Эйден подпирал обеими руками тяжелую, болезненно пульсирующую голову, почти не глядя на близнецов, сидевших перед ним. Уставившись бессмысленным пустым взглядом на поверхность медленно остывающего кофе в белой фарфоровой чашке, он думал о том, что плохое самочувствие как нельзя лучше подходит для таких разговоров, какой им предстоит. Ведь когда твое тело протестует против любого положения, отличающегося от горизонтального, а под черепной коробкой будто кто-то гоняет тяжелые металлические шары, сложно испытывать какие бы то ни было эмоции.

Он усилием воли заставил себя посмотреть вначале на близнецов, а потом и на троицу за самым удаленным от них столиком, старательно делавшую вид, что они не знакомы, чтобы не помешать беседе. После вчерашней небольшой вечеринки в честь дня рождения Ники они все проснулись на удивление рано и уже через полчаса спустились в небольшую кофейню на первом этаже жилого комплекса. Эйден согласился с предложением Кристиана, что поговорить о вчерашнем лучшего всего прямо сейчас, не откладывая, понимая, что незнание ответов на все вопросы не даст ему спокойно спать, хотя он и не знал толком, какие именно вопросы ему нужно задавать. Натаниэль, кажется, был не очень доволен этим, но тоже дал молчаливое согласие. Было похоже, что братья провели за обсуждением этой темы если не всю оставшуюся ночь, то большую ее часть, но так и не пришли к единому мнению. Крис, в отличие от брата, выглядел бодрым и спокойным, а вот Натан нервно недовольно вздыхал, ковыряя ложкой пирожное. Эйден не мог понять, в чем причина такой разницы в настроении близнецов, но ничего не спрашивал, зная, что внятного ответа не получит. Кажется, он впервые видел их в настолько противоположных состояниях.

— Эйден, ты меня слушаешь? — услышал он сквозь застлавший голову туман размышлений настойчивый голос Криса.

— Угу, — Эйден снова сфокусировал взгляд вначале на своей чашке и черной жидкости в ней, напоминающей ему нефть, потом медленно поднял глаза на Кристиана. Именно он заказал ему крепкий горький кофе, утверждая, что это поможет прийти в себя. Но пока что это помогало Эйдену только еще больше убедиться, что он любит только сладкий и с молоком.

— Я хочу сказать, что у тебя может сложиться не лучшее мнение о нас после этой истории, но... Сама эта история тоже не лучший опыт, который мы переживали, — Кристиан говорил четко и медленно, чтобы Эйден услышал и понял каждое его слово, — ты можешь не поверить нам и мы прекрасно тебя поймем. Если захочешь жить дальше, игнорируя эти факты, мы не будем переубеждать тебя. Я могу только пообещать говорить тебе только правду, но насколько весомо для тебя мое обещание — я не знаю.

— Ты так носишься с ним... Как будто этим можно смягчить тот факт, что его отец — последний урод, а мать плевать хотела на своего ребенка, — фыркнул Натаниэль, протягивая руку к лежащей на столе сигаретной пачке и зажигалке, но одергивая ее обратно, столкнувшись со строгим взглядом бариста за стойкой.

Эйден вздрогнул от этих резких слов, коря себя за то, что так явно демонстрирует непривычную для него уязвимость и беззащитность рядом с этими людьми, знающими о его семье больше, чем он сам. В другой ситуации на подобное высказывание он бы незамедлительно ответил оскорблением, но сейчас у него были основания полагать, что Натаниэль знает, о чем говорит. Хоть он и убеждал себя не верить всем их словам и пропускать их через свой внутренний фильтр, на самом деле он готов был впитывать любую информацию как губка, не признаваясь себе в том, что истории бабушки всегда казались слишком размытыми, абстрактными и противоречивыми, что он всегда списывал на ее возраст и проблемы с памятью.

— Натан! Будь помягче! Или вообще ничего не говори, — возмущенно воскликнул Кристиан, толкнув брата коленкой под столом. Он виновато посмотрел на Эйдена и ответил на его незаданный вопрос, — да, твои родители действительно были не самыми хорошими людьми, но давай я начну с того момента, когда мы еще не знали их. Возможно, это не так важно для тебя лично, но это позволит тебе более целостно взглянуть на всю картину, понять, почему мы никогда не предпринимали попытки воссоединения, почему поступили так, как поступили, и, возможно, ты даже простишь нас.

