Не трудно попасть на тот свет. Трудно вернуться.
Из кинофильма «Пираты Карибского моря».

Прошло два мрачных, снежных дня. Спустя два дня Матвей уже был погребён в землю. То, что видели Степа и Женя перед погребением нельзя было передать словами. Матвей напоминал юношу со скульптуры «Поцелуй смерти». Он окаменел. Будто бы в гробу лежал не Рудаков, а просто бутафория, лишь подобие, пародия на их родного человека и близкого друга. Женя ждал, когда же он наконец резко вскочит и скажет: «ребят, да вы чего, ха-ха, я угараю, видели бы вы свои лица! Дураки!». Женя и Степа замерли в ожидании вскрика живого Матвея. Они ждали, а он молчал. Ну же! Матвей... Нет, Матвей не собирался вскакивать. Ничего не двигалось и не дёргалось. Ни один мускул не зашевелился. Ни единого нерва не защемило. Женя всегда был реалистом, но сейчас он не верил в то, что видел.

Когда умер Арс, никто из друзей не видел его лица. Перед кремацией разрешили попрощаться лишь самому узкому кругу родных, среди которых был записан Матвей. Рудаков тоже мог увидеть Арсения перед смертью, но он не пришёл. И теперь хоронили его самого.

На Матвее был костюм, в котором он женился, и в этом же пиджаке он заканчивал школу много лет тому назад. Вчера его побрили. Больше волосы на его теле не вырастут. Пустое, бледное, застывшее лицо безжизненно лежало на подушке. Бледные губы были слегка приоткрыты. Тяжело было поверить, что он больше не дышит. Тяжело было поверить, что это действительно Матвей. В особенности из-за того, что сделали с ним наркотики. Что сделал с собой он сам.

Он лежал в гробу под землёй. Между ними было не более двух метров. И живыми уже они это расстояние не смогут преодолеть.
Нет самой смерти — есть только страх перед ней. Смерть — естественный биологический процесс. Ничто не вечно и это нормально. И всё же люди бояться этого «нормально». Боятся, потому что никто не хочет терять себя как личность. То, что из тебя липило общество, родные и ты сам — исчезает и попадает в небытие, рассыпается, становится зыблимым и только память вечна. Вечна, пока есть, кому помнить о мёртвых.

Человек в страхе жалок. Рано или поздно мы все потеряем всё, что имеем, как бы этого не хотелось. И многие упорно трудятся, чтобы успеть сделать всё, о чем думали и мечтали, они творят, мастерят, создают нечто, что является их смыслом жизни в духовном плане, дабы пропасть уже ни о чем не сожалеющим человеком, познавшим счастье.

Матвея никак не назвать счастливым человеком. Он умер несчастным зависимым, не сумевшим справиться с проблемами, потому агония, настигшая его пред смертью, была настолько кровожадной, мучительной и бесконечно долгой. Матвейская Душа не хотела покидать Бренное Тело, пока оставались ещё нерешенные дела, но сгнившее изнутри Тело решило по своему, без ведома Души покинуть жизнь.

— Может нам поехать в Москву? Или вообще заграницу? Чтобы пройти лечение там. - Гаврилов всё не унимался. Он говорил и говорил, даже когда обсыхал язык. Степе некуда было девать свои мысли, и он изливал их другу. Кроме Жени у него по сути никого не было. — Говорят, есть в Калиныче рехаб...

— Ничего уже нас не спасёт, Стёп. Мы дышим в долг, - Женя, заворожённо глядя на могильную плиту Матвея, курил. Пальцы, меж которых была зажата сигарета, терпели треволнения. Всё тело, и изнутри и снаружи, робело и дрогло. Психика была атакована столь ужасной трагедией. Никому не было легко в этот холодный декабрьский вечер.

Синее небо постепенно темнело, звезды и луна сияли. Дым от сигареты и горячее дыхание Жени сливалось воедино и расстворялось в атмосфере. Было холодно даже в подштанниках. После обильного применения нозальных спреев обоняние стало чувствительным, молодые люди расчехались. Глаза слезились от мороза. Ветра не было, но это только сильнее нагнетало. Настала мошильная тишина. Все давно уже ушли. И если бы не уговоры Романа Николаевича, Полина бы стояла тут до последнего вместе со Стёпой и Женей, пока температура её тела не станет, как у погребённого Матвея. Рома боялся, что у Полины во время похорон будет истерика, но вела она себя вполне достойно. Она сдержала свои эмоции на публике до прихода домой, чтобы, закрывшись в комнате, которую делила некогда с братом, зарыться в одеяло и, молча крича, навзрыд рыдать.

