Я вижу тебя.
Я онемела, стоя около окна.
Я вижу тебя.
Он смотрел не мигая. Не шевеля ни единым мускулом. Не делая ни единого вдоха.
Он видит меня.

И он ушел.

Опять, точно так же, как и сегодня утром.

Я онемела. Я чувствовала себя трехлетним ребенком, выпавшим из окна. Что чувствует этот ребенок в секундном полете, который прервет его жизнь? Ведь он абсолютно уверен: его мама всесильна. Он тянет ей руки, он кричит ей, он знает, что мама спасет его, что мама его поймает до того, как эта "игра" станет слишком опасной. Этот трехлетний ребенок, сколько секунд он будет так думать? Скорее всего, семь из восьми. Семь секунд из восьми он будет уверен, что ему ничего не грозит. А потом наступит Та Самая, последняя, когда прямо перед собой он увидит землю. Еще хуже - не увидит ничего. Если все же заметит, то за эту восьмую секунду в его голове промелькнет мыслей больше, чем за предыдущие семь, больше, чем за всю его короткую жизнь. За это мгновение он повзрослеет настолько быстро и внезапно, что последней его мыслью будет та, которая не всегда приходит и очень взрослым людям:
Мама не всесильна.

А вслед за этим... Ничто. Большое, беспросветное Ничто.

А теперь - почему бы не сравнить нашу жизнь с падением ребенка? Большую часть нашей жизни мы просто падаем: мы уверены, что "что-либо" (государство, деньги, и тому прочее) может подхватить нас в любой момент. Господи, да мы просто молимся на это, это наши альфа и омега, истины и аксиомы! А потом - вдруг кто-то из нас видит землю. Не все, конечно, но перед ударом есть такие, кто увидят, почему они разобьются. Эту одну восьмую жизни они проведут уже не как они прежние, но как они новые, пусть и недолгие. Они и получат свой удар гораздо раньше, чем их невнимательные коллеги по полету. Потому что общество не любит, когда из него выделяются. Заурядный мир всегда давил незаурядных людей, и всегда будет.
И вот сейчас, в этот самый момент, я чувствую ветер в волосах. Я чувствую, что лечу, лечу вниз головой, секунде на пятой или шестой. Пока что восьмой десяток миллисекунд не решился начать свой бег, но я уже чувствую, как взбудоражено и возбужденно они дышат мне в затылок, дышат на стрелки часов, подгоняя их. Заставляя меня делать выводы. И я их делаю, вот они:

1) Кем бы не был мой таинственный незнакомец, моя восьмая секунда начнется именно с него, поэтому

2) мне страшно.

Я отпрянула от окна, запахнула шторы и трясущимися руками запихала все эти фишки обратно в коробку, коробку вместе с фотокарточкой - под кровать. Судорожно стряхнув пыль и расправив одеяло, я наконец села на стул, стоящий около стола.
Пальцы лихорадочно запутались в волосах, потягивая кончики и корни. Скоро ощущение чьего-то присутствия спало, и, на свой страх и риск, я чуть-чуть приоткрыла шторы. На улице все также никого не было, когда хлопнула парадная дверь.

Неужели он?...

Да не может этого быть.

- Сьюзен, я вернулся домой, - раздался голос моего отца. - Ханна дома?
В кухне зажурчал тихий, привычный разговор. Перед тем, как выйти из комнаты, я пригладила встрепанные темные волосы и пожалела, что ничего не могу сделать с внезапно побледневшей кожей.



Привычка - верная подружка параноика, ведь паранойя сама по себе привычка. За последние несколько дней я только и делала, что оглядывалась по сторонам. Уходя из дома, я выглядывала в окно и запахивала шторы; на улице я вечно вертелась, стараясь не упустить ничего. В школе я больше внимания уделял окну, нежели учителю.

Таким образом прошло четыре дня. И ни разу за это время я не посмела открыть коробку с "Эрудитом".

Единственное, что в том дне не вызывало во мне внутреннего содрогания, это записка деда. Напоминание, что я должна найти что-то еще. И как раз сегодня, четыре дня спустя, я решила устроить повторную экспедицию на чердак. Со стороны все кажется логично: коробку с запиской я нашла именно там, так что и остальное не заставит себя ждать и найдется на чердаке. Однако, на самом деле я просто не имела ни малейшего представления, где еще можно что-либо спрятать.
Так что сегодня, в понедельник, я вернулась домой из школы и так же, как и в прошлый раз, неторопливо пообедала. Суп у мамы получился слишком жидкий, но картофель на второе - в самый раз. Сами они приезжали на обед раньше меня. Поев и прибрав кухню, я поднялась на второй этаж и смело, уже со знанием дела опустила чердачную лестницу. Пыль уже не летела такими клоками. Решив, что, скорее всего, я проведу наверху какое-то время, я взяла с собой старое полотенце и тряпку, чтобы протереть окошко, и теперь держала все это подмышкой.
На полу (хотя это практически крыша) можно было проследить мои следы с прошлого посещения. Не заморачиваясь, я по ним и пошла. Меньше пыли вынес у вниз. Отпечатки ног привели меня к окну, и я оттерла его тряпкой; на улице все так же светило солнце, и никто не подстерегал меня у крыльца. Дойдя до коробок, я расстелила большое старое полотенце и открыла ящик, в котором, пл моей памяти, должны были быть газетные вырезки. Там они и оказались.

