Огромное старое здание. Абсолютно безжизненное, неживое. Теперь я буду учиться здесь, за сотни миль от солнца, моря и песка, за сотни миль от дома. Лучшие окна, установленные не более полугода назад, с укором смотрят на меня, но я им не отвечаю. Здание, окрашенное в бежевые тона лучшей краской. Говорят, на территории института есть даже сад с живыми деревьями - их искусственно поддерживают зелёными на протяжении практически всего года. Решение переехать сюда далось мне нелегко, но, тем не менее, надо двигаться дальше. Жизнь слишком коротка, чтобы терять её в страхе, убегая от самого себя.

Холодная, промозглая погода. Стоит октябрь, но спустя полчаса на скамейке в одном только свитере, мне кажется, что наступил февраль.

С совершенно пустым выражением лица я смотрю на автоматическую дверь с парой мигающих датчиков. Идти мне всё равно особо некуда: все немногочисленные знакомые, которые есть у меня в этом городе, давно уже разбрелись компаниями, собираясь развлекаться весь вечер перед выходным.

Пора уходить, иначе окончательно замёрзну. Тени от голых деревьев едва заметно танцевали на асфальте. Ветер с негромким шелестом, тоскливо покачивал ветви, но в свете заходящего солнца эта картина выглядела жутко. По массивным ступеням стала подниматься необычная пара: парень в байкерской куртке и слишком худая брюнетка, которая, казалось, едва держалась на ногах. Нездоровая синеватость кожи становилась ещё заметней на фоне неестественно чёрных волос.

Зачем приходить в институт в это время? Разве часы посещения уже не закончились? И кто же откроет им дверь? Эти вопросы, как оказалось, ни капли не волновали необычную парочку, потому что едва подойдя к дверям, те спокойно разъехались, пропуская поздних посетителей внутрь.

Порываюсь пойти за ними, но вовремя одёргиваю себя. А что, если им было назначено? Да и какое мне, собственно, до всего этого может быть дело? Я слишком хорошо усвоил урок о том, что не стоит совать нос куда не следует.

Тихо встаю со скамейки и медленно бреду домой. Как так случилось, что во всей этой пестроте витрин и неоновых вывесок модных заведений не может найтись ни одного такого, просто подойти к которому я был бы счастлив? Почему все эти перемены Нового мира обходят меня стороной? Когда наступил тот момент, в котором со всего возможного многообразия я стал выбирать тишину и одиночество? Когда, а главное, почему?

Новые люди, новый ритм и новый город - они не смогут ничего изменить во мне самом. Я, как бракованная программа - зависаю на одном и том же месте, замыкаясь где-то глубоко в себе, не в силах воспринять ничего нового.

Ветер усиливается, сильнее толкая меня в спину. Он будто гонится за кем-то, мчится в безоблачную даль. Он хочет улететь отсюда навстречу новым приключениям, новой жизни, новому миру. То там, то тут в витринах газетных киосков мелькают громкие заголовки: "Принятие новой системы", "Указ о передаче власти".

Разговоры о "людской" политике ходят уже год, однако пока, все попытки сторонников программы оканчивались провалом. Все их слова, призывы, митинги - они справедливы, но правда в том, что людей осталось не так много, а маги не стремятся ничего менять. После множества неудавшихся попыток, защитники людей ушли в подполье, всё реже поднимаясь на свет, лишь через газеты и СМИ пытаясь призвать людей к действию, к восстанию.

Сложность предлагаемой программы состояла ещё и в том, что чистокровных людей на планете осталось единицы. Основная часть была настолько тесно переплетена с волшебниками кровью, что отделить одних от других уже не представлялось возможным.

Да и, на самом деле, многие ведущие политики не считали, что действующую программу действительно стоит менять. Нынешняя политика, полностью направленная на раскрытие природного магического потенциала у детей от пятнадцати лет, была настолько хорошо отработанной и слаженной, что убирать её сейчас было бы глупейшей ошибкой. Ведь именно благодаря ей, а также упорной работе и многомиллионному труду, волшебники вышли из тени, а людям уже ничего не оставалось делать, кроме как принять такое положение вещей. Все понимали - ещё немного, и человечество бы попросту исчезло как цивилизация.