Эйден молча кивнул, услышав, как Натан снова неодобрительно фыркает, но уже не пытается перебить брата. Крис облизнул губы, на несколько секунд задумавшись, прежде чем начал снова говорить. Эйден слушал его, не задавая ни единого вопроса, чувствуя, как дыра под сердцем медленно наполняется грязью, кровью и гноем. В такую правду он не хотел верить, но всплывающие в его голове знакомые образы, до этого захороненные где-то глубоко в недрах его сознания, были лишь подтверждением слов Кристиана.

— Нам с Натаном не повезло быть рожденными женщиной, которой не то что двое, а даже один ребенок не был нужен. Удача, что мы вообще выжили в тех условиях. Джейн Кармайкл, наша мать, была проституткой, поэтому мы не были ее первой беременностью, но мы были первыми, кого она переносила и не успела сделать аборт. Тяга к жизни была в нас еще до рождения, — Кристиан усмехнулся, допивая кофе и жестом показывая бариста, что ему нужна еще одна порция. Он не выглядел как человек, которому тяжело рассказывать подобное, он говорил так, будто это была чужая история, — когда нам было шесть, она решила остепениться и мы переехали из благодатного для ее профессии Портленда в крохотный Редмонд, в дом, где раньше жили ее родители. Через пару месяцев Джейн начала жить с Диком, которого, кажется, больше интересовали мы, а не она. К нашему скотскому полуголодному существованию добавилось регулярное насилие. Иногда он сдавал нас в аренду своим друзьям, но чаще всего оставлял для себя. И нам снова повезло: так как нас было двое, Дик мог пользоваться нами по очереди, давая второму передышку, а еще он понимал, что если разорвет наши кишки и мы попадем в больницу или и вовсе умрем от кровотечения, то ему некого будет насиловать, поэтому делал перерывы на несколько дней, давая нам восстановиться.

— Он называл это заботой, мразь, — тихо вставил Натаниэль шипящим голосом, не глядя ни в сторону брата, ни в сторону Эйдена, лицо которого вытягивалось от ужаса с каждым следующим словом. Он крепко сжимал обеими руками остывшую чашку, не слыша ее тихого дребезжания о блюдце, не представляя, как эта кошмарная история может быть связана с ним.

— Это продолжалось четыре года, но нам казалось, что прошло как минимум сорок. Каждая ночь по ощущениям тянулась дольше полярной. Если бы не наша безграничная любовь друг к другу, мы бы точно не выжили. Мы могли вынести все, пока были вместе, — Крис осторожно взял Натана за руку и тот, вздохнув, крепко сжал его руку в ответ, — в ту ночь Дик снова взялся за нас. Кажется, он был под чем-то, потому что ему не хватило ни одного раза, ни двух, как это бывало всегда до этого. Мы испугались, что в этот раз все закончится плачевно, а Джейн, как всегда, не реагировала на наши крики. Натаниэль смог незаметно выбраться на кухню, пока боров пыхтел надо мной, и взять там самый большой и острый нож. Я до сих пор благодарен тебе, любовь моя.

— Я не мог поступить иначе, когда увидел, что он взялся за тебя снова. Я не мог позволить себе потерять тебя, — Натан повернулся к Кристиану, глядя на того со всей серьезностью; он нежно поправил пальцами ярко-фиолетовую прядь на лбу брата, — я никогда и никому не позволю разлучить нас, неважно, на что придется пойти ради этого.

— Когда мы поняли, что Дик не дышит, мы запаниковали, но вместе с тем ощутили облегчение и даже какое-то чувство эйфории. На самом деле, позже мы задавались вопросом, почему не сделали этого раньше, но точного ответа не нашли. Наверное, в нашей реальности было нормальным терпеть насилие. Мы прошли в спальню и разделались и с Джейн тоже, потому что иначе она бы разделалась с нами. Тогда, над ее трупом, мы впервые почувствовали себя свободными и счастливыми. В ту ночь Натаниэль впервые поцеловал меня, неловко и смешно, но по-настоящему, — Крис улыбнулся, перехватывая руку Натана в свою и поднося ее к губам, чтобы оставить на его коже легкий поцелуй. Их действия и выражения лиц так не вязались с рассказываемой Крисом историей, заставляя Эйдена лишь недоуменно и ошарашенно переводить взгляд с одного на другого. Говоря о таких ужасных вещах, близнецы выглядели счастливой влюбленной парой, пересказывающей историю своего знакомства.

