Оттепель после суровой вьюги была не кстати. Ксарос глядел в окно, за которым со звоном веселой капели раскисали дороги и собиралась наледь, и думал о том, что год выдался странным. События так и пестрили в голове трактирщика, а все началось с гостя и памятного дождливого вечера. Теперь без рассказчика этот зал уже немыслим, как без старой бочки, в которой бродит эль, или без очага, все вокруг придавало сил, казалось родным и до того уютным, что трактирщик впервые за всю жизнь взгрустнул о дяде. Пусть его старик и был крепок на слово и руку, скор на расправу и большую часть времени пьян, но были времена, когда он задорно сверкал черными глазами, подмигивая красивым путницам, смеялся вопросам племянника, крутился в этой маленько таверне и был эпицентром всеобщего внимания. Ему бы понравилось здесь сейчас. Все так, как он мечтал.

Тяжело вздохнув, Ксарос принялся заваривать травы, многие разболеются после этой промозглой оттепели, а значит придут вечером лечится. Из кухни, где вертелась  нанятая мужчиной юркая дородная женщина, тянуло густой похлебкой на жирном мясе и томлеными овощами, травы щекотали нос пряностью, а мед так и просился на язык, чтобы забить сладостью голод, невольно накатывающий от запахов.

Время текло неспешно, казалось бы, но ранние зимние сумерки пали резко, словно солнце свалилось с неба, поскользнувшись на талых лужах. Чертыхаясь и охая начали стекаться завсегдатаи. Трактирщик крикнул пару помощников и отправил молодцов рубить лед у крыльца и посыпать дорожки золой, чтобы добрый люд не переломал себе кости. Зал потихоньку заполнялся людьми с хлюпающими носами, чихающими и кашляющими, кто-то растирал прихваченые вечерним морозцем уши, кто-то грел пальцы о кружку с горячим настоем.

Обождав, пока народ устроится удобно, Ксарос оставил вместо себя бойкую девчушку, а сам ушел на кухню, чтобы разогреть чан с горячим ромом и пряностями. Он колдовал над питьем, как настоящий шаман, что-то бормоча и напевая себе под нос, алые языки пламени, пробивающиеся из печи, делали его красноватую кожу багровой. Кухарка забралась всем своим рыхлым, как тесто, телом на табурет, поджала ноги и жалобно кому-то молилась, думая, что ее наниматель обратился настоящим исчадием Бездны, выползшим из сказок и древних преданий.

Трактирщик снял горячий чан с печи голыми руками. Кухарка охнула и шмякнулась с табурета, укатившись испуганным ежом куда-то в дальний угол кухни. В большой зал сначала влетел острый аромат крепкого рома, потом к нему добавились пряные нотки трав, а после и фруктов. Все разом потянули носами, многие расчихались, но от этого только радостнее светились глаза. Это питье давали даже заболевшей ребятне, а уж взрослым оно лечило не только тело, но и душу.

Размешав большим половником в последний раз золотистый напиток, трактирщик зачерпнул меру и налил в первый же протянутый стакан, который держал Фэллхейр. Стакан пошел в круговую, задержавшись у кого-то в руках, а гость передал новую тару. И так пока последняя чарка не оказалась в руках у рассказчика.

- Добрый напиток варишь, хозяин, - после большого глотка сказал гость и уселся на свое любимое место. - Пришло время досказать то, что недосказано и рассказать новое. Лекс отпустил Шиалинга, надеясь на то, что в будущем народ Бездны еще придет на помощь народу под лунами. Задание от Императрицы было получено, обсуждать его не было смысла. В Месте Снов чистильщик уже бывал, но идти этим путем он совсем не хотел снова. Потому он решил обратиться к своему другу и учителю, уж кому, как не бывшей тени знать о жизни и смерти? Так что Лекс направил свои стопы к знакомой избушке, надеясь, что старик не держит обиду.

Сумерки уже поглотили окрестности дворца, накрыли поле нежной голубоватой дымкой, сгладили изрытую после тренировок землю, сколы на манекенах. В полутьме казалось, что небольшое поле усеяно задумавшимися усталыми воинами, которые заснули, изнуренные трудами, стоя. В разрастающемся сиянии первой луны все вокруг казалось сказочным, как пелось в легендах. Чистильщик припомнил древние песни, что пела мать по торжественным дням своим сильным, как горный ветер, голосом.