— Поверить в это, блять, не могу... Ему было всего лишь двадцать семь! Сука, да за что! Блять!!! - Чёрные пятна, каркая, разлетелись по не менее тёмному небу. Сорванный голос отразился, ударившись об надгробные плиты, и раздалось эхо. Возможно поэтому они иногда разбиваются...

— Не кричи тут, пожалуйста. Не беспокой спящих.

— Сколько ещё людей должны погибнуть, чтобы вы наконец поняли, что надо начать лечиться? - раздался сзади грубый, властный, полный претензий, женский голос.
Аксиния пришла последней, когда вся церемония уже окончилась. Она думала, пускай лучше люди будут думать и говорить о ней, что она сука, чем делать вид на публику, что ей не насрать на бывшего. И всё же, не так ей было и плевать на Рудакова. По крайней мере, не так плевать, как Есении. Аксиния не знала, как объяснить дочери, что чуда не будет и мертвый отец не воскреснет, чтобы отпраздновать новый год в кругу семьи и что он не придёт не из-за нежелания Аксинии, а потому что мёртвые не воскресают. Такое сложно объяснить ребёнку.

— О, объявилась! Хочешь сказать, ты тут ни при чем? - истерично хохотнул Женя. Нервный срыв был не за горами.

— Что ты несёшь? - нахмурилась девушка, плотнее уткнувшись красным носом в шарф.

— Женя, не надо... - его голос звучал еле слышно. Тот зашуганный, закомлексованный ботан вновь появлялся на почве частого стресса. Упорные годы работы над своей психологией канули в мгновени ока.

— Ты думаешь Матвей настолько конченый, что не пытался? Типа, он не пытался, да, по твоему? - Женя гортанно засмеялся. — Да это ты! - Он начал наступление. Карпов делал шаг к ней и толкал. Его ореховые глаза украсил кровавый белок, каппиляры которых полопались от напряжения. Женя выглядел демонически и тем самым пугал не только Попову, но и Степу. — Ты, сука, его в могилу загнала!

— Да пошёл ты!

— Он делал шаги к исправлению. И каждый раз после попыток он шёл к тебе, чтобы реабилитироваться. Он шёл к Насте, чтобы она поддержала его, чтобы родные люди направили его. Ему было тяжело одному с этим справиться! Это ты постоянно слала его нахуй и не позволяла с дочерью повидаться даже.

— Она не его дочь!

— Похуй! Он относился к Насте как к родной, несмотря на то, что ты её нагуляла, шлюха! - Нельзя было передать никак и словами те эмоции, которые она испытала в тот момент. Аксиния дала самую мощную оплеуху, какую только могла дать. Благодаря этому лицо Жени порозовело, кровь вновь зациркулировала после мороза.
Снег под каблуками часто заскрипел, а затем замолк. Больше Аксинии не было холодно. Она была взбешена, в ней пылал гнев.

— Зря ты так сказал ей.

— А че, всё по факту, - наконец сказал Женя, немного подостыв.

— Жень, мы начнём лечиться. Обязательно! Вдвоём, вместе. Будем друг за другом приглядывать и всё у нас будет хорошо, - Стёпа старался, говорил сквозь прорезающую горло ангину, но всё впустую. Женя мыслил иначе.

— Я купил нам с тобой участок. Это недалеко от Матвея с Арсом.

— Какой участок? - не понял Гаврилов.

— Блять, не дачный! - психанул Карпов, развернувшись к другу. Изо рта выпархнуло тепло. От горячего дыхания очки Степы запотели. Такое забытое лишение от недостатков ношения очков нахлынуло на него волной ностальгии. — Хотя, дачный тоже неплохая идея. Всё-таки, я торчу родителям новую дачу до сих пор. Старую-то спалили.

— Зачем? Зачем ты так загадываешь? Ты придурок?
Евгений не был придурком. В процессе бесцветного состояния постоянного испытывания гнетущей печали он загадал и сделал то, что сделал. Евгений настолько ощущал себя одиноким и опустошённым, что чувствовал всепоглащающую тьму, надвигающуюся в его жизнь. Карпов был бледен, худ и уставшим. Ему было холодно, он болел.

— Мало ли, что может в следующую секунду произойти. Я уже ничему не удивлюсь и... - он нахмурился и надолго замолчал. — Да похуй. Я не суеверный. Купил и купил, отъебись.

— Я уже не чувствую ног...

— А лучше бы не чувствовал боли.

— К сожалению, только её и чувствую, братишка.

— Ну что ж... Пойдём, что-ли, в машину.