— Вы... Убили их? — еле слышно прошептал Эйден, не веря собственным ушам. Он совершенно забыл, что близнецы должны были вот-вот связать эту часть истории с той, в которой появляется он. Он слышал, как шумно пульсирует кровь в его венах, то ли от страха, то ли от накрывающего его чувства дереализации. Может быть, ему только кажется, что близнецы рассказывают ему все это, а на самом деле они еще и не начинали? Он даже не мог почувствовать возмущение или осудить их, потому что подобный легкий тон, вкупе с их обыденным поведением, не вязался с сутью их признания, которая была безобразной со всех сторон. Люди не должны так непринужденно сообщать о том, что их насиловали в детстве, о том, что они совершили убийство, если только они не пытаются разыграть своего собеседника, — вы же не шутите надо мной?

— Никаких шуток, ребенок, я же обещал, что не буду врать тебе, — Кристиан отлепился от брата, переключая внимание обратно на Эйдена, — да, мы убили их обоих. Но разве можно осудить за это тех напуганных страдающих детей, которыми мы были? В нашей жизни были только чудовища, а мы наконец-то нашли в себе силы победить их. Разве в сказках победа над монстром не означает его смерть? Уже в том возрасте мы хорошо знали, что такое полиция, потому что она проявляла интерес и к работе Джейн, и к личности Дика, но не к нам. Мы ничего не знали о законодательстве и были уверены, что будем гнить в тюрьме до конца наших дней, если кто-то узнает, что их смерть — наших рук дело, поэтому нам в голову пришла идея сжечь дом вместе с телами и притвориться, что нашей вины в произошедшем нет. Мы до сих пор не уверены, что нам полностью поверили, но закончилось все тем, что мы оказались в сиротском приюте. Там было неплохо до тех пор, пока воспитатели и другие дети не узнали о наших с Натаном особенных отношениях. Первые были твердо намерены вытравить из нас эту дурь правильным воспитанием, как они это называли, а вторые считали своим долгом унижать нас каждый раз, когда мы показывались в их поле зрения. Ни те, ни другие не понимали, что у настоящей любви нет границ. Но мы все еще были вместе, а значит, могли вынести все. Прошло около года и на пороге приюта появились твои родители, ребенок.

— М-мои родители?.. — Эйден заморгал, вспоминая, зачем вообще слушает эту историю. Его сердце тут же забилось чаще, пустой желудок нервно задрожал, вызывая чувство тошноты, а во рту пересохло. В глубине души он надеялся, что Кристиан не доберется до этой части рассказа, что у них нет никакого общего прошлого, но тот выжидающе смотрел на Эйдена, пока он, медленно соображая, не догадался, к чему все идет, — мои родители усыновили вас? Но... Меня ведь тогда еще не было? Иначе зачем?..

— Твоя мать показалась мне странной дамочкой с самого начала, но мы с Крисом слишком сильно хотели убраться из этого крысятника, чтобы быть чересчур разборчивыми. Тем более, мало кто захочет усыновлять двух взрослых, по меркам приюта, мальчиков, — снова вмешался в разговор Натаниэль, потирая пальцами подбородок и глядя куда-то в сторону, — а твоя мать хотела именно нас, несмотря на то, что у нее уже был ты. Ты был ей не нужен. За несколько лет до твоего рождения она уже была беременна; тогда она носила под сердцем двух очаровательных мальчиков, которые и сутки не прожили после рождения. И вот они всегда были ей нужны. Мы стали ее Дэвидом и Тейтом, именно этими именами она назвала тех младенцев и именно их она дала нам при усыновлении. Она постоянно делала вид, будто мы и есть они, просто по какой-то причине они столько лет жили вдали от дома, а теперь вернулись. Твой отец много говорил с нами об этом, прося подыграть ей, уверяя, что благодаря этому однажды ей станет лучше. Нам не было дела до ментального здоровья чужой женщины, но мы все равно играли для нее эти роли, воспринимая это как плату за нормальную человеческую жизнь без побоев, в тепле и с набитыми желудками. А ты... Крису было жаль тебя, да и мне, признаюсь, тоже. Ты был таким же отвергнутым ребенком при живых родителях, не получавшим ни капли тепла и любви, но так в ней нуждавшимся. Забота о тебе полностью легла на наши плечи, когда твой отец, вечно заваленный работой, вдобавок начал пить, наблюдая за безумием, творящимся в вашем доме. Идеальная семья, не правда ли? Твоя бабушка не врала тебе только в одном: папочка действительно был частным детективом и ему действительно хорошо платили за копание в чужом грязном белье.

— Это неправда... — тихо прошептал Эйден, не слыша свой собственный голос. Его пальцы сжались в кулаки, он начал задыхаться от возмущения и глухой режущей обиды.

