортно, и прямо сейчас она чувствует себя защищенной,даже не посещает чужую голову, хоть и теплится где-то в глубине души хрупкой надеждой. Чон Чонгук смотрит на тихо сопящую Ким Дженни и вспоминает последние несколько месяцев их жизни.

Дженни спала  в его кровати, но не высыпалась. Чонгук не раз ловил на себе безмолвные взгляды старшей. Ким была тихой,пусть и забавно нервничала да психовала каждый раз, когда Гук просил назвать его Господином или Хозяином. В такие моменты черноволосая тут же вся кривилась,крепче сжимала в руках кожаную обложку дневника, а потом посылала своего Господина и Хозяина ко всем чертям, какие только существовали в аду. Однажды, Чонгук может поклясться, он видел, как у саба дёргался глаз, когда она пыталась заставить себя выговорить обязательное обращение.

Каждый раз, как Джен появлялась в поле зрения принца, Чон не знал, что она к нему чувствует. Казалось, что ничего. Он просто смотрел и понимал, что эта саб ему принадлежит. Как, например, ему принадлежал тот шкаф в углу, который он купил у лучшего мастера королевства Мин ещё несколько лет назад, или, как ему принадлежало всё остальное в этом замке. Он просто знал, что Дженни его, и что Дженни он не отпустит. Ему всё ещё хотелось её ломать и владеть каждой её мыслью в голове. Ему всё ещё хотелось её, вывернутых наружу хрипов подчинения, теперь даже больше. Он хочет сильнее, громче. Хочет, чтобы пощады просила,чтобы помнила. Помнила,кому принадлежит целиком и полностью. Помнила,в чьих руках теплится её жизнь.
Ким Дженни стояла перед ним на коленях.

Эта чёртова саб. Чонгук знал, как это простое с виду действие топчет чужую самооценку, и сколь унизительно оно было для Жаннет. Чонгук знал, что всё в роли сабмиссива для этого человека было унизительным и оскорбительным. Она была готова переносить избиения ногами, но не терпела пощёчин. Чон Чонгуку досталась действительно непростая нижняя. Она была чертовски красива и столь же опасена. Она не желала носить ошейников и преклоняться перед хозяином. Она не хотела,и это её убивало. Это было невероятно. Джен встречала любой приказ агрессией и жгучей обидой в глазах.

Она прекрасно знала,что на собраниях в городе Королей сабы своих Господ сидят у кресел, в то время как хозяин располагается в самом кресле. Это было сложным испытанием, Гук чувствовал. У него было несколько постоянных сабов под ошейниками, но никого из них так не задевали обычные приказы, указывающие на принадлежность к роли в жизни. Они могли быть чуть смущены, многих всё это даже радовало. Но любое, даже незначительное унижение в сторону Ким затрагивало самые её чувствительные части самоуважения. Чонгука это забавляло, и он представлял себе, что же будет дальше, если саб его взрывается агрессией даже от предложения пересесть к Чону на колени.
Что странно и забавно, по мнению самого Чонгука, так это то, что сам он ещё ни разу не применил по отношению к сабу словесных оскорблений, способных, он знал, ранить куда больше, нежели физические. Хотя, казалось, что для Ким Дженни словесным оскорблением являлась собственная сабмиссивность. Он не называл её скотом, как то часто происходило с Реной и другими его сабами. Ким Дженни не терпела по отношению к себе никакой деперсонализации или пажизма. И ей, кажется, было совершенно плевать на то, что она и есть тот самый паж, рабыня и невольница. Однажды Чонгук в шутку попросил у Дженни подать ему чашку с чаем, и, он готов поклясться, по глазам старшей было видно, что она была готова вылить этот чай доминанту на голову, разбить чашку и вспороть ему горло осколком. Просить завязать шнурок на ботинке Чон не стал даже в шутку. Хотя, пожалуй, он попробует это позже. Когда-нибудь, думает Чонгук, глядя на спящую саба, он заставит её наполнить себе ванну и вымыть всё тело, как ещё буквально этой ночью с уставшей сабом делал он сам. Он заставит Джен вытереть его тело полотенцем и обернуть в халат, заставит сделать массаж. Эти мысли казались ему столь привлекательны, пусть и были невинны, что начинали возбуждать.

