Она меня ненавидит.

Частое дыхание в трубке обрывается на гудки, и я сползаю на пол, чувствуя, как все тело бьет дрожь. Холодно, очень холодно.

Софи никогда меня не простит.

Мысли путаются в голове, создают такую плотную сеть хаотичных переплетений, что мешает мне дышать, парализует меня. Все движения теперь выходят резкими, обрывочными, такими отчаянными, что хочется провалиться сквозь землю.

Хватаю телефон и набираю номер Софи снова. И снова. И снова.

Долгие гудки раздражают, совершенно выбешивают, выводят из себя. Сколько бы раз я не набирала ее номер, Софи больше не берет трубку и не желает меня знать.

Перед глазами стоит ее лицо, глаза, что укоризненно смотрят на меня, надутые от обиды губы и боль в каждой напряженной мышце. Я вижу это и задыхаюсь от собственного же предательства.

Проходит много времени прежде, чем я выплываю из собственных мыслей и понимаю, где нахожусь и что делаю. Выходя из полубессознательного состояния, я поднимаюсь с пола и разминаю затекшие ноги, убираю телефон подальше, оставляя звук включенным на максимум, чтобы услышать звонок, если вдруг Софи перезвонит. Еще около часа я хожу вокруг, не зная, чем себя занять, жду звонка и чуда, но ни то ни другое не происходит. Я заслужила.

Подхожу к столу, на нем – хаос, как и в моей голове. Роюсь в бумагах, из самых глубин выуживаю справочник по вирусологии и раскрываю на странице с загнутым уголком – этот материал мне посоветовал прочитать Манн. Здесь же, в книге, спрятаны бумаги, которые я нашла в загородном доме и уже думаю о том, что надо бы наведаться туда еще раз.

Теперь это сделать сложнее, мама звонит часто и постоянно напрашивается в гости, а им с отцом я так и не сказал о бумагах и о том, как Манн оказался в Куитлуке. Объяснять и рассказывать одно и то же снова и снова – слишком долго, у меня остается все меньше времени. Единственный человек, который знает почти то же, что знаю я – это Алекс, но ввязывать его в эту историю сейчас мне хочется меньше всего.

Хотя моим мнением не особо интересуются. Меня просто ставят перед тем фактом, что Изабель Мэд должна спасти мир.

Лучше бы я не рождалась.

***

На изучение ключевой главы уходит полтора часа, прежде чем я надолго зависаю над строчкой в одном из документов Маргарет, написанном на английском.

Вспоминаю рассказ Мелиссы о мифическом тринадцатом штамме и странную систему Бэра по разбору модификаций вируса. Здесь используется совершенно иной термин, судя по всему, введенный самой Маргарет: Savanto.

Снова и снова пробегаю взглядом по страницам справочника, хватаю со стола планшет и вбиваю термин в поисковый запрос: все, что мне удается найти, это лишь перевод с языка эсперанто – «Спаситель». Странная игра слов, ведь с другой стороны, «ученый» звучит точно так же (англ. Savant – крупный ученый).

Ловлю себя на том, как уже застываю посреди комнаты с телефоном в руках и набираю номер Манна. Спустя пару гудков, сухой бас мужчины называет меня по имени по ту сторону провода, и я говорю, даже не думая:

– Вы можете объяснить мне то, что написано в документах? Кажется, я не смогу разобраться с этим самостоятельно.

Манн назначает встречу, и я срываюсь с места. На цыпочках вползаю в комнату, но Алекс уже проснулся, растянулся на кровати и удивленно косится на меня, когда я собираюсь.

– Мне нужно уйти, – говорю я, избегая встречаться с ним взглядом.

– Куда?

– Я ненадолго.

Глупо, абсурдно. Я просто ухожу прежде, чем он спросит что-то еще.

***

Я замечаю Манна вдалеке прежде, чем он замечает меня. Я вижу широкую спину мужчины, который стоит у фонарного столба, понурив голову. Подхожу ближе и останавливаюсь в нескольких метрах от него. Снежинки кружатся над нашими головами и запутываются в моих волосах. Когда я делаю еще шаг, мужчина вздрагивает и оборачивается.