Его мозг начал услужливо подбрасывать ему тщательно засыпанные пылью времени образы, которые до этого старался так тщательно прятать. Эйден начал часто моргать, чувствуя, как щиплет глаза от набухающих в уголках соленых слез. Он ведь все эти годы нес в сердце любовь к покойным родителям, искренне веря, что она была взаимной, рисуя себе картинки солнечного детства, и именно эти картинки помогали ему быть счастливее, будто теплые призрачные руки матери и отца сжимали его плечи, помогая и поддерживая в трудные минуты, коих у Эйдена было немало. Оказывается, не было ни рук, ни тепла, ни солнца. Он смутно вспомнил чувство заброшенности, которое перманентно ощущал на протяжении всей своей жизни, уверенный в том, что оно связано именно с фактом потери любимой семьи, но никак не с отсутствием любви в таком раннем, но важном возрасте. Он никогда не искал способов заполнить эту дыру; уверенный, что их не существует, он только усердно стягивал ее края, пытаясь заставить их срастись, но сейчас они выскользнули из его пальцев, возвращаясь к изначальному состоянию.

Эйден старался успокоить дыхание, скользя взглядом по стенам, полу, мебели кофейни, не глядя на близнецов, один внешний вид которых теперь отзывался тупыми болезненными вибрациями в его груди. Нет, он не вспомнил какие-то конкретные события и эпизоды, но он вспомнил отдельные кадры и эмоции, с ними связанные. Осторожно поднеся пальцы к глазам, чтобы убрать с них постыдную влагу, он столкнулся с взглядом Дэниэла, который внимательно смотрел на него из-за дальнего столика, казалось, совершенно не слушая старательно поддерживающего непринужденную беседу Ники. Он сжал челюсти, беспомощно злясь на то, что Рэйвену наверняка стала очевидна его слабость, а значит, он непременно воспользуется этим, когда выдастся удобный случай. И хоть в привычно холодном и остром взгляде мелькнула тень сочувствия, подтапливая серебристый лед, Эйден предпочел проигнорировать это, шумно втягивая носом воздух и резко разворачиваясь обратно к близнецам. Если его вид вызывает у совершенно не сострадательного Дэниэла жалость, то, наверное, он выглядит еще хуже, чем ему кажется. Лучше бы тот, как всегда, заготовил ему оскорбительную колкость на эту тему, чем вот так вот смотрел.

— Я... Я иногда вижу кошмары, — почти шепотом начал Эйден, впервые произнося вслух то, чего не доверял никому раньше. Он не мог сказать, что рассказывает об этом близнецам потому, что доверяет им, но если кто и мог пролить свет на природу его снов, то это были они. Казалось, необходимость озвучить то, что он собирался озвучить, пугала и тревожила его еще больше, чем все только что услышанное, — в этих кошмарах я совсем маленький ребенок, пытающийся спастись от монстра. И в них я вижу те же обои, что на той фотографии в вашей спальне, в них я одет в ту же пижаму с дурацкими жирафами. Я всегда просыпаюсь на одном и том же моменте, когда монстр хватает меня за ногу и тянет к себе. Это... Это имеет какое-то отношение к реальности?

— Да. Это конец нашей общей истории, ребенок, — Кристиан подвинул свой стул ближе к Эйдену и накрыл ладонью его замерзшие влажные пальцы, все еще крепко сжатые в кулаки у него на коленях, чем вызвал возмущенный и неодобрительный взгляд Натана, — это произошло незадолго до дня благодарения. Твой отец снова пришел домой пьяным и снова разругался с твоей матерью, в этот раз пуще прежнего. Думаю, к тому моменту он уже ненавидел собственную жизнь, жалея обо всех принятых им решениях, которые привели к тому, что он живет в одном доме с сумасшедшей и тремя нелюбимыми детьми. Он ведь и правда любил твою мать, потому и соглашался на все, чего она хотела, пока это не дошло до абсурда. Он возненавидел и нас, потому что она всю свою никчемную жизнь начала посвящать нам, и тебя, потому что твое рождение не стало спасением, каким должно было стать по словам врачей, а только усугубило деградацию ее мозга. Он хотел, чтобы все вновь было так, как было до ее первой беременности, чтобы их было только двое и они были счастливы, чтобы они смогли вновь попытаться построить счастливую семью. Он говорил об этом все чаще и чаще, он постоянно предлагал твоей матери отдать и нас, и тебя, и попытаться начать жить заново. Возможно, для нас всех было бы лучше, если бы она согласилась, но что вышло, то вышло. В тот вечер он понял, что ему нужно действовать самостоятельно, но до нас ему было не добраться, а вот до тебя...

