Теа

Поскольку всю дорогу мы провели в молчании, по приезде в особняк я окончательно успокоилась. Сегодня Андерсон не настроен на разговоры – тем лучше.

Поэтому я вышла из машины и, даже не дождавшись Андерсона, вошла в дом. Ноги ныли от долгих танцев на пусть и небольшом, но все-таки каблуке. Зачем надела босоножки? Надо было брать пример с Элис и одолжить у нее блестящие черные кроссовки к платью.

Однако до лестницы я не дошла. Видно, у Андерсона привычка такая – затевать со мной разговоры в коридоре.

– Куда собралась? Мы не договорили.

– А мы начинали разговор?

Джеймс улыбнулся, и эта улыбка заставила меня похолодеть. Точнее, дело было не в улыбке. Дело было в том, что я поняла: он уже знает, что я влезла в его кабинет.

– Этот разговор начался с моего тебе предупреждения.

Он обошел меня и стал поперек дороги. Потом вытянул руку, указав на гостиную справа.

Выхода у меня не оставалось – пришлось идти. Я вошла и остановилась посреди комнаты, всем своим видом показывая, что не собираюсь задерживаться надолго. Андерсон перешагнул порог следом за мной.

– Позволь показать тебе одно занимательное видео, – он вынул из кармана пиджака телефон и повертел его в руке. – Ты исполняешь в нем главную роль.

Я прикрыла глаза и едва удержалась, чтобы не скривиться. Значит, камеры вовсе и не ломались.

– Не думала, что ты такой мелочный... Много свободного времени, да?

Он рассмеялся.

– Ты залезла в мой кабинет и еще в чем-то меня обвиняешь?

Румянец смущения вспыхнул у меня на щеках. Я действительно не имела права ни в чем его обвинять... Да я и не обвиняла, собственно говоря.

– Я ни в чем тебя не обвиняю, – я скрестила руки на груди, – просто удивляюсь, зачем такой занятой человек тратит время на провокации? Тебе правда нечем заняться? Можешь поработать над хорошими манерами в свободное время – пользы будет больше.

– Ты переходишь границы, – он поднял руку, едва не сунув мне в лицо свой телефон. В темных глазах полыхнула ярость, которая так и не выплеснулась наружу. – Кому тут надо поучиться хорошим манерам, так это тебе.

– Я прекрасно знаю, как себя вести, – прошипела я.

– Но не со мной, почему-то.

– А как я должна вести себя с шантажистом и мошенником?!

– Уважительно, – почти по буквам прорычал он.

Медленно, будто стена, он надвигался на меня, а я невольно отступала.

– Потому что теперь ты по своей глупости добавила мне доказательств, чтобы посадить тебя в тюрьму очень надолго.

– Это не меняет того факта, что ты гр*баный ублюдок.

– А ты – дура.

Я тоже шагнула ему навстречу и вздернула голову. Умей я метать молнии взглядом, давно бы испепелила Андерсона целиком!

– Что такое, малышке Грин не нравятся оскорбления? – насмешливо скривился Джеймс. – Странно, потому что пока что ты только и можешь, что оскорблять меня.

С каждой секундой я приходила все в большее бешенство. Кажется, Андерсон тоже с трудом сдерживался. Еще немного – и его терпение лопнет.

Я как будто испытывала на прочность плотину, за которой скрывалась бурная река. Заграждение прорвет – и поток хлынет, смывая все на своем пути. Выстою ли я? Вряд ли.

Значит, я сумасшедшая идиотка, потому что я не могу остановиться.

– А ты заслуживаешь чего-то, кроме оскорблений?!

– Заткнись!

Его рука дрогнула, будто он хотел схватить меня за горло и придушить на месте. Но Андерсон все еще сдерживал свою ярость – в отличие от меня.

– Правда глаза колет, поэтому затыкаешь меня, да? Да каждый человек, которого ты использовал, плюнул бы тебе в лицо, если бы не боялся! Ты можешь заставить меня молчать, но ты не заставишь меня забыть, что я увидела! И ты никогда не услышишь от меня ничего, кроме оскорблений, потому что ты отвратителен! Как тебя земля носит?!

Чувство горечи переполнило меня до краев. Почему такие, как он, добиваются успеха и живут в роскоши? Как после этого верить в справедливость? Нет никакой чертовой справедливости, если Андерсон до сих пор стоит передо мной и чувствует себя полным хозяином ситуации.

Андерсон молчал. Мускулы на его лице подрагивали, с трудом удерживая выражение спокойствия на лице. Но глаза... Глаза пылали. И, заглянув в эту черноту, я впервые по-настоящему испугалась.

