Пока не доберешься до источника опухоли, она так и продолжит расти. Вырезать ее и умереть или прикончить химиотерапией — Тим попробовал второе и вроде как все понял, да слишком много, чтобы уложить это в своей голове, вспоротой по диаметру. Так много, словно бы ничего не понял. Только сошел на морозный асфальт родного города, только зашел в квартиру, и кошмары прошлого и настоящего посмотрели прямо в лицо.

Возведенные баррикады спасут ненадолго. Что-то вольется пораньше, что-то дождется ухода гостей через неделю, и тогда бежать станет некуда. Потому что вечно заклинать: «Все в порядке, все нормально, все изменилось, надо жить дальше, я скоро уеду отсюда, я не здесь», Тим тоже не мог. И Юлины фенечки из ящика компьютерного стола пора бы выбросить, и с материнскими ремарками смириться — почему они до сих пор что-то значат? И тем более выскрести токсичные, разлагающие мысли о Марке, Василисе. О себе.

— У нас все вечно ругаются.

Марк не знал, какая фамилия у Ирины и Даши — Тим говорил, у них другая, у него — отцовская. Здорово он намучился в детском саду и начальной школе с разъяснениями всем любопытствующим, почему так случилось, и дошло до того, что однажды пришлось назвать чужую фамилию. Этого Марк не ведал, зато во всех тонкостях осознал, что имела в виду Даша под местной «вечностью». Вроде той, что носила Василиса за ребрами, и что просыпалась в нем самом, когда разум спотыкался об идею неизлечимого одиночества и затаптывал надежды что-то там и где-то найти, обрести, уберечь. В Перми зима правила годами, и ей было абсолютно все равно на майское солнце, июльские грозы и медвяные маскарады сентября. Не слышала она ничего за воем, рвущим губы до трещин, а трещины — до гнили под собой.

И что, если гниль эта белизной укрыла не то что весь город, — многие страны, где ни Тим, ни Вася, ни Марк никогда не были?

Василиса водила ногтем по краю стола, петляла над множеством чисел, которые в кои-то веки никто не требовал складывать, умножать, делить или проворачивать с ними что-нибудь еще такое, отчего они раскроют ответ. Она молча посмеялась над цифрой семь и застряла на шестерке в компании нулей, единиц, двоек и троек, хотя Марк скорее всего наобум указал точное время. Бестужева вывела через сумму по строчкам круглое двадцать, простое одиннадцать и его дубль, далекое шестнадцать, приметила, как совпадают буквы на повторе. Свела шестнадцать изнутри к семи, из остального получила шестерку как в изначальном ряде, что-то отмела и узрела номер собственной квартиры в Нижнем Новгороде. Побаловалась с этим безобразием иными арифметическими манипуляциями, изобрела с десяток прочих знакомых обозначений, восхитилась, как из двадцати и шестнадцати выходит написанное тридцать шесть, и заблудилась в поверхностных чудесах математики.

И подумала, что поменяла бы в первом пейринге буквы местами.

Вне себя от трепета перед всплывшими трактовками нумерологической загадки, Василиса рывком покинула кухню и взялась за ручку двери гостиной, но тут же вспомнила, на какой ноте закончилась утренняя драматическая пьеса. «Да пофиг, я ему такое щас расскажу!» — с самозабвенным помешательством решила Вася и влетела в пустую комнату. Интеллектуальный транс заслонил внимание от внешнего мира, и понять, когда же Марк успел забрать пальто из прихожей и уйти прокуривать балкон насквозь, оказалось такой же сложной и вроде невыполнимой задачей. Василиса подбежала к шкафу, надела плащ и поспешила к Марку. Лицо его осунулось, поблекло, стало землистым в глухом пасмурном освещении.

— Чего такая довольная? — спросил он и скинул с ног синие тапки, ранее обнаруженные под книжным стеллажом, придвинул к бесовке. Плащ она запахнуть поленилась, а холод упорно отвергал правило «минус на минус дает плюс». — Застегнись...

— Да ты гребаный гений! — воскликнула Василиса, продевая пуговицы на одежде, обула махровые тапочки и кинулась взахлеб рассказывать обо всех извращениях, что она устроила с набором рандомных чисел. И, конечно, самый живой блеск в глазах, полувопли и постоянно пересыпающие воздух руки прилагаются. И чем не одноклассница Ники? Нет, однокашница Саши, да. Дикция, правда, чересчур отчетливая для столь юного возраста.

Марк так заслушался, почти поверил каждому слову и доводу, а стальной канат прозаичной действительности, туго привязанный к шее, не пускал в стратосферу и сдавливал горло. Финальная безумная теория с номерами квартир звучала до того складно и логично, что узлы проволоки спали и позволили воспарить над бледно-голубой точкой. «Вот ебнутая», — подумал Марк и не сдержал сраженной улыбки. Достал очередную сигарету, угостил совсем-не-тупую и поднес огонек ветроустойчивой зажигалки. Достал бы сигарету из шершавых губ, только бы не губить, да на половине дороги и космической скорости остановиться трудно.

— Не хочу тебя расстраивать, но я это с потолка взял.

— Ну и что! Вон, был такой математик в Индии, Рамануджан, ему формулы «богиня посылала».

