Крупная теплая ладонь, накрывавшая ее талию, сползла на простыню, забирая с собой последние отголоски сна. Веки дрогнули и приоткрыли миру ядовито-зеленые, словно кислота, глаза. Несколько секунд Кендис смотрела, как утренний свет очерчивает ровный параллелограмм на бежевых обоях и стекает уже более свободно на широкий деревянный плинтус и темный узорчатый паркет. Приподнимаясь, она провела пальцами по вискам, слегка растягивая кожу, чтобы смахнуть сонную безмятежность и вернуть себе привычное сосредоточенное выражение. Она поправила сбившуюся сорочку и опустила тонкие длинные ступни в мягкие тапочки. Мужчина же на второй половине кровати сохранял глубокое дыхание. Ничто его не тревожило: ни шорохи, ни легкие шаги.

Кендис выглянула за приоткрытую дверь комнаты, прислушиваясь к тому, что происходило в детской, — в доме спали все, кроме нее. Подойдя к туалетному столику, она наклонилась ближе к зеркалу, чтобы разглядеть каждую тонкую ниточку морщин, каждую пору на сухой коже. Длинные пальцы расплели волосы, и на ключицы упали темные волны. Неестественно выделяющиеся на лице глаза пробежали сверху вниз по отражению.

«Для тридцатичетырехлетней и безумной ты выглядишь изумительно».

Гребень прошел по волосам, и тут же застрял в неподатливых локонах, превращая их в жесткий ком. Одними губами Кендис выругалась: с тех пор, как она заболела, кожа, волосы и зубы начали портиться с удивительной скоростью, и это сильно било по самолюбию женщины, более тридцати лет чувствовавшей себя здоровее быка. Изящные руки перетянули темные локоны в тугой высокий пучок. Медленно она начала втирать в кожу прохладный крем, следуя взглядом за каждым своим движением. Из маленькой шкатулки Кендис достала темные линзы. Пальцы аккуратно надели тонкие пластиночки, чтобы глаза потеряли опасный кислотный цвет и приобрели более привычный окружающим изумрудный оттенок. Глаза рефлекторно заморгали, привыкая к эластичной пленке.

Шелковую сорочку сменило домашнее платье из настоящего хлопка — подарок, привезенный друзьями из Европы. В самих же Штатах одежда из натуральных тканей стоила гораздо больше, чем они с Альбертом могли себе позволить, тем более, с недавним рождением сына.

Спустившись по скрипучей лестнице, Кендис прошла на кухню и на пару секунд распахнула немного обветшавшее окно, чтобы вдохнуть чистый, отфильтрованный на границе экогорода воздух. Почувствовав привычный утренний покой, она принялась готовить сладкие торрихас с корицей и лимоном — для себя, и хлеб с помидором и перцем — для Альберта. Ее умиротворяли механические действия из маленьких ритуалов, которыми она наполняла дни в Нью-Альберте. Именно они помогали ей сохранять стабильность и держать в руках жизнь, так и норовящую превратиться в однообразную рутину американской домохозяйки.

Тапочки тихо стучали об узорчатую плитку, а Кендис напевала под нос импровизированную мелодию, пока на плите шипело тесто — ведьма предпочитала готовить сама, а не использовать программы или, тем более, синтезацию безвкусных таблеток. Она с детства ценила традиции, к которым их со старшей сестрой приучали родители, хотела видеть в них глубокий смысл.

Лишь семья имела для Кендис значение. Она посчитала бы жизнь не потраченной впустую, только если бы смогла дать детям все, что было в ее силах. Именно поэтому за девятнадцать лет брака они с Альбертом завели первого ребенка только теперь, когда, казалось, время на исходе. Первые годы в Штатах дались им с трудом. Кендис, уроженке испанских колоний, не имевшей образования, приходилось заниматься черной работой, чуть ли не драить полы за копейки на предприятиях, которые не могли позволить себе роботизированную силу. Несколько лет она каждое утро ездила в Северную Дакоту — настолько плачевно сложилась ситуация с безработицей в Южной. Когда же Альберт наконец обзавелся стабильно оплачиваемой практикой в частном госпитале, Кендис смогла вздохнуть свободно и заняться тем, любовь к чему ей передалась от родителей, и что скрывал от чужих глаз сырой подвал под их маленьким деревянным домом.