Кристиан замолчал, обдумывая свои следующие слова, пока Эйден смотрел в пустоту с нарастающим в глазах ужасом. Он хотел сказать, что не хочет знать продолжения, и, наверное, он и в самом деле этого не хотел, но сказать об этом у него не было сил. Он весь превратился в слух, лишившись возможности говорить, видеть и осязать. Он кричал и скулил, но этого не слышал никто, даже он сам. Только его ребра вот-вот должны были треснуть от этого крика. Он бы никогда и ни за что не поверил в слова близнецов, если бы не сны, если бы не та фотография, если бы не едва ощутимое чувство дежавю, пробуждавшее в его сознании образы двухэтажного светло-серого дома в Белвью, который он никогда не видел после трагедии даже на фото. Он чувствовал пульсирующую в висках боль, напоминавшую о вчерашнем вечере, казавшемся таким далеким. И он снова подумал о том, как было бы прекрасно, если бы он решил не поехать домой к близнецам, а вернуться в Лейк-Освего, пусть и с многочасовым ожиданием автобуса. Некоторые вещи лучше никогда не доставать из темноты подвала, оставляя их там гнить до самой смерти их владельца. Но если такую вещь вытащить, то оторваться от ее изучения будет невозможно, даже если все, на что она способна, — это делать больно.

— Добраться до тебя не составляло никакого труда, ведь ты не был под ее пристальным присмотром двадцать четыре часа в сутки. Мы услышали твой громкий плач, перемешанный с криками, доносящийся с первого этажа, из твоей крохотной комнатки, которой впору было быть гардеробной, но никак не детской. Ты всегда был тихим ребенком и даже плакал почти беззвучно, поэтому этот шум насторожил нас. И хоть твоя мать не хотела пускать нас, говоря, что твой отец злится и нам лучше быть в безопасности рядом с ней, мы все же спустились вниз и ворвались в твою комнату. В этой семье ты был единственным, о ком мы хотели заботиться и чью боль и одиночество могли разделить, — говорил Кристиан, доверительно наклонившись ближе к Эйдену и приглушив голос так, чтобы его слышали только сидевшие за этим столиком.

— История повторилась, — тихо пробормотал Натаниэль, продолжая сохранять отстраненный вид, но на самом деле слушая каждое слово брата, — ты напомнил нам о той ночи трехлетней давности. Ты был так похож на Криса: маленький, беззащитный, зовущий на помощь маму без всякого шанса на то, что она и в самом деле проявит участие и спасет тебя. И тебе тоже повезло, что рядом оказался кто-то, для кого твоя жизнь имела значение. Мы словно вернулись в прошлое, мы снова ощутили этот липкий страх, мы снова столкнулись с тем же самым монстром, но в другом теле. Но теперь мы не были жертвами.

— Все прошло по точно такому же сценарию, как и в первый раз. Кухня, нож, кровь. Второй этаж, снова кровь, пожар. Конечно, мы вынесли тебя из здания до того, как все заполыхало. Мы вызвали пожарных с телефона-автомата на углу улицы и попытались сбежать. Даже тогда нам было очевидно, что два идентичных происшествия с нашим участием — это более чем подозрительно, и будет лучше, если мы скроемся и никогда больше не появимся. Собственно, тогда мы видели тебя в последний раз, — Кристиан замолчал, обдумывая, стоит ли ему закончить историю сейчас или рассказать о том, что произошло с ними дальше, когда Натан бросил на него многозначительный взгляд, ускользнувший от внимания Эйдена.

— Не прошло и нескольких дней, как полиция все-таки нас задержала и мы со всей своей детской наивностью решили, что проведем остаток своих жизней в колонии. Но нам повезло — или, скорее, наоборот — нас признали психически нездоровыми и упекли в детское отделение Аспен-Ридж. За это время, честно говоря, нас будто сломали еще больше, а под действием препаратов мы почти забыли обо всем, что было до нашего заточения. Благо, деньги, выделенные государством на наше лечение, должны были рано или поздно закончиться, поэтому в шестнадцать нас выставили за дверь с бумажками о полном выздоровлении. Вспомнить о тебе и обо всем произошедшем, принять это и адекватно оценить мы смогли уже спустя годы благодаря нашим собственным ночным кошмарам и нормальной психотерапии, оплаченной мистером Рэйвеном, — тихим спокойным голосом добавил Натан, переводя внимательный взгляд с ошеломленного Эйдена на Криса, который лишь молча кивнул и опустил голову.