— А Менделееву приснилась таблица химических элементов. Вась, это совпадения, — сказал Марк с потускневшим в дыму тембром. — Ты что угодно могла получить из моей ереси. И когда человек страдает СПГС, он везде найдет закономерности. Даже там, где их нет.

— Да нет у меня никакого «синдрома поиска глубинного смысла», — пробормотала Васечка. — Мне, вообще-то, кандидаты наук систематическое матобразование с садика давали.

— Не сомневаюсь. Но я правда ничего не вкладывал в это, написал даты как есть, а время примерное.

— Кто тебя знает...

Особенно твою «правду».

— В универ вернуться не хочешь?

— Не-а.

— Такие мозги пропадают, — раздосадовался Марк и затушил окурок. — Пойдем Тима пинать.

— А сколько времени прошло?

— Час, наверное.

— Ой, — коротко ответила Вася, бросила бычок в консервную банку, захлопнула окно и пошла за Марком в коридор. — Это я столько залипала?

Невинная интонация вальсировала в ушах, сбилась со счета, разбилась сзади. Марк звал за собой, но в себе кричал: «Не иди за мной», и это не из-за Тима, потому что Тим тоже плелся следом, а сейчас притворялся спящим.

— Я же говорю, в универ тебе нужно.

Нужно в универ или не нужно, а возвращение к учебе и жизни в общежитии обещало лишь новые ожоги — впрочем, как и любой шаг в случайном направлении.

Наверное, от Василисы и правда толку было бы гораздо больше на технической кафедре, чем в душном баре. Наверное, тогда бы Василиса не носила перстни Маралина, не выросла из эскизов Карельского. Наверное, он бы забыл Василису через месяц и не морочил бы Марку голову, и десятком проблем было бы меньше.

Он избавился от пальто, избавил Васю от иллюзии застывшей реальности, где нет ничего, кроме бестолковых циферок и сотен попыток получше все это понять. Марк не в домашних штанах и толстовке, сменил их как раз во время штурма своего озарения, сошедшего «с потолка». За низким хвостом торчал ворот рубашки, прямой стан обтягивал кашемир поверх, пальцы левой руки сияли черненым серебром — его Василиса не видела на балконе, поглощенная чем угодно, только не этим. Взгляд упал к ногам — на них идеально сидели зауженные брюки, кровавые носки выделялись из монотонной расцветки. Красные они сегодня не потому, чтобы поднять настроение Марку (Тим проглотил эту чушь в дурмане мягкой эйфории), всегда облаченному в тон Таисии и ее спутнику в ресторане, точно поминающих кого-то и точно не брата Ирины.

Василиса не заметила, как стены вокруг образовали тесную комнату, и чуть не впечаталась любопытным носом в крепкие плечи. В сознании разбрызгались грамоты за участие в соревнованиях по плаванию, о которых Бестужева нечаянно узнала вместе с тайнами увлечения двоюродным братом и наркотиками. Судя по тем документам, Марк оставил занятия спортом еще в средней школе, как Тим покончил с баскетболом, но даже так эти частицы прошлого выковали фигуры обоих с легкими отклонениями к своему эталону. Зеркало на дверце шкафа глумливо напомнило Васе о ее асимметричном теле-огрызке, искаженным голодными диетами и сколиозом в неизвестной степени.

Тим как упал час назад на диван, так и провалялся там, да вдобавок умудрился заснуть и насмотреться тех самых насыщенных снов, после каких голову с подушки приходится отдирать строительным краном. Брови страдальчески хмурились, а из-под век проступали бегающие зрачки.

— Тим, ну вставай, нам же в магаз надо, — расталкивала Карельского Вася.

— Какой магаз, я спать хочу, — прошептал он и перевернулся на другой бок.

— У тебя там мама приехала, — наплел Марк. — Уже вечер, и она очень злая.

— Сысле вечер?! — Тим мгновенно подскочил на месте. Коварные улыбки заставили бурно меняться в лице, остановиться на возмущенной гримасе, сглаженной дремотой. — Я вас ненавижу, — сказал он, нашарил очки под подушкой, выправил сгорбленную дугу и надел их.

— А мы-то тебя как, — ответил Марк.

— Никаких срачей! — влезла Василиса с невидимой желтой карточкой. — В Новый год ругаться нельзя.

— А с полуночи первого января можно? — осклабился он.

— С полуночи можем хоть зарезать друг друга.

— Ловим на слове, — зевнул Тим, потянулся и хрустнул всеми позвонками.

Пока обозначенный таймер отсчитывал секунды до якобы «новой страницы в жизни», когда люди обещают и внушают себе слишком многое, а кто-то поджидает момента и точит лезвия, Марк с Тимом высиживали все табуретки на кухне и ни словом не обмолвились с тех пор, как пришли сюда. Да и не о чем говорить было — наговорились парой язвительных фразочек, выучиться бы для начала снова адекватно общаться и без этой чесотки в костяшках. Вася теперь возилась с макияжем в прихожей, мол, без подкрашенных бровей и ресниц никуда не поедет.

— Блин, духи кончились, — громко сообщила Бестужева.

