Сквозь запачканное лобовое стекло открывался вид на деревню. К небу поднимались клубы дыма от горящих деревянных домов. Все еще слышались выстрелы — Силеста сделала вывод, что стреляют в воздух, потому что, по словам того же Грэма, население совершенно не обороноспособно, а значит, его достаточно запугать, незачем зря тратить ресурсы.

Женщина переглянулась с Шейном, заряжавшим один из пистолетов слева от нее, на пассажирском сиденье. Солнце уже клонилось к закату — они предпочли проехаться на машине до деревень, как в старые добрые времена, когда под боком у каждого еще не было пары ведьм или магов, способных телепортировать их куда душа пожелает.

Оборотень протянул ей левую руку, и она подала свою, чтобы на пару секунд задержаться в мгновении. За этим последовал решительный выдох и два металлических хлопка — они вышли на прохладный воздух. Шейн подбросил пистолет Силесте, и она его на ходу поймала и заткнула за пояс. На плечо же она повесила автомат, чтобы местные и не подумали с ними связываться.

У ближайшего дома ждал придурок Зак, нервно переминаясь с ноги на ногу даже не из страха перед лидерами — он сам по себе был дерганным заикой-параноиком.

— Сколько? — на ходу бросила Силеста.

Ему пришлось догонять обоих.

— Н-не зн-наю.

— А хули вы делали все это время? — обернулась к нему фея, и мародер чуть не столкнулся с ее грудью. Женщина с силой отодвинула его ладонью прямо за лицо на расстояние вытянутой руки. — Ты, блядь, в первый раз берешь ебаную деревню? В первый раз?

— Да я н-не...

Силеста не дала ему договорить и продолжила путь.

— Эти долбоебы даже не посчитали людей, — бросила фея, поравнявшись с оборотнем.

Впереди замаячила толпа сидящих на дороге существ. По плачу и писклявым голосам Силеста распознала связанных тугими веревками детей, а где дети — там и старики. Женщин же отдельно от мужчин располагали в разных «кучах». Парни все еще водили к ним новые и новые головы, пара мародеров с оружием ходили вокруг — хотя бы додумались охранять добычу.

— Где Грэм? — спросил Шейн, и один из «охранников» пожал плечами, чем взбесил и оборотня, и фею. Второй парень задумался.

— Он либо в том доме, — указал мародер на одноэтажную хижину с покатой крышей, — либо у машины, это туда идти, — его палец направился в противоположную сторону.

Не договариваясь, Силеста с Шейном разделились: оборотень направился к предположительной машине, а фея проследовала к дому.

Дверь выломали, и она висела на одной полуоторванной петле, покачиваясь при порывах ветра. Внутри было темно, и заходить совершенно не хотелось. Она услышала крики и звуки погони изнутри, а следом выстрелы и грохот — кого-то внутри застрелили, но Силесту не беспокоило, что это мог быть один из «ее парней». Вдруг закричала девушка.

Фея решила подождать, пока возня внутри закончится, и, закурив, прислонилась к мокрой от дождя стене дома. Внутри снова раздались выстрелы, но она не повела и взглядом: ее хорошо защищала магическая оболочка. Естественно, способности слабели с возрастом, и она больше не могла защитить себя от пуль, но бесстрашное и безрассудное отношение к опасности остались у нее в крови.

Женские крики переместились на задний двор и стали громче, что не могло не раздражать. Казалось, девчонка верещит так сильно, что вибрирует сама стена, к которой прислонилась Силеста. Ее бесила эта бессмысленная возня: «Зачем кричать, если ты знаешь, что никто не придет тебе на помощь? Поберегла бы силы, чтобы выбрать момент и выдавить ему глаза — правда, и это бы не спасло: его руки длиннее твоих, и он быстрее тебя придушит, чем ты дотянешься до лица; он сильнее, а одного удара по голове хватит, чтобы ты покинула этот мир».