Чаще всего эти песни были легендами о древних днях, о первой Императрице, Отце Драконе или о грядущем покое, который придет ко всем  темным эльфам. Иногда она затягивала великолепную балладу, ей подпевал отец, они рассказывали  сильными голосами о рассветном крае, Мил-Ал-Нуэт, в который они верили всей душой. Вера эта передалась мальчишкам и оба брата мечтали хотя бы во сне увидеть прекрасную землю края великой надежды.

Чистильщик улыбнулся своим мыслям, вспомнив, как Ольтео проснулся, глядя в потолок широко распахнутыми глазами, из которых текли слезы. "Отец звал меня в Мил-Ал-Нуэт, он звал служить ему!" - сказал старший Дайджестас. С того дня судьба его была определенна. Знала ли мать, что ее песни приведут к такому исходу? И песни ли виноваты? Вдруг это все - лишь Судьба, сотканная от начала до конца?

- Ты куда прешь, как на слепом ящере?! - Пак не менялся. Лекс вздрогнул, выныривая из всоих мыслей и понял, что едва не наступил на учителя, который присел рядом с крыльцом.

- Задумался. А ты чего сидишь болотной кочкой в такой темноте? - не остался в долгу ученик, присаживаясь рядом в траву.

- Языкастый ты больно стал, видимо, яд змеелюда не весь из тебя вышел, - фыркнул полурослик, запрокинул лицо к небу и некоторое время молчал. - Я думал, Терновник, думал. Все пути кончаются в одной точке, мы все туда придем, а оттуда каждый отправится куда-то еще. Только вот сами пути...

- Нам кажется, что есть выбор, а его и нет? - озвучил свою мысль Лекс.

- Ага, - тоскливо вздохнул Пак, откинулся на траву и растянулся, настроившись на какой-то незнакомый чистильщику лад, - вот даже на мою жизнь поглядеть. Я сколько не вертел и так и эдак весь мой путь, а он не маленький, поверь, ох какой не маленький, сколько я не думал, так выходило все едино - основные вехи бы не изменились. Не с одной стороны, так с другой бы случилось то, что случилось.

- И ничегошеньки ты мне из этого не расскажешь, - утвердительно произнес ученик, падая в траву рядом.

- Возможно кое-что я уже рассказал, а кое-что еще расскажу, - улыбка тронула губы полурослика, - но это потом. Все чаще я думаю о старом предании моего народа. Старом, как весь мой народ. Помнится, соберемся мы стайкой ребятни со всего нашего села, рассуем по карманам булки и яблоки, сядем в нашем большом доме у ног моей мамаши и слушаем. Она была пряхой. Пальцы грубы. нос от шерсти все время красный, но глаза добрые, как звездочки цветочные. Она любила за прядением петь и стихи, да сказки рассказывать, развлекала, значит, нас, сорванцов. Ее самая любимая сказка была про пряху, конечно же. Но и мы ее тоже любили. Вот если вспомню, то сейчас тебе перескажу так, как она звучала в моем детстве.

Пак замолк на некоторое время, вспоминая былое, Терновник прислушивался к говору сверчков и удивлялся тому, как их разобрало на одну и ту же тему разговориться. 

- Эх, не вспомню стихотворное, так расскажу, - вздохнул Пак, прикрыл глаза и его голос неспешно полился в тишине, - когда-то давным-давно жила пряха. Она осталась сиротой в девичестве, из приданного от матери осталась старая прялка, а от отца - рыжий кривой кот-разбойник, который путал нитки и комкал чесанную шерсть, за что был бит веником время от времени. Девушка работала днями и ночами, чтобы заработать на пропитание себе и коту, подлатать старое платье или немного починить ветхий дом. Беднее полурослика не было в городе, чем она. Ее обманывали - она не роптала, ее прогоняли - она уходила, ее труд не ценили, а она все кивала на богов, мол, они рассудят. В свои юные годы она настолько умаялась тяжким трудом, что спина сгорбилась, от постоянного чихания лицо сморщилось и походила она на маленькую старушку с котом на плече. 

