Я забыла, что такое спокойная жизнь с тех пор, как мамина лучшая подруга, с которой они дружили ещё с колледжа, вернулась из Японии обратно в Корею. Я забыла, что такое завтракать в тишине, забыла, что такое говорить на отвлечённые темы. Всё, что я слышу: «Тебе двадцать восемь уже на Соллаль, пора бы замуж». И как вишенка на торте: «В кого ж ты такая не путёвая, Кан Сыльги?» А действительно в кого? Не в осуждение моей мамы, но больше всего на свете я не хотела повторить её ошибок, не хотела так опрометчиво относиться к мужчинам, перебирать вариантами, словно наряд на рынке выбираю. Мама родила меня, когда ей только стукнуло девятнадцать, а её хахаль и по совместительству мой биологический папаша убежал, стоило новости, о том, что я появилась на свет, достигнуть его ушей. Она была молодой, глупой, ещё не познавшей сложностей жизни и отношений, наивная девочка, влюбившаяся до беспамятства впервые. Я никогда не осуждала свою мать, ведь какой бы она не была легкомысленной (в плане характера), я люблю её всем сердцем и благодарна, что она растила меня в любви все эти годы.

Но иногда она со своей заботой перегибала палку. Очень сильно перегибала. Да, я знаю, что мне скоро двадцать восемь, знаю, что мои подруги со школы и университета все до одной вышли замуж или как минимум имеют достойную пару, или хотя бы даже самые шаткие отношения. У некоторых из однокурсниц уже по трое детей по дому бегают и заботы семейные. У меня же из списка забот на первом месте — это, какую дораму посмотреть в законный выходной. Но я всё равно не жаловалась. Мне здорово одной. Без обязательств, без бремени отношений, без надобности советоваться с кем-то, прежде чем принять решение. Я сама себе хозяйка. Как представлю, что приходя домой готовлю ужин голодному мужу и подтираю слюни детям, то меня аж в дрожь бросает. Бр-р-р... страшно. Нет, конечно, я хочу семью, маленьких карапузов, носящихся по дому и мило воркующих «мама, мама», но не сейчас. Когда вдоволь надышусь свободой. А потом уж буду связывать себя брачными путами. Вы скажете, что за феминизм? Наверняка, моя речь звучит сейчас, как пламенные речи заядлого холостяка. Но я, правда, ещё не «нагулялась». Не пожила для себя. Да и профессия пока требует полной отдачи. Если хочешь стать хорошим доктором, а я очень хочу, найди в себе силы отложить семью или хотя бы детей на потом. Поэтому я всецело погружалась в работу, хоть и была пока интерном, нагрузки хватало сполна, да и учёбу и саморазвитие ещё никто не отменял. В общем, жилось мне не особо-то скучно.

Хотя смею признать, что бывает одиноко вечерами. Мне, как и любой нормальной, уважающей себя женщине хочется мужского тепла под боком, ну или просто банального секса на крайний случай. Но последнее в моей холостяцкой жизни, год как отсутствовало, и в будущем появляться не намечается. Поправка. Не намечалось. Пока в мой скромный мирок не ворвался этот наглый брюнет, умеющий профессионально очаровывать, толкать шуточки и глупо смеяться своим дурацким смехом на людях, и пошленько ухмыляться, когда мы оказывались наедине.

Честно признаться, когда мамуля целую неделю щебетала мне о том, что её лучшая подруга из Осаки переезжает жить в Сеул, да ещё и не одна, а вместе со своим распрекрасным старшим сыном, о котором, конечно же, мамочка прожужжала мне уши и не только, я заинтересовалась, пусть и сделала вид безразличной. Мы с Ким Сокджином знакомы ещё с глубокого детства. Вечно улыбчивый, добрый и скромный, посещающий музыкальную школу по классу фортепиано и приносящий со школы самые высокие отметки. Показатель, настоящий пример для подражания. Он не позволял себе говорить дурного слова в компании старших, отличался от сверстников манерами, умел говорить красиво, радовал родителей блестящими успехами в учёбе и в спорте, а ещё совершенно точно знал, как запудрить людям мозги. О, да, Джин ещё та заноза в заднице. Но моя мама, как и многие другие впрочем, совершенно им очарована. Пф... да это мягко сказано. Она от него в восторге. Ведь Сокджин весь такой распрекрасный, идеальный, просто лапочка воплоти. Ага, лапочка. Особенно, когда по его отутюженному, почти кукольному, лицу ползёт кривая улыбочка на один бок перекошенная, чёлка, зачесанная назад, но несколько тёмных прядей спадают на широкие брови, и этот чёрт смотрит на тебя не прикрытым похотливым взглядом. Изучает, оглядывает из полуопущенных чёрных и таких густых ресниц, что можно получить три оргазма прямо на месте только от этого зрелища. Цепляется глазёнками за грудь, исследует линию талии, бёдра, ягодицы, вниз, дальше, по запретным зонам. Силой мысли раздевает. Ты не может сопротивляться, потому что живот скрутило в тугой узел, между ног всё вибрирует, горит и просит ласки. Да, секса у меня не было, действительно, давно. Но это не значит, что я прыгну в койку к этому самцу под прикрытием пай мальчика. Не опустилась ещё настолько, чтобы стать его игрушкой. Он может сколько угодно морочить голову моей матери, но меня не обманешь.

— Ох, спасибо, Джин-и. Не стоило. Они, наверное, дорогущие, — мама с восхищением разглядывала букет роз довольно вразумительных размеров, касаясь крупных персиковых цветков с белыми вкраплениями на лепестках и расхваливая брюнета излишне громкими словами. Он не заслужил.

— Да что вы госпожа Мунбёль, это самая малость, что я мог для вас сделать. Я считаю, что каждая женщина достойна самых лучших цветов, — мама после этих слов растаяла, как мороженое на палящем июньском солнце. Ещё чуть-чуть и она тут в лужицу превратиться. Я закатила глаза, когда Ким, расплывшись в фирменной улыбке, протянул такой же букет мне, только состоящий из белых, немного с зеленоватым оттенком, роз. — А это тебе, Сыльги, — и взгляд сверху-вниз, как бонус к подарочку. Презент от компании, так сказать. Ага.

По телу пробежала волна жара, я потянула края платья вниз, стараясь прикрыть голые колени, вдруг почувствовав себя некомфортно, хотя до этого была уверенна, что выгляжу вполне прилично в платье-гольфе под самое горло и длинной где-то до средины колена. Ким ухмыльнулся на мои действия. Слишком довольный собой, он подмигнул мне, что все внутренности скрутило, щёки покрылись едва заметным румянцем, а сердце зашлось громыхать в груди. Такая реакция была нормальной, если учитывать, что он мужчина. Красивый мужчина. Грех не признавать его природного обаяния. Отличное телосложение, подкаченный пресс, именно подкаченный, а не перекаченный. Кубики у него в меру, как я люблю. Широкие плечи, глядя на которые вряд ли получиться избавиться от мысли устроить на них свои ладони, поглаживая и обнимая. Довольно длинные ноги и высокий рост. С моим сто шестидесяти одним сантиметром, сто семидесяти девяти сантиметровый Сокджин кажется настоящим гигантом. Плюс ко всем аспектам — миловидная внешность. Настоящая наживка и сладкий фрукт для девушек. А когда особи женского пола узнавали род его занятий, пищали от восторга и пускали слюней по нему вдвое больше. Ведь даже в работе засранец умудрился преуспеть. Молодой врач, восходящая звезда хирургии и... мой новый начальник. До сих пор прихожу в себя, что Джин теперь заведующий хирургического отделения в нашей больнице. Теперь покоя от этого похотливого наглеца нет мне нигде. И зараза же, крутиться возле него столько дамочек: медсёстры, молодые врачихи, причем из разных отделений, молоденькие интерны, студенточки, которых направили на практику в нашу больницу, выбирай, кого хочешь. Трахай, лапай. Выбор настолько велик и разнообразен, что Ким мог бы преспокойно менять партнёршу по несколько раз на день, так нет же. Он прицепился ко мне, словно назойливый комар, и пьёт по-тихому мою кровушку.

Раньше. До лет так семнадцати. Мы виделись постоянно, пока у главы семейства Ким не погорел бизнес и они не уехали строить его с нуля, но уже в Японии, где у них осталась небольшая конторка. Наследство от дедушки. До этого же мы росли с Джином вместе, играли одними игрушками, хоть у нас три года разницы, он мальчик, я девочка и ещё куча факторов, из-за которых мы ругались ежесекундно. Потому что милый мальчишка как-то слишком быстро превратился во вредного ребёнка, дергающего меня за косички, сдирая резинки и поддирая мне подол юбок и платьев. Он дразнился. Я не уступала. Но всё это так же быстро прошло, и вот мы уже подростки, у которых бушуют гормоны, и которые находят друг друга привлекательными. Ему неполных двадцать, мне семнадцать. Он уже не задирает мне юбку и не дёргает за косички, смотрит слишком откровенно, но я тогда ещё не понимала, что это за взгляды. Наивность не растеряла, пусть и некоторые уже в тринадцать с ней прощались, но я была довольно правильной, и как говорили множество моих подруг — слегка дотошной. Всех парней воспринимала настороженно и в штыки. Но с Джином было всё по-другому. Я ему поверила. Поверила в искренность намерений, в улыбку поверила, развесила уши на сладость фальшивых речей. Не подумайте, ничего такого не произошло. Он просто украл мой первый поцелуй. Всего-то. Но тогда для меня это казалось таким важным, словно мы не поцеловались, а переспали, а он лишил меня девственности.

Дело не в том, что я до сих пор зла на тот поцелуй. Наоборот, даже благодарна, что он произошёл не с одним из моих слюнявых одноклассников или в клубе по пьяни. Мне было обидно, что на следующий день он повёл себя, как ни в чём не бывало, а потом вовсе сказал, что я малявка ещё. Мне давно не семнадцать, ему тоже не двадцать. Мы были юными и глупыми. Мы не виделись с тех пор десять лет. Отец и мать Сокджина теперь в разводе, и вот он здесь. Строит мне глазки, посылает не двойственные улыбочки, зажимает по углам и прямым текстом говорит, что хочет меня. Я тоже хочу его, но всегда что-то замыкает внутри от таких заявок, будто, я жду от него иного, большего. Корю себя за тупость своего сердца, кусаю губы, мычу в протесте и руки его отпихиваю, заверяя, что он мне нахрен не нужен, а ухажёров у меня вагон и маленькая тележка, успевай выбирать.