— П-почему? Зачем вы это сделали? Вы же... Вы же могли вызвать полицию или позвать соседей до того, как... Так было бы лучше для всех... — Эйден выдернул руки из-под ладони Кристиана и недоумевающе посмотрел на него, испуганно отодвигаясь. Он не мог поверить, что эти двое виновны в смерти его родителей, что вся та идеальная семья — ложь, что его нынешняя жизнь — следствие этой безумной кровавой цепочки. Ему было страшно до того, что хотелось закричать и спрятаться, но он молчал, ошарашенно глядя на эти невозмутимые лица, усиленно пытаясь понять, во что ему следует верить. Версия, с которой он жил последние двенадцать лет, была безопасной, она никак не влияла на его настоящее, разве что добавляя в него пару щепоток ненависти к высшему классу, якобы ставшему причиной смерти родителей. Но версия близнецов объясняла и его сны, и скудность информации, полученной от бабушки, и подтверждалась опять той самой фотографией. По коже Эйдена бежали мурашки, будто от озноба. Он обхватил себя руками, стараясь уберечь свое тело от неминуемого распада. Странным было то, что он не чувствовал желания каким-то образом отомстить близнецам, он не хотел их смерти так, как хотел смерти тем, кто был виновен в гибели его родителей по общепринятой версии. Близнецы и так сполна расплатились за содеянное. Пребывание в Аспен-Ридж, о которой он не раз слышал в своих тру крайм подкастах, казалось ему даже слишком суровым наказанием для детей, особенно таких травмированных, которыми тогда еще были близнецы. Эта клиника славилась тем, что преступники, обычно жаждущие доказать свою невменяемость, были согласны на любые условия заключения и полное признание своей вины, если над ними начинала маячить угроза отправиться вместо тюрьмы в Аспен-Ридж. Он мог только со страхом и жалостью взирать на тех, кто разрушил его семью, но при этом нанес еще больший вред себе самому. Чудо, что сейчас они сидели перед ним и были способны рационально мыслить. Эйден отвернулся, изо всех сил стараясь понять все то, что только что услышал.

— Почему?.. Потому что мы хотели спасти невинное существо до того, как оно будет сломано, до того, как кровь в его венах станет черной и необратимо отравит его. Потому что ты был похож на нас, но, в отличие от нас, у тебя был шанс на нормальную жизнь. И мы этот шанс тебе подарили. Подарили то, чего никогда не было у нас: друзей, безопасность, возможность создать приятные воспоминания, потенциальное счастливое будущее, — голос Кристиана был тихим и успокаивающим, но это совершенно не действовало на Эйдена, перед глазами которого яркими пятнами проносилась вся его жизнь.

Оранжевые пейзажи солнечной Луизианы. Старые качели во дворе бабушкиного дома. Стайка детей, носящаяся по улицам и играющая в салки. Цветочные обои, забрызганные кровью. Хлюпающие стоны монстра. Ноющая от боли щиколотка. Банки с лягушками, пойманными одним жарким летом. Толстый сосед, поющий гимн США каждый раз, когда возится со своими цветочными кустами. Девочка с щербинкой между зубами, поцеловавшая его в щеку, когда он поделился с ней карамельками. Горячая алая влага между детскими короткими пальчиками, которую он усердно пытается оттереть об пижаму. Жирафы, коричневые пятна которых теперь перемешаны с красными пятнами побольше. Обжигающий щеки жар необъятного пламени и мокрая холодная трава под босыми ногами. Пиликанье игрушечного пианино, подаренного бабушкой Роуз на день рождения. Оглушающие завывания полицейской сирены. Разноцветная рождественская гирлянда, обернутая вокруг елки: желтый, красный, зеленый, синий. Окрашивающийся в цвет полицейских мигалок белый забор: синий, красный, синий, красный. Теплые морщинистые руки, пытающиеся прочесать его непослушные волосы, и тихий голос, просящий его не вертеться. Грубая хватка врача скорой, несущего его на руках и перекрикивающего сирену в попытках выяснить, где у него болит.

— Когда мы вновь встретили тебя, когда поняли, что ты — это ты, что-то перевернулось внутри. Мы были рады, что твоя жизнь и в самом деле сложилась совсем не так, как наша, что ты ничего не помнил и жил в блаженном неведении, но одновременно с этим мы хотели приблизиться к тебе и как бы искупить свою вину, дав тебе ту заботу, которую ты заслуживаешь. В каком-то смысле мы втроем сможем залатать нашу огромную общую рану, — тихо произнес Крис, но Эйден будто его не слышал, продолжая попытки осмыслить все то, что только то узнал.

— Я предупреждал тебя, Крис, что он ни за что не воспримет эту историю адекватно. Я предупреждал, что это тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь, — шипящий тихий голос Натаниэля едва долетал до слуха Эйдена, судорожно сжимающего салфетки и пытавшегося дышать.