Чон Чонгуку хотелось увидеть воочию, как крайне горделивый человек Ким Дженни, превратится в податливую и послушную Жаннет. Казалось, что вся она вдруг стала сплошным фетишем, кинком принца. Ему хотелось, чтобы Жаннет буквально душила его в объятиях, конечно же, с разрешения доминанта. Чонгука буквально окрыляла и опьяняла одна только мысль о том, что он может сделать из саба что угодно. Он может её сломать. И он до сих пор этого желает. Желает, чтобы та отдала всю власть над собой, и хоть мебель, хоть животное. Ночью он видел это в глазах Джен. Он видел, что та,пусть неосознанно, но была готова подарить Чонгуку  удовольствие даже ценой передачи абсолютного контроля над своим телом.

Принц хотел, чтобы, пусть через вывернутую наружу душу, через гордость и тысячи собственноручно выстроенных табу, в голове Дженни укоренилась мысль о том, что она его собственность. Гук хотел, чтобы Ким его боялась,но при том, чтобы всё так же бессовестно спала,когда он сам уже проснулся. Но сейчас ей можно. Сейчас она вымотана,и у неё,наверняка, болит всё, что может болеть. В этом сомневаться не приходилось, ведь вчера его саб отдавалась ему так, будто от этого зависела её жизнь, и если Чоном не будет замечена хоть малая часть этого самопожертвования, он сгорит со свету.

      И в это не верилось даже самому, теперь уже, королю. Ведь ещё несколько месяцев назад она уходила спать куда угодно, только не в собственную кровать, чтобы показать, что поняла свою ошибку и теперь пытается идти навстречу. Прошло около двух недель, чтобы она смогла лечь рядом, отчего сон саба стал в край чутким и плохим. Она то и дело вскакивала,её пугало столь близкое нахождение Чонгука рядом. И Чон, честно признаться, не сказать, что понимал, какие непонятные метаморфозы должны были произойти в голове Жаннет, чтобы однажды неуверенным шепотом попросить у доминанта себя обнять, тут же добавляя, что это только на один раз. Наверняка, ей понадобилось немало смелости, чтобы пойти на этот отчаянный, по собственным меркам, шаг.

После, Чонгуку не приходилось более ущемлять себя в удовольствии обнимать хрупкое тело. Во всяком случае,Дженни более не возмущалась и не сопротивлялась,когда чувствовала на своём боку чужую ладонь. Хотя в первый раз объятия были мало чем похожи на спасительные. Казалось, именно они и стали причиной того страшного ночного кошмара, заставившего саба кричать от фантомных болей и страха. Чон Чонгука это напугало многим больше. Ему впервые доводилось видеть столь хрупкую организацию и шаткую эмоциональную восприимчивость. Вся Жаннет будто бы была соткана из эмоций и неподчинения. Но всё, что сейчас наполняло его саба, было сонливое спокойствие. Он слабо чувствовал собственную руку, на которой уютно расположилась Ким, но это отчего-то не вызывало в нём привычного недовольства. Это словно было чем-то правильным. Именно к этому стремились, именно этого хотели.

Чону было смешно вспоминать крайне смущенное выражение лица Джен, когда её очередным заданием стало физическое сближение. Она была готова шипеть, брыкаться и кусаться, отвоёвывая сантиметры личного пространства, которого у неё не было. Ей просто нужно было лечь в кровать нагой, но это вызвало проблем намного больше, чем, казалось, вообще могло вызвать. Старшая нервно елозила,ей было некомфортно и неприятно, она вздрагивала от каждого шороха, ворочалась и не могла найти себе удобной позы. Чонгуку не оставалось ничего, кроме как приказать лежать смирно и пообещать, что не притронется к ней и дюймом своего тела.