— Там в гостиной есть всякие на полке, — сказал Тим, подойдя ближе, — можешь пока ими пользоваться.

— Спасибо... Мне эти нравились. Я их в обувном покупала в классе восьмом, редко пользовалась, — жаловалась на ходу Васенька. Шлейф ярких мазков юркнул за ней, рядом с креслами он испарился.

Марк вышел к Тиму, чтобы изучить пустой флакончик, вдохнул неподъемный ванильно-табачный запах на распылителе и почти лишился разума от запредельной сладости.

— Ты Васе купил подарок? — украдкой спросил Маралин.

— А ты? — так же тихо произнес Тим.

— Нет. Я забыл про подарки.

— Я тоже.

— А че сразу не сказал?

— Я думал, ты разозлишься.

— Тим, я не твоя мама, — упрекнул Марк. — Потом с продуктового завезем Васю и съездим куда-то в парфюмерный?

Марк передал флакон Тиму на дегустацию, и он едва сдержался, чтобы не закашляться от концентрата приторной вони.

— У нас ТЦ есть в центре, там и то, и то есть. Может, кто-то из нас отойдет купить, типа, в аптеку пошел или чет такое.

— Я смотрю, у вас тут у всех котелок после мозгоебства включился, — прошелестел Марк над ухом. — Пойдешь ты, я сдохну все это вынюхивать.

— А я не сдохну?

Разработка секретного плана по добыче новогоднего подарка продолжилась в теплом салоне такси. Никто вслух не сговаривался, но сидения оказались заняты точно так же, как и по дороге до московского аэропорта, и Марк в очередной раз порадовался «включенным котелкам». Знакомые по вечерней поездке улицы никли в метели и пепле дневного света, прохожие еще отчаяннее прятали разваренные лица, водитель помалкивал и не приставал с байками, а Василиса уперлась в окно и не обращала внимания на экраны телефонов спереди или слева.

На чкаловском перекрестке маршрут изменился — по прямой Героев Хасана, вдоль старых пятиэтажек, облепленных снизу вывесками, пустующей школы, правее, мимо бетонных ограждений с граффити, колючей проволокой. Тим так и не выяснил за все годы, что там находится, и на Васин вопрос ляпнул исчерпывающее: «Чета». Машина завилась вокруг прямоугольного пустыря наперегонки с разваливающимся трамваем, сбоку от жилых потресканных рядов и шахматной доски фасада некой «АО Галургия». Тима укачивало в транспорте разве что в детстве, а в этом кусочке города тошнота сама вставала поперек горла. Прошлым летом Тим вроде всерьез намеревался снять в наступившем будущем однушку в Мотовилихе. Таскался в том районе с Юлей, рассекал пешком оттуда до драмтеатра или тащился домой, не уставал от пройденных километров. И часто проезжал на автобусах это место. Куда больше наколесил тут с «Фордом» и матерью, иногда — с Дашей и отчимом в придачу, а в памяти ничего выдающегося про них нет, все о другом.

Скулить от зависти хочется, когда Вася и Марк разглядывают площадь Карла Маркса и знают о ней столько же, сколько об авторе «Капитала», и в груди у них свободно, не щемит. Василиса заскулила бы так же в беседке с дырявой крышей, а Маралин редко прекращал это делать в своей квартире. Тим мог бы вообще сюда не прилетать, как сказала Даша, но закрыл еще не все двери.

Старые пятиэтажки да сталинки с аккуратной кладкой, не те со швами и загаженными подъездами, — где-то осыпались, где-то подкрашены, похоже на Нижний Новгород, похоже на Москву. Поодаль маячили более высокие и современные здания. Каменные ограды с золотыми звездами изолировали длинный сквер от параллелей рельс, напротив — театр кукол с афишей «Снежной королевы», Дом офицеров, минималистичные блоки мракодрапов и заворот к протяженному зеленоватому зданию с огромной стеклянной сферой посередине. Июль-август внутри завяли, Тим возвратился к переписке, брошенной им на половине разговора и знаках вопроса от Марка.

«там парфюмерный прям рядом»
«скажу тип отойду ненадолго»
«будь на связи на всякий»
«точно сам не хочешь пойти?»

«точно»

«ты опять это специально да?»

«я не выспался»
«и башка даже с обезболом трещит»
«ну и да с Васечкой побуду)00»

Казалось, именно поэтому Марк и отказывался самостоятельно заняться поиском подарка для Василисы. Действительно, зачем, если можно побыть с ней вдвоем безо всякого Тима? Изобразить ответственного парня в процессе важных закупок к новогоднему ужину, а не где-то там околачиваться под дурацкими предлогами.

«хуясечкой»
«я уже сто раз пожалел, что пригласил вас»

«ночью ты так не думал»
«надо повторить для профилактики»

«нравится хуи сосать?»
«почему я не удивлен»

«только твой»

Тим свернул диалог от дьявола и скоропостижных заявлений подальше и перевел рассеянный взгляд сперва на бритый затылок Марка, затем на свою ширинку, сокрытую паркой. Он утрамбовал все за гранью минувшей ночи несколькими сообщениями, и делал он это сознательно, трезво, полностью отдавая себе отчет в каждом слове. И Тиму эти метаморфозы душевного неравновесия вроде были нужны, а вроде выбивали асфальт из-под колес окончательно.