В общем, с тех пор, как они с тётушкой Хани (мать Джина) переехали в Корею на постоянной основе. Жизнь моя бренная превратилась в сплошной ад, будни перестали быть спокойными и односложными, любимые дорамки отошли на второй план, покрываясь пылью, а я сама стёрла уже все пальцы, мастурбируя вечерами, ибо ненавистный брюнет доводит меня до безумства. Я скоро буду волком на луну выть от собственной безысходности. Паразит хорош до помутнения и цветных пятнышек в глазах. В этом я убеждаюсь, когда наши семьи собираются на очередной совместный ужин в доме Кимов в аккурат третьего декабря за день до дня рождения Сокджина.

Приём пищи подошёл к концу, наши матери беседовали в гостиной за чашкой ароматного кофе. Мне их разговоры были не интересны. Не из-за того, что они были нудными, хотя не без этого тоже, или чересчур взрослыми. По сравнению с ними, скорее меня можно старушкой назвать: модой я не интересовалась, журналы не читала, а сплетни просто ненавидела до скрежета в зубах. Даже парней со мной не обсудишь. Поэтому только их разговор зашёл о соседке из дома напротив, которая ещё любовница какого-то там друга дяди мамы по папиной стороне, я решила, что больше слушать их трёп просто не вынесу. Поднявшись с мягкого дивана, я не забыла прихватить с собой изящный бокал на длинной ножке, из которого потягивала вино до этого, и направилась исследовать хоромы Кимов. Просторные комнаты, стильный интерьер, дорогая мебель и пушистые коврики на полах, видно, что всё сделано со вкусом и как я слышала от мамы — под руководством Сокджина. Ещё один плюс в копилку его талантов. Брюнет хорошо разбирался в дизайне, и насколько я помню, неплохо рисует. Грёбанный идеал, с какой стороны не глянь. Тьфу! Бесит!

Завернув за угол, я поднялась по лестнице на второй этаж, принявшись исследовать и его, попутно делая маленькие глотки мускатного вина. Сам вышеупомянутый куда-то запропастился. Ещё полчаса назад он поднялся в свою комнату, ссылаясь на плохое самочувствие, и больше я его не видела. Довольно подозрительно, ведь он прежде никогда не упускал возможности распространить на меня свои чары. Может, ему, правда, не хорошо? Так ли это я не знала. Проверить не могла, потому что без понятия, где его комната, да и не осмелилась бы я добровольно, в одиночестве, без какого-либо подкрепления сунуться туда. Пойти вот так в комнату Кима, означало всё равно, что в логово зверя нагрянуть. Хотя моя мама бы только порадовалась, будь любимая дочурка таким зверем «съеденной».

Из-за мыслей, я остановилась посреди узкого коридора, разделяющего двери спален, но не успела шага сделать, как одна из дверей приоткрылась, являя взору Ким Сокджина собственной персоной, а я от неожиданности отскочила на пару шагов назад, прижав пугливо руки к груди.

— Опа-на, а кто это тут у нас и без охраны? Неприступная Кан Сыльги сама пришла в руки к хищнику? Похвально-похвально, — язвительно протянул он, запихивая телефон в задний карман чёрных зауженных джинсов с дырками на коленях. Я оглядела его, делая выводы, что он переоделся. И скажу откровенно, в просторной белой футболке и джинсах он выглядел ещё соблазнительней, нежели в костюме или, к примеру, в костюме в тандеме с белым халатом. Да мне вообще кажется, что он в любой одежде будет выглядеть потрясно. И ещё, кажется, вино ударило мне в голову, иначе я бы не позволила себе ни за что на свете так нагло его рассматривать. Заметив мой интерес, парень довольно хмыкнул. — Нравится?

Нравится. Особенно этот огромный вырез на футболке, открывающий вид на ахуенные ключицы. Ким Сокджин, в тебе есть хоть что-то не красивое? Но вновь осмотрев мужчину, я сама дала ответ на свой немой вопрос. Определённо нет. Что невероятно бесит.

— Пф, было бы чему здесь нравиться, — фыркнула демонстративно, — Набор высокомерия и напускной крутости. Встречались и получше в моей жизни.

А здесь наглая ложь. Но сложно назвать сказанное ложью, если она не удалась. Сокджин, уперев вытянутую руку в стену, и тем самым перегородив мне путь, низко рассмеялся, что мурашки, словно стадо коней и других парнокопытных, прогарцевало по моей спине, вытрясая из меня душу. Видимо вино не просто в голову ударило, меня вставило не по-детски.

— Это кто же? Твой бывший, бросивший тебя ради секретарши? Или ещё один бывший, который в постели был полный ноль? — продолжал глумиться он. Наверняка его глубокие познания о моей личной жизни — мамины проделки. Эта женщина не упускает ни единого шанса, чтобы свести нас. Наклонившись к моему лицу, Ким усмехнулся и прошептал плотоядно: — А вот о времени со мной ты никогда не пожалеешь.

— Спасибо, увольте, — я отодвигаюсь. Он приближается. Ещё отодвигаюсь. В одно мгновение, я оказываюсь прижатой к стене, по обе стороны от головы блок из сильных рук, а перед моими глазами пухлые губы Джина, на которых я в тот же миг фокусирую внимание. Но вражеской обороны при этом не сдаю. — Не имею желания связываться с лицемером.

— Лицемером? — вопросительно поднимает шикарные брови.

— Ты двуличная скотина, Ким Сокджин. Не знал?

На красивом лице рисуется искреннее изумление, пухлые губы вытягиваются в милую трубочку, он сильнее хмурится, убирает руки, наступая на меня, от чего я теряюсь и пячусь, тут же натыкаясь на преграду в виде ещё одной стены. Опасливо оглядываюсь. Угол. Ему удалось загнать меня в угол. Наверняка всё рассчитал подлец. Вся дерзость и смелость моментально улетучились, оставляя за собой лишь мокрый след, или это от меня сейчас один мокрый след останется? Не знаю. Но сердце забарахталось в груди, как дикий зверь в клетке. Зацарапало когтями грудь, заныло, уцепилось в шею, перекрывая свободный доступ к кислороду, а когда Джин, низко склонившись, задышал в мои приоткрытые губы, вовсе принялось отбивать внутри чечётку.

— Ты слишком поверхностно судишь обо мне. Не думал, что ты такая. Ты вот на первый взгляд, кажешься заносчивой стервой, холодной, как ледники в Антарктиде и до жути надменной. Считаешь себя самой умной, сторонишься в больнице коллег мужского пола. Хотя я знаю. Что у тебя имеется пара тройка поклонников, но ты от всех воротишь нос. Такая себе колючка-одиночка. Но ещё я знаю, что на самом деле, ты чуткая и чувствительная, а ещё ранимая. Из-за того, что отец так по-свински поступил с твоей матерью — не доверяешь мужчинам абсолютно, но всё равно так и ждёшь, когда тебя пригреют на надёжном широком плече.

Тройной нокаут. Джин откидывает голову, будучи полностью довольным собой, но в то же время, я не видела привычной насмешки в его взгляде. Хотелось выпалить что-то остроумное в ответ, возразить, зашипеть, выпустить защитные когти, но я лишь поджала губы, опуская ресницы. Внутри оборвалось что-то важное. Чужое тёплое дыхание опаляло щёки, щекотало кожу, подразнивало. Джин и не думал отступать от меня, смотря так проникновенно и так откровенно, что я плавилась, превращалась в мягкое масло и позорно таяла. Он медленно топил мои ледники, а я на мгновение захотела растаять полностью: от него, из-за него, вместе с ним, в его объятьях и под ним... Но пелена спадает с меня быстро. Я напоминаю себе, что передо мной опытный ловелас и женский угодник. Ким умел говорить красиво, умел очаровывать, словно играя на волшебной дудочке, заставлял подчиняться и вёл за собой. Не ведись, Кан Сыльги, иначе слишком больно будет потом падать, слишком больно, когда наивное, глупое сердце разобьют на осколки. Стиснув кулаки, я вздёрнула подбородок.

— Какие лестные слова, Ким. Как жаль, что они такие же лживые, как и ты сам. Вот ты, наоборот, на первый взгляд кажешься таким идеальным. Ну, просто мечта, а на деле, здесь... — я вдруг замолкла, не зная, то ли какие слова подобрать, то ли будучи совсем не уверенной в своей пламенной речи. В горле пересохло и пришлось приложить усилия, дабы сглотнуть вязкую слюну и продолжить говорить. — Здесь у тебя пусто, — ткнула в итоге пальцем ему в грудь.

Сокджин наградил меня злым взглядом. Улыбка спала с лица мужчины моментально, являя наружу непонятные мне эмоции. Он посмотрел на меня с такой обидой, с такой болью? Что я вся покрылась гусиной кожей, задрожав не то от страха, не то от чувства вины за грубые слова. Я продолжала твердить себе, что это же Ким Сокджин. Тот самый Ким Сокджин — наглый, пошлый придурок, что просто норовит залезть мне в трусы. Краснеть виновато перед ним, как глупая школьница, точно последнее, что мне следовало бы сделать. И как тому доказательство: страдальческое выражение лица исчезло, сильная рука самым нахальным образом оплела мою талию, двинулась вниз, нажимая на поясницу и придвигая к мускулистому телу, как можно ближе. Я забрыкалась подобно бедному мотыльку, так неуклюже попавшемуся в паучьи сети, но Ким не думал меня отпускать, потирая лапки и расплываясь в противной ухмылочке набок.

— За такие слова тебя бы следовало выпороть хорошенько, чтобы после на задницу сесть не смогла. Где-то с недельку, — задумчиво поднял глаза к потолку, возвращая их на меня. Дрожь опять завладела мной, а ладони вспотели. Чёрт, зачем я только попёрлась сюда? Сидела бы лучше сплетни слушала. Вот тебе и приключения, Кан Сыльги. Добегалась? Теперь выгребай. Чудом было, что бокал вина до сих пор находился у меня в руке, а не выскользнул из ослабевших пальцев, разбиваясь о паркет. Уцепилась я в него намертво. — Но так как я такие способы наказания не особо приемлю, то мы могли бы обойтись более-менее болезненными методами, но до стонов приятными, — брюнет многозначительно подмигнул мне, а я цокнула, держа бронь из последних сил.

— Какая милость. Весьма благодарна вам, господин Ким, за предложение, — язвительно протянула я и отвесила бы поклон всенепременно, но брюнет по-прежнему, буквально вжимал меня в стену, а теперь придвинулся ещё плотнее, не оставляя ни миллиметра зазора между нашими телами. А нет вру. Бокал с вином мешался ему, создавая раздражающую преграду. — Но вынуждена отказаться, так как ваша нескромная персона меня совсем не привлекает.

— Вот как? — притворно расстроился он.

— Ага.