Когда подхожу ближе, никто из нас не говорит слов приветствия и не интересуется делами другого, но между нами сохраняется зрительный контакт, связь, которой я не знала прежде. Глядя на Александра сейчас, я чувствую себя так, будто знаю его всю свою жизнь.

– Я хотел бросить все это, Изабель. Я был готов вернуться в Россию, в Сибирь, туда, где вырос. Все это... я думал, что забуду, как страшный сон.

Он громко и надрывно кашляет в массивный кулак, потом запрокидывает голову и шумно выдыхает пар.

– Все изменилось, когда Маргарет покончила с собой. До этого все было хорошо, наша работа давала плоды и новые цели, мне пришлось уехать ненадолго, а когда я вернулся... все. Конец. Я помню их взгляд, когда сошел с поезда. Адриана плакала, повисла на моем плече и рыдала, а Мелисса смотрела мне в глаза. Так холодно, будто это я столкнул Маргарет с края. Будто это была моя вина... но она была права. Все мы виноваты в том, что случилось.

– Никому, – сухо выдавливаю я. – Никому в своей жизни я не буду благодарна так сильно, как Мелиссе. Что бы ни случилось, она навсегда останется моей единственной матерью и самой сильной женщиной, которую я знаю.

Манн кивает.

– Они ведь были близнецами, слишком похожими друг на друга. Мелисса сейчас – как Марго в молодости. Пуленепробиваемая сталь.

Я понимаю, о чем он говорит, и тоже киваю. На промозглом ветре становится холодно, кутаюсь в куртку и киваю в сторону аллеи.

– У вас ведь есть время, чтобы поговорить?

– У нас у всех осталось не слишком много времени. Что ты хотела узнать?

– Вы сказали... – тру переносицу, подбирая слова, – что хотели все бросить и уехать. Почему не уехали?

– Это был твой ночной звонок. Честно сказать, тогда я поверил в призраков и приехал сюда так быстро, как смог. Когда ты говоришь о вирусе, когда пытаешься построить план, ты щуришь глаза и трешь переносицу. Как она. Вы похожи до невозможности.

Трясу головой. Уже начинаю ненавидеть рассказы о том, как сильно я похожа на Маргарет. Слишком абсурдно, глупо и жестоко.

– Я не понимаю Штамм. Я... не понимаю, почему многие говорят о нем, как о каком-то маньяке, живом человеке. Я и сама говорю так. Будто он умеет думать, чувствовать, злиться или успокаиваться. Будто у него есть какой-то план, и...

– Мы говорим о вирусе как о человеке лишь потому, что за его действиями и правда стоит человек.

– Но ведь эпидемия вышла из-под ее контроля! Она неуправляема.

Манн качает головой.

– Маргарет предвидела все. У нее был план.

Не могу больше это слушать.

– Но это в голове не укладывается! Какой план? Где вирус окажется теперь? Каким он будет? Почему он не убил Роджерса и многих других? Почему другие умерли? Почему никто не может найти противоядие? Вы были ей ближе всех, вы, – тычу пальцем в его сторону, – вы были к ней ближе всех. Вы должны знать.

Александр чуть наклоняет голову и смотрит на меня исподлобья. В его глазах я вижу удивление и какой-то детский восторг, но еще я чувствую, как кровь приливает к щекам и за гневом приходит смущение.

– Маргарет отдалилась от меня, еще когда отдала Доминика в приют. Я был против, Адриана была против, мы пытались отговорить Марго, и она решила, что мы предаем ее саму и ее убеждения. Она была такой упрямой! Но Чарли всегда с ней соглашался. Он был влюблен в нее, но не просто потакал ее прихотям, он... понимал ее идеи намного глубже, чем мы. Иногда они оба казались сумасшедшими и понимали друг друга, как никто другой.

– Но Маргарет его не любила, так?

– Нет. Она вообще была не способна любить в привычном понимании этого слова, она всегда запирала все чувства и эмоции глубоко в себе. Как будто их не существовало, старалась казаться железной леди. А Чарли...

– Кто он? – этот вопрос так внезапно срывается с моих губ, и я замираю в ожидании ответа, боясь, что в глубине души знаю его.

– Чарльз Миллингтон. Ныне один из самых богатых людей Америки.

