- Я принесу кофе. Будешь?

- Буду, если принесешь.

Я скрылась за дверью, а Джо своей вальяжно кошачьей походкой последовал за мной. Коридоры все еще были пусты: либо ученые упорно трудились в своих кабинетах, либо мне довелось в очередной раз проспать Апокалипсис. Но у меня хотя бы был кот.

Есть такое ощущение, когда собираешься сделать что-то, но перед тобой возникает барьер из воздуха. Когда каждый новый шаг дается все сложнее и сложнее, как будто ветер дует в лицо и не дает двигаться дальше. Я чувствовала именно это. Что-то не желало пускать меня в огромный холл Хранилища, что-то упорно желало огородить меня от того, что предстояло увидеть там.

Или кого.

Да, он был там. Руки в карманах брюк, темная рубашка с расстегнутыми последними пуговицами, хаос на голове, щетина и полуулыбка. Он, как ни в чем не бывало, усмехаясь болтал с Элис, Ником и Адамом, как будто не было всего этого. Ничего.

В груди больно защемило, и сопротивление наконец-то сработало: я замерла на месте, не в силах пошевелиться.

Все четверо разом замолчали и посмотрели в мою сторону, и лица у них были бледные.

- Изабель... - начала было Элис, но замолчала: Алекс выбрался из толпы и тут же оказался передо мной.

Близко. Слишком близко.

Я не могла смотреть на него, не могла справиться с дрожью, не могла унять страх и боль, проступающие наружу.

Я не могла смотреть ему в глаза.

Такой идеальный, как и всегда. Такой красивый, не смотря на явную усталость и растрепанность. Такой самодовольный и эгоистичный. Такой Александр Скай, парализовал меня одним своим видом.

Мы простояли в молчании несколько минут. Он неотрывно смотрел мне в лицо, а я изучала дощечки на полу. Он не желал ничего говорить, все смотрел и ждал, когда же я начну задавать вопросы, кричать или плакать. Но я не хотела ничего говорить. Я хотела исчезнуть. Испариться, взять кота и сбежать, вернуться к Хэлу, который будет работать, играть в шутер-игры и шутить над чем угодной одновременно. Я хотела исчезнуть и вернуться в мир до тридцать первого октября две тысячи тридцать первого года, чтобы никогда не встретить вновь Александра Скай и никогда не видеть смерть лицом к лицу.

Но все это было невозможно. А он все еще стоял передо мной.

- Как ты мог?- медленно выдавила я, не поднимая взгляда, - как ты мог вечно быть где-то около, но никогда не быть рядом?

Голос сошел на хрип, но я побоялась откашляться. Побоялась двигаться вообще.

- Я обещал, Белль.

- Обещал? Кому?!

- Тебе. Мелиссе. Многим.

- Зачем ты все это делаешь?! - голос сорвался на крик, и я почувствовала, как обернулись люди, которые просто проходили мимо. С десяток глаз были сейчас направлены на нас. Я не выдержала, подняла взгляд и натолкнулась на эти бесконечно глубокие, бесконечно синие глаза и утонула в них. Как и всегда. - Зачем?

- Я обещал.

Я покачала головой и выдала хриплый смешок.

- Это какое-то чокнутое самолюбие. Ты идеален, черт возьми, и знаешь это! Так, будто... просто... играешь с людьми! Мы пешки, всего лишь пешки, но вот, он, многоуважаемый Алхимик, решил сыграть партию в шахматы, так?

- Не я играю с тобой, пойми это, Белль.

- Не называй меня так! - злость подкатила к горлу, - никогда не называй меня так, как называли родители. Ты никто для меня!

Внезапно он оказался слишком близко, и я почувствовала его дыхание на своей щеке. Идеально синие глаза сверлили душу, и злость мгновенно улетучилась. Но мне удалось найти силы, чтобы оттолкнуть Алекса от себя и сбежать.

Так, как вечно и делал он сам.

Я петляла по коридорам, и было больно даже думать. Мысли, мысли, мысли вертелись в голове, друг друга разрывая на части.

Куда идти?

Что делать?

Что делать дальше?

Я не знала, как ответить на эти вопросы. Я думала, что стоит появиться Александру Скай, как вновь произойдет чудо, и оно действительно произошло. Я была бомбой замедленного действия. Я взорвалась.

Не было слез, я забыла о них еще много дней назад и теперь наверняка пообещала себя не плакать. Но было удручающе щемящее ощущение в груди и в голове, похожее на счетчик. С каждым шагом было все сложнее и сложнее удержаться на ногах, но я продолжала идти, пока не упала на колени перед маминым кабинетом.

Я буквально вползла внутрь и свернулась клубочком на полу, думая лишь о том, что просто не хочу больше жить. Не хочу жить так.

Я закрыла глаза, и время перестало существовать, проходя в полусне, в полубредовом состоянии, в мыслях, существовавших отдельно от моего сознания.

***

Голова разболелась намного сильнее. Я поднялась и оперлась спиной о стену, оказавшись в позе лотоса. Потянулась за одной из коробок с письмами и взяла первое попавшееся в руки.

Это было письмо, датированное две тысячи четырнадцатым годом. Оно было от моей бабушки - Кэтрин Макалистер:

Милая моя Милли! Как же давно я не получала от тебя таких добрых заботливых писем. Жизнь в такой глуши без телефона немного угнетает, но у меня еще есть книги, которые ты привозила в последний раз, и они по-прежнему коротают со мной серые дни. Твой отец тоже не унывает и говорит, что скоро (цитирую) «и до нашей деревни дойдет цивилизация».

Я рада твоим успехам в карьере. Дай Бог, мы с Джонатаном помним твои наклонности еще со школы и видим в тебе настоящего гения! Конечно, все мы рады твоей новой должности, но не забывай о том, что теперь тебе нужно думать о семье.