— Конечно, ему нужно время, чтобы переварить это. Не каждый день знакомишься со сводными братьями, убившими твоих родителей. Но он все поймет как только вспомнит хоть какие-то детали. Нам просто нужно быть рядом, — так же тихо ответил Кристиан, обеспокоенно изучая лицо Эйдена. Он попытался осторожно погладить его плечо, но тот вздрогнул и сдавленно всхлипнул, хотя его глаза были сухими.

— Мне... Мне нужно выйти... — прохрипел Эйден, вставая из-за стола. Неловко пошатнувшись, он разлил даже наполовину не выпитый черный кофе и вздрогнул, когда увеличивающееся пятно на мгновение показалось ему красным. Он начал собирать жидкость салфетками, но руки непослушно дрожали.

— Иди отдышись, ребенок. Тебе нужно, чтобы с тобой пошел кто-то из нас? — Крис забрал у него мокрые салфетки, осторожно погладив его запястье. Эйден помотал головой, отходя от стола и прижимая руки к груди, — не стесняйся позвать, если понадобимся. И, пожалуйста, не уходи далеко.

— Х-хорошо, мне просто нужно пройтись... Подышать свежим воздухом... — Эйден бросил на братьев еще один долгий взгляд, чуть более осмысленный, наполненный болью и сожалением о том, что нечто подобное вообще имело место быть в их жизнях. Хоть он мысленно продолжал все отрицать, его существо уже решило поверить во все сказанное. Насколько мог быстро Эйден вышел на улицу и завернул за угол, моментально скрывшись от пяти напряженных взглядов, следящих за ним через окно кофейни.

— Аспен-Ридж, Натан? Серьезно? Зачем? — напряженным шепотом спросил у брата Кристиан, будто Эйден все еще мог их слышать. Его брови удивленно поднялись вверх.

— Мы должны быть жертвами в его глазах, любовь моя. Иначе он завтра же ринется в полицию, сообщать о том, что ему стало известно о преступлении, а это, знаешь ли, на многом отразится, пусть даже Александр и замнет это дело в два счета. Пусть думает, что мы сполна за все поплатились, — с легким раздражением выдохнул Натаниэль, поднося ко рту чашку.

Ноги едва держали Эйдена, поэтому, зайдя за угол и прислонившись к стене, он опустился на корточки, сжав раскалывающуюся надвое голову руками. Опять это отвратительное чувство бессилия и потери контроля над своей жизнью. Нет, конечно, у него до сих пор и не было полного контроля, он всегда был зависим от кого-то в силу возраста, но все же он хотя бы был уверен в своем восприятии этой жизни, в своей памяти, в своем отношении к окружающим. Все казалось таким простым и однозначным: богачи плохие, потому что из-за них погибли мама и папа; родители хорошие, потому что родили, любили и заботились; убийство — это плохо, потому что никто не имеет права отбирать чужие жизни; рождение детей — это хорошо, потому что дает возможность любви продолжаться. Но теперь все перемешалось, оказываясь то на прямо противоположных местах, то снова на старых, то где-то посередине. Мешанина в голове заставляла Эйдена думать, что он сошел с ума, что он никогда больше не начнет мыслить здраво и четко. Он опустил голову еще ниже, свешивая ее между коленей. Возможно, если свернуться в клубок достаточно плотно, можно исчезнуть. Он не знал, что поразило его больше: правда о его семье или то, что убийцы его родителей сидели прямо перед ним всего пару минут назад. Он думал о том, что должен был захотеть им отомстить, но он не хотел, представляя себе двух одиноких подростков, из-за благих намерений запертых в месте, откуда для большинства людей нет выхода. Он медленно начинал осознавать, что любил лишь вымышленные образы родителей, которые в действительности были невозможно далеки от них настоящих, что настоящие мама и папа представляли угрозу для него. Ему понадобится очень много времени, чтобы переварить эту информацию, если она не выйдет из него раньше с приступом тошноты, потому что организм откажется принимать ее, сочтя за нечто чужеродное. Выходит, ему невероятно повезло, что он жил с бабушкой, а потом с Беллой, потому что с родителями он и вовсе мог не дожить до семнадцати. И, если безоговорочно поверить всем словам близнецов, то и до начальной школы шансов дотянуть не было.

