Нет ни одного студента, не знавшего Шин Хосока, потому что его знают абсолютно все на потоке. Всеми известный мускулистый красавчик из группы "A" третьего курса, где он состоит, и в которой собраны все альфы с его факультета.
Нет, дело вовсе не в элитности, просто так было принято в их универе — альфы отдельно, омеги отдельно, и гаммы отдельно, чтобы не было лишних перепалок.

Кто-то скажет, что это глупость, а кто-то наоборот, но факт оставался фактом — в их универе и вправду за столько лет не было ни одного случая по изнасилованию омеги или крупной драки.

Вместе с ним учились ещё Чангюн, с которым он делил парту, и Минхёк, поэтому скучать особо не приходилось, но ещё веселее было, когда к ним приходили омеги из соседнего крыла. Вернее, они приходили к Хосоку.

Чангюн и Минхёк, эти два альфача — все прекрасно знали, что они заняты, потому что от обоих шманило сладковатыми ароматами, — от одного ванилью, от которой кружилась голова, а от второго слишком приторной клубникой, и омеги просто не видели смысла ютиться вокруг них, всё равно ничего не перепадёт.
Зато от Хосока веяло свежим ментолом, внушающим чувство защищенности, уюта и уверенность в завтрашнем дне. Правда, ещё немного не понятно, действительно ли это было из-за запаха ментола, или скорее из-за его сильных мышц и чистого альфачного аромата, без сахарных ноток, свидетельствующий о его незанятости омегой.

Однако, по непонятным причинам, парень всегда держал дистанцию, и обычно ничего за грани флирта не выходило, но омеги, упёртые, как бараны, никак не могли свыкнуться с этой мыслью, продолжая свои бесплодные попытки. Каждый из них поголовно думал, что он самый особенный и, в отличии от остальных, сможет найти ключ к его сердцу, но чем упорней они шли к своей цели, тем явнее и прямее становились намёки Хосока, что к нему, чёрт возьми, не нужно лезть.

Несмотря на это, люди все равно продолжали восхищаться им. Тем, как он умело совмещает полезный образ жизни и учёбу, оставаясь в линейке лучших студентов. Сам того не подозревая, юноша притягивал к себе взгляды, в то время как распускался, как прекрасный цветок, заставлял всех обращать на себя внимание и беспричинно обожать.

Но почему они? Почему все, кроме тебя?

Свой резкий перевод из одного университета в другой Че Хёнвон с безынтересным взглядом объяснил, что так случилось из-за его ссоры с одним из преподавателей.

Он перевёлся буквально пару месяцев назад, и, думается Хосоку, именно в тот момент его жизнь пошла под откос.

Их общение не заладилось ещё с первых минут, а точнее, секунд, когда их внутренние демоны при взгляде пересеклись и обо всем заранее договорились, мгновенно возненавидев друг друга. Хосок его — за чрезмерную самоуверенность, неумение различать грани дозволенного и того, где лучше смолчать, а ещё за этот светло-розовый цвет волос с уже отросшими корнями, который ему предательски так идеально шёл.

Что до Хёнвона... а черт его знает.

Если другие брюнету в рот смотрели, то во взгляде Хёнвона читалось ничего кроме ледяного безразличия, каждый раз обдающего Хосока жаром от своей ранящей и колкой прямолинейности, либо, когда он был в хорошем настроении, —немой усмешкой, будто Шин был недостоин даже его взгляда.

Это беспрестанно злило, обижало, потому что Хёнвон словно видит его насквозь, а у Хосока с ним так не получается.
Так не честно.

Светловолосый бесстыдно пользуется своей названной проницательностью, читает брюнета, как раскрытую книгу, и из-за этого Хосок рядом с ним себя чувствует совершенно обнаженным.

Он видит, что Шину нравятся весьма своеобразные вещи, которые альфам обычно не по душе, и это заставляло юношу содрогаться в немом страхе, боясь, как бы этот чёртов экстрасенс не раскрыл его тайну, которую он уже давно хранит под сердцем.

Хёнвон видит, что его слова задевают парня сильнее других, и поэтому иногда, то ли ради издёвки, то ли просто пребывал в хорошем настроении — он позволял себе делать ему комплименты. Причём в самые неподходящие моменты.

У Хосока от накипающей злости вздувается синеватая венка на лбу, которую обычно не видно, и он уже готовится плюнуть в Че ядом в ответ на очередной подкол, но тот лишь поворачивается к нему, и, с едва заметной улыбкой на лице говорит: «ты такой милый, когда злишься».

Эти слова брюнета словно окатили ледяной водой, заставляя сначала замереть в недопонимании, а потом, спустя какое-то время неловко потупить взгляд вниз, пробубнив что-то в духе «не правда», и скорее удалиться.

