Песня главы: Kodaline – Brother

Головная боль не унималась уже третьи сутки. С каждой выкуренной сигаретой становилось чуть легче, но лишь на час, ведь затем неприятные ощущения вновь возвращались.

В доме своего психиатра Ривер чувствовал себя оторванным от всего мира. Анамария позаботилась о том, чтобы у парня не было доступа к телефону и интернету. Вероятно, и его вина в этом присутствовала. Ривер был слишком наивен и рассказал женщине обо всем, что произошло с ним за последнее время, в том числе и о любви к Данике. Анамария в свою очередь окружила его книгами, фильмами, убеждающими разговорами, она хотела сделать всё, чтобы он не вспоминал о своей возлюбленной. Безусловно, девушка ревновала. Ей так хотелось удержать Ривера рядом, что это заставило пойти доктора на отчаянный шаг — вопреки всем своим моральным и медицинским принципам, она подсадила Аккермана на транквилизаторы, которые вызывали в нем такую сонливость, от которой он около восьми часов в день проводил в постели не открывая глаз. Их историю можно было сравнить с древнеримской легендой о Диане и Эндимионе, когда Диана — олицетворение Луны, полюбила смертного Эндимиона, который являлся олицетворением красоты, и, чтобы навеки привязать его к себе, усыпила возлюбленного, и каждую ночь, поднимаясь над землей смотрела на него.

Но у Анамарии не было волшебных чар или божественного дара, поэтому всё, чем она могла руководствоваться, это её психологические сеансы, что давили на сознание Ривера убеждая в том, что Даника — его самая трагическая ошибка.

Ривер не верил. Он кивал, делал вид, что соглашается, но лишь потому, что не хотел затягивать эти беседы. Они его утомляли. Жаль только, что парень сам не замечал, как они медленно оказывали своё воздействие на него. Превращали его в кусок льда. Постепенно отбивали все чувства, что вспыхнули так же ярко, как рождение сверхновой звезды. Отчасти такой эффект давали те самые транквилизаторы. Они строили его заново, словно робота без чувств и лишних действий. Но Анамария словно ослепла и не видела, что рядом с ней разрушается человек. Она была достаточно эгоистична, чтобы отказаться от своих желаний во благо Ривера.

Сам же Аккерман пребывал в странных чувствах. После того, что произошло, он ни разу не разговаривал с Даникой. Не знал, что происходит с ней, с кем она общается, и где находится. Ривер не мог чувствовать печали. Скорее опустошение. Опустошение от того, что так внезапно он потерял её. Даже ненависть к Леону отошла на второй план. Ривер вновь сходил с ума, и если бы не таблетки и разговоры с психиатром, которые парализовали его душу, то он снова стал бы видеть навязчивые галлюцинации.

Тем временем, словно зеркальным отражением Ривера, Даника была заперта в доме своей семьи. Несмотря на то, что девушка уже давно не подросток, ей не позволяли выйти, забирая все ключи, и устанавливая сигнализацию. Леон старался как можно чаще оставаться дома. Просто, чтобы разговаривать с ней. Единственное, что ей оставили — связь. Она могла звонить, писать сообщения, но какой в этом толк, если Ривер не отвечал? Это ломало Данику. Она боялась, что он никогда не заговорит с ней. Но больше её пугало то, что с ним что-то случилось. Даника не могла представить, какие именно увечья нанес ему Леон. Неизвестность пугала.

— Я принес тебе голландские вафли, — сказал Леон, приоткрывая дверь в комнату Даники.

Она не ответила ничего. Леон часто приносил ей всякие сладости, зная, что меланхолию его сестра обычно заедает. Кажется она даже слегка прибавила в весе. Правда Данике было всё равно. Хотелось просто забыться. Впрочем, как и всегда.

Поставив тарелку с вафлями, Леон присел на край кровати.

— Не хочешь фильм какой-нибудь посмотреть? — спросил он.

— Не очень. Я уже устала смотреть фильмы, — честно ответила она.

— Можем поговорить.

— О чем? — чуть агрессивно спросила Даника.

— Ты же знаешь. О том, о чем ты не хотела разговаривать, — он отвел свой взгляд на окно. Солнце уже садилось и последние лучи падали на полку с книгами.

— Ты все равно не поймешь, Леон, — ответила Даника.

— Дай мне хотя бы попытаться. Конечно, ты меня шокировала, я все равно хочу знать. Зачем?

Даника усмехнулась, стараясь подобрать слова. Ей сложно было говорить.

— Мне было жаль его, — она пожала плечами.

— И всё?

— Ты же помнишь. Те дни после аварии. Он лежал в коме. Целый месяц, Леон. Я приходила к его кровати и смотрела на него. Представляла, какого это. В девятнадцать лет потерять всё. Он был там совсем один. Почти никто его не навещал. Его родственники были заняты судом с нами. Про Ривера словно забыли. Я вот думала, что было бы, если бы на его месте оказалась я или ты. Это страшно. Мне даже казалось, что пока я с ним сижу там, ему подсознательно было легче. В то же время я знала, насколько аморально это было. Я не имела права. Хотела изменить что-то. И мне было страшно отвечать. Ну, ты знаешь.

— Я помню. Зачем было знакомиться с ним спустя годы?

— Как я и сказала, мне было жаль его. Он казался мне одиноким и потерянным. Плюс эта болезнь. Так ужасно. Несколько раз видела его приступы. Страшно осознавать почему с ним это происходит, — Даника смотрела в пустоту, а в глазах её мелькал страх.

— Я знаю. Но мне кажется, что ты совершила ошибку. Понимаешь, теперь тебе хуже, и ему легче не стало.

— Так зачем нужно было устраивать то, что ты сделал?! — выпалила она, вспоминая избиение.

— Потому что это нужно прекращать, пока вы не сгорели от того, что происходит! Нельзя всегда жить во лжи, Даника! Ты с ума сойдешь, я гарантирую тебе это! Каждый чёртов день проведенный с ним, ты будешь вспоминать то, что произошло! Винить себя! Лгать ему! Оно тебе надо?! Вся семья пошла на жертвы, чтобы максимально отгородить тебя от произошедшего, но нет же, тебе нужно было довести это до влюбленности! Ты же любишь его, да? — Леон больше не сдерживал эмоций, хриплый шепот превратился в крик.

— Да.

Он горько усмехнулся, агрессивно проведя ладонью по волосам, взъерошивая их.

— Лучше бы ты была с тем сатанистом, честное слово. Его семью ты, по крайней мере, не убивала... — прошептал он, но тут же обернулся в сторону Даники, понимая, что сказал то, о чем следовало молчать. — Прости, я не подумал...

— Уйди. Уйди к чёрту, Леон, — прошипела она, заставив Леона покинуть её комнату.