Сидеть в коридоре городской поликлиники, ожидая приёма у психиатра, занятие не из приятных. И даже не потому, что поликлиника сама по себе приятным местом не является. Всё дело в любопытных взглядах.

«Этот парень псих? Небось шизофреник»

«Очередной суицидальный подросток»

«Такой молодой... Наверняка какая-нибудь зависимость»

Мысли мимо проходящих людей слишком явно читаются в этих взглядах. Каждому так и неймётся нацепить на тебя очередной ярлык поверх сотен предыдущих. А ты, может, всего лишь проходишь комиссию перед учебным годом. Но кого это волнует?

Я ждал своей очереди и с каждой минутой нервничал всё больше. Люди, толпящиеся неподалёку, продолжали кидать на меня тревожные взгляды, словно боялись, что моя «шизофрения» может оказаться заразной. Я чувствовал себя так, как чувствуют себя, наверное, преступники, когда их выводят в наручниках из полицейского участка под всеобщее обозрение народа, да ещё и камерой в лицо тычут, мечтая снять лучший репортаж. Именно этой камеры мне сейчас как раз и не хватало для полноценной картины. Но данное упущение было моментально исправлено, когда рядом прозвучало «Можно с тобой сфотографироваться?».

Я оторвал взгляд от своих сцепленных замком рук и поднял его на парня, что стоял передо мной. Я повидал много неформалов, подобных мне, но вот похожих на него мне встречать не доводилось. Нежно-розовые волосы, что ниспадали длинной чёлкой на узкие глаза, большой белый свитер, напоминающий мягкое облако, которое хотелось потрогать, цветные ветки сакуры на ключицах, так нескромно выставленных напоказ в широком вырезе, и два пера на шее, голубое и розовое, такие же невесомые и трогательные, как и весь парень в целом. Я всегда считал, что татуировки делают вид их обладателя более грубым, более мужественным, более сильным. Отчасти именно поэтому я и сам продолжал нещадно покрывать ими своё тело. Но тату этого парня такими не были. Не единой чёрной линии, никакого чёрного контура. Они были настолько хрупкими, тонкими и воздушными, что даже с трудом верилось, что это могут быть настоящие татуировки. Меня настолько это поразило, что я совсем забыл, что парень ждал ответа, и я просто продолжал рассматривать его, совсем не таясь.

— Будешь пялиться ещё минуту — и тебе придётся соглашаться на целую фотосессию вместо одного фото.

— Что? — я перевёл взгляд на его пухлые губы, ожидая пояснения.

— Что «что»? То, что ты сидишь под кабинетом психиатра, не даёт тебе права косить под умственно отсталого, — он рассмеялся, легко и звонко, как смеются обычно дети.

Наверное, если бы эти слова произнёс кто-то другой, да даже я сам, они бы прозвучали грубо и колко. Но только не в случае этого парня. Он говорил тепло и добродушно, и выглядел слишком невинно (одни маленькие ладони, которые он прятал в длинных рукавах, иногда хватаясь пухлыми пальцами за край мягкой материи, чего стоили), чтобы можно было обидеться.

— Хочу фото с тобой, — чуть покопашившись, он достал из кармана брюк телефон, на чехле которого был изображён ловец снов. — Ты красивый. Мне нравятся красивые люди. Можно?

— Прямо здесь? — я кинул озадаченный взгляд на табличку на двери, что была перед нами.

— Конечно. Люблю по фото вспоминать, где именно я встретил того или иного человека.

— Не хочу. Не люблю фотографироваться, — качнув головой, заявил я сухо.

— В смысле? — парень даже замер на пару мгновений с обескураженным видом. — Зачем же ты тогда спрашивал, здесь или не здесь?

— Забудь, — я снова уставился на пальцы своих сцепленных рук, локти которых упирались в колени.

Слушать уговоры не хотелось. Продолжать разговор — тоже. Парень же уходить не собирался. Похоже, ему было туда же, куда и мне. Потому что, чуть потоптавшись, он сел рядом. Слишком близко, едва ли ни плечом к плечу. Было некомфортно.

— Социофоб? — он смотрел на меня в пол-оборота, а в голосе его слышалось даже не любопытство, а скорее беспокойство.

— Что? — взглянул на него косо.

— Я всего лишь предположил, — безмятежно передёрнул плечами.

— Нет, я не социофоб.

— А очень похоже.

— Просто прохожу комиссию.

— Ясно. А я на приём, — выдал без стеснения.

Я не знал, имею ли право интересоваться о причине его приёма, поэтому повисла неловкая пауза.

Спасла открывшаяся дверь к психиатру и вышедшая оттуда с видом полной безысходности женщина. Тогда я подумал, что у той, похоже, действительно большие проблемы. И только когда сам покинул кабинет понял, в чём была истинная причина.

— О, подросток! Люблю подростков, у них всегда такие интересные заморочки.

