Руки связаны за спиной и дико, безумно ноют, и поток магии, рвущийся из ладоней, останавливает нечеловеческая боль. Ему переломали кисти и стянули тонкой затяжкой так, что кожа стала фиолетовой, а с каждым ударом сердца приходилось давить мычание от болезненной пульсации. Доминик не может открыть глаза — так опухло лицо от истязаний. Должно быть, сломана или вывернута нога — он не способен идти, и его тащат волоком, стирая кожу об ухоженные дорожки.

Небольшие участки тела, все еще сохранившие чувствительность, ощущают острые занозы, шершавые древесные волокна. Его заталкивают на бревна и ставят на раздробленные колени. Доминик не сопротивляется, потому что с трудом может пошевелиться, и даже сорванные связки позволяют лишь хрипеть.

Круг бензина вокруг него замыкается, и от едкого запаха разноцветные пятна становятся ярче, словно радужную жидкость залили в самые глаза. Щелкает зажигалка. В памяти загораются закопченные окна, из которых вырывается пламя, и сотрясающиеся от ударов запечатанные двери, и маленькие зараженные тельца, падающие из третьего этажа на неровный газон. Даже если они уже мертвы, он должен испепелить их.

А теперь та же участь ждет его, но смирение рассыпается, стоит первым языкам пламени облизнуть фиолетовую гематому, в которую превратили его тело. Едкий дым душит и дерет горло, как проглоченный ком битого стекла, а от жара волосы скручиваются и плавятся. Доминик ждет смерти, но до нее нужно переждать, пережить толстые иглы боли в коленях, волны по всему телу, слово озеро живой освежеванной плоти закидывают камнями и поливают спиртом, и он не может защититься, он и не должен — это неправильно, но мучения так невыносимы, кашель мешает задохнуться дымом, и он тонет, тонет в кровавом озере, пока его не охватывает мокрая прохлада.

По телу темно-синими потоками растекается расслабление и приятная тяжесть, словно его накрыли старым холодноватым одеялом. Потоки вязкой жидкости омывают с головы до ног, пока облегчение не подталкивает открыть излеченные веки. Вдалеке голубеет зарево, а над ним — темный небесный купол, без единого облака, без единой звезды. Должно быть, это и есть ад, вот только для преисподней здесь не так плохо.

***

Доминик с громким хрипом вдохнул и закашлялся, преодолевая болезненную тесноту в легких. Вокруг оставалось темно, и он не мог пошевелиться, но точно знал, что пришел в сознание. Ему показалось, что он в гробу, и в первую секунду он запаниковал и начал безотчетно дергаться. Мягкий тяжелый покров поддался и сдвинулся, открывая глазам звездное небо. Бензин закапал в рот, смешиваясь с отвратительно сладкой вонью мертвечины.

— Там что-то шевелится, — услышал маг девичий голос.

— Шакалы хотят растаскать трупы. Быстрее поджигай.

Доминик судорожно сбросил с себя мертвого и попытался сползти с горы мягких скользких тел, уже покрывшихся фиолетовыми пятнами. Он услышал, как чиркает спичка и попытался махнуть рукой перед темными фигурами.

— Стойте! — в панике промычал он сухим неподвижным языком. Во рту не осталось слюны, в глазах — слез. Кровь не шла из ран. Его тело успело высохнуть. В ушах отдавалось тяжелое, вязкое сердцебиение, вполовину медленнее, чем должно быть.

Девушка с парнем напротив него замерли. В руке охотницы догорала спичка. Доминик начал лихорадочно слезать с горы, спотыкаясь и падая, но при этом двигаясь очень медленно, словно во сне. Пальцы попали в открытый бледный рот трупа с гнилыми зубами, что на удивление даже не вызвало рвотный рефлекс.

— Я же сказал проверить всех, — процедил разъяренный парень и дал девушке ощутимый подзатыльник.

— Я проверила! — возмущенно воскликнула она, потирая место удара, — они все были мертвые, я проверила!

Парень указал пальцем на Доминика, уставившись на девушку с яростным безмолвным вопросом.

— Ну может... — замялась она, — у него эта, как ее, некрия?

Спичка догорела и обожгла пальцы охотницы, и она с писком бросила огрызок на землю. Маг на секунду замер в ужасе, но спичка успела погаснуть, и дорожка бензина под ногами незнакомцев не вспыхнула.

— Зомби, по-твоему, умеют разговаривать?