Воображаемый Марк стоял на коленях, льнул мягкими прикосновениями, влагой, жегся и комкал рассудок, перетекал в постель к Василисе, согревал в тесных объятиях, исчезал, и на его месте оказывался Тим. Затем он вмиг перебрал сразу троих во всех мыслимых и немыслимых комбинациях, отвлекся и подумал, разве он может представлять такое после того, что Васенька рассказала. А она почему-то смогла, и почему-то с Марком — ну, как это «почему», Тим же сам сделал все для того, чтобы это произошло, да? Почему он не замечал раньше этого долбаного ожога, почему до спертости в легких не засматривался на бедра Василисы, когда она ходила перед ним по утрам в одной футболке, его футболке? Почему ни о чем не спрашивал, когда ненароком касался рельефного шрама под одеялом и ясно чувствовал решетку на нежной коже, но всякий раз игнорировал? И с чего...

Тормоза такси вышибли из головы неподдающийся ребус, он стремительно зарылся под более насущной перспективой вырубиться в псевдогазовой камере. Тим вылез из машины и провел гостей внутрь торгового комплекса по мраморному от втоптанного снега тротуару, через вращающиеся прозрачные двери, ряд широких витрин с разодетыми манекенами, людное пространство у фонтана и маленькие столики частных предпринимателей с брелками, открытками и бижутерией. Минуя четыре этажа, над ним сверкала многоуровневая инсталляция из разноцветных звезд и коробок с бантиками, пушистых снежинок и лент с поздравительными надписями. Не огни столичной Никольской, но пойдет и заставит Василису завороженно улыбнуться.

— Вы идите, я в аптеку сбегаю и маме позвоню, потом пригоню, — бросил Тим около рамок на входе в продуктовый отдел и быстро затесался среди покупателей в противоположном направлении.

В сердце что-то затрепетало от детской улыбки, словно бы Тиму стало почти все равно на то, что же там было и будет с ожогом и Марком, раз Васенька так улыбается. И дикий шум не так приедался, и бесполезные рекламные листовки не вызывали желания послать промоутеров к черту, и задохнуться теперь «Шанелями» и «Диорами» Тим был вовсе не прочь. Это так, до полуночи.

«актер без оскара»
«у тебя полчаса»
«могу задержать на минут 15-20»
«бабки есть?»

«да есть»

Зачем Марк написал про деньги, если тут же перевел несколько тысяч? Однако с ними того же кислорода прибавилось, когда Тим окинул взглядом ценники в косметическом магазине и сжал в куртке скидочную карту — Ирина удачно забыла ее на комоде вместе с кучей других. Приплюсовать еще сверху праздничные акции — вообще чума, ага.

С горем и муками рука об руку Тим расписал продавщице-консультантке все нюансы искомого ванильного ужаса, — почему-то женщина пыталась втюхать свеженькие цитрусовые позиции в ассортименте.

— Ну, он такой, знаете, прям тяжелый и очень сладкий должен быть, — пояснил Карельский и припал к стаканчику с кофейными зернами.

Спустя бесконечный перечень экземпляров будто с кондитерской фабрики что-то похожее наконец нашлось, немного позднее область поисков сузилась до парочки ароматов. Тим посматривал на часы, вдыхал то зерна, то одного из кандидатов и вдруг понял, что различить их не может — это не голоса и не музыка, так бы по тону сориентировался, а не как дурак прикладывал к носу надушенные бумажки.

«я выбрать не могу»
«тут две штуки вроде норм»
«но они одинаковые??»

«возьми пробники»
«иди к цветам где мы были»

— Вась, я за сыром, ты вино поищи, — сказал Марк, убирая в пальто телефон.

— Хорошо!

Марк с худшими предчувствиями поспешил к месту встречи мимо полок с литровыми без четверти бутылками, шампунями, печеньем, покупателей с нагруженными тележками, холодильников с мороженой рыбой и аквариумов с полудохлой, застекленных стоек с салатами и соленьями. Знал же, лучше самому пойти, а с Тимом такое ответственное дело выйдет обязательно криво и наискось, — Марк даже ссутулился вопреки вшитым в него установкам. С приливом фантомной боли расправил плечи и чуть не искрошил зубы в порошок, вонзился ногтями в подкладку кармана и вклинился черным пятном среди уймы горшков с алоэ, кактусами и другими растениями, искусственными елками и редкими букетами цветов, где ждал Тим. Он вручил тестеры и замер в ожидании вердикта, пока Марк колыхал ими перед своим лицом.

Один аромат оказался чрезвычайно близок тому, что нужно, вдобавок не убивал дешевым смрадом и мутил без негативного подтекста. Этот парфюм хотелось вдыхать и вдыхать, ощущать ванильную терпкость, покачиваться от густых сахарных оттенков и копоти послевкусия, накладывать на запах Василисы и предаваться зефирным облакам, расцеловать руки Тима и поклониться ему.

— Вот этот, — сказал Марк и помял бумажку, прежде чем отдать ее обратно. — Не перепутай.

— Я тут подумал... — Карельский огляделся по сторонам, убедился, что никто не услышит, и тогда продолжил: — Может, закажем чет? Типа травки? Я заберу, на неделе...