Силеста фыркнула, когда визг сопротивления перерос в отчаяние и плач. Девушка сдалась, тем самым доказав фее, что она заслуживает того, что с ней происходит. Никогда беспомощность не вызывала у нее жалости, а тем более этот жертвенный драматизм. С Силестой происходило нечто подобное, когда она была значительно младше той девушки, что минут десять назад пыталась сбежать из дома, где, вероятно, только что перебили ее родню. Только фея, в отличие от этой глупышки, знала, что вокруг никого, и вместо бесполезного надрывания глотки она дралась до последнего, и в итоге оказалась сильнее.

Эти мысли собирались у корня языка мерзким горько-соленым привкусом, и женщина сплюнула на пыльную дорогу.

Ждать пришлось около десяти минут. Затем возня затихла, щелкнул металл и выстрел эхом отдался в воздухе.

— Ну что за ебанат, — в сердцах выругалась Силеста, уже не в силах сдерживать бешенство: зачем этот умственно отсталый убил девушку? Сколько раз ей придется повторять этим выродкам, что если уж их маленькие стручки так чешутся, то пусть они оставляют своих жертв в живых после своих похотливых пятиминуток? Сколько раз ей придется напоминать, как много платят вампиры Амоса за использованный товар? Любой уважающий себя мародер знает, что сам Амос, Создатель их садистского рода, любит покупать запуганных и измученных существ, чтобы давать им надежду на спасение, а после претворять в жизнь худшие кошмары.

Из-за дома вышел не Грэм, а тонкий белобрысый подросток с вечно бегающими глазенками. Он не заметил Силесту, увлеченный собственной заевшей ширинкой. Фею передернуло от одного вида мерзкого «новобранца», которого ей всегда хотелось сравнить с крысой. Она поддалась секундной слабости и вытащила из-за пояса пистолет, проверила магазин, не спеша сняла с предохранителя, догнала патрон в патронник и плавным движением левой руки выстрелила почти в упор.

Затянувшись, Силеста почувствовала вкус жженого фильтра и достала окурок, чтобы присесть у трупа и всунуть бычок в дыру над ухом.

К вечеру мародеры сумели-таки посчитать количество товара и примерно распределить, кого в каком направлении отправят. Шейн раздал распоряжения, сколько денег каждый ответственный должен отдать лично ему в руки. Саму территорию решили не занимать: слишком далеко от интересующих центров с соблазнительными ресурсами. Пустыми деревнями с сохранившимися постройками могли заинтересоваться другие группы мародеров, тем более что до ближайших общин охотников было настолько далеко, что население Севера-9 даже не имело возможности с ними связаться.

***

По дороге на юг Силеста с Шейном двигались уже в колонне машин. Настроение феи упало, и с тех пор она смотрела на окружающих с угрюмым отвращением. С закатом ее начало тошнить, и тело слегка подрагивало изнутри. Она прекрасно знала эти симптомы.

— Останови машину, — не подумав, ляпнула фея и тут же пожалела об этом.

Оборотень вопросительно взглянул на нее, и, заметив пот, выступивший на лбу и ее дрожь, сложил два и два.

— А я говорил тебе не зарываться, — довольно оскалился он, потрепав мрачную фею по щеке.

Шейн рассмеялся, оглядывая Силесту так, словно ему преподнесли ее, как неожиданный подарок. Фея же уставилась на собственные пальцы, оболочка на которых уже начала истончаться, а местами совсем пропала. Она мысленно ругала себя: зачем было привлекать к этому внимание? Впрочем, пути назад не осталось, и теперь она должна стоять на своем. Женщина потянулась к заднему сиденью за носителем.

— Останови машину, — повторила она. На этот раз Шейн вырулил из общего потока и остановился посреди отравленной пустынной земли, превратившейся в оранжевую сухую глину из-за ветра и токсичного дождя.

— Через два дня ты будешь в нашем доме, — спокойным голосом констатировал мужчина. — Если заставишь меня искать тебя, будет хуже.

Его рука протянулась к ее затылку и сжала шею сзади, заставляя Силесту выворачиваться из хватки.

— Намного хуже...

— Я знаю это, — буркнула фея, открывая дверь машины так поспешно, словно это могло гарантировать ее безопасность. Она вылезла и раздраженно наклонилась к Шейну. — Прибереги угрозы для своих блядей.