Когда завтрак был готов, а стол накрыт, она бросила взгляд на бордовые механические часы — напоминание о родных краях. У нее оставалось около двадцати минут, пока не проснется муж. Стараясь не шуметь слишком сильно, Кендис слегка отодвинула от стены в гостиной книжный шкаф, создав совсем узкую щель, в которую ее худощавое тело легко проскользнуло. Загорелась электрическая лампочка, тускло освещая лестницу в подвал, над которой за ночь успела образоваться тонкая паучья сеть. Ведьма смахнула ее рукой и спустилась в небольшое помещение с одним лишь столом и двумя стеллажами, от пола до потолка уставленными книгами и коробками.

Теплый свет лампы озарил помещение, и в углу заблестели сотни маленьких темных камушков. Стопы чувствовали холод, исходящий от сырого земляного пола, лишь прикрытого тщательно подметенными досками. Заглянув в одну из маленьких коробочек, она осмотрела три несчастных камушка и обеспокоено закусила тонкие, словно ниточки, губы.

Писк позади заставил Кендис вздрогнуть. Над столом засияла голограмма, оповещающая о звонке. Увидев имя того, кто посмел потревожить ее в такую рань, ведьма со злостью закрыла коробку. «Как вовремя», — подумала она, решительно направляясь к столу.

— Сладость моя, Кенди, с добрым утром, — огласил весь подвал глубокий баритон. Патрик покачивался из стороны в сторону на кресле, закинув руки за голову с невероятно довольным видом.

— Мне нужны амулеты, — без приветствий ответила ведьма. — У меня осталось три камня, и целая гора переполнена магией под завязку. Мне больше некуда девать силы. Если ты не пришлешь мне больше камней к концу недели, как и обещал, то я просто сойду с ума.

— Кендис, дорогая, ну ты же сама знаешь, что не все так просто, — склонил он голову. — Я не могу отправить тебе запрещенку курьером. К тому же, у нас просто нет свободных камней. Да что я говорю! У нас вообще нет амулетов. Вообще нет! Нашего поставщика казнили, если ты забыла. Сейчас все боятся нос высунуть.

— Патрик, если я потеряю разум, то сожгу все свои книги и исследования, чтобы они не достались тебе — назло тебе, интриган ты неблагодарный.

— Это я-то неблагодарный? — переспросил маг. — Кендис, я преподношу тебе запоздалый подарок на Рождество Сына Божьего! Сегодня же вечером к тебе придет кое-кто...

Патрик выдержал длинную паузу.

— Кое-кто? — скептически уточнила Кендис. Впрочем, он ее не на шутку заинтересовал.

— Кое-кто с самыми настоящими наполеоновскими планами! Этот молодой нечеловек всерьез вознамерился создать в нашей любимой Южной Дакоте — сама угадай, что? — орган магической власти.

— Насколько умственно отсталым надо быть, — начала ведьма размеренным, давящим тоном, — чтобы верить, будто здесь это возможно, особенно после того, как с треском развалился Совет фей?

— Вот сама с ним это и обсудишь. Будь дальновиднее, Кендис. Даже я знаю, что у вас реформируется правоохранка. Человеческое правительство по горло в экскрементах, им не до вас. Если не сейчас, то никогда, дорогая, если не сейчас, то никогда, — Патрик обернулся вбок, очевидно, выслушивая кого-то на той стороне провода.

— Признай, что ты просто хочешь отвлечь меня, чтобы я не докучала тебе с исполнением твоих же обещаний, — ведьма подняла глаза к потолку.

— Свяжись со мной, как встретишься с магом. Подробности пришлю. Зовут Доминик Моретти. Думаю, вы найдете, — он усмехнулся себе под нос, — общий язык.

Изображение схлопнулось, и звонок прервался.

— Я из Испании, а не Италии, умник, — прошипела Кендис пустоте.

Ведьма как можно тише поднялась и проследовала в спальню. Касание пальца заранее отключило будильник. Опустившись на колени перед кроватью, она сложила на краешке руки и несколько мгновений наблюдала за спящим. Светлые волосы Альберта падали на правильное прямоугольное лицо, ноздри прямого носа слегка подрагивали при дыхании. Он напоминал ей зеленоглазого дракона, после встречи с которым не нужен никакой принц. Мысленно Кендис усмехнулась, вспомнив, что родители до сих пор держат обиду за бессовестное похищение девушки из отчего дома.