Что ж, конечно, я знаю, что больше всего тебя интересуют новости от Маргарет. С тех пор, как она уехала от нас и стала жить в большом городе, она регулярно пишет мне. Да, ее письма по-прежнему сухи, но (быть может, это всего лишь моя искренняя надежда) в последнее время в них становится все больше жизни. Она по-прежнему находится под наблюдением специалистов, но они прогнозируют хорошее будущее и говорят, что рождение малышки благотворно повлияло на психику Маргарет. Кстати, девочка так похожа на нее, у нее такие же глаза, как и у вас были в детстве. Синеватые и с желтинкой. Я пересылаю тебе одну фотографию (прилагаю к письму).

Что ж, дорогая Милли, вот такие у нас новости. Мы с Джонатаном тебя любим, целуем и надеемся, что ты все же найдешь время и навестишь нас.

С любовью, Кэтрин.

Мое сердце сжалось от этих строк. Я плохо помнила бабушку, но она всегда очень красиво улыбалась, и голос у нее был не такой скрипучий, как у старушек в ее возрасте, а нежный и мелодичный. Я помню, как бабушка Кэтрин пела мне в детстве, и это было просто прекрасно.

Она умерла еще в две тысячи семнадцатом, а дедушка Джонатан - два года спустя. Я помню, что мама тогда сказала, что бабушка с дедушкой прожили на зависть долгую и счастливую жизнь.

Интересно, могло ли и нас ожидать нечто подобное? Хоть что-то светлое и счастливое?

Я не знала, но чувствовала грустную улыбку на своих губах.

Пришлось перерыть всю стопку писем, но фотографию, о которой упоминала Кэтрин, так и не нашла.

«Она по-прежнему находится под наблюдением специалистов», - писала бабушка о маминой сестре. Она была больна? Но в какой степени? И «рождение малышки»... Неужели у меня ко всему прочему была кузина?

Вопросов было слишком много, и я вздрогнула, когда дверь за моей спиной открылась.

- Как ты вошел? Узнал код у Элис? - сухо бросила я, лишь искоса глядя на парня.

- Скорее это вы узнали код у меня.

Я не поднимала головы, тело бил озноб. Во рту пересохло, слова выходили сухими и жалкими.

- Зачем все это? Зачем эти загадки? Зачем ты ломаешь меня, зачем?

- Чтобы собрать заново. - Алекс опустился на колени передо мной и снова оказался слишком близко. Слишком. - По образу и подобию, Белль. Люди... важные люди, влиятельные люди натворили в жизни слишком много ошибок. А грехи отцов ложатся на детей, и дети должны быть достаточно сильны для того, чтобы их искупить.

В глазах помутнело, но никаких слез не последовало. Я все еще держала себя в руках, хотя и покачивалась из стороны в сторону, едва ли не подвывая в такт.

- Почему я ключ? Почему я?

- Не мы выбираем, где и когда появиться на свет. Такова судьба.

- Я не верю в судьбу! - я схватилась руками за голову, пытаясь вырвать из нее невыносимую боль.

- Ты говорила, что веришь. Веришь, что куклы на чердаках умеют чувствовать и у каждой вещи есть цель. У меня была иная цель, Белль. Я ни за что на свете не хотел причинить тебе боль и, наверное, уже поздно просить прощения. Я ненавижу себя, я урод, посмотри на меня, видишь, - Алекс схватил меня за руки и оторвал их от моего лица. «Ты идеален», - едва ли не сорвалось с моего языка. - Я не хотел причинять боль, но если внутри ее слишком много, она не спрашивает разрешения выйти наружу. Все случается само собой. Ненависть, злость, страх, паника. Они живут сами по себе. Как и любовь.

Его руки коснулись моего лица, так, что мои щеки идеально утонули в его больших ладонях.

- Будь сильной, прошу тебя. Будь холодной, не позволяй этому аду добраться туда, где в твоем разуме поистине тепло. Не верь никому. Никогда. И доверяй только себе.

Я смотрела ему в глаза и корчилась от невыносимой внутренней боли.

- Прости меня за это.

Что-то внутри меня оборвалось. Резким движением я дернулась из его рук, отпрянула на секунду, и с такой же неимоверной скоростью прильнула к Александру Скай всем телом, содрогаясь в сухих и бесшумных всхлипах.

Его руки сомкнулись на моей спине. Больно. Так сильно, что я не смогла дышать, но сама прижимала его к себе еще сильнее. Не могла отпустить в этот раз. Не могла себе позволить этой роскоши.

- Пообещай, что не уйдешь больше, - надрывное сопение где-то над правым ухом. Молчание. - Обещай! - крик.

- Обещаю.

- Ты сказал мне никому не верить, но я упертая, понимаешь? - рывком я оттолкнула Алекса от себя, чтобы посмотреть ему в глаза. Внутри бурлила сумасшедшая, непонятная мне энергия, с которой я не могла совладать. - Я верю тебе, и мне плевать. Я не могу иначе. Пожалуйста, никогда не уходи...

Он провел пальцами по моей щеке, я едва ли смогла почувствовать легкое прикосновение. Сердце, как безумное, стучало в голове. Это было похоже на злость, но не было злости. Это было похоже на страх, но не было страха. Это было похоже на отчаяние, но какое-то безумное, смелое, разрывающее изнутри. Это было похоже на страсть. И обиду.

Алекс приник лбом к моему лбу. Я закрыла глаза и подумала о том, что хочу сидеть так вечно. Вечно слушать лишь, как бьется его сердце.

Но тут в кабинет ворвалась Элис. И я никогда больше не видела настолько неистового страха в ее глазах.