Девушка окончательно вжала голову в плечи.

— Ты понимаешь, что там не только мародеры, — продолжал парень, указывая на гору трупов, — там мирные жители. Ты должна была проверить каждого. Каждого!

— Да я проверила!

— Из-за твоей тупости могут погибнуть невинные существа. Ты понимаешь это? — в ночной тишине слышалось шуршание под ногами и руками Доминика, — А?

— Понимаю, — пискнула девушка.

Маг с трудом дотащился до них и опустился на землю, не в силах выдержать собственный вес. Вблизи охотники, пережившие перестрелки и разрушение города ведьмами, мало отличались от мародеров из-за потрепанного вида, но в их лицах читалось особенное выражение: оно внушало чувство безопасности. Маг поймал себя на том, что никогда не всматривался в своих жертв. На секунду его уколола мысль, насколько иначе могла сложиться жизнь, попади он в руки к охотникам.

— Мне нужно... — задыхаясь, проговорил Доминик.

— Помощь вызови, — тихо бросил мужчина спутнице.

— Связаться с... — голова с трудом вспоминала имена и названия, — Дженнарино Кастанцо в... в Алессандрии. От Нико.

— Помедленнее, — охотник присел на корточки напротив него, — Дженна-что?

Парень сделал жест девушке, чтобы та записала. Она начала суетливо шарить по карманам в поисках носителя. Доминик продиктовал имя по буквам.

— Алессандрия, — задумчиво повторил охотник, будто смаковал название, — что-то знакомое. Это же итальянцы-коллаборационисты, которые пару лет назад вытесняли наших из южных колоний? — он поднял глаза на девушку, а она пожала плечами.

Пристальный взгляд обратился к магу. Пальцы охотника протянулись к шее мага, чтобы пощупать пульс.

— Что-то здесь не чисто. Как думаешь... — парень обратил многозначительный взгляд на спутницу.

— На нем брюки и туфли, — с сомнением ответила она на молчаливый вопрос, — вряд ли.

Охотник фыркнул.

— Они умеют переодеваться. Дай фонарик.

Белый свет ослепил Доминика. Грубые пальцы раздвинули веки.

— Слишком слабый маг для Профессора, — парень сделал вывод по цвету глаз мага. Он хмыкнул. — А по описанию один в один.

Еще некоторое время зелено-синие пятна мешали видеть. Они не исчезали, а лишь росли с головокружением.

— Как ты с тремя огнестрельными прожил шесть часов?

Краем уха Доминик слышал приближающиеся шаги и пластиковый стук в аптечке. Опасность для жизни миновала, и тело мага, ощущавшееся как чужое, расслабилось.

— Я не... — маг почувствовал, как теряет сознание. На этот раз наступила приятная и знакомая темнота. Вязкие синие потоки исчезли, как развеявшийся туман, и он знал, что будет жить.

***

Утреннее солнце слепило глаза. Доминик раскрыл веки и нахмурился. Бинты стесняли движения. В носу все еще стоял легкий запах гнили. С деревянной крыши внутрь капал дождь, с лязгом разбиваясь о металлическое днище ведра. Под потолком пауки-сенокосцы покачивались на хаотичных сетях.

Маг испытывал дискомфорт и первые секунды не мог понять, чем он вызван. Чем яснее становился ум, тем сильнее нарастала боль. С трудом он повернул голову, чтобы осмотреться. Пальцы нащупали старую влажную ткань — жесткий шершавый хлопок. Маг лежал на отсыревшем матрасе. Лишь носилки отделяли его от грубо сколоченного пола.

Доминик встретился с чужим внимательным взглядом, и с облегчением выдохнул.

— Боги, —  попытался проговорить маг, но во рту пересохло.

На деревянном стуле, наблюдая за больным, сидел молчаливый Рино. Он помог Доминику выпить воды из стакана. Глотки давались с болью.

— Не представляешь, как я рад тебя видеть, — язык все еще не слушался. В теле нарастала боль.

— Не хочу оскорблять твой слух банальным «я же говорил», но... я действительно тебя предупреждал, — отозвался Рино на удивление невозмутимым тоном. В спокойствии сине-зеленых глаз можно было раствориться.

— Знаю, — прохрипел Доминик, пытаясь привстать, но тут же сморщился от боли. — Где мы?