Однажды к ней в бедный домишко пришел богатый лорд. Пряха испугалась и едва не померла от стыда за свое жилище, но мужчина сказал, что если она так хороша, ка ко ней идет молва, то навсегда забудет пряха про тяготы бедной жизни, голод и беспокойство любого характера. Если только она спрядет ему тончайшую нить из золотой шерсти. Нить та должна быть такой длинной, что ею можно было бы обмотать мужчину с ног до головы, а шерсти он дал - три клочка. Но какая то была шерсть! Чистое золото, волосок к волоску, а нежная, как пух! Махнула на все рукой пряха и согласилась. Тогда лорд сказал, что зайдет к ней на неделе и удалился.

Села пряха за работу, а кот тут как тут, то лапой золотые волоски зацепит, то жевать их примется. Никак не совладать с рыжей скотиной! Пряха знай себе кота гоняет, да чешет пух. Нитка получалась из него - тоньше паутинки, как волос, да вся золота, аж огнем горит! И тут снова кот. И катит золотой клубок, и грызет. Завалился в нитках и давай в них кататься. Пряха вздохнула, распутала рыжего разбойника, посадила себе на плечо. Погладит его разок и нитку сучит, погладит другой и снова сучит. Так кот и уснул. 

Долго сидела за работой пряха, не вставала ни попить, ни поесть пару дней, а кот все дремал у нее на плече. Три клока почти израсходовала, клубков намотала, да подальше от кота убрала, а за последним клоком и заснула. Снилось ей, будто веретенышко само по себе крутится, да ниточка сучится, а она только присматривает за золотой ниткой. И вокруг этих веретенышек - великая тьма. А клубочки сами собою мотаются, а она только наблюдает. Перед нею стол тонкий, на столе кушанья разные, ходит она в платье шелковом, да туфлях серебряных. И горб у нее исчез, и глаза не щурятся, вернулась, словом, красота девичья. Кот тут как тут на корзине с клубками, дрыхнет, скотина рыжая, а шерсть его золтцем отливает. Вдруг открыл разбойник один глаз, открыл второй, потянулся, да как прыгнет на одно веретено вертлявое.

Вскрикнула пряха и проснулась, а там и правду кот шкодит. Дожевывает, сволочь последний клочок шерсти. Уж пряха его и бранила, и веником замахнулась, но потом вздохнула, притянула на коленки к себе и плачет: "Голодный ты, горемыка мой, знаю, знаю!". А кот все мяучит и пузо ей подставляет. Оттерла пряха слезы и смотрит - а шерсть-то у кота золотом отливает! Схватила она гребешок и ну его чесать, пух вычесывать, а разбойник ничего, терпит. Начесала она пуха и села за прялку снова.

Когда пришел богатый лорд протянула ему пряха корзину, полную золотых клубков, тончайших нитей. Посмотрел на это мужчина, улыбнулся хитро, и упало сердце девушки, побоялась она, что опять обманут ее. Но лорд только снял с себя маску человечью. Перед ней стоял Доно Видящий и смотрел приветливо. Упала пряха ему в ноги, ни жива, ни мертва.

- Ты свою часть уговора выполнила, - рассмеялся бог, поднимая ее с колен, - а теперь мой черед. Бери из дома то, что тебе милее всего, сюда ты больше не вернешься!

Сгребла пряха кота в охапку, чешет его за ухом. Бог взял ее за руку, сделал с ней шаг за порог лачуги и очутились они в огромном дворце. Все там красиво и токо, ткани по всюду нежные, блюдца все стеклянные, а чаши хрустальные. Столы от еды ломятся, напитки пенные, запахи чудные. Подвел Видящий ее к зеркалу, обернул вокруг себя пряху, смотрит она - вернулась красота девичья, заструилось по плечам платье шелковое, появились на ногах туфли серебряные.

- Отныне жить тебе здесь, - проговорил бог, окинув широким жестом дворец, - видишь, вертятся веретенца, клубки сматываются, шерсть сама собой чешется - это судьбы всего живого. Следи, чтобы они сами собой не обрывались, а коль оборвется, - тут он хитро на кота посмотрел, что золотистым пятном среди прялок бродил, - ты знаешь, как чинить. Отныне не будешь ты знать страданий, смерти и старости.