      В середине ночи тогда прозвучало неловкое мычание, кряхтение и покашливание, после чего она всё же выдавила из себя сконфуженное, смятое и почти неслышное:

— О... н... кхм... не мог... — бывшая принцесса всё никак не находила слов или находила,но не могла заставить себя их озвучить, отчего мялась ещё больше. К тому моменту,Чонгук уже прекрасно понял суть и содержание чужой просьбы, но решил, что пока его саб не наберётся сил и храбрости озвучить её, он ничего не станет делать. — Не могли бы Вы... я хочу... мне... — это откровенно смешило принца, и он еле сдерживал себя, чтобы не разразиться смехом прямо на месте, так как понимал, что если всё же не сдержится, то саб вообще никогда себя не пересилит в этом вопросе. И вот Жаннет всё же собралась зажмуриваясь и смущенно тараторя необходимые слова. — Не могли бы Вы меня обнять?

      Чонгук не знает, что Ким далось труднее: произнести эту глупую фразу или признать, что она привыкла засыпать, чувствуя спиной тепло чужого тела.

— Нет, — тут же улыбнулся дом, отворачиваясь на другой бок, но всё же замечая осоловелый взгляд старшей. — Я же обещал, что не притронусь. Не буди меня более по таким пустякам. В следующий раз ты будешь наказана за это.

      Чонгук был не серьёзен, но постарался не показывать этого. Через несколько секунд ему в спину ударила чужая пятка, а ещё через несколько секунд саб сдёрнула одеяло и удалилась из комнаты прочь. Наутро принц нашел её в соседней открытой спальне. Она была холодна и не прогрета, потому Джен куталась в несчастное одеяло всеми своими силами.

— Иди в комнату. Здесь холодно, ты заболеешь, — откуда-то из подушек раздалось недовольное бурчание, отдалённо напоминавшее собой «пошёл к чёрту, я тебя ненавижу».

      Кажется, Дженни правда была оскорблена до глубины души тем, что её так глупо наказали и подловили. Чону так и не пришлось повторять, было достаточно постоять несколько минут в проходе, чтобы увидеть, не выдержавшего пристального взгляда доминанта Жаннет, раздраженно удаляющуюся обратно в покои. Ким многого хотела и не могла попросить ввиду своей непомерной королевской гордости, родившейся на свет, кажется, раньше самой девушки. Пиком её эмоционального напряжения стала взаимная мастурбация в качестве задания сближения.

      Джен упорно отказывалась заниматься этим в присутствии слуг и средь бела дня. И одному только Богу известно, сколько силы воли она приложила, чтобы не лягнуть Чонгука, когда тот в шутку повалил её на кровать и начал оглаживать чужое лоно. Кажется, им требовалось смотреть друг другу в глаза, Чонгук не помнит точно. Зато помнит выражение лица. Он видел девственниц, что выглядели порочней в этот момент. Он видел шлюх, что выглядели скромнее. Это была невероятная смесь стыда и удовольствия. Ким то и дело норовила отвести взгляд, но, чёрт, она была жутко уверена в собственных действиях. Её рука ритмично двигалась, давила и нажимала где и когда надо, умело размазывая смазку по стволу. И вот теперь уже Чонгук не представлял, сколько ещё ему нужно терпения, чтобы не взять саба насильно прямо на месте.

      Всё между ними было будто бы на потеху наследнику. Дженни всё так же красиво одевали, мыли и стригли по усмотрению Чона. Она была красивой мраморной куклой с холодными глазами. Пугающе красивая и опасная. И отчего-то очень целая. Она была упрямой,и это становилось самой большой её проблемой. Чонгук более не наказывал её просто потому, что ему этого захотелось. Но однажды сама Дженни решила,что более ей ничего не угрожает, позволяя себе то, чего не позволял себе даже Хосок. Она потеряла всякий страх, плеснув вино прямо в лицо дому, назвавшему её подстилкой короля Южного королевства. Вино тогда некрасиво стекало по морщинистому лицу уважаемого господина, с которым оговаривались детали будущей сделки. Договор так и не был подписан, а Ким пришлось принять порцию заслуженной боли.