— Нет, — оборвал Марк, приподняв верхнюю губу, словно вступил с альтами в тоскливом романсе Рахманинова на стихи Бальмонта о безмятежном островке, что дремлет и засыпает.

Травку бы хорошо, да, только никто не гарантирует, что в любой день Ника не проболтается о «коллекции минералов» старшего брата. Еще и Веня запорол «месяц ровного сидения на жопе» — так запорол, что жопа скорее на американских горках проехалась.

— Че, боишься? — спросил Тим и шмыгнул носом, хотя насморка вовсе не было. — Да лан, времени много прошло, все норм будет.

Сколько марихуана выводится из организма?

— Сделай одолжение, — Марк отшатнулся, — не предлагай мне наркоту.

— Да ты же раньше часто кидал, я думал, ты не против.

— Не героином же ширялся, — возразил он. — Можно и потерпеть.

«Можно и потерпеть», — так Марк себя успокаивал, когда листал каталог избранного шопа и проверял криптовалютный курс. Марка потом успокаивали запасы вина и сигарет. А в черепной коробке без регулярной прочистки скопились горы хлама, и вообще с головой творилось что-то неладное — какие-то привязанности, обязанности, займы-долги, подарки, рейсы, какая-то Васечка, какой-то Тим, и в каком-то августе ничего этого не было. Был Веня, давние проблемы с семьей, были трипы в одиночку. Не было никого, кто полез бы вносить правки в сложившийся распорядок. И Марк в этом вроде нуждался, а вроде штормило от этого лишь сильнее.

Маралин бы месяц потерпел, а он уже перевалил за полтора. Можно потратить секунду и написать Тиму «бери», да косяк ничем не лучше того же алкоголя. Не то. Но Марк же не наркоман, Марку же до торча ползти и ползти, как сказал Веня, который недавно словил передоз. Тогда почему полтора месяца без драгоценных марок начали так выедать изнутри? Особенно с озвученным предложением, таким доступным, и стоит просто поменять лот на...

— Ма-арк, — позвала Вася и защелкала пальцами перед мертвыми глазами, потому что Марк с минуту рассматривал испанский урожай почти немигающим взглядом. — Ошибка четыреста четыре, ясно. О чем задумался?

— Ни о чем.

Совсем ни о чем.

«Четыреста три», — поправил мысленно Марк. Файл с ответами, очевидно, не найден, доступ посторонним тем более запрещен, подошли бы и оба кодификатора, а в глазах читался синий экран смерти. Марк едва помнил, как отправил Тима обратно, как выкопал пармезан в завалах сыра, как дошел до Василисы и почему застрял на испанских винах.

— Я взяла «Пино Гриджио», норм?

— Всего одну? — уточнил Марк и скептически изучил тележку. Зачем там водка?

— Шампус есть, и Тим просил ягер.

— Не люблю крепкое...

Марк выбрал розовое полусухое и красное полусладкое, положил к остальным продуктам и внимательно сверился со списком покупок. Водки там не было.

— И че, мы по стопочке не бахнем?

Василиса сжала прутья тележки, возле которых лежало пол-литра нечистого спирта.

— Я не собираюсь держать тебе волосы над унитазом, — Марк подошел к бесовке сбоку вплотную. Оставил зазор для того, чтоб не касаться, и повел руку к лишней бутылке. — И Тим, думаю, тоже.

— И без вас справлюсь, — сказала она и схватила «Саперави». — Хочешь убрать водку — убирай и вот это.

— Может, вообще тогда «Буратино» и «Колокольчик» возьмем?

— Зачем тебе столько вина? И не ври, что не выжрешь его в одного и за этот вечер. Я тоже не хочу держать тебе волосы в толчке, а сам ты вряд ли будешь в адеквате.

Честно говоря, Марку такой расклад нравился больше. Хоть раз кто-то позаботится, заодно поможет воскресить рвотный рефлекс, от которого Маралин ненароком избавился с гуглом на пару.

— С каких пор тебе не все равно, сколько я пью?

— С тех самых, когда я отошла на десять минут промыть пленку, а ты зачем-то выпил, и выпил много. Марк, — Василиса посмотрела через плечо и заговорила тише, — не надо замещать наркотики алкоголем.

— О-о, — многозначительно протянул Марк, — даже не начинай.

— Я просто говорю, что пить надо в меру.

— Скажи это Тиму. У него что ни день, то пьянка в общаге.

— Я уверена, у Тима в общаге нет склада тяжелой наркоты.

— Василиса в стране чудес, — Марк покачал головой и улыбнулся.

— Что? — Вася отошла в сторону и обогнула тележку. — Думаешь, он в общаге что-то потребляет?

— Вряд ли что-то кроме гашиша, я бы заметил. Веня — ходячий буклет по наркоте с иллюстрациями.

У Василисы был свой буклет, и Тим под его критерии не подпадал. Нервный слегка, да, но не до такой степени, чтобы думать о влиянии веществ извне. А спросить напрямую о чем-то было страшнее, чем поделиться другой «безобидной шуткой».

— Твой брат? Ты не называл его по имени раньше.