Обеими руками она взяла его большую ладонь, продолжая наблюдать за расслабленным лицом и приложила к губам. Золотистые ресницы задрожали, и к ней обратились два глаза, заключившие в себе свежесть летней рощи и радость солнечного утра в маленькой испанской деревушке, когда на три теплых месяца съезжаются гости с историями со всего света.

За девятнадцать лет ничего не изменилось — она не охладела к мужу и ни на секунду не засомневалась в нем. Кендис прекрасно понимала, что такое счастье выпадает на один из тысяч браков, и потому готова была охранять семью, как разъяренная орлица — гнездо.

— Который час? — пробормотал Альберт.

— Тебе пора вставать, — прошептала она в ответ, чувствуя как горячие пальцы легко проходят по ее щеке, на мгновение заслоняя глаза от солнца.

По лицу мужа пробежала хитринка, и Кендис замотала головой.

— Нет, не надо, Феликс же спит... — не успела она договорить, как ее талию обхватили руки и втащили на кровать. Спинка ударилась о стену, и в соседней комнате что-то зашуршало.

Он перекинул Кендис на другую сторону так, что она оказалась на спине. Склонившись, Альберт легко поцеловал ее в нос. На руки ведьмы навалилась необъяснимая тяжесть, словно их сдавили мешками, полными кирпичей. Грудь сжало прессом, и Кендис стала задыхаться, не в силах сдвинуться с места. Муж отреагировал быстро, но даже ему понадобилось несколько секунд, чтобы перевернуть прижатое невидимым весом тело на бок и сбросить с него нечеловеческое давление.

Она закашлялась, приподнимаясь на локтях. Из приоткрытой двери раздался тоненький плач, и ведьма обернулась к мужу с легкой укоризной. Он обеспокоено сжал ее плечи.

— Все в порядке, — шепот звучал хрипло, — я просто забыла надеть амулет с утра.

С первых лет в Штатах ее магическое поле было настолько огромно и переполнено энергией, что ситуация все стремительнее приближалась к критической. Симптомы деменции преследовали Кендис уже не первый год. Каждое утро она внимательно рассматривала себя в зеркале — знала, что если надавить на белок больного на поздней стадии, зрачок расплывется, потому боялась проверять. Следующим шагом был «козлиный глаз» — зрачок принимал прямоугольную форму, помимо этого старела кожа, гнили зубы, волосы напоминали растрепанных стог соломы, а больной окончательно терял разум, превращаясь в нечто, называемое «ведьмой» в средневековых, далеких от реальности книжках.

— Точно? — недоверчиво уточнил Альберт, на что Кендис ответила улыбкой.

— Ты разбудил Феликса — вот иди и успокаивай теперь.

Кендис сосредоточенно рассматривала бежевую пенку в чашках кофе. Мысли ее были далеки от повседневных забот и необходимости еще один день посвятить любимому сыну, не отходя ни на шаг от малыша, то и дело норовящего удариться головой о ножку кофейного столика, угол или любой другой твердый предмет в комнате. Новости от Патрика зародили в ней беспокойство; нервы, так старательно успокоенные уходом за собой и приготовлением завтрака, вдруг снова оголились. Кендис знала, что в таком состоянии сидеть дома и выполнять семейные обязанности становится невыносимым.

Альберт успел спуститься с Феликсом на руках. Светловолосый малыш сразу потянул ручки к маме и очень удивился, когда его посадили за высокий стул, как будто этого не происходило каждое утро на протяжении уже полугода.

— Звонил Краммер, — нарушила тишину Кендис, ставя перед сыном маленькую тарелочку с измельченными овощами.

Она кратко пересказала суть их разговора, а Альберт внимательно выслушал и долго обдумывал ее слова.

— Почему бы не попробовать, — наконец ответил он. — Конечно, затея и правда провальная, но если не удастся, мы можем... придумать альтернативы.

Кендис отвела глаза, чтобы не выдать несогласия: знала, о каких «альтернативах» идет речь. Болезнь ведьмы вынуждала семью либо переехать в другую страну, где она смогла бы колдовать, и пройти весь путь тяжелой адаптации снова; либо переехать в Аризону, где Краммер охотно примет ее в Совет, но вынудить Альберта — мигранта — бросить работу, которую он с таким трудом получил.

Сев напротив малыша, Кендис взяла мягкую ложечку и убедительно взглянула на него, всем видом намекая открыть рот. Несколько секунд Феликс отвлекался то на окно, то на папу. Терпеливо женщина повторила жест и строго приподняла тонкие брови, в этот раз сумев привлечь внимание сына. Он растерянно вытаращил светло-зеленые глаза, но сдался и открыл рот.