— В черте города, — уклончиво ответил Рино, — в доме я тебя расположить не мог, — друг поджал губы, давая понять, что их ждет неприятный разговор. — Когда тебя привезли, уже появились трупные явления. Ты был мертв, но твое сердце продолжало очень медленно биться, и сохранялось поверхностное дыхание, — голос Рино успокаивал мага, которого с каждой секундой начинало сильнее лихорадить. — Оказалось, пули задели тонкую кишку, почку и поджелудочную, так что... — друг старался рассказывать об этом как можно мягче, — ты был сильно отравлен. Я нашел для тебя донора крови и хирурга, но после операции раны серьезно воспалились из-за трупного яда. Мы использовали медикаменты, но они ожидаемо не помогли, — теперь Доминик понял, почему так быстро нарастает боль. — Так что единственное, что мы можем сделать — это ждать, пока ты не вылечишься сам и надеяться, что с твоими особенностями это возможно. Обезболивающие тоже не действуют. Ты здесь, а не в доме, потому что... потому что ты все еще гниешь.

Зубы сами сжались и лицо искривилось от режущей боли в корпусе.

— Как я вообще... — процедил маг, стараясь дышать как можно реже, — существую?..

— Никто понятия не имеет.

Доминик потер переносицу, жмурясь от воспоминаний о последних днях. Он спрашивал себя, зачем полез не в свое дело? Что и кому пытался доказать? Лишь однажды ему показалось, что он видит что-то живое и хорошее в вечно раздраженных стальных глазах, и теперь он понимал, насколько далек был от реальности.

Тогда мага мучили тревожные мысли, и он успокаивал нервы в шелесте листьев, задевающих его голову и плечи, в духоте теплицы. Время от времени щелкали острые ножницы, и длинные листья падали прямо под ноги Доминика. Он методично отделял побеги от лишней зелени и отрезал ненужное. В жаре распространялся насыщенный травянистый запах. Руки покрылись салатовой коркой от застывшего сока.

Он не сразу заметил фигуру, облокотившуюся на хрупкий пластик двери.

— Я тебя долго искала, — заметила Силеста. — Что делаешь?

— Ищу покоя, — ответил он, не оборачиваясь, и собственный голос прозвучал странно после часов молчания.

— Как будто у тебя есть поводы нервничать, — фыркнула она, окончательно отвлекая Доминика от дела.

Маг смерил ее долгим взглядом, прекрасно понимая, что объяснять, что такое бессонница, беспричинная тревога, постоянные воспоминания о самых страшных событиях жизни перед глазами — бесполезно.

Некоторое время она молча наблюдала за ним. Услышав неопределенное хмыкание, Доминик снова обернулся к Силесте, осматривающей потолок теплицы.

— Надолго ты еще здесь?

— Планировал закончить до нашего отъезда.

Фея еще пару минут постояла, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, но в конце концов не выдержала и шагнула в теплицу, чтобы отобрать у Доминика острые ножницы.

— Все это можно сделать в сто раз быстрее, — заявила она, с ходу ампутировав два широких листа у растения.

— Побег не задень, — предупредил маг, наблюдая, как Силеста с энтузиазмом щелкала лезвиями, словно мстила бедным листьям томата за личную обиду. За ее серебристые волосы, переливающиеся зеленым, цеплялись верхние побеги. Ему нравилось смотреть за тем, как она делает полезное дело: в этом было нечто непривычное.

Тогда он задумался, насколько редко Силеста занимается чем-либо, помимо грабежей, легких, повседневных убийств, унижений «своих» мародеров. Он мог пересчитать по пальцам случаи, когда она выражала к окружающим что-либо кроме злости: однажды она протянула руку Шейну, которому раздробила ноги ведьма-охотница, однажды позволила уйти совсем молодой ликантропке, которая дралась с ней до последнего, даже теряя сознание. Фея бывала приятным собеседником в редкие просветы хорошего настроения, в основном, когда возвращались способности. Пару раз она отстреливала головы отчаянным «героям», которые полезли на территорию Алессандрии.

— Никогда не думала, чем бы занималась, не будь ты мародером? — тихо заговорил Доминик. — Или когда надоест?

— Не, — отмахнулась фея, — если я прекращу, то не выживу.

— А если все же использовать воображение? Если бы ты родилась в другом месте, кем бы ты хотела быть?

Силеста скривилась, не отрываясь от занятия.

— Я родилась там, где родилась, и...

