Затянувшаяся осень, в которую так был влюблен Ник, перегорела и кончилась в середине декабря; погода сорвалась с цепи, температура рухнула ниже нуля и понеслась под откос, словно снежный ком, который уже не в силах был остановиться. Градусник примерз к железной стене, которую Юн и Ник так и не успели обить. Несколько десятков смятых картонных упаковок до сих пор валялись в углу гаража.

Теперь они репетировали по ночам три раза в неделю; вместе с этим Юн продолжал играть в переходе, а Ник подыскивал себе новую работу.

Первый концерт их группы должен был состояться в подвальном баре «Сансара» на окраине промышленной зоны. Вскоре после того как они выложили свои демозаписи в сеть, с ними связался организатор небольшого фестиваля, который сам играл в группе. Организатор предложил им получасовой сет. В концерте принимали участие еще пять других исполнителей, но кроме отвратительного звучания между ними не было ничего общего: два поп-рок коллектива, панки, косящие под Ramones, металлисты с женским вокалом и даже один диджей. Все были начинающими и никому не известными музыкантами, поэтому организатор, чтобы оплатить аренду помещения, просил помочь ему с рекламой. Он вручил Юну и Нику листовки, грубо обработанные и отпечатанные на обычном струйном принтере. На афише их группа была написана неправильно: «The Transporters».

- И что нам с этим делать? - спросил Юн.

- Расклейте где-нибудь, - говорил бритоголовый организатор с двумя серьгами в левом ухе. - Делайте что угодно, только приведите с собой на концерт хотя бы пятнадцать человек.

- Мы вряд ли соберем даже столько, - сказал Ник. - Мы еще ни разу не выступали.

- Зовите общих знакомых, друзей, бабушек, дедушек, дальних родственников...

- Я из другого города, - сказал Юн, качнув головой, - у меня здесь нет знакомых.

- Тогда придется завести! - Организатор развел руками. - Иначе мы не окупимся, и вам самим придется оплачивать пятнадцать билетов, понятно?

Юн и Ник согласились на эти условия. Им пришлось - других вариантов у них не было. Прежде, когда они отправляли кому-нибудь ссылки на свои песни, им либо не отвечали, либо отказывали в выступлении на разогреве. Это был их единственный шанс «засветиться».

- Мы можем попробовать, нужно же с чего-то начинать? - говорил Ник, сам не слишком уверенный в собственных словах. - В конце концов, мы ничего не теряем, верно?

Терять им действительно было нечего. Когда кончились деньги, Нику пришлось съехать со съемной квартиры. Последний месяц он перебивался на разовых подработках - с последней его выгнали за то, что он завел «служебный роман». Ник работал клоуном в детской больнице, развлекал детей с раком костного мозга, а по пути обхаживал своего компаньона - студента актерского вуза, проходившего практику.

За неделю до концерта Ник перетащил в гараж свой водяной матрас и сумку с вещами; свободного места теперь почти не осталось, и старый диван пришлось передвинуть к дальней стене. Так Ник и Юн стали жить вместе.

В один из декабрьских дней Юн вернулся после расклейки листовок по окрестным стенам и столбам. В гараже повсюду была раскидана одежда и всякий мусор: куски мятой фольги, бумажные полотенца, испачканные в табаке, словно в запекшейся крови; пахло каким-то экзотическим фруктом. Перед кальяном в одних трусах сидел Ник, бок о бок с неизвестным взлохмаченным парнем. Они оба уставились в телевизор, повернувшись спиной ко входу, и играли в приставку. Юн вздохнул, стряхнул снег, скинул кеды и бросил в дальний угол моток скотча. От жара натопленной печки и густого дыма было нечем дышать, поэтому Юн оставил железную дверь чуть приоткрытой.

- Как погода? - спросил Ник, даже не повернувшись.

Юн не ответил. На улице закончилась ледяная буря и теперь неприятно моросило ледяным дождем.

- Я весь день лепил эти гребаные афиши, так что завтра твоя очередь, - раздраженно сказал Юн. - Хотя я сильно сомневаюсь, что в этом есть хоть какой-то смысл.

Он медленно опустился на пол и взял на руки паука. «Не так я представлял себе жизнь в Мегаполисе», - подумал Юн. Чучу пыталась выбраться из его ладоней, выскользнуть сквозь пальцы, но Юн не позволял ей, превращая побег в бессмысленную игру.

- Не волнуйся, все образуется, - расслабленно проговорил Ник. - Я уже нашел нам одного зрителя.

Парень со взъерошенными волосами, сидевший рядом с ним на матрасе, обернулся и кивнул Юну.

- Я слушал ваши записи, очень неплохо! Обязательно приду на ваш концерт, - сладко проговорил он; и добавил после паузы: - Милая у тебя татуировка, вот тут.

Он провел пальцем по своей левой щеке.

- «Милая»? - хмуро переспросил Юн, подняв на него глаза.

- Он хотел сказать «крутая», - поправил Ник и посмотрел на Юна. - «Крутая» татуировка паука под глазом.

- Это паучиха, девушка без лица из моего сна, - объяснил Юн.

- Ну, разумеется! - Ник качнул головой, снова наклонился к парню со взъерошенными волосами и прошептал ему на ухо: - Поосторожней со словами, видишь ли, нашего Юна бесит слово «милый».