— Умничка мой, — удовлетворенно прошептала Кендис, зачерпывая вторую ложку. Она с победным видом обернулась к мужу, который и за полчаса уговоров не мог убедить Феликса перестать баловаться и переворачивать тарелку с едой, чтобы посмотреть, как смешно каша стекает на пол.

Вложив ложечку в руку сына, она продолжила наблюдать за каждым движением и приостанавливала его каждый раз, когда он пытался показать характер маленького бунтаря.

— Да у тебя талант, — прокомментировал Альберт удивительное спокойствие Феликса.

— Я любила дрессировать собак в детстве, — отозвалась Кендис, удивляясь, что за годы брака не было повода рассказать об этом, и как бы между делом заметила: — Мне нужно подготовиться к встрече. Я хотела позвать Джейн.

— Если считаешь нужным, — Альберт встал из-за стола, поцеловал сына в макушку и направился к выходу. — Я сегодня приду пораньше. Не хочу оставлять вас наедине с незнакомцем.

Когда входная дверь захлопнулась, Кендис загрузила посудомойку и, взяв Феликса на руки, прошла в гостиную, чтобы посадить его в маленькую крепость из всевозможных игрушек. Сама она опустилась на диван и вывела на стену голограмму с утренними новостями.

— Да что же... — вырвалось у нее, стоило ей увидеть знакомое худое лицо с невероятно гордыми глазами и высокомерно приподнятым подбородком.

«Комиссия установила внеземное происхождение прекурсоров распространяемого наркотика. Растение было контрабандой привезено на Землю с планеты Яотл...»

Ухоженные ногти сами впились в кожу ладоней. На экране стояла женщина, как две капли воды похожая на Кендис, но с короткими идеально гладкими волосами. Она как председатель комиссии зачитывала отчет перед Ассамблеей Ассоциации человечества.

Ведьма же не могла отвести глаз от сестры, не связавшейся с ней, даже впервые за десять лет прилетев на Землю. Она подавила желание позвонить родителям и спросить, говорила ли София с ними, но подозревала, что лишь в очередной раз расстроит их, напомнив, как старшая дочь — надежда семьи — бросила их, сбежав в другую галактику.

Кендис было невыносимо слышать восторженные рукоплескания ее сестре, единственной ученой с Земли, что работала на Технократическую Республику. Четверть века назад София, исчезнув из родительского дома, напросилась участвовать в единственной на тот момент космической программе — Кендис даже представить не могла, что сестра для этого сделала. Из двадцати участников со всей планеты путевку на обучение в Секстет Сейферта мог получить лишь один. И теперь ведьма скрипела зубами, убиваясь от мысли, что весь успех сестры, известность, уважение, статус — всего лишь везение, притом незаслуженное.

Порывистый взмах руки свернул голограмму. Она начала нервно ходить по комнате. Звонок Джейн, молодой нянечке Феликса, не успокоил: нужно было дождаться обеда, чтобы отдать сына ей в руки и побыть, наконец, наедине с собой.

В голову лезли навязчивые мысли. Обычно Кендис могла легко отогнать их, напомнив себе, как счастлива с мужем и как дорого это счастье стоило. Но если врата ее беспокойства и недовольства собой открывались нараспашку, закрыть их уже ничто не могло. С детства ведьме твердили, что она может стать великим, известным на весь мир существом, что она должна им стать, иначе ее существование бессмысленно. У Кендис было так много магической энергии, что это пугало окружающих. Ее собственный потенциал сдавливал ей легкие, без возможности направиться на нечто важное и значимое, потому ей приходилось заряжать амулеты, чтобы избавиться от излишка, который со временем настолько концентрировался, что становился опасным для нее и всех вокруг.

Магия рвалась наружу, разгоняемая болезненными мыслями о том, что Кендис уже тридцать четыре года, а она и на шаг не приблизилась к достижению чего-либо значимого. С сомнением взглянув на мирно играющего на мягком ковре Феликса, ведьма сжала зубы, обозвала себя плохой матерью, но все же второпях набросила одежду и вышла на мороз.