— Хорошо, — Доминик решил сделать последнюю попытку. — Ну например, если бы у тебя родился ребенок, кем бы ты хотела его видеть?

Щелчки прекратились. Маг поймал на себе озадаченный взгляд. Загорелые руки с ножницами опустились.

— Я никогда не думала о детях, — удивилась Силеста. — Но если бы... не знаю, подкинула бы в какую-нибудь семью. Сказала бы им, что выпотрошу кишки, если не будут смотреть за ребенком. Пусть лучше херней в колонии страдает, чем здесь.

Доминик не удержался от еле слышного замечания:

— Чтобы его продали Амосу такие как мы с тобой.

— Нет, — резко оборвала его фея. — Во-первых, он был бы сильным. А во-вторых... я бы крышевала колонию, — она снова принялась резать листья, — как ты Алессандрию. Может, он попал бы в город. Кто знает.

Маг глубоко задумался, представляя будущее подобного ребенка — любого ребенка на пустырях. Его передернуло от тягучего чувства безысходности, темного будущего в одном лишь выживании, без высшего смысла.

Через десять минут всю дорожку устлал зеленый покров и Силеста удовлетворенно вздохнула.

— Вот видишь, насколько быстрее можно было это сделать.

Она похлопала мага по плечу, оставляя на рубашке салатовый след от пальцев, и прошла мимо.

Ее легкая улыбка удовольствия от выполненной работы не имела ничего общего с жестким взглядом, когда Силеста жала на спусковой крючок. Доминику следовало догадаться, что она никогда не признает свою неправоту. Сколько бы он не переубеждал ее, невозможно было ослабить мертвую хватку, которой женщина вцепилась в свое узкое видение мира. Согласиться с ним означало признать, что она ошибалась всю жизнь, что тратила годы зря, могла жить иначе, защищенной, легкой и, может быть, счастливой.

— Рино, нам надо поговорить, — сдавленно произнес он. — В тот день...

Друг положил руку тыльной стороной на взмокший лоб мага, всем видом показывая, что Доминику не нужно продолжать.

— ...я собирался уехать с пустырей, навсегда.

Горло пережал спазм, и по телу прошла мелкая дрожь. Ему многое хотелось сказать: о том, какой он идиот, раз так долго не отдавал себя отчета, что делает; о том, как неприятно умирать, зная, что за пеленой тебя ничего не ждет. После такого никто не захочет отнимать чужие жизни.

— Я рад слышать, что ты одумался, — ответил друг, но в его тоне не слышалась радость.

Доминик попытался заговорить хотя бы шепотом:

— Ты ведь знаешь, что большая часть слухов обо мне, — ему мешали слабость и сопротивление всего тела, и он перешел на шепот, чтобы не тратить так много сил, — это ложь ради отпугивания мародеров.

Красные веки мага пульсировали, и он ощущал жар в глазницах. С каждой минутой оставаться в сознании становилось все более невыносимым.

— Надеюсь на это, — доносился тихий голос Рино. На лоб мага опустилась прохладная ладонь. — Ты горишь, — заметил друг, и обеспокоенность прокралась в его интонации, — хорошая новость в том, что «Профессор» мертв, и тебя не будут искать. Судьба дала тебе третий шанс, и потерять его...

Рино замолчал, заменяя все слова одним шумным выдохом. На его руках остался трупный яд. Доминик нашел в себе силы усмехнуться.

— Как ты меня терпишь?

В голове всплыли незамеченные ранее слова Силесты о том, что Рино держит его на привязи как бешеную собаку. Маг сразу же отбросил эту мысль: по меркам нового мира даже со всеми грехами он представлял собой вполне разумное существо.

— Мне всегда казалось, что мы похожи, — ответил друг. — И мне неприятно смотреть, как ты тратишь жизнь на бессмысленный эскапизм.

Его слова заставили Доминика сильнее нахмуриться. Он чувствовал себя опустошенным от каждой отнятой жизни, и ему это нравилось: пустота лучше того, что его наполняло, и бесцельные переезды с одного конца Европы на другой помогали избегать воспоминаний и тяжелых мыслей.

— Ты встанешь на ноги, — продолжал Рино умиротворяюще спокойным тоном, — и уедешь с пустырей, иначе ты умрешь для меня. Это... — он оглядел живого мертвеца с головы до ног, — последняя капля, понимаешь?

Маг попытался кивнуть. Друг закатал рукава, и ладони застыли над головой Доминика, чтобы с помощью гипноза заставить больного заснуть.

