Искренна скорбь того, кто плачет втайне.
(с) Байрон Джордж Гордон.

— Нет, это неправда.

— Фэйт, мне так жаль, — я шепчу, глотая солёные слёзы и глядя на перепуганную подругу.

Она похожа на маленького беззащитного ребёнка — испуганно оглядывается по сторонам, дрожа на сильном ветру, и горестно заламывает руки. Мы стоим посреди черного, выжженного огнём пустыря, а над нашей головой в потемневшем небе раздаются гулкие раскаты грома.

— Сесиль, нет, не может быть. Вселенная же справедлива, — подруга поднимает руки, заметив, что они покрыты зеленоватыми пятнами, и в ужасе пытается оттереть их, — Она справедлива, Сесиль, она бы не позволила. Смотри, я ведь живая!

— Фэйт, ты умерла, — я смотрю на её почерневшие губы и ввалившиеся щеки, на сломанную шею, расчерченную багрово-синюшными полосами.

Я отдала бы всё на свете ради возможности лежать в могиле вместо неё, чтобы Фэйт могла просто продолжать жить. Дыра в моей груди, в том самом месте, где находится сердце, превратилась в тягучее болото, высасывая из меня то, что называется душой.

— Нет! — Фэйт кричит и этот крик эхом опутывает нас со всех сторон, повторяясь несколько раз, — Нет! Нет! Нет!

Она открывает рот и из него выливается зловонная чёрная жидкость, стекая вниз по подбородку. Девшка сгибается, давясь ею, а потом поднимает на меня залитые кровью глаза с лопнувшими сосудами:

— Помоги...

Я не успеваю сдвинуться с места, как земля с треском раскалывается, моментально поглощая сжавшуюся в комочек Фэйт, а потом снова собирается воедино, образовав на том месте, где она стояла, могилу с небольшим каменным надгробием. Я падаю перед ней на колени и пытаюсь рыть влажную землю ногтями, чтобы помочь выбраться подруге, но как бы я не пыталась — холм не уменьшается. В отчаянье провожу ладонью по прохладному камню и читаю высеченные на нём буквы, складывающиеся в два слова  —  «Фэйт Доу».

Мой рот открывается в безумном крике, челюсть невыносимо сводит судорогой и я яростно бью по этому надгробию, сбивая кулаки в кровь, но ничего не меняется. Я слишком слаба.

Я не смогла.

Я так люблю тебя, Сесиль, ты стала мне, как сестра.

Силь?

— Сесиль, Роб хочет нас видеть.

— Что? — встрепенувшись, подскакиваю, ударившись бедром о край стола.

Я уснула прямо за своим рабочим местом и сейчас передо мной стоит Даглас, заинтересованно наблюдая, как я убираю прилипшую к вспотевшему лбу бумажку и бросаю её на пол. Всю ночь мне не удавалось спрятаться в спасительном сне и до рассвета мой взгляд блуждал по укрытой мраком комнате. Присутствие рядом Дагласа дарило мне безопасность, но не утешение.

— Прости, что ты сказал? — смотрю на него, потирая ушибленный участок тела.

— Роб, старший наставник зовёт нас к себе в кабинет.

— Нас? Зачем мы ему нужны?

Даглас пожимает плечами и презрительно ухмыляется:

— На похоронах ты произвела фурор. И уже весь Совет знает о нашей совместной ночёвке.

— И что теперь делать? — у меня перехватывает дыхание от страха.

— Послать их в задницу, — отвечает Даглас и, разворачиваясь, идёт по коридору.

Через пару минут мы оба стоим перед Робом, который старательно напускает на себя вид хорошего парня, решившего серьезно поговорить с нашалившими детьми.

— Присаживайтесь, — указывает он на уже знакомый мне диван, но мы продолжаем стоять, глядя на него без всякого выражения, — Что ж ммм... Тогда сразу к делу. Сесиль, твоя речь на прощальной церемонии была весьма... как бы это сказать... пламенна и провокационна. Я прекрасно понимаю, горе и бушующие эмоции иногда заставляют нас делать заявления, которые не соответствуют действительности...

— Неужели? — Даглас напрягается и говорит сквозь зубы, — И что же в её словах не соответствовало действительности?

— О, мистер Купер, подождите, насчёт Вас будет отдельный разговор, — старший наставник выпрямляется и вертит в руках карандаш, покачиваясь в кресле, — Сесиль, надеюсь, ты понимаешь, что твои слова о бесполезности руководящей верхушки и бессмысленности Вселенной могут спровоцировать массовые волнения в пределах нашего кантона? Завтра будет проходить всеобщий сбор по поводу течения расследования убийств. Мы пообщались с Советом и решили, что тебе необходимо принести публичные извинения на этом собрании.