— А то ты не пробивала всех Маралиных в Питере.

Пробивала, как же. Только без имени призрачно надеялась на то, что Вениамин Маралин все же не тот, кого она искала. «ВК» он был единственным и неповторимым, был таким поди и во всем мире. «Веня», — ударило хлыстом по ушам и перелистнуло в памяти фотографии и посты загадочного и самого огромного скелета в безразмерном чердаке Марка.

Ржавая крыша в лучах рассвета, на корточках — возмужавшая и грубая копия Марка с осветленными волосами, отросшими темными корнями. Длинная цепь в правом ухе, брови не выщипаны по естественному контуру, ноздри более вздутые, аккуратный излом вместо прямой спинки носа, старая просторная кожанка и взгляд вверх на смеющуюся Лору Зарецкую. Она значилась в семейном положении как законная супруга и с переменным успехом балансировала на одной ноге за Веней, выставив вторую в сторону. Пальцы сжимали плечо внизу и сигарету. Все дальнейшие аватарки вплоть до декабря шестнадцатого года были такими же счастливыми, с питерским флером и Лорой, менялись декорации, образы.

На стене нашлась всего одна запись в прошлом ноябре — песня «I Know It's Over» группы The Smiths, и когда Василиса наткнулась на нее и включила, то отчетливо почувствовала, как съезжает в чужую вырытую могилу, как что-то беспрерывно кончается строчка за строчкой, и речь здесь не о самой песне. Василиса не понимала до конца ни единой мысли, кроме вполне очевидного куплета о том, что любовь естественна и реальна, но не для Марка, не для таких, как Веня и Марк. Вася попыталась представить, что мог ощущать Марк в тот момент, когда увидел этот пост после всего, что случилось в Питере, и хотя никогда в жизни не видела Веню, захотела выцарапать его глаза, вырвать язык и отрубить пальцы, чтобы он больше никогда не смог ничего подобного сделать. И сейчас крови хотела не меньше, только теперь это касалось Марка — лишь бы не слышать от него проклятое имя.

Казалось, Веня вообще ту песню прикрепил ради фразы о невозможной любви в том смысле, в котором хотел ее Марк. Еще и те снимки на чертову память... И бог знает, сколько всего «еще».

Как будто мало растоптать родного человека и нужно полоснуть его пару раз, чтоб наверняка. Как будто Вася сама чем-то лучше, если умудрилась пошутить об этом вчера.

Она увидела возле свободной кассы Карельского с внушительным пакетом из аптеки и выпала из альбома окутанной мраком истории.

— Марк, Тим пришел!

Марк повез тележку вслед за Василисой, Тим протиснулся к товарной ленте и стал помогать разгружать продукты. От него веяло свежим холодом и табаком, пальцы правой руки были розовее, чем на левой.

— Ты на год закупился колесами? — спросил Маралин и переложил железные банки с горошком и кукурузой.

— Да мать просила затарить кое-что, забыла купить.

— Марк сказал убрать водку! — пожаловалась Вася, шустро перекладывая лотки с мясом, ананас и сетку с мандаринами.

— Она убрала «Саперави».

— Мы же не ругаемся до полуночи, да? — напомнил Тим. — А с водкой это ты зря.

— Тебе ягера мало? — Марк отстегнул несколько полиэтиленовых мешков у стенда со жвачками и пролез к кассе.

— Мало.

— По тебе видно, — сказал Марк. Не успевали продукты выскочить из рук кассирши, как уже оказывались в одном из пакетов. Бестужева ткнула Марка в бок и унеслась в глубь магазина. — Куда она?

— За водкой и вином, наверное.

— Паспорт будьте добры, — попросила женщина с фирменным козырьком. Марк мгновенно продемонстрировал документ, и она сощурилась, вычитая ноль из восемнадцати, а затем кивнула и пробила бутылки с алкоголем.

— Как духи?

— Да норм, — произнес Тим. — Упаковали красиво.

— Спасибо.

Тим бросил недоуменный взгляд на Марка после такой сдержанной благодарности, не приправленной ядом и язвами. Нет, и без них Маралин словно бы опять насмехался — что там сложного, сбегать туда-сюда, заплатить и готово, а ты, Тим, не справился, не смог выбрать между двумя ароматами, куда ты годишься? Ну да, на то, чтобы хмуриться, скалиться и заряжать по челюсти — это пожалуйста. Тим зажмурился на секунду от очередной дроби в висках и пришел к выводу, что мозг в упор не хочет осмысливать все это дерьмо под заголовком «личная жизнь». Как там Марк говорил — плыви по течению, его не остановишь?

Прямо перед подведением итогов по счету вернулась Василиса с недостающим провиантом и поставила его на ленту. Сумма на панели перевалила за десять тысяч. Тим чуть вскинул брови, Вася шепнула: «Ничеси», Марк с невозмутимым лицом поднес банковскую карту к терминалу. Карельский тут же полез в телефон и отправил полученные ранее деньги Марку обратно. С подарком разобрались, теперь надо дожить до первого января, и будь что будет.