Сейчас октябрь - это осень. Когда-то в это время года на деревьях ещё встречались листья. Есть множетсво старых картин, иллюстрирующих этот феномен. Листья желтели, краснели, становились багряными или приобретали золотой отлив. Они опадали медленно, даря окружающим свою последнюю красоту.

В те времена, говорят, птицы сказочно пели и могли сами летать с севера на юг. Их видов было огромное множество, и у каждого была своя расцветка, свои особенности, свои голоса. Я видел тысячи картинок с теми птицами, долго смотрел и думал, почему так случилось, что они исчезли?

Я помню как однажды, на страницах учебника истории и устройства Земли встретил снегирей. Помню, как учитель мог бесконечно долго рассказывать нам об этих птицах. Помню, что он сказал, будто раньше они прилетали к нам каждую зиму. Но никак не могу достать из памяти ни единого воспоминания, когда бы увидел хоть одного из них.

Когда-то только лишь бабочек насчитывалось несколько десятков тысяч видов. Миллионы насекомых и паукообразных, миллиарды населяющих нашу планету живых существ. Где они все? Что с ними стало?

После многочисленых людских войн и нескончаемой модернизации оружия, после бездушной эксплуатации природных ресурсов и истребления всей населяющей фауны, на Земле не осталось практически ничего. К сожалению, мы все заметили это слишком поздно.

Сейчас птиц можно увидеть лишь в специально отведённых им местах. Они не поют, практически не летают и, честно говоря, выглядят все до жути одинаково. Диких зверей не осталось вовсе, а деревья стоят зелёные не более месяца, а потом их крона осыпается всего лишь за два дня.

В борьбе за власть, за господство над миром, люди не замечали, что все их поступки приносили лишь вред, сеяли панику, приводили к гибели и разрушениям. Мы - то, что осталось от восьми миллиардов, населяющих планету. Мы - жалкая кучка выживших, пытающихся спасти то, что когда-то не захотели сберечь. Мы - последняя надежда Земли. Но не окажется ли уже слишком поздно?

Возможно, мы всё же опоздали.

Зайдя в свой подъезд, я уловил едва заметный запах табачного дыма и мяты, которую так обожала заваривать моя когда-то соседка. Её нет уже несколько лет, но каждый, кто бы ни заходил в это здание, сразу же ощущал буквально сочившийся из стен аромат, успевший впитаться в них за многие многие годы.

Квартира встречала холодом и гробовым молчанием. Старые деревянные шкафы, которые теперь считались несказанной роскошью, и одинокий стол в самом углу комнаты. Комод, кровать да пара стульев. Я не любил ковры, не любил пустые мелочи, которыми мать обычно заставляла каждый свободный сантиметр. С ними комната казалась живой, яркой, почти идеальной. С ними не ощущалось холода и пустоты, с ними всё было правильно. Но я их не любил.

Собирая вещи и слушая бесконечные наставления, я молча смотрел, как самая близкая мне в мире женщина запихивала в чемоданы тысячную статуэтку, рамки и коврики. Я не пытался сопротивляться или как-то её останавливать, лишь когда за ней закрылась дверь, смог развернуть уже запакованные чемоданы и выложить весь этот хлам в самый дальний ящик письменного стола, в который никто кроме меня, скорее всего, никогда не захочет заглянуть.

Я взял с собой лишь маленькую стеклянную белку. Среди всех расписных диковинных игрушек она казалась самой неживой, самой... странной. Её глаза, слабо прокрашенные голубой краской, смотрели на мир тускло, обречённо, а прозрачное стеклянное туловище, казалось, можно было раздавить одной рукой. Эту белку маме подарили ещё в её далёкой юности, в какой-то богом забытой деревушке, на ярмарке.

Мания открытых, незахламлённых помещений преследовала меня с самого детства, меж тем я никогда не страдал клаустрофобией или чем-то подобным. Наверное, просто всегда любил чувство свободы.

Переодевшись и поставив чайник, я тихо прошёл в центр комнаты. Единственным, что в данный момент хоть как-то освещало помещение, было большое окно. Массивные шторы собраны по бокам, благодаря чему ничто не мешало обзору. Светила яркая луна, ветер практически стих, и деревья за окном едва заметно шевелились. В квартире стоял полумрак, не было слышно ни звука.