Так и повелось, что пряха смотрит за судьбами, а уж они сами собой прядутся. Иногда путает нити судеб проказа-кот, тогда где-то нитку пряха и обрежет, а где-то распутает. А у кого не ко времени оборвется, так она начешет рыжего бандита и допрядет хвостик. Говорят, так судьба и меняется.

Пак замолчал, он смотрел слезящимися глазами в звездную высь, словно погрузился в стародавние дни минувшей юности.

- Пак, - нарушил тишину Лекс, - а сколько тебе лет?

- Много, - отрезал учитель, поднимаясь, - дай боги, ты проживешь вдвое больше меня.

- Кажется мне, - темный эльф тоже неспешно встал, теплая трава и звездный купол манили еще поваляться, - что про пряху это и не совсем сказка, уж очень похоже. Особенно кот!

- Особенно он! - часто закивал полурослик, со всей серьезностью признавая шалости божественного кота, повинного в путанице судеб. - А ты чего ко мне пришел? Точно не сказки слушать. Давай, каланча, рассказывай!

- Эх, ладно, я действительно к тебе по делу очень важному, - чистильщик замолк, подбирая слова, - мне нужно в Место Снов.

- Чего?! Опять?! - Пак завелся сразу же, как только услышал про мир мертвых.

- Да погоди, это приказ Императрицы, - вздохнул эльф, повесив голову, от чего бубенчики в ухе жалобно звякнули, - мне нужно пройти загробный мир насквозь, чтобы добраться туда, куда никто добраться не может. Это очень важно.

- Ну, знаешь ли... - Пак, кажется, не мог найти слов, только багровел и дышал, как злой ящер, - Ну, ваша Мать... Ну, ваш Отец... У-у-у-ух!!! Если кто и знает об этом, так вон - человеческие жрецы, но толкового тебе ничего не скажут. У них одно на уме: как кончится жизнь, так, мол, все видно будет. Хотя знаю я одного... нет, забудь!

- Пак, постой, - Терновник, схватил учителя за плечо, удержав на пороге домика, - прошу, скажи мне. Ты же знаешь - все равно я  найду путь, но вот как - станет вопросом. Расскажи мне, что знаешь, а уже поразмыслю.

- Да чтоб вас всех с горы на бочках, - проворчал полурослик, скидывая руку чистильщика. - Есть у меня один знакомый жрец, который от тупой веры отрекся и молился Хозяйке Места Снов о том, чтобы она ему доказала свое существование. Боги шутить горазды, сам знаешь. Забрала она его на сорок лет к себе. Вернулся он не постаревшим, все его родные и знакомые... ну, сам понимаешь. Вот так ему далось знание. Но теперь он может рассказать, как и где молиться, чтобы Хозяйка услышала. Живет он отшельником у моря, у самых скал под стенами столицы. Когда я пришел сюда в расцвете лет, он уже был очень стар изнутри, хотя внешне не поменялся. Не забирает его Хозяйка.

- Благодарю тебя, друг мой, - улыбнулся темный эльф.

- Не за что, - буркнул Пак, - коли застрянешь - я выковыряю тебя из Места Снов только за тем, чтобы оторвать тебе твои длинные ослиные уши и повесить их на веревочку! Понял?!

- Понял, - расхохотался Терновник и, махнув рукой, пошел в казармы, чтобы как следует отдохнуть.

Но и в комнате темному эльфу не дали спокойно собратья. Близнецы принялись расспрашивать Терновника о том, какие же приключения он видел, где был, и чистильщику волей-неволей пришлось отвечать на вопросы. Рассказы затянулись далеко за полночь, пока Лекс не разогнал всех по кроватям, ворча на то, что ребята мешают спать и готовиться к очередному заданию. Уже засыпая, он подумал о том, что судьба словно издевается над ним, подкидывая одно дело тяжелее другого.

Солнце еще только готовилось прыгнуть за стены замка Императрицы, а чистильщик уже был на ногах. Он набросил поверх простой одежды серый плащ и вышел во влажный от росы рассвет. Над головой поднимались облака, они стремились от родившего их моря вглубь континента, чтобы рано или поздно излиться дождями над каким-нибудь участком суши. На улицах тихо прибирались рабочие, сметая растоптанные цветы, листья, лошадиный навоз, ведрами с водой они смывали в стоки грязь со светлой брусчатки. Сонная стража лениво осматривалась по сторонам, смена постов будет только через час, а значит нечего опасаться.