Он смущает его, бездумно вскрывает самые болезненные для него темы, одна за другой, как семечки, и делал это с таким самодовольным видом, что юноша был готов ногтями вцепиться в его чересчур симпатичное личико, и разодрать его так, что б родная мать не узнала.

Он правда не знает, почему позволяет все это Хёнвону, почему именно его слова так больно ранят, почему не может закрыть его грязный рот и за какие грехи этот гребаный придурок свалился ему на голову.

Да, Хосок любит яркие тени и чокеры; да, Хосок чёртов качок, но отнюдь не безмозглый, как утверждают глупые стереотипы, и он такой вовсе не потому, что когда-то какой-то глупый мальчик сказал ему, что он толстый, — нет, а потому что в его тусклой жизни, в которой он никому ещё с самого детства не сдался, больше не было других развлечений. Разве что редкие вылазки с Чангюном и другими ребятами на каникулах куда-то, и всё.

Чтение ему казалось нудным, кулинария слишком запарной, а сидеть круглосуточно и играть в видео игры, как зомбированному, было самым настоящим неуважением к себе, и единственным, что для него, по собственному мнению, осталось более менее приемлемым, это спортзал.

В процессе тренировок юноша на время выпадал из реальности, забывая о своих проблемах и фокусируясь на совершенно других вещах. Он заметил, что лишь при физических упражнениях ему удаётся очистить свою голову от волнений, остудить пыл и, как бы странно не звучало, расслабиться.
Чувство, когда выходишь после душа и ощущаешь приятную усталость, разливающуюся по всему телу невидимыми волнами после тренировки, — стало для него исцеляющим лекарством.

Но если слишком частно принимать лекарство, то оно станет иметь обратный эффект.
То же самое стало и с ним.
Он стал им одержим.

Это была его уродливая, но истинная правда, и когда Хёнвон со своей привычной ухмылкой на губах спрашивал: «ты чего сегодня без ошейника?» или что-то насчёт его тела, то брюнет непроизвольно чувствовал себя голым, по непонятным причинам просто сгорая со стыда, хоть с его мышцами было абсолютно нечего стесняться.

Если по началу это смешило, то сейчас Хосок глотал застревающие комки обиды в горле, и пытался игнорировать это противное ноющее чувство, смешанное с едким оскорблением.
Потому что вместо того, чтобы чувствовать себя всеми признанным красавчиком, он ощущает себя уродцем.

А этот парень, с сахарной ватой вместо волос, точно кожей чувствовал его отчаяние и обиду, и это словно подстёгивало дьяволёнка внутри него, диктуя каждый раз доводить Хосока до пика, и будто желая в самом конце увидеть на его щеках прозрачные горькие слёзы.

Что было странным, и Шин заметил это уже давно — только он являлся его мишенью, а другие для него будто не существовали. Он кушал один в столовой, если вообще кушал, и один возвращался домой, изредка перекидываясь парочкой фраз с Минхёком.

«Он всегда был таким странным и неразговорчивым, — сказал как-то раз Минхёк, когда Хосок решил поговорить наедине. — Просто... знаешь, иногда бывает так, что ты выбираешь человека, а иногда человек выбирает тебя. Вот то же самое и с Хёнвоном. Он будет нормальным только с тем, кого выбрал, а до всех остальных ему будет побоку».

«Ну я-то тут причём?!» — брюнета уже порядком выводило из себя то, что из-за чьих-то прихотей он чувствовал себя разбитым на осколки.

«Из-за своего характера он очень мало общается с людьми. Точнее, он просто не умеет этого делать».

«Но нельзя ведь так грубо...»

«Он не всегда бывает груб, и ты это знаешь, — губы Минхёка растянулись в улыбке чеширского кота, намекая на те моменты, когда он лично являлся свидетелем легкого, такого ненавязчивого флирта со стороны Че. — Думаю, Хосок, он просто не знает, как к тебе подступиться, и единственный способ вызвать хоть какую-то реакцию — разозлить. Так размышляют все нормальные альфы».

После этих слов парень осекся, потупив свой взгляд, и больше эту тему никогда не поднимал.

Возможно, это было потому, что Хосок почти всегда давал желанную реакцию, не в силах себя сдерживать рядом с выносящим мозг Хёнвоном, но ответ на вопрос чем же он насолил ему оставался для Шина лишь загадкой.

Видя то, с каким довольным лицом Че причиняет ему боль, юноше хотелось реветь навзрыд, потому что когда постоянно бередят старые раны, это очень больно, и ты снова возвращаешься к своим воспоминаниям, от которых так долго скрывался, пытаясь убежать. Самое печальное то, что аргументы в виде «он не умеет нормально общаться» не оправдывали этого неумелого альфу в его глазах, и Хосок по прежнему чувствовал, как всё крутит внутри от обиды, смешанного с желанием проучить.