Парень со взъерошенными волосами испуганно покосился на Ника.

- Простите, я ведь не знал! Я всегда говорю, а потом думаю...

- Ты ни в чем не виноват, - с улыбкой успокоил его Ник. - Таким, как ты, мой «милый» друг, мой Пьеро, рассудительность вообще не к лицу. К чему хмурая рассудительность, когда можно выбрать «милое» безрассудство?

Юн скривил губы. Ник заметил это и, едва сдерживая подступающий смех, продолжал в том же духе:

- Ты, мой «милый», создан для золотых колесниц и «милых» шелковых одеяний! Ты словно звук изнеженной арфы, словно «милая» лань с золотыми рогами и медными копытами, дикая и грациозная, - неестественно приторно шептал Ник, получая удовольствие от того, как медленно багровеет Юн. - Нет, не стоит пытать себя рассудительностью - она определенно не к твоему «милому» лицу!

Парень со взъерошенными волосами, не подозревая о подвохе, не в силах понять происходящее, глупо улыбнулся Нику в ответ и коснулся его шеи.

- А я не против пыток, мой Арлекин, красно-черное трико, пламя на углях...

- Как же вы меня достали, хреновы педерасты, - не выдержав, прохрипел Юн.

Ник засмеялся и рухнул на матрас.

Юн взял с печки зажигалку и вышел покурить на улицу. Он встал под одиноким фонарем и с сигаретой в зубах задумчиво наблюдал, как вдали, над бетонной башней, вьется вертолет-светлячок.

В небо медленно утекал дым. Юн вспомнил историю, которую недавно услышал по радио: об одном безумном художнике, который облил себя бензином и выкурил последнюю сигарету на вершине той многоэтажки. Он был известен, как обычно говорят, «в узких кругах»: устраивал выставки в галереях и сквотах, которые непременно привлекали внимание прессы; эпатировал публику, приходя на модные показы с бумажным пакетом на голове - с прорезями для глаз и широкой рваной улыбкой. «Должно быть внутренности той бетонной башни сплошь покрыты его рисунками и письменами, - думал Юн. - Тот художник, он тоже гнался наперегонки со своим тигром, заставлявшим его рисовать. Но что же случилось потом? Неужели он сдался, выдохся, перегорел, положил голову в пасть голодному хищнику и позволил себя съесть? Целый мир лежал у его ног, а он променял его на последнюю сигарету, включил камеру и обратился в пепел!»

Земля дрожала - последний поезд спешил из окраины в центр. В гараже с грохотом разбился кальян, послышалось журчание воды - ароматный, мутный ручей - и разочарованные возгласы. Ник схватил первую попавшуюся тряпку - что-то из шмоток растрепанного парня - и принялся тереть пол, несмотря на его протесты. Сквозь щель на улицу потянуло фруктовым ароматом. Крики в гараже, зимняя кома снаружи.

Юн медленно поднял руку - с разбитыми костяшками и чудовищными мозолями на пальцах, - внимательно рассмотрел ее в тусклом свете фонаря. «Как странно все это, - вдруг подумал он. - А что, если я на самом деле бездарен? Вдруг я всего лишь один из тех безликих ребят, что должны забить пять получасовых сетов в подвальном клубе и навсегда исчезнуть? Что, если я не единственный - никакой не избранный, отмеченный черным мотыльком, преследуемый вечно голодным, неукротимым тигром?»

Сигарета догорела в руке Юна и обожгла пальцы. Дверь широко открылась и из гаража выбежал, задев Юна плечом, заплаканный и полураздетый взлохмаченный парень.

- Куртку бы хоть надел! - раздалось ему вслед.

Парень на мгновение замер в нерешительности под ледяным дождем. Юн отвлекся от своих мыслей и заглянул внутрь: Ник сидел на коленях, весь мокрый и перепачканный, с грязным свитером в руке. Юн не выдержал и рассмеялся. Парень принял это на свой счет, развернулся и побежал прочь.

- Да куда же ты? - крикнул ему Юн. - Замерзнешь!

- Черт с ним. Пусть идет.

Ник махнул рукой и хмуро продолжил вытирать пол:

- Нервный он какой-то.

Юн немного постоял у двери. Парень, похоже, не собирался возвращаться, он бежал, спотыкаясь по скользкому асфальту, путаясь в лабиринте из кирпичных стен гаражного комплекса. Юн пожал плечами и, потушив сигарету, зашел внутрь и захлопнул за собой дверь.

- А ты непостоянен, - сказал Юн.

- Жизнь такая.

Юн качнул головой.

- На наш концерт твой дружок теперь не придет?

Ник замер на полу и серьезно задумался. Юн прошел в дальний угол гаража, отыскал в куче опустошенных бутылок одну - с остатками алкоголя, отвратительно теплого от жара печки. Вздохнул и, постепенно сползая на пол, сделал несколько глотков. «Сегодня ночью я буду печальным и пьяным, - подумал Юн. - Чтобы не думать об опасных вещах».

Ник все еще сидел неподвижно с мокрой тряпкой в руке. Он хотел сказать что-то ободряющее, но в последний момент передумал. Вода из разбитого кальяна окончательно впиталась в потертый ковер на полу. С того вечера в гараже стало пахнуть фруктами.