Силеста раздраженно захлопнула дверь. Оборотень тронулся с места, и фее показалось, что она слышит его смех, хотя человеческий слух не уловил бы его за треском песка под шинами. Она провожала взглядом колонну. Становилось холодно, но Силеста не жалела о своем решении. Лучше остаться в одиночестве посреди пустыни, чем наблюдать, как самодовольно блестят его желтые глаза при виде пропадающих способностей феи.

В первый раз крылья тоже не исчезли сразу. Это был длительный процесс, сопровождавшийся сбоями, пугающим мерцанием и болезненным страхом. Силеста старалась силой воли прекратить изменения, делала вид, что если не обратит на них внимание, они рассеются, как мираж. Но болезнь лишь разрасталась с каждой ночью, пока в один момент тело не сломалось окончательно.

Это произошло при свете дня, в пустыне. Силесту прижало к земле многотонным прессом, и она поняла, что лежит в песке. Затылок впервые болел от удара, кожа отвратительно растягивалась вниз и белки сжимались от давления. У феи перехватило дыхание, она тщетно глотала ртом воздух. Грудь судорожно дрожала, но не поднималась. Силесту парализовала собственная слабость. От попытки двигаться сводило мышцы. Тело ее не слушало, будто контакт с ним нарушился и сигналы доходили слишком поздно и слишком слабо. Синее небо вдавливало в фею всю толщу воздуха, теперь ощущавшегося тяжелее, чем вода. Девушка тонула в болоте, впервые в жизни беспомощная, впервые слабая, в ужасе перед миром, который больше ей не принадлежал. Руки хотели потянуться к горлу, перекрывшему доступ к кислороду, но оставались на месте. Сердце бешено билось о ребра. Рассудок помутнел. Силеста до физической боли не хотела умирать. От удушья синева неба потемнела.

В поле зрения попала высокая фигура, с интересом наблюдающая за агонией. Взгляд безумно распахнутых глаз умолял о помощи, но язык не шевелился. Оборотень присел возле Силесты. Его сильные руки теперь ощущались шершавыми и грубыми. Он поднял ее голову так, что фея смогла дышать. Легкие с хрипом втянули воздух. На ресницах собрались слезы. Девушка почувствовала, как ее стеклянные кости поднимают и несут. Мир перевернулся вверх ногами и качался при каждом шаге. Она ощущала прикосновение слишком сильно, слишком болезненно. Казалось, от земного притяжения вот-вот сломается шея. Шейн положил ее под навес и оставил на некоторое время одну.

Силесте осталось лишь думать и раз за разом прокручивать в голове каждый случай, когда она спасала жизнь оборотню с демонстративным снисхождением, от которого он молча бесился. Она вспоминала, как же он ненавидел ее за унижения, начавшиеся с первой встречи и не прекращавшиеся ни на секунду, пока она заставляла его носить ошейник, как прирученного зверя; называла подстилкой, чтобы подчеркнуть невозможность его отказа, пусть даже их связь всегда была обоюдной. Как же он скрипел зубами от бессилия перед единственным существом, заставлявшим его подчиняться. Как же он хотел разорвать тельце на части из-за ее избалованного взгляда, говорящего, что ему никогда не победить, что он — ее прихоть.

И как же теперь она боялась.

Тяжесть прижала Силесту к земле. Первые несколько секунд кружилась голова, и женщина опустилась на корточки, чтобы не упасть. Благо, мышцы привыкли к регулярным предательствам со стороны ее оболочки и крыльев, и понадобилось всего несколько минут, чтобы прийти в себя и подняться.

Она бросила взгляд на деревню, покинутую большинством охотников. Остались же те, кому приказали позаботиться о трупах. На носителе Силеста набрала номер, который успела запомнить наизусть за последние полгода, но палец нерешительно завис над иконкой вызова.

Фею раздражали сомнения: вынудить Доминика находиться поблизости в ближайшие часы, пока она снова не привыкнет к отсутствию крыльев, или же пожертвовать комфортом и остаться одной. Ее колебания были продиктованы еще свежими воспоминаниями о последнем захвате небольшого рыбацкого поселения на побережье Адриатического моря недалеко от разрушенного Римини.