У меня отвисает челюсть, а внутри взрываются галактики. Не яма, а черная дыра засасывает меня внутрь, и этот круговорот срывает мысли с их насиженных мест.

– Господи...

Не Бог, а Чарльз Миллингтон. Маленький сгорбленный старикашка-доктор, молившийся о спасении в подземелье Бэра. Тот, что вез меня из Кингмана на старом трясущемся грузовичке. Тот, что так часто менял маски и играл на всех и против всех.

«Ныне один из самых богатых людей Америки».

Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить образ. Мысли путаются, картинка – расплесканная по полотну краска, не более того.

«Я рад был работать с вами, и в моей голове появилось много новых идей. Вы поможете мне развить их?»

Голос снова и снова возникает в голове и скрипит, будто пластинка в старом проигрывателе.

­– Чарльз Миллингтон, – говорю я уже вслух и смотрю на Манна в упор. – Вот кого мне нужно найти. Где?..

Александр качает головой и опускает взгляд.

– Я не видел его очень и очень давно. Задолго до эпидемии.

– И вы никак не общались, когда Глендейл взорвался?

– Нет. Я... признаюсь, Изабель. Я хотел сбежать.

Я киваю. Понимаю то, что он чувствовал тогда. Галактики внутри меня продолжают взрываться, и в голове вспыхивает лампочка, ознаменовывая собой явление идеи.

– Мне нужно идти, – бросаю я и поворачиваюсь в сторону дома.

– Ты разве не хотела спросить что-то о бумагах Марго?

– В другой раз, у меня появился идея, которую нужно проверить. До свидания! – кричу я и убегаю прежде, чем сама до конца понимаю, куда.

***

– Привет! – стою на пороге, переминаясь с ноги на ногу от холода и нетерпения.

– О, Иззи, кажется, когда-то мы были друзьями... – Хэл улыбается в тридцать два зуба, а я пихаю его в бок, проходя в дом.

– Мне нужна твоя помощь.

– Странно, я думал, ты пришла, чтобы приготовить мне завтрак.

Я смеюсь и оглядываюсь, убеждаясь в том, что мы одни.

– Помнишь, ты когда-то умел взламывать разные... закрытые компьютерные системы?

– Если ты про порно-сайты, то возможно.

– Идиот, – смеюсь я и бью Хэла в плечо. – Мне нужна информация. Любая, какую ты только сможешь найти о Нике Роджерсе и его передвижениях.

Улыбка сползает с лица Хэла, и теперь он непривычно серьезно смотрит на меня в упор. Все внутри меня холодеет.

– Ты не первая, кто за сегодня спрашивает о нем.

– Софи? – шепчу я, и во рту пересыхает.

– Да.

И тогда мне приходится рассказать Хэлу всю правду.

***

– Да, жуткая история, – кивает он, пока я наливаю себе третью чашку кофе.

– Что ты сказал ей? Что тебе удалось выяснить?

Хэл пододвигает к себе ноутбук и долго что-то ищет в папках, а потом разворачивает экран ко мне, и я щурюсь, пытаясь разобрать что-либо в бессмысленном наборе цифр.

– У нас есть шпион среди мятежников. Это было очень... рискованно, связываться с ним теперь, но мне захотелось помочь ей. У нее был совершенно убитый голос.

Дыхание перехватывает. Хэл косится на меня, замечая мой взгляд и уже идет на попятную.

– Прости... я не подумал.

– Ничего, ты прав. Что сказал ваш шпион?

– Это странная история. Он говорит, что их главный, некий Эгл лично заинтересован в поимке Роджерса, и что он предал их и сбежал. Несколько дней назад Ник догнал одну из групп мятежников в городе Уорм-Спрингс, ныне разрушенном, и...

Хэл запнулся, разведя руки в стороны и пожав плечами.

– Что такое?

– Сбежал с одним из мятежников. Эгл был в ярости, наш человек говорит, что это был их лучший солдат.

– Странно.

– Ты не представляешь, как это странно. Их лучший солдат – девушка.

Мои глаза округляются, и я смотрю на Хэла, не в силах сдержать удивление.

– Кто она?

– Мне не удалось установить личность, и наш человек больше не выходит на связь. Как бы чего не случилось с ним.

Киваю и все еще не могу поверить.

– Чертов Роджерс, – выдыхаю наконец. – Предал всех и вся.