Ему постоянно больно от Хёнвона, и парень не может ему этого простить, и поэтому, в один прекрасный день пообещал себе, что ещё заставит Хёнвона пожалеть о своих действиях. Что припрёт его к стенке, и заставит просить прощения, чего бы это не стоило.

***

Когда он пообещал себе припереть светловолосого к стенке, вообще, это подразумевалось в буквальном смысле, но Хосока настолько задолбали собственные мысли о различных вариантах осуществлениях этого плана, что он ничего не придумал лучше, чем сделать это в прямом смысле слова.

Последней парой намечалась физкультура, и многие ребята смылись, думая, что самые хитроделанные и шибко умные, и брюнет посчитал это чудесной возможностью поговорить по душам, при этом не привлекая особо много внимания.

Было ли этом одобрением свыше или просто небеса решили пожалеть несчастного Хосока, но день шёл на удивление гладко, как по накатанной: половина ребят действительно ушли, а те немногие, кому были важны оценки, уже давно ждали занятия в зале.

Брюнет ёрзает по стулу с сидушкой в мелкую чёрную металлическую сеточку, как притаившийся хищник, терпеливо выжидая свою жертву в виде высокого светловолосого альфы. Только вот внутри все клокочет, и такое чувство, что готовиться быть съеденным нужно именно ему.

Хосок прокручивал в своей голове эту сцену несколько десятков раз, стараясь продумать всё до мелочей, ведь заставать врасплох — любимое занятие Хёнвона.

Уже несколько минут, как идёт физкультура, а его всё нет и нет.
Юноша волнительно покусывает едва потрескавшиеся губы, начиная тревожиться, что его план вот-вот сорвётся, и внезапно вздрагивает, когда дверь в раздевалку распахивается, а на её пороге стоит Че.

Его ничуть не тревожит, что он вполне прилично опоздал, ведь на то была весьма правдивая причина, и тот неторопливо заходит в комнату, небрежно кидая свой портфель, с лязгом приземляющийся на пустующий стул.

— Ты чего ещё не на паре?

Спокойный, непривычно не враждебный голос альфы заставляет Хосока замереть с рубашкой в руке, которую он только что снял, чтобы сменить на физкультурную футболку.

Хосок шумно сглатывает и чувствует, как его сердце пропустило удар — из-за слишком резко открывшейся двери или из-за скользящего по нему хищного взгляда Хёнвона, — это ещё большой вопрос.

— Тебя жду.

Ему еле удаётся совладать со своим голосом, так и норовивший осипнуть, чтобы не упасть ещё ниже в чужих глазах, которые с нескрываемым интересом изучали полуголое тело.

Взор блуждал по его торсу, про себя считая количество кубиков на нём, и от Хосока не ускользнуло то, как он вызывающе прошёлся краем языка по нижней губе, морально издеваясь над ним и ломая психику.
Он не торопясь поднимался выше, к рельефным мышцам рук и ложбинке, разделяющую две округлых грудные мышцы, непроизвольно вздымающиеся в два раза быстрее, чем нужно, и — наконец, — на его полуоткрытые тепло-розовые губы.

От услышанных слов Хёнвон вновь усмехнулся, переведя свой взгляд, — наверное, чтоб не было уж так явно, — с тела на черты лица.

— Ну, я пришёл.

Хосок определенно сошёл с ума, потому что он стоит лишь в одних кожаных джинсах, ему уже давным давно пора одеться и валить на пару, на которую он уже изрядно опоздал, однако он продолжает пребывать в своём ступоре, чувствуя, как спина начинает покрываться испариной от волнения, а руки, ещё чуть-чуть, и предательски задрожат.

— Чего хотел? — деловито спрашивает Хёнвон, присаживаясь на стул, и закидывая одну руку на рюкзак, явно не спеша переодеваться.

Тебя.

Чуть не сорвалось с языка, причём Хосок подумал об этом без задней мысли, но вполне вовремя осекся, прикидывая, как нелепо и двусмысленно это прозвучало бы сейчас.

Но брюнет не ответил на вопрос, оставив повисшим в воздухе, который ему сейчас казался липким, и лишь молча прожигал дыру в таком красивом лице Хёнвона.

Как бы Хосок не старался отвергать правду, но Че чудовищно красив — радужка его больших глаз в тени казалась темной, цвета горького шоколада, но сейчас, когда на них падал свет от единственной лампочки, уродливо торчащей из потолка, она менялась на цвет молочного шоколада; губы — наверное, именно они привлекали внимание в первую очередь, — по природе изогнутые в каком-то подобии звериного оскала, но брюнету это нравилось, и, с какой-то стороны, даже казалось немного возбуждающим.
Однако, только внешность и спасала Хёнвона.

