Только я вышел из дома — и сразу недовольно поморщился, запрокинув голову к небу. Солнце продолжало нещадно припекать. Потому вместо бесцельной прогулки я решил прошвырнуться по торговым рядам на Хондэ в поисках новой кофты полегче, но тем не менее обязательно с рукавами.

Я держал уже пару-тройку вешалок с вещами, собираясь перебраться в примерочную, когда рядом раздалось:

— О, мистер «все вы мусор, а я царь»!

Из-за стойки с футболками показался улыбающийся Чимин.

— Я не называл тебя мусором, — холодно отозвался я.

— Но ты точно его упоминал.

— В другом контексте.

— Ой, да неважно, — отмахнулся снисходительно. — Я тебя всё равно простил. Тебе повезло, я очень милосердный и отходчивый.

— Что? — я опешил. — Простил? Но я ни в чём не виноват.

— Как это ни в чём? Ты же обидел меня и мне пришлось искать другого тату-мастера, — он чуть склонил голову набок, отчего его розовая чёлка упала ему на один глаз.

Это выглядело мило, и я невольно усмехнулся.

— Да ты прям эмо. Где мой 2007-й, да?

Парень поджал пухлые губы и откинул мешающие волосы в сторону.

— Вообще-то самый челкастый у нас здесь ты. Так что тебе и быть эмочкой. У меня ещё осталась красочка, подогнать для розовой пряди?

Я лишь демонстративно закатил глаза.

— Если у тебя всё, то я, пожалуй, пойду.

— Не всё, возьми, — выхватил со стойки пару футболок и нагрузил мне их сверху на мои вещи. — Померяй, — и в ответ на мой недоумённый взгляд пояснил: — Другу хочу на день рождения подарить. Он примерно твоей комплекции. Хочу взглянуть, как смотрится. Тебе же не сложно, правда? — и взгляд такой жалобный, даже ладошки чуть выглядывающие из-под рукавов сиреневой рубашки сложил в молитве, не хватало только «отче наш, иже еси на небесех...»

Я ненадолго замешкался, но после всё же кивнул и молча отправился в примерочную. И только уже там, когда надел одну из футболок, вспомнил, почему я их не ношу.

Нерешительно замер у зеркала, рассматривая в отражении руки и не зная, что теперь делать. Выйти, выставив напоказ все свои шрамы, или просто сказать, что я передумал мерять? Ни один из вариантов мне не нравился. Настолько открываться какому-то малознакомому парню не хотелось, но и отказываться теперь казалось глупым.

Мои тяжёлые раздумья прервал щелчок камеры. Я поспешно обернулся — сзади наполовину выглядывал из-за шторы Чимин с телефоном в руках.

— Подглядываешь? — повёл я бровью, стараясь скрыть смущение.

— Заждался, — улыбнулся парень широко и зашёл в примерочную. — Красиво, тебе идёт, — закивал одобрительно и снова щёлкнул камерой на телефоне.

— Не нужно, — я неловко прятал руки за спиной.

— Говорил же, люблю фотографировать красивых людей, — тем не менее послушно убрал телефон и подошёл ближе. — Что прячешь? — ухватил меня за руку, вытягивая её вперёд.

Я не стал сопротивляться, лишь затаил дыхание, всматриваясь в его лицо — какой будет реакция?

Чимин держал меня за запястье и молчал. Потом еле заметно улыбнулся и пальцем другой руки чуть ощутимо повёл по моей руке вверх, огибая шрамы.

— Лабиринт, — остановился у сгиба локтя и поднял искрящийся взгляд чуть прищуренных глаз на меня. — Через него можно попасть в твоё сердце?

Не привыкший к таким очевидным подкатам я просто молча хлопал ресницами, в который уже раз не зная, что делать. В этот момент я подумал, что на следующем приёме мне нужно обязательно поинтересоваться у психиатра, как вести себя в подобных ситуациях. Впрочем, я сомневался, что тот даст какой-то дельный совет.

— Господин татуировщик, сделайте лицо попроще, — парень рассмеялся и отпустил мою руку. — Я возьму эту, вторую можешь не мерять.

Чимин поспешно ушёл, сказав, что опаздывает, а я вместо кофты купил точно такую же футболку.

