Эвану приходилось терпеть давление всех тех воспоминаний, ему казалось, что он сломался.

Он вновь перечитывал вторую запись, а потом не выдержал и схватил гитару и нож. Он около часа ровным каллиграфическим почерком вырезал пару слов на грифе гитары:
«Я играю для тебя, Аллен».

После этого Эван пошёл к могиле Алла и играл несколько часов, захлебываясь слезами, которые стекали с его щёк и с громким звуком падали на немного кривую, но такую священную для Эвана надпись.

После он вернулся домой опустошенным и неестественно долго разговаривал с матерью, которая была против этих походов на могилу “друга”, которого она видела всего лишь несколько раз. Особенно долго она ругала его за испорченный гриф дорогой гитары.

Но ему было совершенно все равно на её возгласы, ведь он хотел оставить гитару у могилы Аллена, чтобы та всегда напоминала ему об той песне. Сегодня Эван сыграл ему ещё одну песню, которую они сочинили вместе. Аллен тогда несколько минут придумывал рифму, а Эван мелодию, которая бы подошла к словам песни.

- Аллен, надеюсь ты слышал эту песню сегодня? - Спросил у портрета в своей комнате Эван, прижавшись к нему щекой. - Я так старался сыграть для тебя лучше, чем для кого либо..

Ответом ему служила гнетущая тишина, до боли сжимающая виски. Парень опустился на кровать и тихо заплакал, вновь прижимаясь лицом и губами к стенам с портретами Аллена. Со всех портретов Алл улыбался широкой и такой естественной улыбкой, ямочки на щеках лежали в таких знакомых местах, которые Эван любил гладить пальцами или покрывать поцелуями.

Он вновь достал дневник, надеясь увидеть там что-то новое об Аллене, его другой, такой манящей и странной стороне жизни. Запись гласила:

«Все ещё хуже чем казалось, после пения с Эваном мне было очень плохо, настолько, что два дня я не мог встать. А Эван все приходил и спрашивал бабушку Миртл обо мне.

В один из таких она не выдержала и пустила Эвана в дом, сказав, что если у меня начнётся рвота, то пусть перевернет к тазу, а потом даст воды. Он кивал и улыбался, думая, что всем намного проще, чем кажется.

Я почти не помню тот день, как и все дни с головной болью. Он зашёл в мою комнату, осматривая все вокруг и улыбаясь такой милой улыбкой. Вдруг он подошёл ко мне крича:

- Мисс Миртл, он весь в крови! - Звук отдавался болью в ушах, а шаги старушки звоном битых барабанных перепонок.

В комнату вбежала бабуля и принялась останавливать кровь, говоря с Эваном о чем-то. Кровь остановили, но парень остался со мной и приподнял мою голову и положил её на своё тонкое запястье с просвечивающими голубым венками. Он улыбался и вытирал платком уголки моих губ.

Днев, это все, что я помню с того дня. Он был со мной ночью, мы спали в одной кровати.

Утром я проснулся вполне бодрым, но не мог встать, ведь на моей руке покоилась белокурая голова Эвана с уже длинными волосами. Он спал и слегка сопел, его тёплое дыхание до мурашек грело мою кожу.

Во сне он улыбался.

Когда Эв проснулся, то сначала не понял, где находится, а потом улыбаясь сказал:

- Аллен, прости, я вчера уснул у тебя на коленях, а мисс Миртл сказала, что я могу лечь на кресло или к тебе. - Он виновато улыбнулся, преплетя пальцы рук в замысловатый узор. Затем добавил. - На кресле было не удобно.

- Ничего, Эван.

- Да, нет, - ответил он, - Аллен! Я доставляю тебе столько хлопот... - Он всхлипнул, вытирая одеялом уголки глаз.

В ответ я обнял его, прижимая голову к груди и вдыхая аромат корицы с его волос. Он всегда пах корицей, в то время, как говорил мне, что я пахну карамелью. Я ему верил, наверное, потому что из-за этого он улыбался.

- Аллен, - прошептал он, обняв меня в ответ, - пойдём на озеро?

- Конечно. - Ответил я, крепче прижимая парня к себе. Это были не дружеские объятия.

- Я объясню, как рисовать воду. Но, ты же попозируешь для меня? - Эван поднял взгляд вверх и улыбнулся так обворожительно, что я не смог не улыбнуться в ответ.

Мы сидели в кровати ещё несколько минут, а после он стал одеваться. Аргументируя это тем, что ему надо собрать этюдник, найти масло и несколько тряпок. Я улыбался все это время.

Через пол часа он зашёл ко мне. Он был одет несколько нелепо и странно: чёрный вязаный берет и красная в чёрную полоску кофта, которая, казалось, была на несколько размеров больше его самого. Но на Эве все смотрелось идеально, подчеркивая ту или иную его прелесть. Он опять улыбался, кажется, что, когда я рядом с ним, то Эван не перестаёт улыбаться, надеюсь, ты всегда будешь улыбаться, Эви.

- Быстрее! - Крикнул блондин и потащил меня к озеру, где обычно никого не было.

Озеро было тихим и, словно, светилось солнцем изнутри, Эван тоже светился.

Он вытащил этюдник и расставил все предметы по местам. И крикнул:

- Холст сюда!

Я поднес тяжёлый подрамник с натянутой тканью. Это был первый мой портрет маслом.

- Может сначала пикник? - Спросил Эва я, на что тот утвердительно кивнул.

- Расстилай, а я пока достану крекеры и чай! - Он копался в сумке, выуживая оттуда все новые блюда для пикника. - Чёрт! Термос забыли!

- Ладно, сейчас схожу, - крикнул ему я, махнув рукой. - Я мигом.

- Стой! Я пойду, ты садись здесь и следи за маслом.

- Почему ты, а не я?! Я же намного быстрее.

- Аллен, я не могу вновь подвергать тебя опасности... - Ввдохнул он, сжав руки в кулаки.

- Тогда обойдёмся без чая.

- Хорошо, садись тут. - Он указал на кованую лавочку, стоящую возле берега озёра в тени старой ветвистой ивы.

Я сел и Эван очень долго смешивал какие-то цвета, потом наносил их на холст кистью и какой-то металлической штучкой, когда я спросил, что это, то он он ответил «мастихин». Странное слово. Рисовал он меня очень долго, а вконце ничего не показал.

Пока, Днев, на сегодня хватит, бабуля хочет, чтобы я сходил в магазин для неё.

Эван, надеюсь, портрет вышел!

23.09.2013 год.
Аллен Биттербак.»

Слёзы уже не катились из глаз Эвана, который молча смотрел на исписанную таким знакомым неровным почерком страницу, совершенно не понимая, что творит. Он встал и взял синюю шариковую ручку и приписал снизу:

«Аллен, мой милый, Аллен. Я тогда закончил картину. Ты же дашь мне ещё раз написать тебя?
Твой Эван.
20.05.14 год.»