Будто две черные дыры, которые поглощают свет вокруг... Будто бездна, в которую я неумолимо шагаю...

Мужчина оскалился. Его верхняя губа дрогнула, обнажая ровные белые зубы.

– А как назвать тебя? Ты воровка, Грин. Ты устроилась в мой дом, спелась с предателем и хотела украсть у меня важные документы.

Мой пыл немного поостыл. Если опустить детали, так и было. Я – воровка. Но...

– Ты можешь сколько угодно оправдывать себя, но все равно останешься воровкой. Подлой...

Он наклонился надо мной.

– Лицемерной...

У меня пересохло во рту.

– Жалкой...

Джеймс сократил расстояние между нами до дюймов.

– Воровкой.

Я проглотила ком в горле и шумно вздохнула. Он был так близко... Так, что я чувствовала его дыхание. Это путало мысли.

На мгновение я даже забыла о том, что он говорил. У меня из головы вылетели все ругательства и упреки. Я не смогла ничего ответить, и Андерсон решил меня добить.

– Как думаешь, что сказала бы твоя мамочка, если бы узнала, что ты сделала? Расстроилась, наверное.

В груди у меня что-то оборвалось.

Мама...

– Ах, прости, я забыл: она же умерла. Как печально.

У меня в носу защипало. Хватило всего пары слов, чтобы вырвать из глубин сердца боль, которая терзала меня на протяжении двух лет. Боль, которая не пройдет никогда.

Это был удар ниже пояса. Удар, сделанный с холодной расчетливостью, с насмешкой, достойной самого низкого и жестокого существа в мире. Это был фирменный удар Джеймса Андерсона.

Я не опустила взгляд. Продолжала смотреть на Джеймса глазами, уже полными слез, и вдруг с размаху зарядила ему хлесткую пощечину.

Удар получился сильным. Голова Андерсона по инерции отклонилась в сторону, а на его щеке с каждой секундой все отчетливее проступал след моей ладони. Мужчина не повернулся ко мне, он продолжал стоять, будто изваяние. Его руки медленно сжимались в кулаки.

Я вдруг почувствовала, что теряю равновесие и едва устояла на ногах. Коленки у меня подкосились от почти животной паники. Спокойствие Андерсона пугало куда больше его гнева.

Передо мной был жестокий и расчетливый стратег. И сейчас он думал, как ударить еще больнее. Как задеть меня еще сильнее. Как раздавить меня одним движением.

Наконец он медленно повернул голову.

– Давай, ударь меня еще раз. Ударь – и узнаешь, на что я способен!

Паника снова охватила меня целиком. Я бы задрожала, будто осиновый листок на ветру, если бы не оцепенение, охватившее мое тело. Мне стало трудно дышать.

Неизвестность пугала. Я до сих пор не знала, как далеко он может зайти. Я до сих пор не знала, как глубоко на дно могу опуститься. Кажется, осталось немного.

– Может быть, я даже отправлю тебя следом за твоей мамашей.

Одна фраза – всего одна – способна на многое. Этой удалось затуманить мой разум настолько, что паника и ярость смешались в одно нечеткое пятно и окончательно сломали меня.

Будто на палитру моих эмоций плеснули воды, а затем ударили по ней кулаком.

Я взвизгнула то ли от отчаяния, то ли от бессилия, и бросилась на Андерсона с намерением расцарапать ему лицо. Он не успел перехватить мои руки, и я не без мрачного удовлетворения почувствовала, как пальцы впились ему в лоб, щеки и нос.

До крови... Так, чтобы ему было адски больно... Так же больно, как больно мне.

Перед глазами у меня до сих был тот день. Вот мама с утра как всегда целует меня перед уходом на работу. Вот ее лицо исчезает за дверью. Вот я в колледже, отвечаю на звонок с ее телефона. Вот роняю свой мобильный и падаю на колени, едва сдерживая рыдания. Вот стою в больничной палате. Вот слышу: «Мы сделали все, что могли». Последнее, что я увидела, прежде чем упасть в обморок – мамино лицо, изуродованное ожогами.

Эта боль никогда не пройдет. Я всегда буду помнить это. Каждый раз, когда я буду слышать это заветное «мама», я буду видеть ее лицо... Ее мертвое лицо... И знать, что она никогда больше меня не обнимет, не скажет, как сильно любит меня... Знать, что последний родной мне человек погиб и больше не вернется...

Я хотела, чтобы Андерсон почувствовал это. Чтобы он хоть когда-нибудь в своей жизни испытал то же, что испытала я. Чтобы он понял, что значит потерять кого-то по-настоящему любимого. И чтобы кто-нибудь использовал память о дорогом ему человеке против него самого.