Я подхожу к окну и, медленно распахнув его настежь​, вдыхаю полной грудью. Эта квартира, этот город, будто старая полусгнившая киноплёнка. Помесь ностальгии и отчаянья. Я не хочу здесь находиться, и в то же время меня сюда что-то тянет.

Смотрю вниз, на растянувшуюся дорогу, на соседние серые многоэтажки. Я вижу лишь малую часть всего города, но того, что вижу, хватает, чтобы нарисовать недостающие части в мельчайших деталях. Вдыхаю темноту и закрываю глаза. Отчего-то в голове всплывает единственное слово: "Печально". Вспоминаю о родителях и Дженксе, но это лишь мимолетные видения, основную часть сознания сейчас занимает ночь. Воздух. Звуки, приглушённо доносящиеся откуда-то издалека.

От переодической задержки дыхания слегка кружиться голова. Хочется нажать на "стоп" и сохранить этот момент в воспоминаниях. Не происходит ничего особенного, но для меня почему-то этот миг сейчас важен, однако я бы никогда не смог это кому-то объяснить. Накатывает волна покоя, и, открыв глаза, я молча смотрю в темноту.

Из-за длительного стояния перед открытым окном я замерзаю, но это не важно. Глубоко вдыхая прохладный воздух, чувствую, как в носу начинает покалывать. Не больно, будто просто тысячи маленьких иголочек. Они вонзаются в меня все разом, отчего кожа понемногу немеет. Внизу отчётливо просматривается ярко светящаяся полоса дороги. Идеально прямая, она здесь лишняя. Словно лучится ослепляющим белым светом, и это отвлекает. Наклонись я ещё немного вперёд, могу с лёгкостью выпасть из окна. Всегда мечтал почувствовать это ощущение полёта, полнейшей невесомости. Это не подделать, не поменять. Прыжки с парашютом давно перестали быть актуальными. Да они и не смогут передать всю ту мощь и силу воздуха. Все те невероятные ощущения настоящего полёта. Это лишь имитация, фальшивка, трюк.

Красиво, сказочно, то, что нужно для наивных людей, для таких как я. Хотя нет, больше нет. Я уже не просто человек. Не обычный. Я стою большего, чем они. Теперь я особенный.

Подаюсь немного вперед и животом ложусь на подоконник. Что будет, если сейчас улететь? Почувствовать это, понять. Что будет, если хоть раз в жизни испытать то, что подвластно лишь птицам? Ни людям, ни волшебникам, никому это не знакомо. Может, именно поэтому мы истребляли птиц? Из зависти, что никогда не сможем ощутить тоже, что они. Люди всегда пытались взлететь. Это было их навязчивой идеей, манией. Они изобретали самолёты, дельтопланы, парашюты, стремясь хоть ненадолго стать птицами. Познать это незабываемое, удивительное, ни на что не похожее чувство полёта.

Волшебники тоже подражали птицам. Именно им. Почему так? Все могут плавать, бегать, ползать, кричать, ломать, строить, но никто кроме птиц не может летать. За это их навечно заперли в клетках. За это чуть не уничтожили. Птицы нравились окружающим, но лишь потому, что все мечтали быть на них похожими. Мечтали взлететь. А когда поняли, что это невозможно - заперли. Пытаясь наказать за то, что они особенные, пытаясь забрать у них крылья, наказывая, подчиняя своей воле, лишь от того, что они могут парить в облаках, за то, что они не такие, как все.

Их заперли за высокими стеклянными стенами, куда поместили пару выживших деревьев и искуственные муляжи цветов и травы, в попытке воссоздать прежние места обитания. Для них установили специальное освещение и давали лучшие из возможных кормов. Они были заперты в условиях, в которых их крылья становились бесполезными, были преградой. Люди считали, что теперь, когда они отняли у них небо, забрали свободу, птицы перестанут летать. Станут такими же, как все, станут обычными, но они ошиблись. Птицы никогда не сдавались. Они приспосабливались, менялись, но доказали всему миру, что возможность летать стоит выше всех возможных человеческих препятствий.