Когда мародеры начали связывать напуганных жителей, тщетно ожидавших появления охотников, а потому покорных, Доминик резко остановил их, стоило Силесте заикнуться о торговле людьми. Маг поставил ее в сложное положение: если бы она вступила в спор, то в случае проигрыша потеряла бы авторитет в глазах мародеров, а в случае выигрыша ей стоило серьезно наказать его за то, что ставит под вопрос ее решения. И в этом случае «серьезно наказать» означало снести ему пол-лица. В тот раз женщина сделала вид, что приказ отпустить население шел от нее. С тех пор пошли слухи, что этот странный маг, всегда одетый в рубашку и туфли как какой-то профессор, держит половину «страны макаронников».

Потом же Силесте пришлось всерьез поссориться с Домиником, уже наедине, после чего они не общались на протяжении пары месяцев. Она сама не знала, почему столько прощает магу и почему относится к своей находке по-особенному, и это стало лишним поводом позлиться.

Она не хотела повторения истории, поэтому в конечном итоге решила не звать его в пустой город сейчас: у мага ведь обязательно возникнут вопросы, куда делись выжившие жители, раз по всей деревне валяются трупы. А ждать от этого безумца можно было чего угодно, даже отчаянной попытки остановить фургоны с людьми.

В конце концов, она набрала сообщение: «пригони тачку к заброшенному городу утром, делюсь координатами» — и зашагала обратно с мыслью, что ей пора завести еще одного постоянного, но менее своевольного мага.

Силеста быстро нашла дом, у которого пристрелила одного из своих. Трупы уже убрали. Женщина между делом взглянула на задний двор, где даже в ночной темноте на траве виднелись следы крови, и начала рассматривать достаточно бедную постройку. В одной комнате дома стояла двуспальная кровать, в другой — узкая незаправленная кушетка. Силеста раздвинула дверцы гардероба и оглядела вешалки с парой сарафанов, про себя отмечая их небольшой, но не детский, размер — наверняка комната принадлежала изнасилованной и убитой девушке.

Выкурив сигарету, фея потушила ее о пепельницу на кухне. Она слышала вдалеке голоса «уборщиков», и постепенно веки начинали тяжелеть и опускаться. Силеста поежилась от холода и оглянулась на темный проем в спальню мертвой девушки. Фея легла на кушетке, пожалуй, слишком мягкой для нее, и укрылась пуховым одеялом, почему-то представляя, как та жертва ложилась так же каждый вечер и думала о чем-то, не подозревая, как закончится ее жизнь.

Силеста сама не понимала, зачем это делает: она редко оставалась в чужих домах, и еще никогда у нее не появлялось подобной тяги — касаться чьих-то вещей, интересоваться, каково это — быть убитым человеком. От подушки поднимался немного химический запах земляники, словно ткань впитала аромат шампуня хозяйки.

Она закрыла глаза, и от усталости сознание, отравленное сном, сразу начало плыть и растворяться.

И вот она снова вполовину ниже и смотрит на мир снизу вверх, и их старенькая машина в самом центре заброшенной трассы кажется такой большой, а сама дорога — бесконечный лабиринт, где так легко потеряться, а поэтому нельзя отходить далеко. Крепкая, еще не погнутая под весом треноги крыша защищает от желто-зеленой воды, льющейся с неба, когда мама прижимает к ней кислородную маску, а сама вот-вот потеряет сознание от едкого запаха аммиака и серы.

Зимой девочку укутывали во все тряпье, что могли найти. От холода не было защиты, кроме газовых горелок, и, несмотря на теплый климат, порой выпадал грязно-серый снег. Он означал, что наступают тяжелые месяцы.