— Чёрта с два! — рявкаю я, а Даглас приобнимает меня за плечи и, угрожающе понизив голос, наклоняется к побагровевшему Робу.

— Она не будет извиняться, — опасным шёпотом протягивает он, — А я, как заместитель старшего наставника самоубийц, могу заявить, что знаю о том, что расследование ведётся кое-как и улики на месте гибели Фэйт Доу были собраны с грубейшими нарушениями. Вы, Роб, даже не принимаете в этом участия, хотя убиты Ваши подопечные. Может, пора заняться делом, а не поддержанием собственного имиджа и выпрашиванием привилегий у верховных?

— Да как ты смеешь! — Роб в гневе приподнимается со своего места, но тут же садится обратно, нервно потирая вспотевшее лицо, — За такие высказывания я могу отправить тебя в Большой Котёл! Кроме того, в твоей комнате ночует спирит, — он указывает на меня и я вздергиваю брови, — Одного этого достаточно, чтобы лишить тебя руководящей должности и изгнать с территории, а её уволить и отправить мыть полы в здании Совета!

Я испуганно жмусь к Дагласу и вижу, как он побелел от ярости, глядя на то, как старший наставник, довольный собой, гордо задирает подбородок. Аура самоубийцы вырвалась из его внешней оболочки, словно спящая до этого древняя тьма и угрожающе заклубилась вокруг. Мне кажется, я могу потрогать его злость руками. На какое-то мгновение мне самой становится страшно, когда я вижу, как каждая клеточка его тела вибрирует.

В мгновение ока Даглас оказывается рядом с Робом и хватает его за ворот дорогой рубашки, одним рывком притягивая к себе и стоя лицом к лицу. Я испуганно дергаюсь, пытаясь остановить парня, но между нами словно вырастает невидимая стена. Роб беспомощно открывает рот, дёргаясь в конвульсиях и я вижу, как его ноги безвольно повисли в воздухе. Даглас приподнял его, держа прямо за шею.

— Даглас, перестань! — кричу, дрожа от ужаса, но тот даже не реагирует на мои вопли.

— Только попробуй навредить Сесиль. Я сотру тебя с лица Тектума и отправлю в забвение, — Даглас проговаривает каждое слово, а потом отшвыривает задыхающегося наставника обратно на его кресло, — Пойдём, Сесиль, — кивает он мне и мы вместе уходим из роскошной приёмной, спускаясь вниз, к крыльцу.

— Тебе это даром не пройдёт, ублюдок, — хрипит Роб, хватаясь за горло и бросает нам вслед пресс-папье в виде льва, стоявшее до этого на его столе.

Хрустальная фигурка с грохотом разбивается о дверь и разлетается на сотни мелких осколков.

Стоя на крыльце, Даглас тяжело дышит, повернувшись ко мне спиной, после чего поворачивается, снова приняв своё непроницаемое обличие. Он смотрит на меня и в его глазах клубится темная дымка, но лицо остаётся таким же спокойно-отрешенным, как и всегда.

Мне хочется прикоснутся к нему, поговорить, но я чувствую, что мысленно Даглас сейчас очень далеко от меня и моя тактильность будет излишней. Он легонько целует меня в висок, морщась от яркого весеннего солнца и, не сказав ни слова, уходит вверх по улице, туда, где располагается наспех построенная военная база. Я вижу, что его руки крепко сжаты в кулаки.

Проводив его взволнованным взглядом, возвращаюсь в свою приемную и пытаюсь заняться делом, но из-за беспорядка в мыслях у меня ничего не получается. Слишком много потерь и разочарований в последнее время, а неизвестность настолько пугающая, что само пребывание в Тектуме постепенно превращается в пытку. Всплакнув, думаю о Фэйт. Если бы она была сейчас рядом!

Осторожный стук в дверь прерывает мои мысли. Я окликаю стоящего снаружи человека, позволив войти и сокрушенно стискиваю зубы, когда в кабинет входит Сара.

— Дорогая, нам надо поговорить, так нельзя, — наставница снимает очки и вытирает глаза.

Только сейчас я понимаю, как же они похожи.

Что бы она не сделала, как бы она не пыталась вычеркнуть меня из своей жизни, она всё равно остаётся моей мамой.

— Чего тебе? — я сажусь обратно на своё место и с неприязнью смотрю на Сару.

Сейчас ненависть к ней велика настолько, что дай мне в руку камень — я бы её им убила.