Как по мне, эта фраза никак не могла принадлежать высококвалифицированному психиатру, а потому я напрягся, ещё даже не успев пройти внутрь кабинета. А проходить туда теперь не хотелось и вовсе.

— Да не стой ты там, присаживайся. Я не кусаюсь.

Доктор действительно не выглядел как тот, кто мог бы кусаться, но и на того, кому можно было бы доверить свою психику тоже походил мало. На вид ему было не больше двадцати пяти. Растрёпанные волосы, неглаженная клетчатая рубашка, белый халат, наброшенный на плечи, рукава которого были небрежно связаны узлом на груди, и носки с изображением конопли, что виднелись на вытянутых ногах по эту сторону стола.

— Вы доктор? — решил уточнить я на всякий случай. — Выглядите непрезентабельно.

— Ну, я не только выгляжу непрезентабельно, я ещё и как специалист полное говнецо, — выдал самокритично.

— Зато честно, — снисходительно произнёс я, всё же направившись к стулу, что стоял сбоку у стола.

— Был бы я хорошим специалистом, сидел бы я здесь? Открыл бы свою частную клинику и бабло бы грёб, — он мечтательно поднял взгляд к потолку. — А так... — вздохнул тоскливо и протянул мне открытую упаковку чипсов. — Будешь?

— Нет, спасибо.

— Так что у тебя? — нацепив на нос очки, в которых даже линз не было, окинул меня цепким взглядом.

— Комиссия.

— Как зовут?

— Чон Чонгук.

— Жалобы есть?

— Найду, если пропишите мне по стопке соджу после еды.

— Раз шутишь, депрессию можно не диагностировать, — улыбнувшись, что-то пометил у себя в блокноте.

— А если б не шутил, можно бы было?

— Ну да, ты похож на депрессивного. Хмурый такой.

— Вы забавный. Похоже, универ посещали только ради столовки.

— И ради красивых девчонок... — пробормотал, что-то ещё записывая. — Покажи руки.

— Зачем? — я слишком удивился внезапности просьбы, настолько, что даже нервно дёрнулся, как от удара.

— Лето. Под тридцать градусов на улице. А ты в кофте, — склонив голову набок, он наблюдал за моей реакцией. — Должно быть жарко. Это подозрительно. Задери-ка рукава.

— Я просто постирал все майки, — произнёс максимально твёрдо и равнодушно.

— Ну и отлично. Тогда просто покажи руки.

— Не хочу.

— Ты не можешь отказываться. Мне вызвать санитаров?

Я, сжав зубы, молчал. А он продолжал выжидающе смотреть. Игра в гляделки явно затянулась и уже нервировала, поэтому я сдался. Закатал один из рукавов и положил руку на стол.

— Довольны?

Повисла тишина.

— Давно делаешь это?

— Нет. Около года, — я отвёл взгляд и поспешно убрал руку, стыдливо пряча шрамы за тёмной тканью.

Кто-то считает, что целью самоповреждения является привлечение внимания, но это мнение ошибочно. Я предпочитал скрывать тот факт, что делаю это с собой, не позволять чужим взглядам блуждать по моим изрезанным рукам. Каждый шрам — слишком личное. Каждый шрам — слишком интимное. Каждый шрам — слишком заповедное. Мои руки — словно дневник души. Позволено ли такое читать каждому? Конечно нет. Никому.

Селфхарм — не детское позёрство. Селфхарм — способ выжить.

Каждый спасает себя по-разному: одни тратой денег, вторые бесконечным стремлением к власти, третьи позволяют брать вверх над собой похоти. Кто-то медитирует или в очередной раз опустошает холодильник. Абсолютно каждому в этом мире необходимо то, что будет дарить умиротворение и покой.

Я спасаюсь болью.

— Я запишу тебя на приём, — для меня это прозвучало так, словно мне только что раскалённым железом поставили клеймо «псих».

— Зачем? Не нужно. Я не хочу. Я не болен! — затараторил испуганно на повышенных тонах.

— Считаешь, что резать себя — это норма?

— Это не я... Это кот... — стал лепетать тише, пряча взгляд в собственных ладонях. — Просто царапины.

— Поздно отнекиваться, — психиатр с деловым видом снова что-то пометил в блокноте.

— Вы всё равно мне не поможете.

— Зато-о-о, — протянул певуче, улыбаясь, — если есть пациенты, то есть за что получать зарплату. Мне же нужно делать вид, что я работаю. Так-то, — сняв очки, отложил их в сторону.

— Вы отвратительны.

— Не я такой, жизнь такая. И вообще, малец, следи за языком, — неодобрительно качнул головой. — Так что придёшь — и мы всё обсудим, — вручил мне листок с датой и временем приёма. — А теперь иди, мой пациент уже заждался.

Выйдя за дверь, я лишь как-то отстранённо подумал о том, что розововолосый эфирный парень небось тоже, взглянув в этот момент на меня, подумал, что у меня большие проблемы.