— Что же, даже в качестве подарка на день рождения не согласишься? — немного отодвинувшись, он выхватил из моей руки бокал и выпил содержимое одним глотком. Дьявольски облизавшись, поставил пустую посудину на пол, где-то недалеко от наших ног. Теперь-то не было никаких преград. Секунда, и я уже ощущаю жар чужого тела, горячее дыхание, кажется везде, и широкие ладони, сжимающие талию. — Он, кстати, завтра.

— Я знаю.

Его брови летят в очередной раз вверх, глаза округляются, а после на красивом личике незамедлительно рисуется довольная улыбочка. Склоняется к уху и шепчет, почти мурлычет довольным котом, которому почесали животик и ему теперь в кайф:

— О-у, неужели неприступная ледышка помнит такую маленькую деталь? Весьма польщён.

Мне хотелось блевать от его сладенького тона, а ещё уйти, а ещё уехать домой сию минуту, а ещё хотелось впиться в соблазнительные губы, которые дьявол создавал под заказ специально для Ким Сокджина и специально для умопомрачительных поцелуев. Но ещё больше я желала послать грёбанные принципы, тупую гордость и надоевшее одиночество в жопу и просто потрахаться с ним. Серьёзно, я скоро сойду с ума.

— Спешу напомнить: наши мамы лучшие подруги, а мы знакомы ещё с малых лет. Да и ты же весь такой очаровательный принц, что моя мать только и жужжит целыми днями о тебе, кидая не двойственные намёки, что я должна охмурить такую драгоценность поскорее и тащить под венец! — Я брезгливо скривилась, вспоминая эти приторные речи о безупречном красавце Сокджине, которые мама каждодневно заливает мне в уши, что те уже вянут, скрутившись в трубочку. Попыталась представить нашу свадьбу, большой дом, машину, детишек, как я готовлю Джину завтраки у плиты, а он обнимает меня со спины, прилипая к моей футболке голым торсом, влажным после душа. От таких фантазий мне должно было стать противно. Я планировала привести себя в чувства, таким образом, но напоролась на собственное наслаждение от возникшей перед взором картинки влюблённой семейной парочки. Чёртов Ким!

— Так я не против! — воскликнул как-то радостно Ким, искренне рассмеявшись. Не притворно. А по-настоящему. Как хохотушка. Слегка подёргивая плечами и хлопая в ладоши. Что его так развеселило? Неизвестно. Но я определённо точно залипла, как карие глаза изогнулись в полумесяцы и вокруг них появились маленькие морщинки, как надулись щёки, превращаясь в два пухленьких пирожочка, а сам парень засветился подобно солнышку. Сердце предательски забухало, как ненормальное, а стук его был слышен даже в ушах. — Можем пойти узаконить наши отношения, хоть прямо сейчас, — слова его в разрез шли с действиями. Смех иссяк. Игривая улыбочка пропала. Руки прошлись вниз-вверх по спине, обрисовывая линию позвонка, поглаживая лопатки, сжимая, лаская, щупая, исследуя. Опустился, задевая губами кромку уха, прикусил хрящик и слегка посасывая, двинулся дальше. Глаза закатывались непринуждённо, тело откликалось на ласку, льнуло и требовало большего. Я пыталась включить мозги, но они если и включались, то работали со страшными перебоями.

— Очень смешная шутка, — сдавленно выговорила я, едва не задохнувшись, когда он присосался к моей открытой шее. Целовал, прикусывал, зализывал. — Что ты себе позволяешь? Отойди! — попыталась быть грозной. Но ключевое здесь — попыталась. Попытка номер раз успехом не увенчалась.

—Ты всегда говоришь «отойди», но сама не замечаешь, как сама же после сказанного льнёшь ко мне ближе. Ты настоящий набор противоречий, Сыльги.

— Куда же мне до тебя идеального? — парировала (как мне казалось блестяще и уверенно) я, оскалившись. Сокджин только рассмеялся. Попытка номер два — тоже успехом не увенчалась. — И это всё твои фантазии. Я ничего не...

Договорить мне не дали.

Джин припал губами к скуле, мазнул по подбородку, чмокнул уголок рта и захватил в плен мои губы так внезапно, что я даже среагировать не успела, глубоко вдохнув. Ким этим, не медля, воспользовался, сразу врываясь на территорию без разрешения. Нагло, напористо, с неприкрытой страстью и желанием. Горячий язык скользнул в рот, сплетаясь там с моим, стоило мне ответить на поцелуй. Расслабилась. Коленки подкосились. Если бы не крепкие руки Кима, обнимающие и прижимающие меня к себе, я бы свались прямо к его ногам.

Воздуха не хватало, губы уже покалывало, но Джин продолжал сминать поочерёдно то верхнюю, то нижнюю, скользил языком внутрь, оглаживая ряд зубов, облизывал края моих губ. Он не давал мне ни секундного продыху, маломальского шанса отпрянуть от него. Удерживал крепко, словно я сбегу в любую минуту. Впрочем, так и было. Если он отойдёт, даже на полшага — убегу без оглядки. Потому что неизведанный жар, зарождавшийся где-то под рёбрами, явно не простое сексуальное влечение. Было ещё что-то, то чего я так жажду и боюсь одновременно.

Энная попытка привести себя в чувства с оглушающим треском провалилась. Он целовал меня так самозабвенно, так пылко, страстно, что я забывала всё на свете, вплоть до собственного имени. Где-то на периферии сознания мелькало: наши матери сидят на первом этаже, мило беседуют, смеются, они даже не подозревают, каким безобразием занимаются их дети прямо у них под носом, зажимаясь в углу коридора, как сопливые школьники. Щёки зарделись розовыми румянами. Стало стыдно. Но Сокджина, похоже, ничего и ничуть не смущало. Сильные руки блуждали везде: путешествовали по талии, сжимали упругие полушария ягодиц, подушечками пальцев скользили по открытой шее, костяшками по вершинкам груди (будь проклято это платье, под которое не нужен лифчик). Он не намеревался останавливаться.

— Джин... — вдохнула имя вместе с глотком свежего воздуха, получив капельку «свободы» от сладких губ. Мужчина тяжело дышит, грудная клетка ходит ходуном, он не прекращает блуждать по мне жадным взглядом потемневших от желания глаз, из-чего кусает полные губы. Неужели я настолько его привлекаю? — Остановись, — получилось слишком умоляюще, но скорее это была та самая грань. Я словно сказала: «Остановись, иначе, я больше не смогу противиться».

— Прости. Но у строптивой кошечки ротик оказался слишком сладок, чтобы суметь вот так запросто оторваться. Ты до сих пор на вкус, как конфетка. Как и тогда, десять лет назад, целовать тебя всё так же приятно, разве что ты стала больно уж умелой.

Умеет же он разрушить волшебную атмосферу. Розовая пелена с грохотом разбилась и посыпалась, подобно карточному домику. Разозлившись, я грубо пихнула его в грудь, отталкивая от себя. Джин пошатнулся, но отступать не хотел, веселясь с моей реакции и того, как зло я пыхтела, пытаясь выбраться.

Ему было весело. Взгляд блуждал по моему телу, упивался в припухшие от поцелуя губы, и мужчина заметно сглатывал. Похотливый самец! А я дура! Дура, потому что низ живота свело судорогой, тело, как натянутая пружина требовало разрядки, но мозги уже кричали бежать со всех ног. Там верещит пожарная серена, и надпись «Тревога» мигает ярко красным. Конечно, я могла бы поддаться. Запросто. С удовольствием провести время, заканчивая скучный, унылый вечер взрывами оглушающего оргазма. В том, что Ким в постели хорош я ни капли не сомневаюсь. Но меня клинит, как старое бабушкино радио. Клинит от мысли, что сегодня мы переспим, а, возможно, уже завтра, заполучив желаемую добычу, Джин будет зажимать по углам другую дурнушку. Прискорбно признавать, и я корю себя за тупые девичьи надежды каждый раз. Потому что хотелось бы вместе с ним намного большего. Ну, не умею я расслабляться вот так на один перепихон. Мне нужны отношения. Нужна уверенность в человеке. Нужны чувства, в конце концов! Ты, Сыльги, как была наивной дурочкой, так ею и осталась. Пусть взрослая. Пусть независимая, колючая, гордая и неприступная. Сокджин прав. Я всё ещё жду того самого. Мечтаю о ласке, романтичной любви и о банальном женском счастье. Хоть и к сопливым романам страсти никогда не питала, отдавая предпочтения фантастике, детективам и приключениям, была полна розовых мечтаний.

— Мне пора, — наконец, мягко выворачиваюсь из ловушки. Хочу уйти, но Ким реагирует быстрее, ловя меня за запястье, возвращает на место, обратно припечатывая к стене и грозно сводя брови. — Отпусти. Я хочу уйти.

— Точнее сбежать, — подмечает Сокджин шипящим голосом. От брюнета разит неудовлетворённостью, он пыхтит мне в шею, силясь вернуть былую атмосферу страсти, тянется к губам, но я отворачиваюсь, выставляя своё ярое «не хочу» напоказ. Мужчина фыркает. — Наш девиз всегда один: возбудим и не дадим. Да, Сыльги? — ехидничает он. Руки сжимают талию. Джин, продолжая стоять в опасной близости, трётся пахом о моё бедро, давая ощутить степень своего желания, от чего я сжимаюсь до размера атома, внутри огнём вспыхиваю и горю, пылаю, пока не превращаюсь в чернеющие угольки.

— Я хочу уйти, — вторю, словно больше ничего говорить не умею. Глаза в пол, пальцы скрещены между собой в плотный замок, мне нечего сказать. — Дай мне уйти, пожалуйста, — я смотрю на него умоляюще, почти со слезами. Да что это со мной? Но сердце болезненно сжимается, когда Джин глядит на меня в ответ. В карих омутах плещется похоть вперемешку с возбуждением и чуточку с раздражением, из-за того, что я опять динамлю его высочество. Ведь такое происходит уже не впервые. Неделю назад у меня дома я увильнула, когда он подкрался сзади, обнимая со спины. Выцелововал мою шею и оставил два смачных засоса, которые только на днях сошли. Четыре дня назад: я случайно вошла к нему в кабинет, когда тот переодевался. Обнажённый по пояс, Джин чуть не взял меня прямиком на рабочем столе. Урвал один поцелуй, в ту же шею, один мой короткий стон, от которого он завёлся не на шутку, полапал меня за зад и обломался, когда я, ловко выскользнув из крепкий объятий, умчалась прочь из кабинета.

— Кан Сыльги, ты скоро до белого каления меня доведёшь. Что за метания? В твоей очаровательной головушке переключатель или что?

— Да! — выкрикиваю согласие. — Заходя за черту, я постоянно напоминаю себе, что ты бабник, лицемер и двуличная скотина, и что таким, как ты, нельзя поддаваться ни в коем случае.

Взглядом Кима можно дом поджигать.

