Ему снова приснилась эта комната. 

Фрэнк вздрогнул, очнувшись, и подслеповато прищурившись, взглянул на часы. Сердце его колотилось, на висках выступил пот, голова кружилась, а во рту чувствовался привкус тошноты. Он снова заснул в гостевой спальне. Режущий глаза, неоновый свет электронных часов показывал начало пятого. Шелковистая взмокшая простыня облепила его со всех сторон, будто затягивая обратно в тяжёлый мрак. Но засыпать снова не было смысла, скоро пора было начинать собираться на работу. Его смена была утренняя и начиналась в половине седьмого.

 Фрэнк приподнялся на локтях, откашлялся, утёр лоб лежащим на тумбочке платком и залпом осушил стакан ледяной воды, который предусмотрительно принёс вечером. Дышать стало немного легче. Он сел, стараясь протереть глаза,  но они всё слезились словно в них насыпали песка. Не стоило засиживаться за книгой вчера.

За тускло-голубой шторкой ещё стояла не по-осеннему душная серая ночь. Фрэнк вытянул длинные ноги-палки, обул тапочки и прислушался. Их сырой, свежевыкрашенный кипенно-белой краской дом, оплот хрупких семейных уз и сожалений, молчал. Тёплое непозволительное чувство облегчение разлилось по телу. Жену слышать после вчерашнего скандала не хотелось, как и сына. Клэр скорее всего заснула в их спальне, наглотавшись успокоительных и обругав его всеми последними словами в своём блоге о "женских проблемах". Брэндон, вернувшись после очередных гулянок с друзьями, опорожнил желудок прямо на новый ковёр, который недавно купила его мать, и сейчас отсыпался в своей комнате.  Из-за этого, кажется, и началась ссора. Впрочем, для Клэр в последние лет пять что угодно могло быть поводом для ссоры.

Фрэнк вздохнул, провёл языком по зубам, ощутив налёт, и направился ванну, немного прихрамывая — старая травма колена давало о себе знать. 

Фрэнк всегда собирался медленно, спокойно, так как привык, день за днём вот уже почти четыре года. Блестящий серебристый кран и зеркало в разводах, щётка, мятная зубная паста, холодный душ, тёмная-синяя немного мятая униформа — рубашка, которая стала немного жать в груди из-за набранных тринадцати фунтов, штаны, пояс, чтобы вешать рацию, и галстук. Затем кофе без сахара и молока и немного подгоревшая яичница. Искусным поваром Фрэнк никогда не был.  Утренняя рутина позволяла ему ненадолго отвлечься от ночных кошмаров и мыслей о предстоящей работы.  Хотя работа была несложная — следить за камерами в одном из отделений больницы Святого Мартина, которая была переоборудована в "Исследовательский центр помощи больным Эллая-07", который на протяжении всех этих пяти лет успешно вёл борьбу с новым вирусом. Так, по-крайней мере, сообщалось во всех СМИ. 

Когда его пригласили на собеседование он совершенно не рассчитывал получить место, да и какое-то навязчиво-паническое липкое чувство поселилось у него под рёбрами, сбивая дыхание, когда он переступил порог центра. В огромном бетонном здании в окружении яркого белого света, белых халатов и белых защитных масок он чувствовал себя как крыса, привязанная на лабораторном столе. Но когда всё же получил, отказываться от такой работы было глупо. В конце концов, вариантов у него было немного. Кому в маленьком южном городке сдался бывший военный с неоконченным образованием, тем более с травмой. Да и дела у их семьи тогда шли тяжело. Фрэнк неудачно упал с лестницы на тогдашней работе и ему снова требовалась терапия, Брэндону нужно было поступать в колледж, а Клэр просто называла их жизнь "невыносимой" и день ото дня всё чаще задерживалась допоздна у друзей. А зарплата в центре состояла из, пожалуй, слишком неприличного значения цифр. Засчет в основном премиальных выплат за непосредственную близость к инфицированным. И, что, естественно, было прописано в договоре, за молчание.

Вирус Эллая-07 объявился пять с половиной лет назад в Южной Америки, и вызвал волну чудовищной панику. Распространялся он достаточно быстро, хотя вспышки происходили точечно, и вроде даже быстро гасились, но страшнее всего были симптомы. Совсем скоро в народе Эллая-07 получил название "аллергия на людей". Сначала это был простой кашель и одышка, когда рядом с заболевшим оказывалось большое скопление людей, затем всё переходило в чесотку и всё усиливающийся жар, и, в конце концов, нахождение даже с одним человеком в комнате провоцировало удушье. А когда заболевший переходил критическую точку(обычно период перехода длился около двух часов), он сам становился "провоцирующем фактором". Любой, кто оказывался в радиусе пяти метров, а иногда и дальше, заражался, несмотря ни на какую спецзащиту, и у таких заражённых вирус прогрессировал с огромной скоростью сразу до третий стадии. Лечение после прохождения критической точки оказывать было практически невозможно.

Именно за больными Эллая-07 пациентами(за их изменениями в процессе болезни, новыми симптомами и реакциями на лекарства) и приходилось наблюдать Фрэнку. За этими людьми, изолированными в отдельных герметичных палатах с гладкими стенами, вечно включённым светом, железными кроватями и пищащими приборами, страдающими от жара и кашля, накаченными лекарствами, мучимыми постоянными приступами рвоты, они все были лишь призраками себя прошлых. Но страшнее всего были их глаза. 