Терновник вышел из ворот беспрепятственно. За пределами столицы ему вдруг стало казаться привольно, будто из клетки освободился. На плечи не давила громада замка, от храма Отца не веяло враждебностью, ни косых взглядов, ни сочувствующих улыбок, только он, ветер и шум вечного моря. Скоро показалась сине-зеленая полоса волн, которые игриво набегали на берег, перекатывая мелкую разноцветную гальку, стихия бросалась камешками в скалы и кое-где в огромных глыбах были уже солидные выбоины. В глубоких горизонтальных колодцах селились крабы и небольшая живность, которой не страшна была водная стихия. Туда часто заглядывали морские птицы, стараясь в перерывах между накатывающими волнами склевать кого-нибудь по-жирнее. 

Внизу, там где стены столицы опирались на огромные скалы, пляж делал поворот, превращая линию прибоя в неширокую косу, на которую волны уже не бросались, а лениво набегали, не достигая больших камней. На этом небольшом пяточке суши Лекс увидел крошечный шалаш, в котором места было, наверное, только на одного человека. Он выглядел, как груда плавника, который выбросило море, завалив сверху водорослями, ракушками и панцирями крабов. Рядом с этим подобием дома сидел человек. На вид мужчине было лет тридцать, под изорванной хламидой, больше напоминающей частую грязную сеть, заметно было сильное тело с широкой костью, крупная голова заросла волосами, его широкое лицо скрывалось за густой бородой.

Когда темный эльф подошел чуть ближе, то увидел, что зеленые глаза бывшего жреца безумно смотрят в море, словно он хочет найти в нем ответы на все свои вопросы, но видит только воду. Босые ступни его лизала соленая волна, широкие руки комкали песок, пытаясь зарыться во влажный сыпучий грунт. Подойдя совсем близко, Лекс опустился на более или менее сухой камень недалеко от мужчины и тихо прокашлялся. Но жрец не обратил внимания, видимо поглощенный своими думами.

- Доброго дня тебе, человек, - сказал чистильщик чуть громче.

- Ты... - мужчина пошевелил только головой, вперив свои широко распахнутые глаза в лицо темного эльфа, - зачем пришел? Зачем тревожишь? Ничем душа не успокоится. Не видать мне Места Снов, как бы я не хотел этого! Заглянув за грань раньше времени, уже не обрести счастья...

- Я знаю, что с тобой случилось, - аккуратно проговорил Лекс, стараясь подобрать самую мягкую интонацию. Внутренне он досадовал на Пака за то, что старик не сказал ему, в каком помраченном состоянии находится служитель Иеиланж. - И мне нужно, чтобы ты рассказал мне, как позвать ее, Хозяйку.

- Ты безумец, безумец, - забормотал мужчина, отвернувшись, его голос все усиливался с каждым словом, а руки стали хватать песок и осколки ракушек, швыряя их в волны. - Думаешь, она не сможет пошутить с тобой, бессмертный? Думаешь, она отпустит тебя?! Горе! Горе ждет тебя, парень! Ты будешь совращен знанием и оно станет последним, что ты увидишь в этой жизни! Не быть тебе прахом!

- Это надо перекурить, - пробормотал Терновник, вытащил трубку, подаренную учителем, и кисет. Поколдовав с кремнем, темный эльф затянулся сладко-горьким дымом, глядя на то, как успокаивается потихоньку его собеседник.

Мужчина прекратил попытки вышвырнуть пляж в море, его глаза прояснились и обрели осмысленность, он принюхался к дыму. Лекс усмехнулся и словно случайно выпустил струю дыма в сторону бывшего служителя Хозяйки Места Снов. Жрец вдохнул, блаженно прикрыл глаза, потом встал с песка и даже отряхнулся. Оглядев себя, человек будто устыдился своего внешнего вида, робея он смотрел в сторону чистильщика.

- Будешь? - Терновник протянул трубку в сторону мужчины.

- Да, да, - духовник взял трубку аккуратно и затянулся совсем немного, закашлялся и торопливо вернул курительную принадлежность владельцу.