      Дженни смотрела на вымоченные ивовые прутья со страхом в глазах, кончики её пальцев чуть заметно подрагивали. Она понимала,что она не сможет избежать наказания, потому как в этот раз она виновата сама. Ким опускала глаза вниз или отводила взгляд в сторону, пытаясь не смотреть на раздраженного Чонгука и жирного ублюдочного мужика, в которого чуть ранее и выплеснула ту воду.

— Чего ты ждёшь? — голос был так редко сердитым и в этот раз не властным, но очень грубым и холодным, заставляя чуть вздрогнуть от интонации.

      Она принялась снимать с себя одежду, так и не поднимая глаз. Если честно, что-то в Гуке колыхнулось, когда он увидел всполошенный страхом взгляд Джен. Всё в ней будто бы молило пощады. Пощады, которой Чонгук не мог ей позволить. Чон заставил встать её на колени у кровати и вытянуть руки, тут же фиксируя их двумя увесистыми браслетами тяжелых оков. Она нервно сглотнула и уткнулась лицом в ткань кровати. Чонгук не спрашивал. Чонгук бил.

      Он слышал, как Дженни всхлипывала в такт ударам. Видел, как та вздрагивала от каждой волны боли, прошивающей её тело. Чон знал, как бить так, чтобы саб прочувствовала максимум боли, он не частил с ударами, позволяя волне дойти, прожечь и заставить кричать. Принц понимал, ей нужно показать, что бывает за подобные выходки. Нежная кожа тут же вспухала, а не ободранные розги легко вспарывали её до крови, тут же обжигая спиртом, в котором вымачивались ветви. Чонгук видел, как его саб дрожала от боли, с каждым ударом всё больше напрягаясь и тем самым лично ужесточая своё наказание. Она сжимала кулаки, они впивались в металл оков. Гук почти уверен, у старшей темнело перед глазами от боли. Ким Дженни получила заслуженные десять ударов, после чего осталась в комнате одна. Униженная и дрожащая от сковывающих её страха и боли.

      После ей приходилось ещё несколько раз прибегать к наказаниям, даже если это значило, что после Ким будет снова пугаться, злиться и не позволять себя касаться. Чонгук смотрит бесконечно долго на то, как солнце путается и теряется в чёрных волосах и изредка подрагивающих ресницах. Он не знает зачем, ему просто не хочется тревожить саба. Неделю назад им пришлось приехать в центральный замок королевства, потому как у правящей династии намечалось сразу несколько праздников: совершеннолетие Чон Чонгука, свадьба Чон Хосока и их общая коронация. Был организован невероятный по своей роскоши и вычурности бал, на который были приглашены все главы и все принцы с нескольких континентов, вся знать присутствовала на этом мероприятии.

Чонгук был облачён во всё чёрное, потому как нёс траур по погибшей невесте, но этот отпечаток мрачности ничуть его не портил. Чон мимолётно оглядывал гостей, пытаясь найти собственную саба среди прочих людей. Тогда в его голове всё прокручивался тот момент, как он нервно сжимал её плечи и вкрадчиво говорил:

— Слушай сюда. Запомни: пока мы находимся в главном замке, не смей отзываться на «Жаннет». Я запрещаю тебе быть Жаннет, пока мы находимся здесь. На это время, не важно, насколько долгим или коротким оно будет, я возвращаю тебе твоё имя. И с этой секунды не смей отзываться на какое-либо другое имя кроме Ким Дженни.

      Он помнил, как с силой стискивал чужие плечи, то и дело легко встряхивая их. Это было утро дня коронации и, совместно с тем, его совершеннолетия.

— Вы идёте на большой риск, возвращая мне не только имя, но и фамилию, потому что это значит, — старшая нервно сглотнула, поднимая на Чона взгляд, — что вы отказываетесь от меня, как от саба.

      Этот испепеляющий нутро взгляд собственной саба. Кажется, Джен сама не верила в то, что слышит и говорит.