***

Несколько дней назад

Тяжелое тело упало на жесткую кровать, стоило металлическому поясу соскользнуть с массивной, покрытой мехом талии. Силеста оглядела комнату в лихорадочном поиске чего-либо достаточно широкого и прямого, чтобы использовать в качестве шины. Медлить было нельзя: кости оборотней начинали срастаться быстро, а с учетом всей дряни, которую Шейн колол себе для ускоренной регенерации, у них оставалось не более двух часов, чтобы вправить все на место.

Фея обошла все комнаты, но нашла лишь железный лом. Недолго думая, она начала неуклюже отдирать доски от стены одной рукой, потому что вторая распухла, покраснела и перестала слушаться.

— Тебе наверняка там все раздробило, — тихо заметила женщина, пытаясь наложить самодельную шину, — от такого-то удара.  Нужно рентген сделать.

Шейн ответил ей рычанием, которое не нуждалось в объяснениях. Здоровой рукой он отбился от Силесты и махнул на дверь. Женщина отошла на несколько шагов, молча качая головой.

Оборотень начал возвращаться в человеческую форму, и с каждым щелчком встающих на место костей по спине феи пробегала холодная дрожь. Челюсти Шейна сжались так сильно, что вечерний свет очертил каждое волокно жевательных мускулов. Животное рычание постепенно лишалось пугающих грудных частот, и превращалось в человеческий голос.

При виде того, как он вправляет себе кости и суставы таким болезненным и опасным способом, Силеста всплеснула руками. Она откопала в завалах на кухне старую аптечку и бросила рядом с ним, а сама принялась перебирать одежду в старых шкафах.

— Что ты делаешь? — спросил Шейн сквозь тяжелое дыхание.

— Мне нужно вернуться туда ненадолго, — фея говорила тихо, как будто надеясь, что оборотень ее не расслышит.

— Совсем ебнулась?

Силеста не ответила, зная, что игнорирование бесит его куда больше бесконечных перепалок. Она нашла в залежах сарафан из такого старого хлопка, что ткань готова была порваться от одного прикосновения. Фея даже не знала, кому принадлежали все эти вещи, пока в деревянном доме не обосновались они с Шейном. Не обращая внимания на пристальный взгляд, Силеста сгребла в охапку вещи и собиралась выйти.

— Не смей, — сказал он требовательно. На его лбу выступили крупные капли пота, и от тяжелого дыхания часто и прерывисто поднималась грудь.

— Ты машину сюда пригнал?

— А ты выйди и посмотри.

Силеста подавила желание сломать ему еще несколько костей или хотя бы нажать на больные места. Она несколько секунд проглатывала все несказанные слова, понимая, что не так давно он спас ей жизнь.

— Я принесу тебе столько обезболивающего, что ты подавишься, — ответила фея как можно спокойнее.

Выходя из дома, она слышала, как Шейн снова принимает звериную форму, чтобы быстрее регенерировать, еще раз заставляя весь организм перестраиваться, а кости — расти и смещаться, но теперь в правильном положении.

Силеста закинула на заднее сидение две канистры с бензином и тронулась, выдавливая педаль газа так, словно это была голова охотника. Она хорошо помнила дорогу, но несколько раз сворачивала в неверном направлении, чем удлинила путь на час, и прибыла только к вечеру.

Пожар в колонии потушили, но по всей округе стоял едкий запах гари. Тишину нарушали только далекие переговоры. Беготня прекратилась и суета улеглась. Трупы вывозили за ограждение в багажниках двух пикапов и в ржавых железных тачках, чтобы сбросить в общую кучу и сжечь.

Фея пыталась найти то место на полпути к ограждению, где оставила мага. Она не увидела ничего на пыльной земле: ни свидетельств их присутствия, ни крови, ни следов. Бросив взгляд на серое тряпье на соседнем сидении, Силеста с раздражением выдохнула и, чувствуя нарастающую ненависть к себе, начала переодеваться и натягивать пыльную ткань. Благо, владелица одежды была женщиной тучной, и фея с ее широкими плечами влезла в сарафан, не порвав его неаккуратным движением.

Вернувшись к колонии, Силеста вышла из машины, все же привлекая к себе лишнее внимание серебристыми волосами — довольно дорогим удовольствием на пустырях, перекачанными из-за анаболиков мышцами и крайне враждебным взглядом. Она сразу направилась к куче трупов, пока та не выросла до таких размеров, что тела станет невозможно опознать.