Некоторое время он только кашлял, оттирал слезящиеся глаза и глубоко вдыхал, но потом веки его закрылись, мужчина растянулся на песке, блаженно улыбаясь. Докурив, чистильщик убрал трубку во внутренний карман плаща и принялся созерцать море, дожидаясь момента, когда человека отпустит чудо-трава.

- Я благодарен тебе, эльф, - медленно проговорил бывший жрец, приоткрывая один глаз, - мысли вдруг стали такими ясными. Словно кто-то разом сдернул пелену. Теперь я могу говорить с тобой нормально.

- Радость-то какая, - скривился Терновник, поднимаясь с прохладного камня, - а я уж думал, что придется провести тут сотню-другую лет, прежде чем ты придешь в себя.

- Прости, - мужчину нисколько не смутила грубость собеседника, он словно смирился с тем, что на другое общение и не может рассчитывать, - правильно ли я понял: ты хочешь увидеть Хозяйку?

- Все верно, очень хочу, - кивнул темный эльф, справившись с приступом раздражения, - мне необходимо решить с ней пару вопросов.

Сказав это, Алексиан сам удивился тому, как легко вылетели слова. Ведь речь идет о богах, о больших силах, о каком-то бездновом мировом равновесии. "Ох, Лекс, слишком глубока река, в которую ты лезешь, там водится через чур большая рыба. Проглотит - никто о тебе не вспомнит," - подумал темный эльф, на секунду замерев на берегу моря.

- Пойдем, я все тебе расскажу, - вырвал чистильщика из размышлений отшельник, приглашающим жестом маня за собой.

Жрец устроил Терновника в своей хижине, где было теснее, чем в домике Пака. Мысленно Дайджестас пообещал себе, что больше никогда не назовет дом учителя хижиной или лачугой. Научив гостя нескольким словам на довольно древнем наречии, отшельник установил перед ним небольшой алтарь, похожий на деревянную чашу с едва намеченными бортами, и вышел. 

Сделав пару глубоких вдохов, темный эльф произнес четко и с выражением те несколько слов, что запомнил твердо, и стал ждать. Первые мгновения прошли тихо, но Лекс не двигался, чувствуя, как сам воздух вокруг загустел и перемещается ленивыми потоками. Стало душно, запахи моря, гниющих водорослей, мертвой рыбы улетучились, уступив место аромату диковинных плотных цветов, синей травы под фиолетовым небом.

- Отречься от меня захотел? - прозвучал нежный звонкий колокольчик голоса Хозяйки Места Снов. Она сидела напротив чистильщика, глядя на него не то жалобно не то с укором. Сейчас Иеиланж предстала в образе юной девушки с золотым кольцом на руке и птицей на плече, как всегда тонкая и светлая, как и положено смерти. За спиной богини вместо жалкого шалаша простиралась долина Места Снов.

- Нет, поговорить захотел, можно сказать, что скучал, - Терновник поднялся бы с земли, которая заменяла хижине пол, но слишком уж низкой была крыша, потому он просто подполз поближе к собеседнице, - мне снова нужно к тебе в гости, но уже по собственному желанию.

- Так ли "по собственному"? - прищурилась девушка, словно читая все, что произошло с темным эльфом за последние дни.

- Поверь мне, - попросил темный эльф, протягивая руку Хозяйке, - идем, подружка, я знаю, ты не откажешь мне.

***

Запах горячего алкоголя со специями еще витал в воздухе, но Фэллхейр уже замолчал, отставив опустевшую в очередной раз кружку. Зеленая луна заглядывала краешком маленького диска в окно, добавляя красок уходящей ночи. Гость поднялся, кивнул всем присутствующим и удалился наверх, в свою комнату. Ксарос будил уснувших под мерную речь рассказчика, собирал деньги и благодарности за хороший вечер, а сам все глубже погружался в думы. Трактирщиком вдруг овладела шальная мысль - пойти по старой дороге через холмы и обломки скал, через запущенный лес туда, к морю, что бушевало время от времени, и найти развалины древних крепостей. Встряхнувшись, мужчина дернул плечами, словно хотел согнать с себя стаю заснувших птичек. "Бездонная кружка" погружалась в сон.