Она опускается на соседний стул, хотя я совсем не предлагала ей присесть, и с мольбой смотрит на меня.

— Я хочу тебе все объяснить.

— Мне? — я издаю короткий смешок и раздраженно отталкиваю от себя бумаги, — Лучше сходи на могилу свой дочери и объясни всё ей, может теперь, когда она ничего не ответит, можно рассказать ей, что произошло на самом деле? Так ведь, Сара?! Мёртвые же всё прощают, потому что им больше ничего не остаётся, ведь они не разговаривают!

Женщина морщится и откидывает назад серебристую косу. Заметно, что решение прийти ко мне стоило ей больших моральных усилий, но мысль о том, что Сара мучается, приносит мне своего рода удовлетворение. Да, я хочу, чтобы она страдала. На пару секунд женщина молча поднимает глаза к потолку и выдыхает, чтобы успокоиться, а потом продолжает:

— Это не так. Я любила Фэйт.

— Да ты что?! Уж мне-то не рассказывай! Она была настоящей занозой в твоей заднице, — я встаю и отхожу к окну, уставившись в собственное отражение на мутном стекле, — Ну конечно, какая ирония — старший наставник, который работает с детьми и специализируется на жертвах аборта, является матерью, убившей свою дочь концентрированным раствором соли! А Совет? — я поворачиваюсь к ней и опираюсь ладонями о стол, с горечью и отвращением вглядываясь в черноту её глаз, — Они покрывали тебя, гоняли Фэйт по кругу, как белку в колесе. Да я тебя растерзать хочу, Сара, а ты просишь меня, чтобы я тебя выслушала!

— С каких это пор ты стала такой ожесточённой, девочка? — Сара сокрушенно качает головой, а я, фыркнув, сажусь обратно, скрестив руки на груди.

— О, оставь эти высокопарные речи для новоприбывших! Я стала такой, потому что вы все — и ты, и Совет, и верховные, попросту лжёте. Система прогнила, кантон в страхе, Тектум на грани войны, а вы делаете вид, что самые умные! И да — лжецы из вас так себе. Разве что Фэйт умудрилась поверить тебе и добрым сказкам о справедливой Вселенной.

— Я любила свою дочь! — Сара повышает голос, но тут же умолкает, опустив голову.

— И поэтому убила? — насмешливо продолжаю говорить, вгоняя в неё слово за словом подобно острым ножам.

— У меня не было другого выхода, я не могла её оставить. Это было бы немыслимо, — Сара всхлипывает, но упрямо расправляет плечи, не желая принимать то, что я ей говорю.

Во мне вскипает жгучая злость. Фэйт не какая-нибудь вещь в магазине, которую можно было бы вернуть, передумав!

— Сара, ты взрослая женщина! Есть виды аборта, которые делаются на раннем сроке, когда зародыш в твоей матке состоит из пары клеток! Но не тогда, когда это сформировавшийся ребёнок, который вот-вот должен был появиться на свет!

Я много раз изучала эту тему в колледже и прекрасно знаю, что и как происходит. И Сара, которая всегда казалась мне самым умным человеком в Тектуме, теперь сидит передо мной, как неотесанная необразованная дикарка, возомнившая, что может распоряжаться судьбами. Отвращение тошнотворным комком подступает к моему горлу. На какое-то мгновение мне хочется просто взять и уехать далеко-далеко, в другой кантон, чтобы никогда не быть рядом с этими людьми.

— Мне не позволили сделать этого раньше. Никто не должен был знать. Фэйт вообще не должна была появиться, — Сара кусает нижнюю губу, и от её слов по моей коже пробегают мурашки.

— Почему?! Во времена твоей юности не знали о презервативах? — ехидничаю я.

— Меня изнасиловали.

— И? — мне пришлось замолчать и слушать её, потому что после произнесённых Сарой слов территория общего разговора больше не являлась полем моей правоты.

Сара вздыхает, сжимая в дрожащих пальцах очки и, запинаясь, рассказывает:

— Он был вторым мужем моей матери. А мне было всего одиннадцать, когда однажды ночью я проснулась от того, что он стоит надо мной голый. С тех самых пор каждую ночь я засыпала с ножом под подушкой, — Сара прикрывает глаза и качает головой, словно пытаясь вытряхнуть неприятные воспоминания из своей головы, — Как можно было в маленькой девочке увидеть женщину? Но он разглядел меня, в его взгляде было что-то такое... Я сразу поняла, что это конец. Не было ни одного дня в моей жизни, чтобы он не бил меня. К тринадцати годам у меня уже было три серьёзных попытки самоубийства, и я не хотела привлекать внимания, моим желанием было просто уйти, сбежать из этого мира, полного боли и насилия. Я была лишь пустой оболочкой, бесполезным телом, на дне которого пряталась маленькая испуганная душа ребёнка, не понимающего, чего от неё хочет этот большой человек.