Мысли копошатся в голове, плетут сети, как маленькие проворные паучки, только вот в моей черепушке слишком тесно, и они, попадая в капканы своих соседей, напрочь запутываются в них.

– Хэл?

– Да?

– Софи знает... об этом?

Он молчит, но я вижу, как его глаза становятся потухшими и грустными, как у нашкодившего щенка.

– Знает?!

– Да. Прости, Иззи, я просто хотел помочь ей.

Тяжело вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

– Господи... кто бы помог всем нам...

***

Следующие полтора часа я бегу. Становится все холоднее, ветер звенит в ушах, а лицо немеет от холода. Я чувствую на себе, как стремительно опускается температура на улице, и как от этого сводит конечности. Но я все еще верю, что могу успеть.

Впереди прямо у меня на глазах сносит и обрывает линии электропередачи, и спустя пятнадцать минут до меня доносятся крики: следующие несколько часов с десяток домов останется без электричества. Словно в доказательство этому пищит телефон – его батарея стремительно опустошается, а мне еще много куда нужно успеть.

Взбегаю по мраморным ступенькам в большую арку и оказываюсь на площади аэропорта Куитлук: вся она усеяна людьми в нескольких слоях одежды. Они жмутся друг к другу и похожи на пингвинов.

Оглядываюсь по сторонам, поворачиваю голову так быстро, что перед глазами пляшут разноцветные круги и кружится голова – плевать. Пройдя через мраморную арку, я будто бы оказываюсь в прошлом веке: здесь все слишком старое, не подверженное технической революции, эволюции и прогрессу. Бегу к терминалу и пытаюсь пробить рейс на юг.

Старый терминал зависает, я шиплю от злости, а когда система приходит в норму, все рейсы на ближайшие пару дней оказываются заблокированными.

– Черт! Черт, черт, черт! – кричу я и бью кулаком по железному агрегату. Вулканы внутри меня снова извергают лаву наружу.

– Вам помочь? – спрашивает работник аэропорта, и я жалобно вздыхаю, глядя на него.

– Мне нужен билет до Денвера.

– Простите, мисс, все ближайшие рейсы отменены из-за бурана.

– Черт! – снова ругаюсь я и оглядываюсь по сторонам в поисках решения проблемы. Чувствую, как морщится лоб и как рука сама собой взмывает вверх, чтобы потереть переносицу, но я останавливаю ее.

Приходится возвращаться домой сквозь метель, валящую с ног и взвывающий в голове ветер. Сугробы наметает быстро, и ноги вязнут в рыхлом снеге, отчего идти становится еще сложнее, и я ругаю себя за свою трусость и слабость.

Прихожу домой облепленная снегом с ног до головы и застаю свой дом полным людьми. Здесь родители, Алекс и Манн, и все смотрят на меня так удивленно, будто я пришла не к себе домой.

– Что случилось? – спрашивает мама, и я застываю.

– Вы смотрите на меня так, будто я кого-то убила. У меня ничего не случилось, а у вас?

– Изабель, у тебя кровь носом идет.

Подношу ладонь к лицу, и на свету блестят алые капли.

– Гм, – только и выдаю я, сбегая от гостей в ванную, и запираюсь там. Умываюсь, без сил ползаю на пол и стаскиваю с себя одежду. Достаю из кармана брюк телефон на последнем издыхании и снова набираю номер Софи.

Гудки тянутся слишком долго, но в мгновение связь обрывается. Набираю номер еще раз, и на том конце провода наконец-то отвечают.

– Да?

– Софи?

– Нет, Изабель, – сквозь помехи узнаю измученный голос миссис Ли.

– Где Софи?

– Она уехала.

– Что? Куда? – пылающий ком подкатывает к горлу.

– Она просто сбежала, Изабель. Снова.

Связь обрывается, и телефон выскальзывает из моей руки. Мир превращается в центрифугу и начинает вращаться перед глазами, когда я хватаюсь за край раковины и поднимаюсь на ноги. Снова открываю воду и смотрю на себя в зеркало.

То, что я вижу там, вызывает рвотные позывы, и желудок в мгновение выворачивает наизнанку.

Маленькие желтые пятнышки проступают на моем лице прямо над переносицей.