Наша потасовка вышла короткой. Андерсон схватил меня за запястья и силой оторвал мои пальцы от своего лица. На лбу и щеке у него остались красные полосы. Мужчина все сжимал и сжимал мои руки, и я плакала уже от физической боли.

– Отпусти... отпусти... пожалуйста...

– Я предупреждал тебя... Предупреждал?!

От его крика у меня заложило уши. Я коротко всхлипнула и забилась в его руках. Что я натворила... Он убьет меня... Он меня убьет...

– Ты сама виновата! Слышишь?!

Андерсон потащил меня прочь из гостиной. Я билась и упиралась, кричала, даже пыталась царапаться, но ничего не выходило. Он был сильнее, а я совсем обезумела от страха.

Мы прошли по коридору и свернули к двери в каморку под лестницей, откуда можно было спуститься на этаж прислуги.

Зачем...

И тут я похолодела. Он обещал, что закроет меня в подвале.

Осознание свалилось на меня внезапно. Андерсон знал. Он с самого начала знал все, а я сдуру приняла его слова за пустую угрозу! Я даже не думала, что он воспользуется... Боже. Только не это.

– Не надо... – я всхлипнула и принялась отбиваться еще сильнее.

Андерсон буквально стащил меня вниз по лестнице. Этаж прислуги остался позади.

– Не надо! Я не хочу... Нет... Пожалуйста... У меня будет приступ! Пожалуйста! Пожалуйста, я сделаю все, что захочешь, только не туда... Пожалуйста...

Меня била паническая дрожь. Я едва сознавала, где нахожусь. Грудь сдавило так, будто невидимые тиски уже обхватили меня и смыкались, смыкались...

Андерсон рывком впечатал меня в стену и схватил за подбородок, заставляя смотреть в глаза.

– Страшно? Тебе страшно?! А я тебя предупредил...

– Пожалуйста... Прости, прости... Только не надо, прошу тебя, ты же знаешь, я... Я...

Наверное, я ревела, как идиотка. Я выглядела жалко, и мне самой было тошно молить его о чем-то, но... Я готова была сделать что угодно, лишь бы он отпустил меня.

– Поздно, Грин.

– Нет... Нет! Ты не сделаешь этого! Ты не посмеешь!

Он не стал спускаться ниже, в подвал. Он просто распахнул дверь кладовки и втолкнул меня туда.

– Нет!

Дверь захлопнулась у меня перед носом. Ладони врезались в дерево и застучали по нему с такой силой, что кожу начало саднить уже после нескольких ударов.

Но я все стучала и стучала, потом сжала руки в кулаки. Я колотила в дверь, сбивала костяшки в кровь и кричала до хрипоты. Волна ледяного ужаса накрыла с головой, а осознание того, что я одна здесь, в кромешной темноте, сводило с ума.

– Открой! Немедленно открой!

Ответа не было. Я совсем обезумела от страха. Я кричала, билась о дверь плечом, пыталась выломать ручку...

– Я ненавижу тебя! Слышишь?! Я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох! Сдохни! Сдохни!

Я в последний раз с размаху врезалась в дверь и съехала на пол, захлебываясь слезами. Плечо болело, но я не обращала внимания. Мне надо сосредоточиться на чем угодно, только не на этой тесноте...

Закрыть глаза. Представить, что я в просторной комнате. Представить, что все залито солнечным светом. Со мной Элис и Эдди. Я не одна. Здесь много людей.

Бестолку.

Клаустрофобия. Если с внутренней скованностью и депрессией можно было смириться, то эта фобия преследовала меня всегда.

Если Андерсон знал о моей болезни, он знал и о том, что однажды я чуть не умерла из-за этого. Он знал, как спровоцировать приступ. Он знал, чем это кончилось в прошлый раз...

Тогда моя болезнь впервые проявила себя в таком жутком свете. Я застряла в лифте на несколько часов, каждая секунда из которых казалась адом. Мой телефон разрядился, диспетчерская служба где-то задерживалась, а на крики и просьбы о помощи никто не отзывался. Я не помню, о чем думала тогда – из ощущений в голове остался только дикий животных страх.

Мама рассказывала, что меня нашли с канцелярским ножом в руке и свежим надрезом на запястье. Не знаю, что случилось бы, если бы мастера приехали на полчаса позже... Может быть, тогда я не сидела бы здесь и не ощущала этот панический ужас снова.

Меня передернуло от неприятных воспоминаний. Гнетущее чувство чего-то ужасного с каждой секундой только усиливалось, на лбу выступили крохотные капельки пота. Глядя в темноту широко раскрытыми глазами, я медленно попятилась назад в надежде, что этот чулан не такой маленький, каким кажется.