— Я понял. Ты всё для себя решила. Наградила меня рядом клише, приписала непонятные обвинения, макнула мордой в грязь. Я вот лишь одного не пойму. Зачем? — он вопросительно зыркнул на меня, но через пару секунд выжидания сам же дал ответ: — Ты вешаешь на меня свои комплексы и собственную неуверенность. Прячешься за маской гордой, беспринципной женщины, а сама дрожишь внутри маленькой девочкой. Пора вырастать из своих семнадцати, Кан Сыльги, иначе жизнь пролетит мимо. Так и останешься старой девой. Жизнь — это не зал ожиданий. Здесь нужно хватать принадлежащее тебе по праву, пока не ушло.

— Браво! — я подняла палец вверх и похлопала в ладоши, театрально восхищаясь речью мужчины. Правда затолкана глубоко в подсознание. Я ровняю спину, поднимаю подбородок. Да что он может знать? Говорит мне о моей поверхности, а сам? Сам он лучше? Если хотел не просто секса, если хотел, дабы я разглядела в нём душу, то не вёл бы себя, как самец на максималках. Не зажимал бы по углам и не шептал бы в ухо пошленькие фразочки, открытым текстом заявляя, что хочет меня. — А вы принимаете на приём, господин психолог? Раз такой умный, то вёл бы себя соответствующе, а не, как мальчишка, у которого гормоны рекой через край. Не один ты здесь с мозгами, Ким, — я вырвалась из цепкой хватки и потопала в сторону лестницы. На полпути останавливаюсь, бросая через плечо: — И я тебя не клиширую, это ты показываешь себя в таком свете.

— Будет тебе другая сторона, кошечка! Смотри, не жалуйся потом, — насмешливо кричит мне в след.

— Ага, конечно, — хмыкаю я, — смотри, не сдуйся, красавчик, в первый же день!

***

Кто же знал, что красавчик не то, что не сдуется, а загорится в ещё большем энтузиазме, беря крепость по имени «Кан-Сыльги-не-умеющая-держать-язык-за-зубами» в основательный штурм. Знала бы, что так будет — помалкивала в тряпочку. Сначала Сокджин, будто в спячку впадает, уходя в недельное затишье. Я было грешным делом, обросла радостными надеждами, что он, наконец, от меня отстал, соискав себе крепость посговорчивей, но предчувствие грядущего пиздеца никак не покидало разум. Клубилось внутри, накатывало, подобно снежной лавине и накрыло меня в итоге целиком и полностью. Волшебным образом, отбившись от маминых наседок, четвёртое декабря — день рождения нахала, я провела дома с пледиком, чашкой малинового чая в руках и за чтением весьма обожаемого детектива. Отвоёванный отдых стал, словно манной небесной и поистине взбодрил, придавая сил. Я решила: нет встреч — нет и проблемы, чем дольше буду избегать несносного Кима, тем целее буду. Вскоре ему надоест гоняться за мной, и он отстанет. Но он не отстал.

Съеденная собственными терзаниями совести, я всё же отправляю ему скудное на слова поздравление ровно в двадцать три пятьдесят девять ночи, за мину до конца дня его рождения, прикрепляя вдобавок миленькую картиночку с шариками, праздничным тортом и игривой кошечкой в чепчике повара возле него. Лучше ведь поздно, чем никогда? Но лучше бы я и дальше страдала муками совести. Когда мне в ответ пришло недвусмысленное: «Спасибо, котёнок, но хотелось бы в качестве подарка тебя в таком же милом чепчике с тортиком в руках и желательно без одежды» и облизывающийся смайлик, а рядом Чупа-чупс в придачу, я чуть с кровати не рухнула. Похотливый придурок. Он думает вообще о чём-нибудь ещё, кроме секса?

Оказалось, думает.

Неделя покоя пролетела, как один день и помахала мне насмешливо на прощание ручкой. На работе началась настоящая запара. Я не выползала из неотложки днями и ночами, работая на износ и к концу рабочей смены уже мало что соображала. Третьи сутки без сна давали о себе знать. Час ночи. Меня будит звонок телефона, где фельдшер со скорой помощи кричит в трубку срочно бежать на первый этаж.

— Что случилось? — вся взлохмаченная и встревоженная я подбегаю к Сонмуну. Парень растерян. Сразу видно. Молодой ещё совсем. И сегодня первый раз заступил на дежурство. — Сонмун! — трясу его за плечо, но он только молча тыкает пальцем в пациента, лежащего без сознания на каталке. Из-за рта парня идёт пена, лицо бледное, а в уголках видны остатки рвоты.

— У него передозировка. Я очистил дыхательные пути от рвоты и сделал штучное дыхание, но он не приходит в себя, — дрожащим голосом объяснял интерн, пока я осматривала пациента: проверяла пульс и реакцию, светя фонариком в глаза. Зрачки на свет реагировали, но пульс был очень слабым.

Язык уже начал западать. Слитыми движениями запрокидываю пострадавшему голову и осторожно сдвигаю челюсть вперёд, чтобы оба ряда зубов находились на одной уровне. Грудная клетка парня вроде начинает двигаться размерено, как вдруг у него появляются судороги. Тело забилось в конвульсиях, он тяжело задышал, коротко содрогаясь. Надо было срочно действовать, но я впала в непонятное для себя оцепенение. Паника взяла надо мной контроль. Я, будто позабыла, как и что нужно делать в таких ситуациях. Руки потряхивало, не зная, куда их деть, стала метаться по лицу парня. В горле застрял ком. Чёрт, кажется, у меня состояние шока. В детстве на моих глазах от эпилепсии умер соседский мальчик, с тех пор, хоть я дипломированный врач, но подобное состояние пугает меня. Я буквально каменею, прирастая к полу.

Джин появился совсем внезапно. Отпихнул меня от пациента, сразу применяя нужные меры. Я же стояла в сторонке и дрожала. Да что с тобой, Кан Сыльги? Ты же врач. Так сделай что-нибудь! Человек умирает! Но я не могла пошевелиться, лишь наблюдала за точными действиями Кима.

— Остановка сердца! — крикнул мужчина. Рядом бегали медсёстры, которые даже не вздрогнули от грубого тона, в отличие от меня. Да что это? Пора, наконец, прийти в себя. — Ассистент Чхве, дефибриллятор, быстро! Медсестра Пон, три кубика эпинифрина внутривенно, сейчас же!

Разряд. Ещё разряд. Ноль эффекта. Медсестра держала вентиляционную маску. Разряд — удар. Разряд — опять удар.

— Ну, давай же, — умоляюще шепчет Сокджин. Я шепчу одними губами то же самое вслед за ним.

— Доктор Ким, прошло уже шесть минут.

— Ещё есть время...

Парень с передозировкой был совсем юный. На вид лет восемнадцать-девятнадцать. Ребёнок ещё, а уже наркоман, умирает от передозировки. Что же заставило его опуститься до такой жизни? Одежда не выглядела дорогой: оборванные затёртые джинсы, худенькая курточка, грязная в некоторых местах. Попал в плохую компанию? Или в семье проблемы? Причины могли быть разными. Чтобы не толкнуло его пойти по скользкому пути, такие молодые люди не должны умирать так рано. Пожалуйста, пусть он не умрёт. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...

Громкий вздох.

Я не разлепляю зажмуренных глаз. Слишком страшно.

— В палату его. Под капельницу. И пусть кто-то наблюдает. Я приду чуть позже.

Перед взором темнота, а в ушах вакуум. Я не замечаю, как меня зовут по имени, штурхают в плечо, а потом ведут куда-то. Ноги ватные — ели несут, но сопротивления не оказывают. Дрожь не отпускает, меня уже откровенно трясёт не меньше, чем спасённого мальчишку. Смерть — самая ужасная вещь на свете. Никто не выше смерти, мы все ей подвластны, мы все рабы её. И врачи тоже служат ей. Как проводники между гранью жизни и смерти. Если смерть милостива, если время не пришло, то позволяет человеку ухватиться за руку врача. Просто позволяет. Я всегда знала — врач должен быть немного чёрствым по отношению к смерти. Можно свихнуться, если воспринимать каждую близко к сердцу. Я видела их немало, но так и не привыкла. Эти горькие ощущения на языке, отдающие вкусом железа, солёные слёзы, которых целый поток и пустота от того, что ты не смог. Не смог спасти. Что было бы сегодня, если бы Джин не подоспел вовремя? Я не хочу об этом думать.

— Сыльги, — ласково произносят моё имя, с такой заботой, что дыхание перехватывает, но внутренняя паника сильнее. Ощущение тёплых широких ладоней на плечах дарит желанное чувство спокойствия, умиротворяет, замедляет ход ненужных мыслей. — Сыльги, посмотри на меня. Мы спасли его, слышишь? Всё хорошо. Не плачь.

Не плачь? Лишь после последних слов, я заметила, что по щекам, правда, катились горячие струйки. Образ того парня и то, как его трясёт, не выходил из головы, возникая перед взором слишком яркой и правдоподобной картинкой, будто я до сих пор стою в том коридоре, наблюдая за чужой смертью. Слышу снова своё имя, но никак не отзываюсь. Тёплые ладони из плеч перекочёвывают мне на щёки, Джин поднимает моё лицо на себя, вытирая большими пальцами слёзы, а после коротко целует в губы. И, как ни странно, это помогает. Туман рассеивается, и я теперь смотрю на него осознанно.

— Тебе лучше?

Опять не отвечаю, лишь киваю заторможено. Пальцы медленно прикасаются к губам. Джин только что поцеловал меня? И это помогло остановить мою паническую атаку? Крепкие руки удерживают моё тело в вертикальном положение, не давая упасть. Стоит, наверное, задуматься об этом его поступке. Возможно, Ким прав, и я судила о нём поверхностно, но сегодняшний случай всё равно ничего не меняет. Я не хочу об этом думать. Не хочу впускать в голову мысль, что он совсем не плохой. Не хочу давать сердцу надежду. Но глупое уже бьётся в ускоренном ритме. Кожа пылает под горячими ладонями Джина, и я тушуюсь в один миг.

— Всё в порядке, — выбираясь из его хватки, несвязно бубню я, опуская вниз ресницы. — Спасибо. Я пойду... наверное... умоюсь.

Отлипаю от стены, делая три больших шага в бок, и хватаюсь за ручку. Слева в груди щемит и колет. Сердце кричит мне, что поступаю я не правильно, но я нуждаюсь в этом побеге. Если останусь, если позволю себя утешить, то потом начну питать разум мечтаниями о внезапном превращении плэй-боя в прекрасного принца. А мы же не в сказке находимся. Такого не произойдёт, даже если планеты в один ряд выстроятся. Потому что Ким Сокджин останется Ким Сокджином, что вот уже месяц горит идеей переспать со мной и делает для этого всё возможное и невозможное. А я останусь той же Кан Сыльги — трусишкой, боящейся влюбиться в процессе этого штурма. А произошедшее сегодня... Ну, я всегда знала, что Джин отличный специалист и хороший врач. Не зря же он заведующий нашего отделения. Подпитав себя такими выводами, смело открываю дверь, но меня окрикивают.