***

«Мы тратим на тебя столько сил, времени, денег, чтобы ты катился по наклонной? Такая твоя благодарность родителям? Сейчас сигареты, а что будет дальше? Я не хочу, чтобы люди говорили мне, что я вырастила наркомана» — слова мамы вновь и вновь прокручивались в голове, пока я скуривал уже десятую сигарету подряд, сидя в своём подвале, куда ушёл поздно вечером, не желая даже ночевать дома после устроенного скандала.

Мама нашла пустую пачку от сигарет в моём худи. Зачем она лазила по моим вещам в шкафу она так и не ответила. Это ужасно раздражало.

Кинув окурок в банку из-под «Нутеллы», стоящую на полу, я взял канцелярский нож и задрал рукав.

Один порез. Второй. Третий.

Что сказали бы родители, узнав и об этом? Наверняка никто не спросил бы почему я это делаю, что я чувствую, никто не попытался бы понять. Точно также как было и с сигаретами. «Что подумают о нас люди? Что мы плохо тебя воспитали?» — примерно так бы сказала мама, а отец бы просто ей поддакивал. На моей стороне нет никого. И всем абсолютно плевать на меня.

Четвёртый. Пятый. Шестой.

В такие моменты инстинкт самосохранения полностью отключается.

Если у тебя болит рука — это чудно, ты чувствуешь, что имеешь право отвлечься, и одновременно чувствуешь, что рука у тебя до сих пор есть и о ней надо позаботиться. Это некая иллюзия контроля: кажется, что ты сам можешь решать, что делать с собой и как себе навредить. У тебя есть хотя бы контроль над собственным телом, раз уж в голове ты себе больше не хозяин. Потому что в такие моменты в этой самой голове происходило совсем не то, что нужно. Вместо того, чтобы искать себе оправдания, успокаивать себя, убеждать, что они все неправы, я лишь ещё больше занимался самобичеванием.

Да, я на дне. Да, я позор своей семьи. Да, я всех разочаровываю. Да, я ужасен. Да, я заслуживаю этой боли. Да, да, да...

Внезапный стук в дверь — и я замер с поднесённым к руке лезвием. Стук повторился, настойчивее и сильнее. Потом и вовсе барабанить стали так словно это был вопрос жизни и смерти. Я отложил нож в сторону и взглянул на время — без пятнадцати одиннадцать, поздновато для визитов.

— Какое счастье, что ты здесь, — вихрем ворвался внутрь Чимин, едва я только открыл двери, и тут же закашлялся. — Тут что, пожар?

— Ага, моя самооценка догорает, — тот даже не улыбнулся и я, чуть стушевавшись от неудачной шутки, продолжил: — Курил. Немного.

— Немного? Да я еле вижу тебя в этом дыму.

— Не преувеличивай. Я-то хорошо вижу, что ты в пижаме.

На том действительно была пижама, а точнее кигуруми в виде единорога в пастельно-радужных тонах. На удивление, ему даже шло. Жаль только капюшон не был надет.

— Мог бы и на улицу выйти покурить, — продолжил о своём.

— Не мог.

— Кровь? — он перевёл взволнованный взгляд на мою руку — рукав я так и не опустил, чтобы не испачкать.

— Как видишь.

— Есть чем обработать?

Я кивнул на угол, где стоял ящик с тату-принадлежностями. Парень направился в указанном направлении.

— Не нужно. Я сам. Потом, — зачастил поспешно.

— Сядь, — пихнул он меня в кресло-мешок и навис надо мной с ваткой смоченной антисептиком и пластырем.

Человек с серьёзным лицом в костюме единорога всё-таки внушает какой-то трепет, поэтому пришлось подчиниться.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Чимин спокойно, без укора и насмешки, заклеивая порез за порезом.

— Просто так.

— Ничего не бывает просто так.

Я молчал, следя за его старательными манипуляциями. Повисшая тишина казалась тяжёлой и какой-то нервирующей, словно наэлектризованной. Пару раз я размыкал губы, чтобы ответить, и только на третий всё же решился:

— Когда у меня появляется ощущение того, что мир неправильный или что я сам неправильный, то возникает желание причинить себе боль. После этого сразу наступает облегчение.

— И надолго этого облегчения хватает?

— Не особо. Но это единственный способ, который помогает мне держать эмоции под контролем.

— Ясно, — прозвучало неожиданно безмятежно, когда я уже приготовился слушать разного рода нотации.

— И всё? — я растерялся.

— А что ещё?

— Не скажешь, что я идиот? Что я псих? Что есть другие способы успокоиться? Что я не должен причинять себе вред?