В окно светит ласковое солнце, но в комнате словно становится темным-темно. Даже птицы, весело щебечущие на улице, казалось, умолкли.

— А твоя мать? — я впадаю в ступор, перестав хмурить брови, а Сара поднимает на меня большие печальные глаза.

Только сейчас я замечаю, что морщин вокруг её глаз стало больше, а по обеим сторонам рта залегли горестные тени.

— Моя мать предпочла сделать вид, что всё хорошо. Ведь, если я буду молчать — значит, люди тоже будут молчать. Она боялась огласки больше всего на свете. В один из дней, когда он избил меня горячим чайником и я порезала себе вены, спрятавшись в своей комнате, она нашла меня, истекающую кровью, и просто забинтовала мою руку, а на следующее утро дала мне массивный браслет, чтобы в школе не заметили порезы. Мы были образцовой семьей. Моя мать работала с детьми и дети её любили. Никто не должен знать, что за красивой картинкой благополучного семейства скрывается дверь в ад. А её муж чувствовал свою безнаказанность и пользовался этим в полной мере.

— Сара... — я прижимаю руку к сердцу, мне больше нечего ей сказать.

— Я не буду вдаваться в подробности. Маленькой девочки уже не было. После неё была взрослая женщина, которая думала, что смогла убежать. Но он настиг меня, как настигает внезапно свалившаяся на голову беда. И моё чрево оказалось проклятым. Там была Фэйт. Малышка, которая казалась мне тем же чудовищем, только уже разрывающим меня изнутри. Меня не выпускали из дома, пока в один день я не смогла вырваться и убежать, а потом договориться с врачом, чтобы сделать аборт. Думаешь, я не жалела? Да, я ненавидела её — но и себя тоже. Фэйт не была виновата ни в чём, и в то же время — она была символом его власти надо мной, его победы. Я не могла... Я не могла, Сесиль. Я не могла, — Сара ударяет кулаком по столу и я удивляюсь, как она ещё держится.

— Боже правый, — слёзы катятся из моих глаз и капают на листы бумаги, лежащие на столе, оставляя некрасивые разводы, — Что же он наделал...

— После аборта начались осложнения. Я больше не могла иметь детей, а потом произошло то, что привело меня в Тектум — заражение крови, инфекция и, как итог — смерть. Я должна была отправиться в Большой Котёл за свои деяния, но Совет изучил моё дело и выбрал мне наказание, которое было гораздо ужаснее изгнания — я  была назначена работать с такими детьми, как Фэйт. Каково мне было каждый день видеть этих детей, их боль и непонимание? Одна лишь Вселенная знает, ведь я говорила с ней каждый день. А потом мне показали малышку. Чудесную девочку с белыми волосами и чёрными глазами, всю покрытую следами от ожогов. Она была похожа только на меня, на меня одну. В ней не было ничего от того монстра. Она была чиста. Я забрала её у Катарины и всегда была рядом с ней, пока она не выросла ровно настолько, чтобы понимать, кто она и что с ней произошло. Тогда я затаилась. Стала наблюдать издалека, по-прежнему держась поблизости. А теперь скажи мне, Сесиль — заслуживала ли Фэйт знать о том, кто её родители? Была ли ей нужна эта правда?

Гнетущая тишина окутывает стены кабинета. Горе, такое огромное и горячее, уже несколько дней живущее в моей груди вырвалось и, словно рой мух, кружит над головой. Если смерть Фэйт сломала меня, то открывшаяся только что правда подхватила остатки моей души и превратила в пыль. Я не знаю, что ответить Саре, потому что мои мысли превратились в грязное месиво. Отвожу свой взгляд от ее сгорбленной фигуры и растерянно смотрю по сторонам, пытаясь ухватиться за спасительную реальность, но она подводит меня.

— Что ж, — Сара встаёт и, водрузив на нос очки, снова надевает маску доброй и мудрой наставницы, — Я не буду давить на тебя, дитя. Просто знай, материнская любовь — это не всегда ласка и забота. Иногда это ещё и спасительная ложь.

Она уходит, а я встаю и сажусь в углу комнаты, обхватив руками колени.
Мне хочется спрятаться от мира, в котором маленькие девочки становятся жертвами взрослых извращений, а те, кого ты любишь, уходят навсегда и больше не возвращаются.