— Ты же не собираешься продолжать меня игнорировать ещё больше после случившегося? — голос Кима обманчиво размеренный и спокойный, с лавирующими нотками натиска и грозящей возможностью утопить в своём сладком яде.

Конечно, собираюсь! Хотелось выкрикнуть мне в ответ. Ишь, какой проницательный. Но, скажи я такое, он тогда сто процентов не даст мне так просто уйти. Сил нет на оборону. Боюсь, что против атаки, даже самой незначительной, выстоять не смогу, поэтому приходится улыбнуться криво, заверяя:

— Не имею такой дурной привычки. Ты же не думаешь, что я буду по всей больнице от тебя убегать? — хохочу, как-то слишком нервно и неестественно. Джин качает головой. Он поднимает на меня усталый взгляд, буквально пригвоздив меня им к полу, и трёт ладошками лицо. — Всё-таки, мы вместе работаем...

— И, тем не менее, ты всё равно умудряешься умело скрываться на работе и не приходить к нам на ужины, профессионально находя самого разнообразного спектра отмазки, — губы растягиваются в знакомой ухмылке, а глаза прищурены и выглядят опасно. Вот теперь я узнаю настоящего Ким Сокджина. Он присаживается на краешек стола, подавая корпус назад и упираясь руками в деревянную поверхность, скрещивает ноги и смотрит. Я не прекращу удивляться, как у него так быстро получается перестраиваться с одного образа на другой? «Наверное, так же, как и у тебя, Кан Сыльги, — тут же едко осекает внутренний голос. — Когда в ты в один миг можешь хотеть его, что пальцы на ногах поджимаются, а в следующий уже ненавидеть, желая убежать, как можно скорее». Даже сейчас ловлю на себе его похотливый взгляд и хочется на стену лезть от тягучего узла, скрутившего низ живота. Джин прикусывает губу и глаза вниз опускает, а я понимаю, на что он пялиться, лишь спустя полминуты. Платье задралось почти до средины бедра, а так как халат был расстёгнутым, демонстрировало брюнету мои голые ноги. Ким насмешливо хмыкнул, когда я неуклюже попыталась исправить ситуацию. — Я всё ещё обижен за отсутствие на своём дне рождения. А ты мне даже обнажёнку в качестве утешительного подарка не прислала, — надулся в показательной обиде.

Я зло заскрипела зубами. Ничего не меняется. Чего я ожидала вообще? Этот придурок только одним местом умеет думать. Всё сводиться к сексу. Боже... Медленно выдыхаю. «А ты сама будто о чём светлом и великом рядом с ним думаешь, истекая по нему слюной?», — вновь насмешливо фыркает другая сторона меня, заставляя покраснеть от возмущения. Да, я так скоро с ума сойду. Докатилась, Кан Сыльги.

— Давай просто договоримся, что больше ты не будешь контактировать со мной. Не смотри в мою сторону, не говори пошлостей. Не стоит понапрасну растрачивать на меня свои чары. Ничего не будет. Ясно тебе, Ким?! С меня хватит! Найди себе другую игрушку.

***

Я бы поистине обрадовалась, если бы Сокджин испарился из Сеула обратно в Японию. Чувствую себя совершенно измотанной. Как морально, так и физически. Но чуда не произошло. Ким из спячки вышел и после того нашего разговора, его будто подменили. Каждое моё рабочее утро начиналось с того, что я ставила цветы в вазу. Шикарные букеты роз различных видов, которые брюнет оставлял в моём шкафчике, не оставались незамеченными и без внимания, по итогу к концу недели ранее невзрачная ординаторская превратилась в цветник, благоухая сладким ароматом и радуя глаз всему персоналу, а наша больница гудела новостью, что у нового заведующего и интерна служебный роман. Причём я в этой истории выступала в роли узурпатора и вселенской злюки, ведь отказывала бедному, несчастному молодому человеку, который по мне, по словам сплетников, сильно убивался. Честно, было всё равно на стадо завистниц и сплетниц, готовых желчью удавиться. Ведь по Киму убивались, если не вся, то большая часть нашего женского коллектива точно, а тут, бац, новость. Джин запал на какую-то там невзрачную девицу, которая ещё и высокомерно воротит от него нос. Чхала я на чужое мнение с высокой колокольни, конечно, но признаться, мне льстило, что Джин продолжал ухаживать за мной. Вокруг него изобилие женщин, а он за мной бегает. Вот тут-то и начали подозрения закрадываться. Бабник Ким Сокджин, возможно, не такой уж и бабник. Червячок забрался под корку мозга, втравливает возникшую единожды мысль в голову и грызёт, грызёт, грызёт...

С другого фронта наседала мама. Женщина буквально объявила мне бойкот, обозвав слепой идиоткой, одним вечером сетуя о том, что за год одиночества и прежде неудачных отношений я совсем одичала, а ещё отупела до жути. Я на неё обид не таила, хотя сам факт того, что она без вопросов топит за Сокджина, а не родную дочь поддерживает, немного задевал глубоко запрятанные детские чувства. На семейных ужинах я продолжала бессовестно не появляться, выдумывая разного рода на то причины. Иногда, глупые и абсолютно бредовые донельзя. И как результат — в копилку на меня обиженных добавилась тётушка Хани. С Джином мы не контактировали. Не учитывая презентов в виде цветов. Он хоть и ничего на мою просьбу — не лезть — не ответил, но придерживался дистанции. Никаких зажиманий по углам да кабинетам, никаких похотливых взглядов, шуточек, намёков. Долгожданная свобода настигла меня с головой. Но так ли я была ей рада, как хотелось бы? Так или иначе, Сокджин не переставал слать мне цветы почти две недели, а я, держа снаружи каменное лицо, внутри пищала маленькой девочкой и в тайне сохраняла все записки, идущие в комплекте вместе с каждым букетом. Складывала их в отдельную шкатулочку, высвободив ту из-под валентинок, оставшихся со времён школы, и перечитывала вечером перед сном.

То, что Ким умел излагаться на языке цветов — стало для меня большим потрясениям и приятным сюрпризом. И если раньше я считала, что брюнет выбирает именно розы из-за пафоса и не оригинальности, то теперь он показал мне ситуацию под другим углом и в другую призму. Студенткой я как-то интересовалась данной темой. Жесты внимая на языке цветов казались мне чем-то сказочный и нереальным. Потому что, на самом деле, это так потрясающе, когда ты даже просто по цвету цветка можешь без слов понять, что человек хотел им выразить, даря его тебе. Розы, например, считаются изящными королевами всего благоухающего царства растений, которые так любит слабый пол. Дарящий розу человек — несомненно, в себе уверенный, любящий комфорт и стабильность мужчина. А обилие всякой краски имеет свою трактовку и посыл.

— Сыльги, сегодня ты идёшь со мной и точка! — мама ворвалась в мою комнату без стука. Злющая и явно не настроенная на отказ. Застигнутая врасплох, с идиотской улыбкой на всё лицо и прижатой к груди шкатулкой с теми самыми записками, я зарделась румянами и на автомате кивнула, вызывая у родительницы всплеск позитивных эмоций. Мама просияла, как начищенный пени, и ускакала прочь собираться, а я так и осталась сидеть неподвижно.

Из глубин поднималось волнение. Трепет от предстоящей встречи с Ким Сокджином заставил скукситься. Нет, я ещё не перешла в стадию полной капитуляции, и ещё не влюбилась по уши, постоянно осекая себя напоминанием о настоящей сущности Кима. Пока у меня не было полной в нём уверенности. А так хотелось бы. Открыв шкатулку маленьким медным ключиком с болтающимся на кончике брелочком в форе рыбки, я достала оттуда сложенную вдвое картонную записку и принялась читать уже в который раз, заученный наизусть текст.

«1. Неординарным девушкам дарят неординарные цветы. Думаю, синие розы — это определённо о тебе, Сыльги. Ты недоступная, но и я не умею сдаваться».

Без сомнений не умеет. В памяти всплывает, как три дня назад он заступился за меня, закрыв умело рот всем грязным сплетницам.

Flashback

Переполненный лифт. Куча народу. Я забилась в самый угол, прижимая к себе папку с медкартами и думая о своём. В этой точке я была не заметна, особенно для тех, кто находился далеко впереди, перед самыми дверьми лифта, и спокойно дожидалась прибытия на нужный этаж, пока до моих ушей не донеслись чужие перешёптывания двух молоденьких интернов и их тихое хихиканье. Я бы не обратила на их трёп никакого внимания, если они не начали обсуждать меня. Точнее, не начали поливать меня грязью.

— Слышала доктор Ким так и бегает за нашей псевдо ледяной королевой, — засочился голосок одной из них. Я закатила глаза, а они продолжили.

— Не понимаю, что он в ней нашёл, — с отвращением проговорила вторая. — По мне, так обычная шлюха. Просто строит из себя недотрогу на публику.

— Недавно Минхо рассказал мне, что он месяц ухлыстывал за ней, заваливал подарками, на свиданки звал, а она его прилюдно унижала, хотя спала с ним.

Что?! Мои глаза были готовы выпасть из орбит. Это тот придурок Чхве Минхо из терапии, что едва меня силой не взял прямо в ординаторской, за что получил между ног? Не думала, что он так обозлиться, да ещё и будет распускать про меня грязные слухи по больнице, как оскоблённая девчонка. Честно, я никогда не знала, какой статус приобрела на работе. Неужели, со стороны я, действительно, такая? Выходит, Джин был прав, говоря, что я выгляжу стервой, динамящей всех подряд.

— А ты им что, свечку держала? — раздался до боли знакомый тенор с противоположной стороны кабинки. Мои брови полетели вверх. Я не видела, как Сокджин заходил. — Минхо ведёт себя, как закомплексованная, прыщавая старшеклассница, которой на выпускном ничего не обломилось. Беситься, потому что пикапер из него никакой, а как человек он — дерьмо.

Я видела только чужие затылки, но уверенна, что все в шоке разинули рты на такой выпад от обычно сдержанного, консервативного и вежливого доктора Кима. Не знаю почему, но в тот момент, по лицу поползла ухмылка. Мною одолела гордость, и я мысленно тыкнула язвам язык со словами: «Выкусите, сучки». Барышни заткнулись, как по щелчку пальцев. На их месте мне бы хотелось сквозь землю провалиться.