— Не скажу, — он улыбнулся, и закончив с последним порезом, поднялся на ноги. — Потому что это не то, что ты хочешь услышать, верно? Не хочешь закончить картину? — продолжил без перехода, подойдя к мольберту.

— Почему ты пришёл? — только сейчас у меня наконец возник этот вопрос.

— Просто так.

— Ничего не бывает просто так, — повторил я его слова.

И снова повисла тишина. Чимин мялся на месте и водил пальцем по линиям на холсте, а я не торопил его с ответом, давая время собраться с мыслями.

— Мне вдруг стало очень тревожно, — начал тот тихо дрожащим голосом. — Так бывает. Мы живём с мамой вдвоём, и сегодня у неё ночное дежурство, она работает медсестрой. А я не могу долго быть один. Я чувствую себя ненужным и всеми забытым. Понимаешь... Это так накатывает... Тяжело описать. Как будто я вот-вот умру, а никто даже не узнает об этом.

— ОКР? — предположил я диагноз.

— Да, — он еле заметно кивнул. — В такие моменты мне нужны люди... В общем-то в любые моменты. Даже в толпе я чувствую себя спокойнее, чем дома. Обычно я стараюсь пойти к кому-то. У меня довольно много друзей. Но некоторые сейчас в разъездах, некоторые далековато живут... И сейчас поздно... Поэтому я вдруг вспомнил о тебе, ты ближе всего. Прости, если навязываюсь.

Чимин повернулся ко мне, ожидая моей реакции. На лице его было искреннее беспокойство вперемешку с надеждой.

Я чуть подумал и выдал:

— Не хочешь провести со мной ночь за просмотром аниме?

— Очень хочу.

***

— И что было ночью? — доктор так увлечённо слушал мой рассказ, что даже забыл про свой недопитый латте и надкусанный пончик, оставляющий жирное пятно на каких-то бумагах, с виду похожих на важные документы.

— Ну, мы смотрели «Тёмного дворецкого».

— И? — тот явно предвкушал что-то ещё.

— И всё, — я даже стукнул пальцем по столу, ставя импровизированную точку в повествовании.

— Как всё? — он разочарованно выдохнул.

— А что ещё? — не понял я. — Мы посмотрели целый сезон, и утром он ушёл.

— Ты точно не опускаешь никакие важные детали? — сощурился, пристально всматриваясь в меня, словно пытаясь просканировать меня всего этим взглядом.

— Точно.

— Ну тогда ты идиот, — теперь уже стукнул по столу он, но более звучно и обеими руками, едва не опрокинув стакан.

— Спасибо за диагноз, доктор, — язвительно выдал я. — Нобелевскую вручить за прорыв в науке?

— О мой бог, — продолжил он сокрушаться. — Ты хоть понимаешь? Понимаешь? Ночь, подвал, душещипательные откровения... Какое тут к чёрту аниме? Куда катится эта молодёжь? — «рукалицо» и тон полный страдания и безысходности, словно я самый запущенный случай за всю историю человечества.

— А что я должен был сделать? — прям даже любопытно стало.

— Поцеловать его конечно же. Или ты от него инициативы ждёшь? Он и так уже дал тебе понять, что не против.

Я в шоке уставился на него.

— Так может я против.

— Не может.

— Он мне не нравится.

— Ой ли?

— Да на что вы намекаете? — я уже начинал злиться и жалеть, что вообще ему стал это рассказывать. — Я же говорил, какой парень мне нужен. Этот мальчик-одуванчик ни под один критерий не попадает. Или вы предлагаете мне целоваться с первым встречным? Интересная терапия, однако.

— Ой всё, скройся с глаз моих, — он вручил мне новый листок с рецептом, на котором теперь была запись «поцеловаться».

— Да что за фигня? У меня такое чувство, что вы меня не лечите, а готовите к панели, — я смял листок и бросил его врачу на стол.

— Потом спасибо скажешь. А лучше отработаешь, — гаденько хихикнул, пытаясь разровнять листок.

— Почему вас ещё не лишили лицензии?

— Да ладно, я ж по девочкам, не боись, — он смахнул мятый листок прямо на пол и, устало потянувшись, взялся за остывший кофе. — Шуруй уже отсюда, хочу ещё успеть серию дорамы до обеда посмотреть, там накал страстей получше, чем у тебя.

Вроде бы последняя фраза не должна была меня задеть, но всё-таки задела. Я вдруг действительно подумал, что жизнь моя какая-то пресная и мне действительно не хватает накала страстей.