— Именно. В день коронации ты будешь не более, чем просто Ким Дженни, и все твои решения будут принадлежать только тебе. В день коронации тебя никто не накажет и не осудит. И даже если ты уйдёшь, тебя никто не бросится искать. Ты можешь выбирать сама. Потому что в этот день ты не будешь Жаннет, — Чонгук усмехается чему-то своему грустно почти, — если в этот день ты уйдёшь, ты больше никогда не будешь Жаннет.

      Едва ли Дженни понимала,почему всё это происходит, потому как сам Чон не смог бы сказать, что его заставляло отпустить ту,кого он так долго стремился сломать. Что-то в нём сжималось, когда он понимал, что на балу будет вся семья Минджу. И если так, то пусть. Он найдёт себе другую.

      Но он смотрит чуть настороженно, скользит взглядом по толпе, отмечая и невероятно красивого Пак Чимина и абсолютно расслабленную Мин Чеён, танцующую с какой-то из знатных девиц. Он видит опущенный в пол взгляд Намджуна и зажмуривающегося отчего-то слишком грустного Хосока. Он видит Мин Юнги, пришедшего с новым сабом. Он видит ненавистную женщину и отца, которого боялся даже больше, чем ненавидел. Он видел всех, замечал семью несостоявшейся супруги, но нигде не видел ту,кому отдал этим утром имя.

— Что же... — смотрит непроницаемо и вовсе будто бы забывает, где находится, — значит, так тому и быть.

      Он не знает, что его так... Огорчило? Быть не может, глупость и вздор. Одежду поправляет и более эмоций не выражает. Лишь смотрит иногда на то, как Хосок не выпускает из рук чужую ладонь. Ладонь Чон Намджуна, конечно же. Где-то неподалёку крутится его супруга, все сыплют поздравлениями и пожеланиями, но никто не верит ни в одно из них. Лицемерные растянутые фальшивым добром на пол-лица улыбки, лживые взгляды. Чон Чонгук привык, но его тянет прочистить свой желудок и промыть уши с глазами, потому как от этой патоки и грязи его тошнит. Всё проходит смазано, и никто из тех, кто должен торжествовать, не торжествует. Они оба просто натягивают на лица такие же улыбки, пуская гостям ответную пыль в глаза. Рядом с Хосоком Намджун.

Рядом с Чонгуком никого.

      Он теперь совершеннолетний и на его голову водружают тяжелую корону. Он теперь правитель Южного Королевства Чон. В зале где-то мелькает Рена. Но видеть фаворитку нет никакого желания. Длинные речи церемонии, пышные платья и неудобные костюмы, все почести прошли. Кто-то уезжал, кто-то продолжал лихо отплясывать на балу и увлекать в чувственный вальс дам и кавалеров. Сам Чонгук лишь устало удаляется в комнату.

      Ему не описать своих чувств и своих эмоций, когда он увидел, сидящую на подоконнике Ким. Чёрная шелковая лента мирно лежала рядом, а сама саб смотрела в окно, разглядывая огни фонарей и запряженных лошадей. Она молчала,когда смотрела в окно, и точно так же продолжала молчать, когда обратила свой непомерно гордый, полный силы и уверенности взгляд на, теперь уже, короля. На губах его цветёт какая-то ироничная усмешка.

— Значит... — у Чонгука слова застревают в горле, — значит так?

      Дженни подходит к нему тихо, аккуратно и осторожно, смотрит снизу вверх и едва шепчет:

— Значит... так.

      Когда Чон выныривает из своих недавних воспоминаний, то понимает, что Ким уже не спит. Старшая смотрит осознанно, головы не поднимая с руки. Глаза в глаза, предельно честно.

— Это был мой выбор, чтобы ты знал. Ты меня не подчинил и не сломал, — она,видно, несколько волнуется, но взгляда не отводит. — Я пошла на это сама.

      Чонгук вдруг вспоминает собственные слова, улыбку тянет слабую, почти незаметную.

— Как скажешь,Ким Дженни. Как скажешь.

      Она смотрит нечитаемо и чуть хмурится, то ли от боли физической, то ли от вечной душевной. Её имя всё ещё с ней. И в этом главная её проблема.