— И что там вы ещё говорили? Что он нашёл в этой шлюхе? Так я вам скажу, что вы и мизинца её не стоите. Помниться, одна из вас пыталась развести меня на минет в моём кабинете. Поэтому, я бы крепко задумался, кто тут ещё шлюха, — он явно насмехался. Говорил уверенно, твёрдо, безапелляционно, с ходу расставляя все точки и не оставляя после вопросов. На глаза наворачивались слёзы неосознанно. Для меня в жизни не делали так их поступков. — А наши с Сыльги отношения касаются только нас двоих, — мягко застопорившись, лифт остановился. Раздался характерный звук. Двери плавно разъехались. Проталкиваясь сквозь людей, Джин направился на выход. — Извините, — произнёс короткое, задев кого-то плечом. И вышел.

End Flashback

Часы вещали половину седьмого. А значит, время до ужина есть и можно почитать ещё пару тройку записок. Достав из тайника новую бумажку, я воровато огляделась, словно кто-то мог находиться в комнате, привстала на секундочку с кровати, подходя к двери и прислушиваясь, и лишь услышав тишину, вприпрыжку вернулась на место и принялась читать. Второй букет был маленьким и аккуратным, состоящим из нераскрывшихся бутонов бледно-розовых роз. Нежный и воздушный. Послание в записке целиком ему соответствовало.

«2. Просто знай — я вижу все твои стороны. И ту нежную, которую ты прячешь ото всех. У нас всё ещё может что-то получиться».

Я сразу определила, что одни цветы приобретали более значимую роль, а некоторые дарились просто так, для поднятия настроения. Так презент номер пять надолго мне запомнился. Это была бутоньерка. Посредине крепилась белая с едва заметным коралловым оттенком розочка. Листочки и тонкие веточки вокруг, а также пестрая орхидея с белыми лепестками, усыпанными в розовую крапинку. Я сгорала от желания нацепить её себе поверх больничного халата и ходит вместе с ней к пациентам, заодно поднимая людям настроение, но тупая гордость и принципы, что я вот такая неприступная и на сопливые подарочки не поведусь, били меня по рукам. Потому со скрежетом в зубах я выделила ей красивую хрустальную рюмку, которую специально для этого припёрла из дома.

«5. Комплимент от флориста».

Я перебирала записки одну за другой, вспоминая с каким трепетом открывала каждую. Размышляла, а что же там будет дальше, что он ещё напишет мне, какого цвета розы преподнесёт, и каким будет выглядеть сам букет? Мы пересекались изредка. Бывало, обменивались парой дежурных фраз по типу «привет», «как дела». Совесть грызла изнутри, ведь мне даже не хватало смелости поблагодарить его. Если не за цветы, то, как минимум, за случай в лифте. Однажды обедая в столовой, я долго наблюдала за Джином. Он ел много, торопливо и... зрелищно. Глядя на него, будь ты хоть анорексичокой, не переваривающей даже вида пищи, тебе захочется кушать. Ким трапезничал со вкусом: набивал щёки до отвала, прикрывал глаза, когда еда ему нравилась, жевал быстро-быстро, постоянно облизывал губы (чёрт бы побрал эти пухлые губы) и, я уверенна, совершенно премило чавкал. Дома на совместных ужинах он вёл себя интеллигентно и сдержанно. Он не ел так... потрясно? У него на еду глаза светились. И я, мать его, не знаю, почему я нахожу это привлекательным! Он просто казался мне каким-то другим в эти моменты. Настоящим, уютным, домашним и таким родным, что ли. Потому что я ем точно так же. «Я, пища и компания» очень отличается от «я, пища и моя комната». Когда я ем в одиночестве, то запрыгиваю на кровать, умащивая тарелку между коленей, включаю на ноутбуке развлекательное шоу или дораму, подбираю под себя ноги и горблюсь над едой. В такие моменты становиться плевать, что я испачкаюсь, что я леди. Мне удобно и комфортно — вот главный аспект. Когда смотрела на Сокджина в столовой, всё думала: «Интересно, а как он ест, находясь совсем в одиночестве?». Какой он домашний Джин?» А ещё стоит отметить, что у нас очень совпадали вкусы. Я исходила слюной по курочке в тарелке Кима, пока в моей в это время, находился пресный салат с помидорами черри и тофу. Каково было моё удивление, когда брюнет встал, неожиданно оказался рядом со мной и сгрузил с подноса всю свою курочку мне. Со словами:

— Кушай побольше, Сыльги. А то ветром унесёт.

А потом в моём шкафчике привычно заблагоухал новый букет из красно-белых роз. Не передать словами, какие они красивые. Белая середина и красная, почти бордовая окантовка на кончиках.

«3. Сочетать несочетаемое — это находится в гармонии. Мне приятно, что тебе нравиться смотреть на то, как ем. Постскриптум: это возбуждает».

Вот как резко может измениться мнение о человеке. Пусть я ещё не знаю его достоверно и настолько хорошо, но я уже видела, как ошибалась. Будь он бабником, то давно плюнул на меня и пошёл заполучать любую. Инстинкт охотника тоже отметаем, не без того, конечно, что он присутствовал, но точно не играл здесь главную роль. Я всегда трусила с головой доверять мужчинам. Я всегда брала за пример мамину историю, чего не следовало делать. Ведь я так боялась наступить на чужие грабли, повторить её ошибки, что, действительно, ослепла ко многим вещам. Я клишировала всех мужиков без разбору. Для меня было так — если мужик, значит, не исключение, что козёл. Увидев Джина, спустя десять лет и будучи на него обиженной за тот первый поцелуй, я сходу записала Кима маркером, большими буквами в список завсегдатаев клубов и баров, наградила статусом бабника и лицемера. Хотя на счёт второго-о... не будем пока вычёркивать из списка. Он, конечно, не подлый лицемер, но приврать умел, хоть и делал это красиво. На самом деле, я поняла, что Ким Сокджин всё-таки заноза в заднице — наглая, приставучая, совершенно очаровательная заноза. У меня не осталось отговорок и причин для отказа. Пусть даже целью брюнета является всё же секс, пусть я дурой окажусь в очередной раз, но я хочу поверить ему, а ещё я уже просто не выдерживаю. С восемнадцати лет и до двадцати восьми не занималась самоудовлетворением так часто, как после появления Ким Сокджина в моей жизни. Рука отваливается, а вибратор, прикупленный совсем недавно, на все сто с задачей не справлялся. Мне надоело лицезреть его новые рубашки, сидящие на широкой груди, как влитые, надоело воровато оглядывать упругий зад, плотно обтянутый брюками. И совершенно точно осточертело представлять вместо выглаженных брюк и рубашки те рванные джинсы и футболку с огромным вырезом. Поэтому, решено. Сегодня трахнусь с ним и точка!

— Кошмар, Сыльги, — промычала, рассматривая своё отражение в зеркале. Волосы «уложены» в воронье гнездо, и то мне кажется, у этих птичек оно выглядит лучше. Синяки под глазами размером во вселенную. Небритые ноги и хандра, по поводу того, что я похожа на чучело. Вот так провела выходные. — Какой там секс? У него на тебя даже не встанет, наивная, — разговоры с самой собой всегда помогали (ну, или не очень), но так вошли в привычку, что мама хваталась за сердце, хныча, что с такой дочуркой никогда внуков не увидит. Стоило о маме вспомнить, как она вся наряженная напомаженная, со счастливой улыбкой ворвалась в мои покои, но завидев меня, тут же поплыла, хмуря брови и ставя руки на бока. В такой позиции её следует бояться.

— Сыльги, милая, только не говори мамочке, что ты не собираешься приводить себя в порядок? Через полчаса мы должны уже быть у Кимов.

— Как полчаса?! — взвизгнула я, тут же отлипая от зеркала. — Разве ужин не, как обычно на девять?

— Сегодня на восемь, — мама нервно выдохнула. Не, ну у неё определённо чуйка на такое? Как она догадалась, а она определённо догадалась, что сегодня я иду туда с иным настроем, нежели раньше? Женщина подошла к моему шкафу, открыв его настежь, стала ловко перебирать вешалки, будто не в моём шкафу рылась, а в собственном, и через минуту выудила оттуда красивое вечернее платье в пол. Юбка была из мягкой тканы, приталенная и доставала где-то до средины бедра, а сверху ещё шла длинная шифоновая, почти прозрачная часть. Спина была открытой, но не полностью, лишь едва тонкая полоска, что была шире на лопатках и сужалась на пути к пояснице. Верх был не вычурный: безо всяких камушков и блёсточек, просто дополненный лаконичным золотистым пояском на заклёпке. Откуда у меня такое взялось? Мама ещё разочек оглядела меня и покачала неодобрительно головой. — Думаю, ничего, если мы припозднимся чутка.

А через час на меня с зеркала смотрело уже не чучело, а сногсшибательная красотка, будто только сошедшая с обложки журнала «Vogue». Лёгкий макияж, а именно аккуратные стрелки, длинные ресницы и едва заметная коралловая помада, дающая губам лёгкий красноватый оттенок, делал лицо свежим и естественным. Платье сидело на фигуре, словно специально под меня сшитое. Волосы блестящими волнами спадали на плечи. Мама подобрала их с одной стороны невидимками, а другую оставила нетронутой. Просто, но смотрелось это в сочетании элегантно. Под платьем скрывалось новенькое кружевное бельё чёрного цвета, а ноги и всё остальное было гладко выбрито. Я чувствовала себя на все тысячу. Пока находилась дома, стоя перед зеркалом, но переступив порог особняка Кимов, уверенность испарилась чудным образом, особенно, когда увидела Джина, а рядом с ним миловидную блондинку лет эдак на семь его моложе.

Поприветствовав объятьями тётушку Хани и Сокджина, мама с улыбкой направилась к столу, о чём-то оживлённо переговариваясь с подругой, а я так и застыла столбом, не смея моргнуть лишний раз, словно мне высушили слизистую. Получается, я мучилась, выряжалась, как чёрт на утренник, заморачивалась, что скажу ему, перебирая в голове разные варианты с извинением, а он просто взял и привёл в последний момент на семейный ужин другую? Фыркаю. Правильно, кто ты такая, Сыльги, чтобы уже считать себя частью этой семьи? То, что ваши матери дружат, не даёт тебе такого права. В конце концов, подсознательно я была готова к обману, была готова, что ничего серьёзно из нашей интрижки не выйдет. Да это и интрижкой назвать-то сложно. Но в районе сердца всё равно щемит предательски. Губы подрагивают в попытки взять и разрыдаться, как пятнадцатилетняя девочка. Шепнув что-то на ухо своей новой блондистой пассии, Джин мило ей улыбается и поднимается из-за стола.