Внутри Тима все сжалось до невозможности вдохнуть нормально. Что будет? Он спрашивал себя об этом на рассвете, когда проводил Василису до дома и добавил ее в друзья, спрашивал наутро после пьяного поцелуя с Марком, спрашивал в августе, когда увидел свое имя в списке зачисленных в университет. Спрашивал в конце июня, когда получил результаты ЕГЭ, спрашивал прошлой осенью, когда порвал с Юлей и проводил Стаса на поезд. И ни в один из этих моментов не знал, что будет. И чуть легче становилось от того, что Василиса и Марк тоже не знают.

— Мы салюты поедем смотреть? — спросил Тим в такси, когда оно завернуло к «Галургии».

— А мы будем в состоянии? — засомневался Марк. Разноцветных взрывов нынче и без того хватало.

— Я бы посмотрела, — сказала Вася. — Я была на фестивале фейерверков в прошлом августе в Москве, — заговорила она оживленнее, — там такие крутые салюты были! У Китая огоньки снизу спиралью закручивались... И были, типа, водопады маленькие, но это вроде не только у Китая было. Меня туда однокурсник провел, мы с ним до начала учебного года заобщались, он там по работе за стенды с дополненной реальностью отвечал, у него проходка была. Хотел маму позвать, но она не смогла, и он меня позвал. Люди на километр вокруг толпились...

Василиса сглотнула нахлынувшее лето, которое не вернуть, теплую ночь и такой жалящий запах квартиры, где когда-то жила. Сморгнула слезы и дом за домом возвратилась к чужому городу за окном, к голосам Тима и Марка.

— ...я на городские никогда не ездил, чтобы покурить сбегать, пока родители с Дашей не приехали.

— Мы курили с бабушкой на кухне, — сказал Марк. — Мать иногда заезжала... Мелкий был, тогда к Кремлю вместе с ней и батей ездили.

А еще с Веней и его мамой.

— А как ты прошлый НГ справлял? — спросила Вася.

— Знакомые со школы позвали.

Бывшие одноклассники Вени. Это была его тусовка, как тут не позвать Маралина-младшего — грех же, ну. Пускай такого замкнутого — более замкнутого, чем до поездки в Питер, — зато с кучей ответов на бесконечные вопросы, как там лицейская легенда поживает. Цветет и пахнет, носится из клуба на чью-то хату, нюхает и закидывается перорально, зато не колется. Встречается с моделью, которую склеил на съемках, где подрабатывал ассистентом фотографа. Изменяет ей с братом — ну, так, всего один поцелуй, по-братски, с языком и снимком на память. Изменяет обоим — ну, так, споткнулся по пьяни и губами упал на чьи-то чужие, потерся и чуть отрезвел, свалил домой рыдать на коленях и вымаливать у Лоры прощение. А как не простить — ну, перебрал, бывает, больше не буду, Лора, мне же никого другого не надо. Так что там с Веней, как он, чего он? Да так, потихоньку, фоткает и монтирует видосы, учится, все зашибись, с девушкой все тоже классно, по Москве скучает, ага, летом приедет — закачаетесь. А Марк летом Веню не увидит, потому что заигнорит везде и на все приглашения его компании найдет сотню отговорок.

«Любовь естественна и реальна, но не для таких, как ты и я, любовь моя», — вторила Вася в своей голове и зеленой кабине лифта, косилась на шуршащие пакеты и колени Марка, угадывала в этих строках запутанные отношения втроем поверх его личного ада. Кажется, когда находился ответ на один вопрос, за ним тут же всплывала тысяча новых. С кем целовался Марк на полароидном снимке — как же так вышло, почему хранил, что там в зачеркнутой надписи говорится под ним, как часто Марк доставал это фото и о чем думал, когда видел его, сам ли перечеркнул ту надпись, сам ли ее выводил, жалеет ли, скучает, ненавидит?

Вася косилась на колени Тима и невольно вздрагивала от мысли, что он ничего не знает, а это «ничего» до того гигантское, титаническое, нечто на грани с демиургами вселенной Марка, что это даже здорово — не знать и не трогать золотистые осколки в синих глазах. Солнца в этих кусочках стекла было меньше, чем в комнате с заколоченными окнами и дверьми.

Это же честно — я тебе про мою случайную недосмерть, ты мне про свою. Что, легче стало?

— Сравниваешь? — подал Марк голос напротив, проследив за взглядом Василисы.

Она дернулась зрачками к лицу перед собой и с резкими тормозами лифта осознала, что имел в виду Марк — к счастью, он не умел взламывать чужие мысли на уровне телепатии. К сожалению — слишком проницательно подмечал все, что лежит как минимум под носом.

— У тебя спермотоксикоз или да? — вспыхнула Вася и вышла на лестничную площадку.

— А я про размер обуви.

Тим зазвенел ключами и открыл дверь, ведущую в межквартирный коридор.

— Я чет слышал, по ноге можно определить, — прибавил Тим и повел гостей внутрь.

Штукатурка на бледно-лазурных стенах торчала острыми пиками тысяч волн, где-то покоцанных и содранных, он по привычке пробежался ключом по ним, пока шел к следующей двери, — вчера благополучно забыл о маленькой кинестетической радости за шоковой терапией в ожидании встречи с мамой.

— У Тима больше, — сказал Марк за спиной Василисы.

— Даже не сомневалась.