Хосок всячески старался абстрагироваться от того взгляда, каким на него смотрел светловолосый, и сконцентрироваться на всей той боли, которую ему принёс этот альфа. Вспомнил, как он назвал его в их первую в встречу, и ту противную усмешку, смешанную с умышленной издёвкой.

«Бесстыжий, коварный и бессердечный» — повторял про себя брюнет, в то время как футболка полетела куда-то в сторону, а сам он стал медленно приближался к сидящему парню.

Ему казалось, что он шагает через полупрозрачный вакуум, наполненный каким-то иноземным веществом, плотным и затрудняющим движения, и Хёнвон словно не в паре метров, а где-то на другом конце необъятного горизонта. Секунды приобрели новую ощутимость — они ему показались долгими, тяжелыми и жидкими, как ртуть.

Расстояние между ними всё короче и короче, а лицо Хёнвона, чёрт бы его побрал, как всегда непроницаемо, и заставляет Хосока лишь теряться в собственных догадках. Оно не выдаёт ни одной лишней эмоций — ни смятения, ни недовольства или даже его привычной насмешки, — и идущий парень уже готов завизжать от его пытливого, непоколебимого взгляда, но явно заинтересованный блеск, мелькнувший в глазах напротив, заставляет его двигаться вперёд.
Раз начал, то нужно идти до конца.

Но лицо альфы остаётся неизменным даже тогда, когда брюнет претендует на провокационную близость, чуть ли не припирая того к стенке. Шумный выдох — единственная реакция, которую удалось дождаться.
Молчание Хёнвона выводило из себя, заставляло все больше сомневаться в собственной сексуальности и вызывало трусливое желание сдаться, прекратить весь этот цирк и спрятаться, где Хосока никто не найдёт. Его молчание душило получше всяких удавок; душило невидимыми, тонкими и аккуратными руками с проступающими синеватыми венами, на точно таких же тонких запястьях, все больше и больше напоминая затишье перед бурей.

Хосок к нему наклоняется, оттеняя его глаза, радужка у которых мгновенно окрасилась в горький шоколад, а на его губах красуется хитрая улыбка, почти как у чертёнка, за которую ему в душе хочется себя ударить по лицу. Он смотрит альфе в глаза, чувствуя себя почти побеждённым, но желание смутить Хёнвона, родившееся в нем так давно, оказалось настолько велико, что позволило ему собрать всю свою дерзость с самоуважениям в кулак, и устрашающе ударить рукой по стене напротив, буквально в нескольких сантиметрах от лица светловолосого, но в ответ на все свои манипуляции юноша слышит лишь тихое и хриплое:

— Мне нравится на тебя смотреть, когда ты в этих облегающих джинсах.

И Хосока клинит.

Ему так хотелось заставить Че чувствовать себя неудобно, хотелось всеми фибрами своей души, и он почти поверил, что нашёл его слабое место, но в итоге единственный, кто сейчас чертовски смущён — Шин Хосок.

А Хёнвон все смотрит на него, бесстыже пялясь на тренированное тело и думая про себя, что он, наверное, единственный, кто видел его в таком виде настолько близко, но, по видимому, последние остатки совести вынуждают его поднять свой взгляд, смотря парню напротив в глаза.

— Раз уж мы одни, то скажи мне, — поняв, что брюнет с ним разговаривать особо не собирается, Хёнвон выждал определённый момент, прокручивая в голове каждое сказанное собою слово, и в полголоса спросил с хитрым прищуром. — Что же омежка делает в группе для альф?

От этих слов сердце юноши мгновенно упало в пятки, воздух исчез из легких, и он на время разлучился дышать, не чувствуя ничего, кроме сбитого пульса.

Догадался, скотина.

— Давай кое-что проясним, Хосок-а, — начал Хёнвон, прерывая могильную тишину и видя, как попал своими догадками в самое яблочко, а у брюнета по всему телу волосы дыбом встали от самоуверенности в его голосе. — Ещё раз посмеешь попробовать, или хотя бы подумать о том, чтобы меня нагнуть, — альфа остановился, потянувшись к голове Шина, и медленно запуская руку в волосы брюнета. — И я нагну тебя, — пальцы путаются в смоляных прядях, слегка оттянув их, и, тем самым, повернув к себе боком, он приближается, щёкотя своим, как на тот момент показалось Хосоку, обжигающим дыханием, и, нечаянно задевая губами мочку уха, он шепотом добавил сквозь улыбку. — Раком.

Блин, не знаю, как вы, а я вспомнила лакорн Мой Ти, на тех минутах, когда он вплотную подходит к Моку и говорит ему «ты же у нас секс эксперт, не так ли?»

Пожалуйста, скажите, что хоть кто-то это смотрел, и что я не одна такая извращуга