— Детка, ты чего застыла в дверях? — позвала меня тётушка Хани, призывно махая мне рукой и зазывая присоединится к ужину. У меня такое чувство, что все знали и понимали, что происходит, кроме меня одной. Зачем было тащить меня на этот ужин, зная, что Джин придёт с девушкой? Зачем, мама? Зачем? Дыхание прерывистое, а тело не слушается.

— Да, Сыльги, мы долго будем ждать тебя? — уже явно раздражалась мама, не понимая причину моего ступора. Я не слышала никого, глазея в открытую на милую блондинку, что преспокойно потягивала вино, умело вливаясь в беседу женщин. Очнулась лишь, когда тёплая рука коснулась моей, обхватив запястье.

— Извините. Мы отойдём ненадолго, — улыбнулся своей фирменной улыбочкой Сокджин и, вежливо, откланявшись, потащил застывшую меня по лестнице на второй этаж. Я и пикнуть не успела, только краем глаза смогла уцепиться, как матери наши довольно переглянулись, а безымённая гостья ни на грамм не помрачнела. Странно. Её кавалер уводит какую-то левую бабу в неизведанном направлении, а ей хоть бы хны? Афегительные у них отношения. Но мне в принципе по барабану, что там между ними. Хотя кого я обманываю?

За размышлениями не замечаю, как мы оказываемся на верху, опомниться не успеваю, как Ким дёргает на себя двери одной из спален, видимо эта та, что принадлежала ему, я не смотрела, честно. Просто покорно плелась сзади. Мне было уже наплевать, чего он хочет от меня. Наплевать на всё, потому что... Потому что да, больно! Больно осознавать, что в итоге твои хрупкие чувства растоптали, как ненужную букашку. Эй, где та Сыльги, которая мужиков отшивала на лево на право. Где та Сыльги, которая дорожила своей карьерой и свободой, и была ещё не готова к отношениям. Вернись, пожалуйста, ибо нынешняя Сыльги мне совсем не нравиться. Нынешняя Сыльги готова расплакаться в подушку, рыдая ночь напролёт из-за мужика. Нынешняя Сыльги готова убежать сию минуту, трусливо сверкая пятками. Просто нынешняя Сыльги позволила себе такую роскошь, как доверие, но была жёстко опровергнута.

— Сыльги, — собрав последнюю волю в кулак, я гордо поднял подбородок вверх, смотря в глаза своего искусителя, но мигом потерялась, заприметив, наконец, в каком виде находилась комната, в которую затащил меня брюнет. Огромнейшая круглая кровать была усыпана лепестками красных роз, На плетёном столике возле большого окна в пол в вазе тоже были розы. Только насыщенного бордового цвета, источая сладкий аромат по всему периметру спальни. Возле него стояла запечатанная бутылка дорогого вина, а рядом ваза с фруктами. На полках стояло несколько маленьких свечек. Романтика во всех её проявлениях. Ничего не скажешь.

— Вижу, ты основательно к вечеру с блондиночкой подготовился, — фыркнула язвительно.

— Так ты, поэтому надутая такая? — хитро сверкнул в меня глазёнками Ким. От хмурости не осталось и следа. Мужчина ярко просиял.

— Бля, я что, это вслух сказала? — совсем язык за зубами держать не умею. Джин заурчал возле моего уха довольно, прижимая меня к дверям и ловко щёлкая замком за моей спиной, запер комнату на ключ. Я попыталась отпихнуть его, но этот котяра только пристроился ближе, утыкаясь носом в шею и начиная водить им верх-вниз. Я вспыхнула, подобно спичке, покрываясь коркой мурашек. Уперев одну руку в ту же дверь, а вторую опустив на талию, Джин мазнул губами по гладкой коже, прикусил бьющуюся жилку на шее, а после примкнул поцелуем к месту укуса. — Отойди... от меня.

Да-да, как всегда неуверенно. Надрывно и молящее. Ким усмехнулся на мою жалкую попытку, от чего на душе стало ещё паршивей, и мысли, как противные черви, в голове зашевелились, нашёптывая гадкое: «он пришёл сегодня с другой».

— Сыльги, давай на чистоту. Я же нравлюсь тебе.

Джин хитрый. Джин всё рассчитал, всё заметил. Я сглотнула вязкую слюну и попыталась собрать разбегающиеся мысли в кучку, дабы ответить достойно. Почему он просто от меня не отстанет? Но мысли в кучку не собирались. Да и не соберутся, пока тело будет ощущать другое — мужское и крепкое так близко. Щёки будут стыдливо краснеть, в животе теплеть и судорога между ног будет сводить с ума от желания почувствовать там кое-что поинтересней пальцев. Так серьёзные разговоры не делаются. Так я и два слова не смогу связать. Но видимо, подлый Сокджин именно на это и рассчитывал.

— Это уже не имеет значения, — выдохнула, устало прикрывая веки. Только бы не расплакаться. Только бы не расплакаться. — Зачем ты притащил меня сюда? Похвастаться? Сделать больнее? Показать, что потеряла? — не получилось. Это провал, Кан Сыльги. Первая слезинка покатилась по щеке. Я шмыгнула носом и отвернулась.

— Я привёл тебя сюда, потому что устроил это, — он обвёл рукой комнату, — для нас...

— Для нас с тобой или «для нас» — это для тебя и той миленькой блондинки?

— Вот же глупышка... — одной рукой брюнет схватил меня за лицо, сдавливая щёки, и повернул к себе, без промедлений впиваясь в мои губы. — Так яснее? — но заметив мой всё ещё угрюмый вид и наполняющиеся новой влагой глаза, зарычал утробно. — Как с тобой сложно. Это Йерим. И она моя кузина.

— Кузина? — переспросила я. Было желание биться головой о стену за свою тупость. Чувства всегда бежали у меня впереди мозгов. Почему я даже не подумала, что... чё-о-о-рт. — Правда?

— Правда, — мягко улыбнулся одними уголками губ. Джин прикоснулся к моей щеке, ласково вытирая слёзы, которых немало успело набежать, склонился ближе и чмокнул меня в нос, заставляя широко открыть глаза. — Ты всегда была такой дурнушкой, Кан Сыльги. Удивляюсь, как ты на врача то сумела выучиться, — захохотал он, но я не обижалась. На сердце стало так легко. Я смотрела ему в глаза и, казалось, будто так было всегда. Будто мы никогда не враждовали, а вся эта беготня — просто бутафория, пробный спектакль, пьеса. Или лучше дурной сон. Я улыбнулась ему в ответ. — Погоди, что это? Мне чудиться или ты улыбаешься мне? Йа, это странно. Но ты прежде никогда мне не улыбалась. Да ещё и так.

— Как так?

— Сексуально.

Мы замолчали. Нужные слова улетучились. Мы продолжали мяться у порога, если раньше я горела желанием сбежать, то теперь горела по другому поводу. Обстановка в комнате, явно настроенная на интим. Свечи, лепестки роз, алкоголь, фрукты. Слишком слащаво для такого, как Ким Сокджин. Но! Постойте. А какой Ким Сокджин? За последние две недели я и так поняла, что абсолютно не знаю его, а все мои представления — сплошная фальшь, надуманная и необоснованная.

— Ты же не знал, что я приду сегодня на ужин, — не спросила, а проговорила как очевидное, но и тут прогадала.

Ким усмехнулся. Ладонью вниз заскользил, нагло лапая меня за зад. А учитывая, что платье совсем лёгкое, ощущения было, словно я уже голая перед ним стою. Или это от взгляда, которым буквально пожирал меня. Раньше я шутила, что мама была бы не против, коль дочурку такой бы зверь съел, но сейчас я и сама не против. В голову вернулась первоначальная мысль, что я шла сюда с ним потрахаться и кислород из лёгких выбило. Внизу ужинают наши родители и кузина Джина (о которой мне бы следовало думать в последнюю очередь в данный момент), и это некрасиво, ведь нас и так долго нет.

— Ну, я попросил твоя твою маму о ма-а-аленькой такой услуге...

— А-а, ну тогда понятно, почему она была так озабочена моим внешним видом. Спит и видит, как мы под венец идём, — откуда ни возьмись, внутри вспыхнула злость. Ким на мои детские пыхтения только рассмеялся. Вот он говорил, что не видел моей улыбки, а я никогда не видела, чтобы он столько смеялся так искренне и по-настоящему. Но умиляться долго зрелищем мне дают руки Джина, непонятно когда забравшиеся под подол платья и теперь поглаживающие голые бёдра и пальцами упиваясь в ягодицы. Острый кончик его языка прошёлся между соблазнительных губ и остановился в уголке рта. Шажочками добравшись до сокровенного, Джин зацепил пальцами кромку трусиков, от чего я дёрнулась и вспыхнула, пылая, как спелая помидорка. — Джин?

— М?

— А если мы ещё на пару минут задержимся, родители обидятся? Как думаешь, — в этот момент рука брюнета окончательно скользнула ко мне в трусы, находя там напряжённый комок нервов. Вздрагиваю от резкой судороги, прошившей тело волной тока, и стону, кусая после за вольность до боли губу.

— Пару минут? Мы вообще до утра отсюда не выйдем, — хмыкает самодовольно. Глаза потемнели от желания. Он опустился к моей шее, целуя. — Честно, твоя шея — это фетиш какой-то. Каждый раз клинит.

— Я заметила, — прохрипела сдавленно, ведь Джин развёл мои ноги коленом, сделал несколько круговых движений пальцами, большим массируя клитор, пока два других проникали в горячую плоть, уже податливую. Я позорно намокла и через ещё несколько движений пальцами, вскрикнула. Смазка растеклась по длинным пальцам Джина и, чёрт бы меня побрал, мне было совсем не стыдно. Захватив в плен мои губы, он вытащил руку из-под платья, влажные пальцы коснулись моей щеки, в воздухе уже отчётливо чувствовались эти нотки похоти. Ноги подкашивались после первого оргазма, узел в животе завязался потуже. Сокджин оторвался от меня внезапно, с гулким чмоком и с лукавой то ли полуулыбкой, то ли ухмылкой, он вальяжно прошествовал к столу, вытащил из букета одну розу и вернулся обратно.

— Ты же знаешь, что означают бордовые розы? — спросил, крутя цветок в руке. Я неуверенно кивнула. Губы сохли со скоростью света. Я облизывала их в нервном жесте снова и снова, пока Джин тихо не приказал прекратить. Он опустился на одно колено. Горячие пальцы коснулись лодыжки и ловко стянули туфлю, затем вторую. Без каблуков я возле него вовсе мелкая, затерялась где-то в районе груди и широкого разворота плеч. Вручив мне розу, которая была без шипов, Ким придвинулся, шепча в самое ухо: — Я хочу тебя, малыш.