— Я вам не мешаю? — спросил Тим и вошел в прихожую.

— Ну, не настолько большой, — продолжил Марк.

— Внатуре спермотоксикозник.

— Давно у тебя девушка была, походу, — предположила Вася и скинула легкий пакет с хлебом на пол к остальным покупкам.

— Это не я мужские ноги разглядывал и предлагал мерить по ним...

— Марк, я тебе рот скотчем заклею, если не заткнешься, — перебил Тим, повесил куртку в шкаф и быстро ушел в ванную смывать краску с щек.

— Я бы еще пошутил, но не буду, — сказал Марк. Он убрал сперва пальто, а затем взял плащ у Васи.

— Спасибо, — пробормотала она и заметила лукавую улыбку. — За одежду, в смысле. — Василиса склонила голову и прошептала на ухо: — Если тебе так не терпится, подожди ночи.

— Так у нас вроде были другие планы... Что-то там про зарезать.

— Ага, Варфоломеевская ночь по-пермски.

Многое предстояло сделать до боя курантов — расставить все по местам, обнулить эфемерный счетчик, освободиться от груза всего, без чего Новый год представляется и не представляется. От самого простого — разложить продукты, замариновать мясо, — и до самого сложного — помечтать о том, как в такую особенную дату все проблемы решатся по волшебству, стоит лишь загадать желание. А сейчас, после переодеваний в домашнюю одежду, выполнения программы-минимум и совместного помирания на диване, казалось, ничего сложнее спора о рецепте оливье быть не может, потому что все готовили его по-разному.

— Да блин, ты гонишь, какое оливье без каперсов? — возмущался Тим, по негласной установке занявший середину вчерашней постели.

— Никогда не добавлял каперсы в оливье.

— А, и яблоки надо.

— А их зачем?

Оливье с каперсами и яблоками — боже, звучит похуже малинового варенья. Хотя спорить с Тимом и дальше Марк не хотел, когда глаза так слипаются от недосыпа, и сам едва подавал голос в жалких попытках сломать упрямство Карельского.

— Да чуток, для вкуса. Там тогда кислинка прикольная есть.

Ну, чуток, вроде не страшно, ладно.

Тим почувствовал, как на плечо слева навалилась Василиса, и прислушался к ней. Под ухом раздавалось тихое сопение.

— Уснула, — шепнул Тим.

— Я бы тоже поспал.

Тим осторожно разместил Васю на диване, накрыл ее пледом и сам улегся на бок, лицом к Марку. Долго смотрел в его опущенные веки, пока наконец не спросил:

— Когда ты сказал мне «спасибо», ты поржал надо мной?

— Поржал? — Марк слабо улыбнулся. Голос его обратился в хриплую дрожь, но как бы спать ни хотелось, уснуть так же просто, как у Василисы, не выходило. И вина была то ли в сбитом режиме, то ли в чем-то ином, необъятном и мозговзрывательном. — Ты все хорошо и беспалевно сделал.

— Да ты бы точно так же...

— С мигренью — нет.

— У тебя мигрень?

— Да голова болит с утра, — сказал Марк. — Давай спать, нам вечером дохера готовить.

— Я... на самом деле рад, что вы оба приехали. Думал, ты сольешься или Васю с работы не отпустят.

Поехал бы Тим с кем-то одним из них? Целая неделя наедине с Марком или Василисой, где нет никакого третьего лишнего, и слагать перед матерью легенду о погодках из Кунгура уже не выйдет. Тим так здорово миновал этот выбор, разлегся между двумя людьми, словно выбирать никого не приходится, а чего стоил Маралину его выбор между Пермью и Санкт-Петербургом — тоже здоровски все равно, когда ни о каком приглашении двоюродного брата не подозреваешь.

— Ты предложил уехать на неделю из этой ебучей Москвы, — ответил Марк, — естественно, я бы поехал.

— Ебучей?

Он цокнул и поворочался на подушке. Почему такие банальности нужно разжевывать и класть в рот, если можно учтиво промычать и дать наконец поспать?

— Я ее ненавижу.

От расправленного дремой голоса сквозило холодным дуновением с балкона, которое не складывалось с умиротворенным лицом и мерным дыханием. Как будто эта ненависть настолько обыденна и неизбежна, что вляпаться в нее так же легко, как поскользнуться на грязной луже в развороченном дождями октябре.

— Ты же мог куда-то еще поехать учиться? В Питере у тебя брат хотя бы.

«Хотя бы» по смыслу Марк заменил бы на что-нибудь с тоннами динамита.

— В Москве у меня хата своя.

— Не знаю, у меня даже если была бы... — Тим осекся и немного помолчал, пока вспоминал мертвые мечты Юли о съемной квартире в Мотовилихе. — Я приехал сюда, потому что подумал, с вами сгонять круто будет. Один бы не поехал. Родной город жрет как-то.

Вот, все же ты понимаешь.

— Ненависть к чему-то, — или к кому-то, — не означает, что человек обязательно хочет избавиться от этого насовсем.

— Скучал по твоим цитаткам, — сказал Тим и наконец закрыл слипающиеся глаза.

Марк улыбнулся чуть шире и вскоре провалился в долгожданный сон.