Люди могут забрать солнце, забрать небо и свободу, но они никогда не смогут забрать у птиц крылья. Они никогда не смогут помешать им летать и никогда не смогут научиться этому сами.

Последний раз вдыхаю ночь и закрываю окно. Только теперь замечаю усиленно свистящий в кухне чайник. Надо бы уже распаковать электрический, быть может завтра? Не зажигая свет, завариваю чай при свете растущей луны, одновременно думая о том, что расстояния порой нас убивают.

- Долго от нас будешь бегать, щенок?

- Думал, мы не знаем про все твои тайные лазейки, ходы?

- Кого ты хотел обмануть!?

- Крыса! Трус! Жалкий! Убогий!

- Посмотри на себя! Ты - ничто! Ты - мусор!

- Беги, беги! У тебя это хорошо получается!

- Она сумеет заплатить и за твою жизнь тоже...

Резко сажусь в кровати. Кровь пульсирует в ушах, ручейки пота струятся по шее и спине. Дыхание такое, будто пробежал марафон, в ушах стоит этот противный полувизг. В голове эхом разносятся чей-то злой смех и раздаются Их мерзкие голоса. Пытаюсь отдышаться и взять себя в руки, но ничего не выходит. Стоит лишь прикрыть веки, как тут же вижу её глаза.

Голубые, холодные, словно искрящиеся в полутьме. Сколько ещё они будут являться мне в кошмарах? Они прожигают меня насквозь, ставя клеймо "виновен". Они кричат, смеются, требуют расплаты. Они молят меня о помощи, требуют защиты. Они хотят возмездия, хотят извинений. Глупые, печальные глаза, им уже ничто не поможет. Для них уже слишком поздно, их не спасти.

Они должны уйти, оставить меня, забыть. Должны отпустить меня. Должны простить и перестать являться мне в жутких видениях.

Быстро одеваюсь, хватаю со стола ручку и размашисто пишу на первом попавшемся листке бумаги единственное слово. Потом зачёркиваю и пишу рядом новое. Срываюсь с места и выбегаю из квартиры.

Сердце ушло куда-то в пятки, голова кружится, а ноги стали ватными.

Я не смогу. Не смогу!

Резко останавливаюсь посреди пустой дороги и запрокидываю голову к небу. Этот район ночью спит крепким сном младенца, в отличие от южной части города, где в такой час веселье только начинается.

О чём я вообще думал? Что я делаю? Чуть отдышавшись, всё же продолжаю движение. Долгие гудки и сигналы машин доносятся приглушённо. Музыка, смех, танцы. Для кого-то это всё сейчас важно. У кого-то нет проблем, нет печалей, а если и есть, то они полностью забыты на сегодняшний вечер. Стёрты все условности, границы - размыты. Пора бы уже понять, что в этом мире есть счастливые люди. Они живут по соседству, ходят по тем же улицам, что и я, пьют тот же кофе и слушают ту же музыку. Они просто живут, у них всё замечательно. В их жизни не было печального вчера, и не будет хмурого завтра. У них всё будет хорошо, у них всё будет правильно. У них, но никогда уже не у меня.

По телу пробегает дрожь, когда в поле зрения появляется мой конечный пункт назначения. Взгляд начинает лихорадочно скользить по улице, выискивая тёмные тени, что раньше таились по углам. Абсурдность ситуации доходит до меня, как разряд электрического тока: быстро и чуть болезненно. Заставляю себя глубоко вдохнуть и успокоиться. Это было пять лет назад. Это было в моей прошлой жизни. Того наивного слабого мальчика больше нет. Его убили той ночью. Это была ужасная ночь, но, насколько я могу помнить, луна привычно светила на небе, а люди всё также спали в своих домах. Той ночью не случилось ничего экстраординарного. Жители этих домов даже не догадывались, что у них под стенами умирали дети. Умирали болезненно, тихо. Умирали от рук других детей.

В ту ночь никто не услышал ни звука. А на утро даже не выпал снег. На утро, когда меня привезли домой, после ночи в скорой. Тогда, тем утром - ничего не случилось. Земля не содрогнулась, птицы не взлетели в небо, даже смотровой начал свой привычный обход по расписанию.