Мир рухнул. Зрачки забегали туда-сюда, а я, ослушавшись, облизала несдержанно губы. Наши носы соприкоснулись. Создавалось впечатление, будто мы дышим одним воздухом. Я — это он. А он — это я. Одним рывком Сокджин притягивает моё ослабшее тело к себе, уцепляясь в бока и идя задки, ведёт к кровати, попутно расстёгивая молнию платья. Роза теряется где-то на полпути. Хочется поскорее прикоснуться к желанному торсу, увидеть, наконец, то, что рисовала в фантазиях, представляя его себе ночью дома на своей кровати. Поэтому тянусь к чёрной рубашке мужчины и цепляю пальцами пуговицы одну за другой, ловко с ними расправляясь. Джин присвистывает на мои отточенные движения, а я слишком хочу потрогать то, что открылось моему взору, когда я в прямом смысле содрала с него ненужную вещицу и чуть не захлебнулась от увиденного. Широкие плечи без одежды казались ещё шире, острые ключицы соблазнительно выпирали, будто кто-то выточил их из камня, сделав до хуя идеальными, а плоская грудь тяжело вздымалась. Не видя надобности сдерживаться, тяну руку, чтобы прикоснутся к нечётко очерченным кубикам пресса с целью проверить, действительно ли это происходит, а не я настолько дофанатазировалась. Опускаюсь ниже, обхватывая ремень, но меня останавливает крепкая рука Сокджина.

— Хочу, чтобы ты разделась первая, — хрипит мне в ухо, и я чуть не теряю сознание от его сиплого с придыханием голоса, что мурашки по телу. Будто по велению, ткань платья слетает с плеч, кучкой опадая у ног. Я переступаю его, но не успеваю и шага сделать, как оказываясь подхваченной на руки, а через мгновение уже лежащей на, словно воздушной, постели. — Здесь звукоизоляция. Так что можешь не сдерживать себя, — осведомляет, прежде чем освободить меня от лифчика и припасть к вершинкам грудей, со вкусом вбирая в рот один сосок.

Изо рта вырывается глухой стон, граничащий с шипением. Я вцепляюсь ему в волосы. Подёргиваю, оттягиваю пряди, ловя вибрации от его первых стонов. Понимаю, что ему нравиться подобное, поэтому не останавливаюсь на достижениях, и всё же добираясь до паха, кладя на него ладонь и поглаживая внушительную выпуклость через плотную ткань брюк. Джин рычит несдержанней и сосок прикусывает, от чего я вскрикиваю. Мужчина поднимает на меня затянутые дымкой глаза, одним взглядом давая понять, что с ним шутки плохи. Одна рука брюнета упирается в матрас возле моей головы, другой ом удобно подминает меня под себя, раздвигает ноги шире и с сокрушительным поцелуем припадает, точно дьявольским, вбирая в себя мои губы. Горячий, влажный язык скользит внутрь без преград, сплетаясь там с моим. Джин целует крепко, мокро, неистово. Управляет моим ртом, как хочет, а я ему позволяю. Тревоги отошли на задний план. Я оказывается такая бесстыжая, что даже не краснею, думаю, что на первом этаже находятся наши матери, а мы так надолго пропали и сейчас вытворяем такое. Я совру, сказав, что готова прекратить лишь потому, что послушным детям не пристало, заниматься сексом почти под носом у родителей. Я не готова. Не готова. О, чёрт.

Ладонь Кима накрывает мою грудь, он мнёт её особо трепетно, посылая по телу импульсы удовольствия. Отрывается от губ и дальше в путешествие по карте моего тела пускается. Шея, ключицы, живот, запястья рук, снова живот, ниже, ещё ниже... Ловко цепляет кромку кружева и стягивает ткань, оставляя меня лежать перед ним совсем обнажённой. Оглаживает влажные складочки, проникает внутрь пальцами, а после нагибается и внутреннюю сторону бедра целует.

— Джин, — простонала едва слышно. — Ким Сокджин... Если ты удумал до утра меня так мучить...

— Ты меня два месяца мучала. Знаешь, как у меня яйца звенели, так хотелось, наконец, взять тебя, но ты всё время увиливала, перед этим доводя меня до спермотоксикоза. Я же не девственный ботаник, чтобы так часто дрочить, — возмущённо пропыхтел он с такой злобой и обидой, говоря быстро и энергично, что я откинула голову на подушки и глупо захихикала, чем сильнее его раззадорила. — Нет, но ты точно хочешь сегодня недотраханной остаться!

— Прости. Правда, прости. Ты просто так смешно возмущаешься.

Тот закатил глаза.

— Что за женщина. Любишь пытки — будут тебе пытки.

И в следующую секунду мне стало не до смеха, опустившись к промежности, Джин поцеловал снова внутреннюю часть бедра, а после язык неожиданно скользнул в совершенно запретную для такого зону, потому что я, блин, не была к такому готова. Очередное доказательство того, как я в Киме ошибалась, думая, что он относиться к тому типу мужчин, которые пекутся лишь о собственном удовольствии. Перед глазами потемнело, ноги подрагивали и только я начала ощущать, как плотный узел внизу стал развязываться потихоньку, всё резко пропало. Звезды посыпались, я расплющила глаза и наткнулась на коварную улыбку, слишком довольную и удовлетворённую. Как хорошо, что хоть кто-то, хоть что-то в этой комнате удовлетворённое. Но, видимо, я впрямь заслужила. Но кто сказал, что я буду принимать наказание, как дань? Притянув парня к себе за ремень, я впилась в его пухлые губы, зарылась рукой в волосы, оттягивая тёмные пряди и сжимая руку в кулак. Вторая рука вольничала на торсе, трогала кубики, гладила грудь, а когда жертва расслабилась, мигом к заветному пробралась. Пряжка ремня звякнула, а Джин уже сам снял с себя штаны, видимо, тоже не выдерживая. Мне вообще кажется, что себя он больше наказывал, чем меня. Достав из ящика прикроватной тумбочки серебряный квадратик с презервативом, Ким зубами разорвал упаковку, раскатал презерватив по всей немалой длине и пристроился сверху, разводя мои ноги максимально в стороны и проникая под только ему изведанным углом, толкаясь сразу глубоко, входя до самого основания и срывая с искусанных губ сдавленный стон. Но этого ему было мало, что он выскользнул полностью, а потом снова вошёл, заставляя вскрикнуть.

Ким Сокджин всегда умел очаровывать, но я-то знала, какой он на самом деле. Знала, поэтому не собиралась вестись на его игры, но как-то сама не заметила, как его руки оказалась у меня в трусах, а губы терзали нежные участки кожи на шее, оставляя засосы, и сердце билось быстро-быстро, словно сейчас вылетит. Я не хочу, но плавлюсь в его руках, когда горячий с придыханием шёпот обжигает ухо:

— Ну, что, Кан Сыльги, готова стонать моё имя?

Готова, не то словно.

Он толкнулся в последний раз медленно, дальше всё набирая темп. Пространство заполнилось нашими общими вздохами и охами, тела бились друг о друга с характерными пошлыми звуками. Я теряла себя на этих одеялах в джиновых руках, которые сейчас управляли моим телом, а мужчина, нашёптывающий сладкие комплименты, управлял моим сердцем. Перевернув меня одним слитым движением на живот, он вошёл в меня сзади, обхватывая руками бёдра и двигаясь в бешеном ритме, почти на грани с безумием. Если бы Джин не держал меня, я бы точно рухнула на кровать, потому что коленки дрожали, разъезжаясь в разные стороны, тело покрылось испариной. Брюнет не оставлял мне продыху, выбивая из моей глотки самые громкие стоны. Но, даже доминируя, он не забывал о моём удовольствии: нежно сминал грудь, покусывал плечи и целовал шею, нашёл рукой клитор, круговыми, интенсивными движениями массируя, тем самым доводя меня до исступления. Внутри тикала атомная бомба, до взрыва которой оставались считанные минуты. Вновь перевернув меня, Ким закидывает мои ноги себе на поясницу, проникает до самого основания, вколачивается, что в один момент я вытягиваюсь струной, стеночками сжимая его изнутри, а после приходит долгожданная разрядка. Сладкая судорога бьёт тело мелкими разрядами тока, и я хриплю сорванным голосом, ловя удушающие нотки оргазма:

— Сокджин...

— Пиздец, — Джин делает ещё несколько движений и вздрагивает, изливаясь в презерватив, с оглушительным рыком кончая, падает возле меня. Весь вспотевший, с прилипшей чёрной чёлкой ко лбу, но всё равно до одури красивый. Мы укладываемся под одеяло, после того, как приводим себя немного в порядок, парень заботливо долго кутает меня, целует во вспотевший лоб и убирает с шею прилипшие к ней волосинки. С ним рядом хорошо и спокойно. Когда притягивает к себе в объятия, и я умащиваюсь на широкой груди, слушая неровное сердцебиение. — Сыльги, прости, но мне кажется...

В ушах образовался вакуум, а сердце, стучавшее до этого и без того быстро, сорвалось с цепей и желало проломить рёбра. Пожалуйста, пусть это будет не то, чего я там боюсь услышать. Ведь мы же ничего друг другу не обещали. Я зажмурилась.

— Секс был хорош, но прощай?

— Нет. Секс был хорош, но давай ещё раз, — хохотнул Сокджин, невинно водя указательным пальцем по моему бедру, вырисовывая на коже неизвестные узоры. — А что ты подумала? Надеялась, что отпущу такую сладкую и ненасытную малышку? Пф, — фыркнул, — не дождёшься.

— Котик, пока не наигрался? — я не осмеливалась глянуть на него, ведь казалось, что он всего-то шутки свои шутит, попутно обмозговывая, как бы корректней со мной попрощаться. После первого секса или чуть попозже, когда вдоволь новой игрушкой натешиться. Да, вот такая я паникёрша.

— Не-а. Котик нашёл дом и пригрелся, — он показательно замурчал, обнимая и закрываясь носом в волосы. — Просто признай, что ты моя, Кан Сыльги. А я свою девушку не намерен куда-то там отпускать. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Или ты думала, я за всеми так бегаю?

— Так значит остановка?

— Остановка.

Я забыла, что такое спокойная жизнь, когда мамина лучшая подруга вернулась из Японии в Корею, вместе со своим распрекрасным страшим сыном. Я была, что такое жизнь одинокая и перестала часто смотреть дорамы. Я забыла, как это не улыбаться подолгу, корча из себя вселенскую злюку. Забыла, что такое спокойно спать по ночам и в принципе спать, потому что этот распрекрасный сын маминой подруги настоящий ненасытный, наглый, хитрый и настырный придурок, но он мой любимый придурок. Он мой красивый, умный, талантливый и любящий меня придурок. И я счастлива рядом с ним. По-настоящему счастлива.