Уже давно она придумала способ, который помог бы ей продвинуться в исследованиях. Несколько движений руками, чтобы начертить в воздухе узор; круг, чтобы замкнуть их, — и ее дом скроется от датчиков и сканеров. Однако одна ошибка или промедление — и через двадцать минут приедет полицейская машина и ее на многие годы оторвут от Феликса и Альберта, изолируют в месте, где никому не будет дела до ее самочувствия; где она окончательно сойдет с ума.

Набравшись решимости, Кендис подняла руки, но тут же замерла. Из дома тихо доносился тонкий голосок, зовущий пропавшую маму. Ведьма закусила губу, в колебаниях уставившись на белоснежный покров под ногами. Кисти бессильно опустились, и она вернулась в дом.

— Я здесь, лапочка моя, — мелодично отозвалась Кендис, — мама здесь, не нужно кричать.

Время до обеда тянулось мучительно, потому что голову ведьмы занимали лишь тревожные, неприятные мысли о будущем. Перед глазами стояла картина, как она лежит на смертном одре и жалеет о прожитых годах. Разумная ее часть отгоняла глупые мысли, но они не стихали: плохое самочувствие и постоянное давление собственной магии, звонок Патрика и надежда на то, что ситуацию можно изменить, не жертвуя интересами мужа или собственными, чертов репортаж о Софии — все это довело до кипения ее мысли, тяжеленный котел с которыми уже многие годы стоял на огне.

Когда же Джейн с раскрасневшимися щеками и блестящими ребяческими глазами зашла в дом, Кендис с невероятным облегчением передала ей Феликса и проводила на второй этаж, в детскую, чтобы снова скрыться за злосчастным шкафом, на этот раз задвинув его изнутри, чтобы няня не увидела лишнего.

Поспешно она достала большой толстый том, почти до конца исписанный от руки и изрисованный узорами заклинаний. Проверить все свои предположения на практике ведьма не могла, а потому старалась разобраться в теории, которую ненавидела с малых лет. Главный же секрет Кендис нельзя было отыскать ни в одной магической книге: заклинания способны существовать и в виде материи.

Еще до переезда в Америку ведьма обнаружила, что можно придавать физическую форму не только мыслям, создавая буквально из воздуха ткани или жидкости, которые впоследствии исчезали, возвращаясь в состояние чистой магической энергии. Помимо этого, можно было начертить в воздухе узор и заставить его стечь каплями светящейся жидкости в сосуд — полученная смесь становилась устойчивой, поскольку основывалась не только на мысли, но и на самой руне, она действовала на организм так же, как и заклинание, однако ее химический состав можно было изучить и воспроизвести.

Эта идея заразила Кендис, как инфекция, потому что в случае успеха ее маленькая хитрость, которую сама ведьма называла алхимией, могла позволить создавать вещества, исцеляющие от магический болезней. Ни ведьминская деменция, ни некрия, превращающая существ в живых мертвецов, не поддавались лечению обычными лекарствами. Единственная надежда оставалась на чудо.

Часы в подвале всегда утекали слишком быстро и незаметно. Кендис успела заполнить лишь одну страницу новыми узорами, которые, предположительно, могли быть трансформированы в вещество, и вот уже настало время готовить ужин для Альберта.

Мысли ведьмы были заняты все теми же записями и никак не хотели покидать тесную комнатку, даже когда руки сами собой отваривали рис и резали овощи для паэльи. В то же время Кендис обдумывала, насколько нереалистичной кажется мысль о создании Совета: для этого ведь необходимо преодолеть сопротивление человеческой власти, убедить Верховников в необходимости органа в штате. И даже если удасться это провернуть, пока идет реформа полиции, нужно как-то обойти отсутствие в Южной Дакоте самой процедуры создания Совета. А после этого — в кратчайшие сроки найти еще пять ведьм, которым можно доверять, под навязчивым руководством куратора из Верховного Совета, не дающего и шагу ступить не в ту сторону.

Кендис с сомнением хмыкнула, снимая большую плоскую сковороду с огня. Она услышала тяжелые шаги в прихожей, и настроение немного просветлело.

Ужинали они вместе с Джейн, которая без умолку болтала о маленьких пакостях Феликса, словно это был ее собственный ребенок. Ведьма же наблюдала за тем, как искренне Альберт расспрашивает ее и немного грустно и задумчиво улыбалась. Голова ее сама склонилась набок, а пальцы начали поглаживать тонкую шею, чтобы унять обеспокоенность.