И никого не волновало, что тогда, за теми мусорными баками, в одном из самых тихих районов нашего города, умерла не очередная дворовая собака, умерла чья-то душа.

Заворачиваю за угол и огладываю до боли знакомое место. Здесь ничего не изменилось, да, наверное, и не могло. Пара мусорных контейнеров в самом углу, в тупике между двумя многоэтажками, уходящими далеко в небеса. Холодная, шершавая на ощупь стена. Кто бы мог подумать, что я всё ещё могу помнить такие детали.

Дотрагиваюсь до тёмно-красных кирпичей, в некоторых местах чуть потрескавшиеся и осыпавшиеся. Как давно я не видел этих стен? Помнят ли они меня?

Достаю из кармана бумажку и скотч, который уже давно собирался выложить после переезда. Зубами отрываю длинную прозрачную полоску и прикладываю к верхнему краю листка. Рука замирает в воздухе, не решаясь завершить задуманное.

Давай же, трус. Что тебя останавливает!?

Сделай это, тряпка! Хватит уже убегать!

На миг закрываю глаза и вспоминаю тот вечер. Вечер, когда я оказался на свободе. Но на свободе ли? Вечер, когда я последний раз был здесь. Вечер, когда я последний раз боялся их по-настоящему.

Прохладный ветер едва уловим за каменными стенами, что смотрят на меня откуда-то сверху. В этом месте мне слишком спокойно, слишком тихо и слишком знакомо. В этом месте абсолютно невозможно ничего не вспоминать.

Распахиваю глаза и со свистом выдыхаю воздух из лёгких. Сегодня я покончу со всеми своими кошмарами и больше никогда о них не вспомню. Аккуратно приклеиваю скотч к кирпичам, стараясь надежно прикрепить листок со словами.

Два слова. Всего два. Те, что я бы сказал Ей, если бы это было возможно.

Два слова. Одно из которых зачёркнуто.

" ̶С̶п̶а̶с̶и̶б̶о̶. Прощай"

Единственное, что я мог бы добавить - "прости", но боюсь,что сейчас это окажется лишним. Мне не за что извиняться, да и не перед кем. Её уже нет в этом мире. И я никогда не смогу теперь с ней попрощаться. С её голубыми глазами...

Едва уловимый шорох и тени голых деревьев, отбрасываемые светом фонарей - вот они, свидетели печального происходящего ныне действа.

Прощай, моя загадочная девочка.

Наверное, я хороню тебя здесь сегодня. На том самом месте, где когда-то в прошлом ты умерла. Я не хочу больше вспоминать тебя, не хочу, чтобы ты являлась ко мне во снах. Хочу забыть тебя, хочу жить дальше спокойно. Хочу не помнить твои шею, волосы, губы, хоть они и видятся мне словно в тумане. Я хороню тебя здесь сегодня, чтобы навсегда забыть твои глаза, чтобы наконец отпустить тебя, чтобы, возможно, ты меня простила. Тебя больше нет в этом городе, на этой планете. Ты не могла спастись, ты просто не могла тогда выжить.

Тебя теперь не существует, ты больше не реальна и осталась лишь у меня в голове, в моей памяти, в моих кошмарах. Мне всё ещё снятся твои глаза, но теперь я больше не буду их слушать. Я не просил тебя о помощи, но благодарен за неё. Теперь ты больше не живёшь в этом мире, не ходишь по этим улицам и не смотришь на прохожих своим печальным взглядом.

Я хороню тебя сегодня, чтобы ты знала: я забуду. У этой стены, у этого дома, в этом городе, в моём сердце и уже никогда я не узнаю, как тебя зовут...

На сердце пустынно и холодно, как в склепе. Я, не оглядываясь, иду в темноту. Что меня там ждёт? Что приготовило безликое завтра? Я вижу мерцание фонарей и грозно глядящие окна. В них не горит свет, в них мрачно и одиноко, и это именно то, чего я сейчас так желаю. Я убегаю в ночь, подальше от свидетелей, подальше от светящих городских огней.

Я убегаю в свое тёмное недалёкое будущее. Я чувствую эту ночь, дышу ею, пробую ...

Я ни о чём уже не жалею, я ухожу в рассвет, оставаясь лишь призраком этого города.