Эти люди иногда смотрели в камеру, интересовались, заглядывали, нервно смеялись, вопрошали, плакали, смотрели в упор. Через этот чёрный глазок, прямо на Фрэнка. И тогда его бросало в дрожь. Глаза эти принадлежали людям, которые не понимали за что они вынуждены проходить через такое, людям, которые были оторваны от своих родных, без права посещения, людям, которые на протяжении долгого времени находились в неведение о своей дальнейшей судьбе, а порой уже и смирившийся со своей скорой смертью. Глаза усталые, напуганные, покрасневшие, лихорадочно блестящие, яркие и тусклые, спокойные и гневные, но все как один пустые. Иногда Фрэнку казалось, что это они наблюдают за ним. Но когда приходило время(а случалось это чаще всего, как назло, во время его смены), и начинался "переход двух часов", Фрэнк исправно уведомлял врачей о таком пациенте, и старался не бросать взгляд на экранчик с изображением палаты, отвлекаясь на кофе или журнал. Но всё равно смотрел.

Они будто сами знали, когда наступает этот критический момент. Они чувствовали, готовились. Обычно все ложились на кровать. Наверно потому, что сначала наступала слабость. Потом приходила дрожь и спазмы, они словно теряли связь с реальностью, словно пытались сбежать сами от себя. И вот на краткий миг их отпускало, становилось легко дышать, жар отступал, и казалось всё уже кончено. Обычно после этого многие и не выдерживали. А те, кто всё же выдерживал, становились ходячими "радиовышками болезни". Таких почти сразу забирали в восточное крыло на "экстренную помощь". Но все понимали — вернуться оттуда шансов не было. 

И Фрэнк понимал. Но за все четыре года так и не сумел этого принять, и никакие деньги не могли помочь ему, когда он ночью каждый раз видел кого-то, корчившегося в агонии, в этой запертой ледяной комнате. Может это был он сам?..

Заскрипела лестница. Фрэнк как раз заканчивал завтрак и собирался выезжать, когда на кухню вплыла Клэр. Окутанная ароматом бесчисленных кремов и лосьонов для кожи, она поплотнее запахнула шёлковый халат и опустилась на стул напротив мужа.

— Как много жира, — скривилась она, рассматривая его тарелку, и складки возле её тонкого носа стали резче. — Так ты точно никогда не похудеешь! Правильное питание, Фрэнк, сколько раз говорить, ты и так уже выглядишь далеко не на свои сорок.

— Как много желчи, — крякнул Фрэнк, залпом выпивая остатки кофе.

— Где? — захлопав нарощенными ресницами, без задней мысли спросила Клэр, потирая виски.

— В твоей речи, милая, — обнажил ряд мелких посеревших от кофе зубов Фрэнк, поднимаясь. — И тебе доброе утро, женушка, надеюсь ты хорошо спала?— и не дождавшись ответа, встал из-за стола.

— Стой! — она вскочила со стула, кинувшись за ним в коридор. — Ты что даже не собираешься извиниться передо мной? — Фрэнк молчал продолжал обуваться. — У меня так болела голова из-за нашей ссоры, посмотри на меня я вся опухла, — она растянула свои щёки в разные стороны. — А тебе как будто всё равно! — наконец собравшись, Фрэнк взглянул на жену сверху вниз. Клэр продолжала распаляться, размахивая руками, и крашенные рыжие кудряшки тряслись вслед за её головой. — Я всю ночь была как на иголках, да ты, ты....ты не представляешь, что это такое! Ни одной записи в блоге не смогла сделать!

Фрэнк тяжело вздохнул, бросив быстрый взгляд в зеркало, и потёр переносицу. След от защитной маски не проходил уже очень давно, и теперь сделался совсем зеленовато-лиловым. Клэр продолжала что-то упорно ему доказывать. Интересно, заразись он "аллергией на людей" будет ли его семья, как прочие семьи, что он иногда видел в холле, тосковать по нему? А он по ним? Нет, ну ведь прожили же они как-то эти двадцать лет...

— Послушай, дорогая, мне очень жаль, что мир не узрел очередную твою философскую мысль, — он взял её за плечи, заглядывая в глаза. Нижняя губа её подрагивала от возмущения. — Но сейчас я совершенно не настроен выяснять с тобой отношения, мне правда пора на работу. Давай вечером, как я вернусь, всё спокойно обсудим за ужином. А потом можем выбраться на танцы в город, как в старые добрые, ну как? — он вымученно улыбнулся, попытавшись поцеловать её в висок, но Клэр тут же вырвалась.

— Да какие, к чертям собачьим, танцы! —  она рассмеялась, смерив его ледяным взглядом голубых глаз. — С твоей-то ногой? В таком-то виде, и с этой твоей....работой! Сидишь там, пялишься в мониторчик, отдыхаешь, а на меня все косятся, как на прокажённую, из-за этого. Ты же каждый день эту заразу разнести можешь по всей округе, стыд просто, — она нервно начала поправлять халат, уставившись в пол, будто чуткие соседи и тут могли за ней наблюдать. — Господи, скорее бы уже придумали что-то от этого вируса, меня вся эта ситуация так, так....угнетает, знаешь ли! Все эти больные, новости, этот центр прям под боком, и зачем такая шумиха... А мне нельзя много волноваться, у меня очень слабое сердце между прочим!

— Да, сердце, я помню, — не глядя на жену, отчеканил Фрэнк и, прихватив портфель, вышел на охваченную предрассветными сумерками улицу. Кажется, он забыл вымыть тарелку.