Феликс за высоким стульчиком начал клевать носом, и Кендис отнесла его наверх, чтобы уложить спать, прекрасно понимая, что он проснется глубокой ночью, и ей придется возиться с ним до утра. Засыпал малыш всегда очень быстро и крепко, но спал мало, не больше четырех-пяти часов подряд, поэтому регулярные подъемы среди ночи стали для матери привычной неизбежностью.

Когда она вернулась, посуду уже убрали, а Альберт сидел в гостиной, озадаченно читая что-то на внешнем носителе информации. Кендис села рядом, с одной стороны, порываясь рассказать о мыслях, мучивших ее весь короткий, но выматывающий день, но с другой стороны, понимая, что не сможет сформулировать это коротко и ясно, а потому конструктивного обсуждения не получится, и она лишь нагрузит мужа лишней тревогой.

Скрестив ноги, ведьма аккуратно и ненавязчиво прислонила голову к его плечу. Взгляд все еще устремлялся в пустоту.

— Сложный был день, — отозвался Альберт, откладывая носитель на столик. — Но зато быстро закончился.

Ведьма глубоко вздохнула, преодолевая давление заряженного магией воздуха.

— Я разрываюсь, — наконец выговорила она.

Муж обернулся к ней с немым вопросом.

— Я боюсь, — через силу продолжала Кендис, — что если рискну... рискну делать то, чего требует моя душа, то потеряю вас с Феликсом.

Альберт приобнял ее за плечо и задумчиво скользнул взглядом по книжному шкафу, за которым пряталась дверь в подвал.

— Мы что-нибудь придумаем, — ответил он. — Нью-Альберта не единственное спокойное место на планете. Если не получится создать Совет...

— Не получится, — утвердительно пробормотала Кендис, прервав мужа.

— Но попробовать стоит. А если уж нет, то будем двигаться в другом направлении. Мне совсем не нравится, что с тобой происходит в последнее время, — он приободряюще улыбнулся.

— Я не хочу разрушать то, что мы имеем, — слабо возразила она.

— А я не хочу навещать тебя в психстационаре.

— Кто-то у калитки, — глаза Кендис метнулись к окну, когда ясновидение показало присутствие незнакомца. — Встретишь его? Я пока переоденусь.

Ведьма не хотела представать перед гостем в уютном домашнем наряде: она должна быть во всеоружии, собранной и внимательной. Темно-красная водолазка полностью закрыла шею и руки, легкую юбку сменили строгие брюки. Взглянув на себя в зеркало, Кендис распрямила плечи и с туфлями в руках прошла мимо детской, чтобы не разбудить малыша. Уже на лестнице она надела обувь на небольшом каблуке, сделала вдох и выдох и начала спускаться.

Снизу доносился тихий разговор. Для ведьмы не было ничего страшнее того развития событий, при котором ее попросту не замечают, потому она с усиленным вниманием вслушивалась в происходящее, чтобы вовремя ворваться в дискуссию. Однако же стоило Кендис появиться, как мужчины смолкли и поднялись с мест.

Пока Альберт представлял ее, ведьма рассматривала гостя: темноволосого итальянца, не старше тридцати, с удивительно тусклыми болотно-зелеными глазами. В лице сквозила еле заметная усталость, причем не из-за стрессового дня или тяжелой работы, а перманентное, длительное измождение.

Кендис первая протянула ладонь для рукопожатия. С трудом ей представлялось, как этот маг с явным хроническим недосыпом ломает крепкие стены устоявшегося порядка.

— Как ты собираешься убеждать Верховников, что Совет в Южной Дакоте им выгоден, Доминик? — без церемоний начала ведьма.

Он, казалось, в первое мгновение растерялся.

— Зачем мне убеждать их? — ответил маг вопросом на вопрос. — Естественно, они нас и слушать не станут, так пусть Краммер занимается лоббизмом. Это же в первую очередь в его интересах.

— Допустим, — согласилась Кендис, но последние слова ее насторожили. Она быстро сложила два и два: Патрик хотел руками ведьмы открыть в штате собственный филиал с верными ему помощниками. — Но в Южной Дакоте нет процедуры для формирования Совета ведьм.

— Так это же прекрасно, — возразил Доминик, и по его лицу скользнула легкая улыбка.

Женщина не знала, должна ли недоумевать или восхищаться его самоуверенностью: маг был либо крайне глуп, либо крайне безрассуден.

— Подозреваю, нас ждет долгий разговор, — наконец произнесла она, устраиваясь в кресле.