Фея некоторое время копалась в груде подгнивающего мяса и костей, но так и не нашла то, что искала. Ее ладонь тем временем начинала сильнее пульсировать, и от боли темнело в глазах. Чтобы не потерять сознание от едкого запаха, потери крови и переутомления, она села на охладевшую землю.

— Ты ищешь кого-то конкретного? — Силеста не сразу поняла, что обращаются к ней и подняла расплывающийся взгляд на незнакомца.

Перед ней стоял охотник, покрытый пылью и бетонной крошкой с головы до ног, но с виду совершенно здоровый. Рука женщины метнулась к пистолету, но перед глазами запрыгали белые точки, перекрывая весь обзор. Ее ноздри раздувались от бешенства, и брови хмурились, пытаясь собрать распадающееся лицо в одно целое, снова обрести контроль. Когда пелена немного рассеялась, Силеста увидела вокруг себя еще несколько существ, вероятно, таких же враждебных тварей. Стрелять сейчас, без защиты, в окружении врагов, было глупо. Ее ладонь соскользнула с холодного металла, но пальцы все еще касались его, готовые в любой момент схватить оружие.

Мужчина перед ней дал знак кому-то позади себя, и к ним подбежал тонкий, почти хлипкий человек с аптечкой наперевес. Он без спроса взял ее за раненую руку и начал фиксировать суставы. Силеста подавила порыв сломать ему здоровым кулаком нос, и лишь сверлила его безумными глазами.

Охотник повторил вопрос. У феи свело челюсть от мысли, что она говорит с тем, кого должна бы застрелить на месте, но все же она ответила:

— Я ищу мужчину, — она говорила сквозь зубы, хоть и пыталась сделать тон менее грубым. — Под тридцать, темные волосы, горбатый нос, щетина. Одет в... — поверхность эмали заскрипела, — рубашку и брюки.

Мужчина кивнул и начал осматривать тела, которые неаккуратно скидывали в общую кучу.

— Мне нужен мертвец с пустыря, — сказала Силеста, — не из колонии.

— Они все здесь, — он махнул рукой на кучу, в которой фея уже успела покопаться.

В ней зародилась робкая мысль, что ему удалось каким-то образом сбежать, может быть, кто-то помог, и он сумел выжить — она бы не удивилась: видела, как существа выбираются из пекла похлеще. Она не знала, как относиться к этой мысли: одна ее часть хотела переиграть тот момент, а вторая порадовалась бы бледному трупу под ногами — трупу существа, так нагло втершегося в доверие, чтобы потом угрожать жизни. Тонкий слабенький человек перед ней успел на удивление уверенными движениями обездвижить суставы поверх сломанной кисти и дальше к пальцам, от чего боль немного притупилась.

— Это он? — спросил охотник, и Силеста обернулась к одной из железных тачек с почти стершимся колесом.

Конечности уже успели окоченеть, и синие пальцы сжимали ткань рубашки, коричневую от высохшей под полуденным солнцем крови. Глаза не были закрыты до конца, и из-под век виделся покрытый пылью белок. Женщина подошла ближе и с досадой отвернулась, упирая руки в бока.

— Вот угораздило же тебя приставить ко мне пистолет, — еле слышно процедила Силеста и почти перешла на шепот: — Чего ты ждал? — она подавила желание пнуть тачку.

Фея презирала себя за то, что проделала такой путь, не задумываясь, ради чего тратит столько времени и сил. Она оправдывалась, что хотела лично убедиться в смерти «этого подонка», но чувствовала не триумф, а неясное жжение внутри, окончательно смешавшееся с головокружением и слабостью.

Казалось, от нее, некогда целостной, отделилась половина, и больше не было ничего несомненного. Она наконец осознала, насколько бывает беззащитной, испытала настоящий, глубокий страх, которого не знала уже много лет. Сильная, большая защитница, направлявшая ее все это время, вдруг показалась обманщицей и фальшивкой. Она снова чувствовала себя маленькой. Ее заставили увидеть себя такой. И виновник лежал перед ней, медленно скапливая кровь в фиолетовых участках кожи. Она доказала, что он неправ, но это не принесло облегчения или ощущения силы и опоры — землю выбили из-под ног, и мысли продолжали блуждать где-то в очень, очень плохом и опасном месте.

Конец первой книги.