В прошлый раз я была слишком потрясена, чтобы рассмотреть содержимое как следует. Так что я просто взяла в руки столько, сколько смогла, и вывалила эту груду на полотенце. Преобладали, конечно, газеты. Каких только годов они не были! 2100, 2067, 2099, 2015 (ровно 100 лет назад!). Самой старой, пожалуй, была небольшая колонка 1999(!) года выпуска, написанная на непонятном мне языке. Однако - о слава этому человеку, - кто-то черными чернилами подписал перевод. В нем говорилось о рождении моей прапрабабушки (судя по фотографиям, которые я нашла чуть позже). Кроме новостей и таких вот объявлений о рождениях и смертях я нашла различные открытки, из которых практически все были пусты и хранились, скорее всего, для коллекции, не неся в себе надежды быть отправленными. Я не удержалась - и отложила некоторые, наиболее мне понравившиеся. Тем не менее, я нашла также девять открыток, которые были заполнены: восемь из них были на непонятном мне языке, и лишь одну, хотя всего на половину, я поняла:

Милый Йозеф,
Мир катится к чертям.

-Айрин

Я снова перевернула ворох газет и нашла самую старую вырезку с подписями. "1999 год, 6 апреля: родилась Айрин Рейнер...". Та самая Айрин, которая писала, что "мир катится к чертям". Я осторожно положила газету между двумя открытками и поместила их на самое дно коробки, для надежности прикрыв их сверху каким-то старым куском картона.
И вот тогда-то я и сделала те самые два открытия, которые с лихвой окупили всю "экспедицию".

1) политическая карта мира 2015 года выпуска, выцветшая и вытертая по краям, но еще вполне разборчивая;

2) белый, без каких-либо надписей конверт.

Естественно, первым, что меня заинтересовала, была карта. В нашей школе, как и в сотнях других, географию не проходят. Мы знаем, что живем в Бостоне, штат Массачусетс, континентальная держава Америка, но на этом наши знания обычно и ограничивались. Средний и низший классы никогда в своей жизни не видели иностранцев, а про существование других держав нигде и никогда не упоминалось. Тем не менее, на этой карте я не смогла бы с первого раза пересчитать все территории. Их было очень много; атлас был выполнен на моем родном языке и, в противоположность некоторым газетным вырезкам, на нем приписывались синей ручкой уже переводы на другой, чужой мне язык. Буквы отдаленно напоминали те, что я привыкла писать, но никак не хотели складываться в привычные слова.
Жалея, что света на чердак поступает так мало, я пыталась найти Бостон на самом большом участке суши (Америка, как-никак, континентальная держава) - Евразии. Тут же нашлись и непонятные мне до этого слова - оказалось, Болгария, Сербия и Нидерланды - это бывшие страны в Евразии. Но никакого Массачусетса, а тем более и Бостона там не было. С легким сомнением я перевела взгляд на соседние территории слева... название было видно очень плохо, потому что составитель закрасил большую часть материка бардовым цветом и влепил туда надпись черным шрифтом. Только поднеся карту к окну, я поняла, что нашла потерянную Америку - через минуту нашлись и Массачусетс, и Бостон.
Я могла исследовать карту хоть целый день, но время меня поджимало. Положив ее рядом с коробкой, я потянулась рукой к белому конверту.

Внутри лежали свернутые как письма листы бумаги: сначала сгиб шел неровно: верхняя часть листа была короче, а нижняя вторым сгибом захлестывала ее, удерживая бумагу в сложенном состояний. Всего листов было три: самый маленький был больше похож на карточку или визитку, и на нем с двух сторон было что-то написано; один из сложенных А4 был очень старый, второй - гораздо моложе. Первой я взяла карточку: под пальцами она была чуточку шершавая и плотная. И снова записка:

Умница, Ханна. Я верю в тебя

-Теодор

Похоже, я нашла, что искала. Более того, теперь я точно знаю, что эти записки предназначены мне. Горя от несвойственного для себя, практически болезненного любопытства, я взяла в руки остальное содержимое конверта.
Все это выпало у меня из рук, когда внизу хлопнула входная дверь.



Доброго времени суток, мои милые читатели. Примечание не займет у вас много времени. Я хотела бы кое-что добавить о теории восьми секунд.
Она родилась не на пустом месте. Дело в том, что в моем родном городе, Темиртау (который вам вряд ли знаком), совсем недавно произошло наипечальнейшее событие: из окна жилого дома выпал трехлетний ребенок и разбился насмерть. Когда моя мама сказала мне об этом, я как раз писала Главу Вторую того, что вы имели любезность только что прочитать. Меня это так потрясло, что я решила представить: что же чувствовал этот ребенок? Хотя я могла и не угадать, но то, что я смогла выразить словами, я выразила в этой главе. Приношу свои соболезнования семье мальчика, а память о нем будет запечатлена в Теории и моем сердце.
Спасибо за прочтение, и хорошего дня.

Понравилась глава? Оцени ее, подбодри автора!
Есть что сказать? Нашел ошибки? Наши комментарии открыты!)