Мама не всегда представляла собой то, что помнила Силеста. Фея никогда не спрашивала, чем она зарабатывала раньше, но визитеры начали появляться далеко не сразу. Она помнила, как боялась, когда это происходило в первые разы, когда она не понимала, почему мама спит и не слышит ее, почему движения становятся медленными, а походка кривой, позже — почему ее так лихорадит, что она вся мокнет от лба до пят и трясется часами, свернувшись клубком на заднем сиденье или под ним, в ногах. Ее лицо быстро осунулось и покрылось крупной страшной сыпью, она пугающе улыбалась зубами, и в этом больше не было тепла, лишь гримаса растянутых опухших губ.

Кадр сменялся за кадром, пока сознание не достигло эпицентра водоворота.

Под коленями ощущалась шершавость крупных зерен асфальта, от которых на светящейся коже всегда оставались красные отметины. Она без труда поместилась под машиной. Коса светлых волос запылилась. Ее полные ручки норовили залезть в рот. Она услышала мягкую животную поступь и решилась повернуться. Длинная получеловеческая-полуволчья лапа, покрытая редкой шерстью на темной коже, оказалась совсем близко от ее лица. На ногах оборотня не было обуви. Звериное тело оставалось полностью обнаженным. Девочка попыталась отодвинуться, и камушки под ее руками заскрипели.

В тишине трассы без единого дерева, насекомого или животного звук казался громче выстрела. Сердце ее заколотилось. Медленно лапы начали сгибаться, и к ней наклонился оборотень, и девочка закричала от испуга. Когтистые лапы схватили ее косу и потянули. Одной рукой она цеплялась за огромное жилистое запястье, а второй царапала его. Ноги бесполезно пинали воздух. Казалось, он что-то у нее спрашивал, но, не добившись ответа от ребенка, бьющегося в истерике, отпустил руку, и Силеста упала на спину.

Оборотень, встав на четыре лапы, придавил ее к земле. В нос ударил запах шерсти и пота. Паника поднималась холодными порезами от низа живота к позвоночнику. Кулачки колотились о руку, с такой силой прижавшей ее к асфальту, что ей стало тяжело дышать. Она царапала все, до чего могла достать: запястье, плечо, а затем и грудь оборотня. Выражение желтых глаз заставляло исступленно вырываться и бить наотмашь. Он схватил ее за шею, а девочка сумела укусить его за мизинец так сильно, как могла. Во рту остался металлический вкус. Под ногтями — его кожа.

Одной встряски хватило, чтобы девочка сильно ударилась затылком, и вокруг потемнело. Она заплакала от боли и страха. Звала маму.

Внутри нарастало что-то огромное, захватившее все тело, словно сквозь нее прошла волна, и вместе с криком воздух сотрясла вспышка. Девочка зажмурилась и почувствовала горячую жидкость на всем своем теле. Она плакала, пока не решилась открыть глаза. Зрелище заставило ее вскрикнуть и отползти. Прошло несколько секунд, прежде чем Силеста поняла, что за красные ошметки покрыли все ее тело от растрепанной макушки до ног. Дыхание начало прерываться, и девочка глотала ртом воздух, пропитанный запахом сырого мяса и нечистот.

Силеста проснулась, и ее передернуло от одного воспоминания. Отвращение у нее вызывали не первые взорвавшиеся на ее памяти внутренности, а весь тот случай и она сама, такая маленькая и жалкая. Мысли продолжали мучить ее. Уставшие веки снова опустились, но вместе со сном возвращались последние сцены, и Силеста никак не могла понять, зачем собственный мозг мучает ее далеко не теми воспоминаниями, которыми стоит гордиться. Видели бы ее мародеры, ее шакалы, какой беспомощной она была — и никто никогда не пошел бы за ней.

Тревожные напряженные всплески в памяти заставляли слегка подергиваться во сне и тут же осознавать, что она всего лишь дремлет. Снова погрузившись в сон, фея вернулась к той картине. Перед ней — кровавая баня из ублюдка, а под ржавыми железными тушами открывается вид на бесконечность шин, и между ними редкими оазисами — проросшая сквозь асфальт трава, арматура, серые кроссовки, целые кучи окурков и «клады» Силесты, о которых знала лишь она одна.

Что-то во всей картине сильно смущало ее, и это были не останки ее первой жертвы. Краем уха она уловила чье-то присутствие и открыла глаза.