Спина уперлась в холодную стену. Призвав на помощь всю силу воли, я медленно обшарила пространство справа от себя, затем слева: помещение было действительно маленьким, катастрофически маленьким – не больше метра в ширину и двух в длину. По углам стояли щетки, швабры, ведра и прочие нужные для уборки вещи.

Не больше кабины лифта.

Маленькое пространство, одиночество, темнота. Три фактора, которые провоцировали болезнь. Тогда к ним добавился лифт.

Я сползла вниз по стене, тревожно вслушиваясь в гробовую тишину вокруг. Любой случайный шорох заставлял вздрогнуть, я сидела как на иголках и боялась пошевелиться.

Сознание медленно гасло. Его затмевало безумие. Паническая атака... Скоро у меня начнется паническая атака...

Собрав последние силы, я обшарила пространство вокруг себя еще раз. Ничего острого, ничего, чем можно себя покалечить. Слава богу...

Я запрокинула голову и вперилась в темноту пустыми глазами.

Пожалуйста, пусть эта пытка закончится...

Минуты превратились в часы, время казалось бесконечной тягучей рекой, по которой я плыла ужасно медленно. Сколько я уже здесь? Час? Два? Может, сутки?

За дверью – ни звука.

Капельки пота стекали по лицу, повторяя путь уже высохших слез. Глаза болели: я держала их широко раскрытыми и смотрела прямо перед собой в одну точку. Сплошная темнота вокруг только усиливала ужасное душевное состояние, казалось, ещё чуть-чуть – и я точно свихнусь.

Кислорода становилось всё меньше и меньше, и хотя я знала, что это лишь иллюзия, страх задохнуться никак не отпускал. Когда я попыталась подползти к двери и позвать кого-нибудь, головокружение и тошнота резко усилились – и я безвольно, всё так же медленно упала на пол. Странно, но было совсем не больно, или я просто не ощущала боли.

В глазах потемнело: я поняла это по редким светлым бликам, вспыхивающим среди сплошной черноты.

Меня клонило в сон. Может, потому что прошло уже слишком много времени, а может, потому что я находилась в предобморочном состоянии. Все чувства померкли, даже безграничная ненависть к тому, кто запер меня здесь, казалась не такой уж и сильной. Хотелось только одного: прекратить эти мучения. Мозг уже давно потерял власть над моим телом, оно действовало, направляемое только больным сознанием.

Я приподнялась на локтях и отползла в угол, судорожно хватая ртом воздух. Мне вдруг почудился какой-то шорох, и я в одно мгновение отпрыгнула в сторону, дернув ногами так, будто их вот-вот схватит невидимое чудовище. Сердце в груди бешено колотилось, голова кружилась, а перед глазами мелькали странные тени и образы.

Боже, я схожу с ума...

Очень тихо. Ни звука, только мое хриплое дыхание разрывало тишину вокруг. Так, словно весь мир вымер, только я осталась.

Руки шарили в углу в поисках неизвестно чего.

Мне надо уйти. Мне надо выбраться. Почему никто не понимает, что мне просто надо выбраться?

Это ведь так просто...

Резкий щелчок заставил меня подпрыгнуть на месте и вжаться в стену. Сердце бешено колотилось. Я в панике заметалась из стороны в сторону.

Я хочу отсюда уйти... Я хочу, чтобы это кончилось...

Полоса яркого света ослепила меня, отчего я свернулась в комочек и закрыла лицо руками. Слёзы текли по щекам, в ушах шумело, так что воспринимать происходящее стало просто невозможно.

«Вот и всё, можешь выхо... Эй, ты чего? Ребята, у неё нож!»

– Вставай.

Я дернулась и рывком оглянулась по сторонам.

Кто здесь?

Он поможет мне уйти?

Нет... Нет, он не позволит мне... Он будет держать меня тут вечно...

Они ведь не хотят, чтобы я спаслась.

Голоса звучали в моей голове, как что-то смутно знакомое, но давно забытое. Уже невозможно было понять, что из этого реальность, а что – иллюзия больного сознания...

– Хватит ломать комедию, Грин.

«С ума сошла, дура?! Скорее, вызовите скорую! У неё кровь!»

Смысл слов оставался где-то за гранью восприятия.

Я огляделась по сторонам и увидела перед собой мужской силуэт, засвеченный яркими лучами. Голова закружилась, сердце колотилось в груди с громким стуком.

Мгновение, другое. Сердце сжалось, и что-то холодное пробежало по жилам. Все перед глазами поплыло, исчезло в тумане.

Я упала в обморок.