Снова вздрогнув всем телом от отвращения и страха, Эйден открыл глаза, почувствовав, как кто-то присел прямо перед ним. Тень заслонила яркий утренний солнечный свет, серость асфальта практически превратилась в черноту. Эйден осторожно поднял взгляд и инстинктивно дернулся, ударившись спиной о гладкую стену высотки. Он тут же попытался надеть маску раздражения, смешанного с равнодушием, но его растерянное состояние не способствовало реалистичности этой маски. Это лицо, запомнившееся во всех деталях благодаря тому, что они неоднократно сверлили друг друга ненавидящими взглядами, сейчас выглядело настолько непривычно, насколько знакомо. Глаза цвета стали, устланной пеплом, внимательно рассматривали его, будто видя больше, чем нужно. Губы не были искривлены от недовольства и презрения, превратившись в ровную напряженную линию. Зачем он вообще подошел к нему сейчас, когда Эйден явно не в состоянии выяснять отношения? Чтобы он не смог ему ответить и он имел возможность вдоволь поиздеваться? Конечно, он ведь наверняка знал эту историю во всех деталях, поэтому мог добить его всего одной фразой. Интересно, почему до сих пор не воспользовался этим, чтобы в очередной раз его уколоть? Потому что знал, что Эйден ему ни за что не поверит?

— Отвали, Рэйвен, — буркнул Эйден, отворачиваясь и сосредоточенно изучая ствол дерева неподалеку, — у меня нет настроения препираться с тобой.

Его согнутые коленки начали трястись чуть сильнее, видимо, он слишком долго сидел в этом неудобном положении. От свежего запаха хвои, исходящего от Дэниэла, его начало тошнить. Кажется, в ближайшие пару дней его будет тошнить от всего. Он сжал зубы и снова закрыл глаза, пытаясь угомонить бунтующий организм, делая глубокие вдохи и выдохи. Он уже очень давно не чувствовал себя настолько отвратительно, поэтому собирался полностью игнорировать присутствие Рэйвена-младшего, если тот не полезет к нему со своими колкостями. Но все же было что-то странное в том, что Дэниэл предпочел опуститься на его уровень, ведь унижать кого-то, глядя сверху вниз, всегда приятнее.

Вздохнув, Эйден подготовился все-таки прокомментировать эту ситуацию, чувствуя себя слишком неуютно и надеясь этим комментарием заставить Дэниэла сказать что-то привычно неприятное, что вернет его в обыденный мир. Он повернул лицо обратно, открыл рот и замер, когда Рэйвен-младший провел большим пальцем по его скуле, убирая с нее слезу, о существовании которой Эйден даже не догадывался. Почувствовав головокружение, Эйден съехал по стене чуть ниже, усевшись задом на асфальт, пытаясь таким образом заземлиться. Ехидная насмешка, которую он планировал выдавить из себя, застряла в горле, а ее суть совершенно вылетела из головы. Несколько мгновений он слышал только гулкий стук собственного сердца, глядя на Дэниэла широко раскрытыми от удивления глазами. Ему захотелось вдавить себя в стену и оказаться замурованным в ней, подальше и от этого пронзительного взгляда, и от всего реального мира в целом. Дэниэл трогает его лицо непозволительно долго. Чтобы смахнуть слезу, нужна всего секунда, но прошло уже две, а подушечка его пальца лишь медленно сдвинулась вверх к уголку глаза Эйдена. Мышцы в левой руке Эйдена судорожно вздрогнули, собираясь помочь своему хозяину оттолкнуть Дэниэла, но тот отодвинулся сам, будто почувствовав это намерение. Придя в себя, Эйден наконец-то закрыл рот, списывая свое внезапное отупение на непроходящий шок после разговора с близнецами. Отлично, он уже два раза позволил Рэйвену увидеть себя со слезами на глазах. Это разозлило и разочаровало его.

— Что тебе нужно? Отвали от меня хотя бы на один день, — чуть громче сказал он, попытавшись встать. Но нависший над ним Дэниэл мешал это сделать, поэтому он снова съехал вниз, вздыхая, — если ты хочешь поиздеваться надо мной, то давай. Сейчас самое время, потому что у меня нет сил отвечать тебе.

— Вставай, мы едем домой, — ровным бесстрастным голосом ответил Рэйвен, едва заметно дернув бровью от раздражения. Он поднялся сам и, подумав секунду, протянул Эйдену руку, но тот лишь оттолкнул ее, вставая неловко и медленно, но зато самостоятельно.

❤️Следующая глава выйдет 29 февраля🖤

На днях в моем тг-канале выйдет последняя карточка персонажа этой истории, после чего я объединю их все в один целый пост и можно будет любоваться нашими красавцами и красотулечками без унылого поиска по тегам. Рекомендую - @writers_dungeon (ссылка сами знаете, где, ахах).