Шестиэтажный корпус краевой клинической больницы серым массивом возвышался над всеми остальными рядом стоящими зданиями. Лера кивнула в его сторону и повела нас за собой по талому снегу сквозь редкую березовую рощу. От волнения все молчали. То, что Максим очнулся, не означало, что он в порядке. Но то, что нас согласились впустить в полном составе, уже радовало.

Зайдя в холл, мы надели чистые бахиллы и проследовали за Лерой к регистратуре.

— Мы к Максиму Никитину, — ответила девушка на немой вопрос женщины за стойкой. Та молча опустила глаза в экран компьютера и что-то напечатав, долго водила глазами по тексту, а потом взяла трубку старого стационарного телефона и набрала номер.

— Пришли к Максиму Никитину. Никитину, да. Да. Вчера поступил. Сможет? Хорошо.

Положив трубку, женщина встала и протянув левую руку в сторону коридора, сказала:

— Прохóдите в тот зал и там ждете. Сейчас спустится.

— Спустится? — удивилась Полина. — Сам?

— Так, я ничего не знаю, все, не отвлекайте меня.

Мы прошли в тот зал, о котором говорила женщина и устроились на слегка вышерканных, но удобных диванах, стоящих друг напротив друга. Для российских больниц такое было даже роскошью, обычно встречи пациентов с родственниками проходили в холле больницы на твердых лавочках.

— Я ничего не понимаю, — сказал Игорь, ссутулившись и скрестив ладони. — Вчера он чуть не помер, а сегодня уже ходит? И тут вроде ничего не случилось, видели? Сидят, как ни в чем не бывало.

— Сейчас он придет, и все узнаем, — вздохнул я. — Он жив, и это главное.

Максим появился с улыбкой на лице. Осунувшийся, но довольный, и даже вид его был ничуть не болезненный, а если привести в порядок лохматую голову, то и вовсе не скажешь, что он провел ночь в бессознательном состоянии.
Лера встала и аккуратно обняла его. Так же, с нежностью, как Полина обнимала меня пару месяцев назад, когда я вышел из комы и смог ходить. Она проводила его до дивана и помогла сесть.

— А вы чего ребят такие кислые? — спросил парень посмотрев на всех по очереди.

— Ночь не спали, — ответил ему Игорь. — Ты лучше скажи, как ты  объяснишь свое чудесное исцеление? Вчера едва дубу не дал, а сегодня уже бегаешь.

— Да все просто! Он ничего там не задел, полоснул только хорошенько. Они зашили и вкололи мне чего-то, чтобы поспал. Я только крови многовато потерял, так они переливание сделали и все, как новенький. Так что завтра уже поедем. Говорят, мол, недельку полежишь, а нахера? Швы сами рассосутся, укольчик поставите мне, перевязку сделаете. Ну, или сам сделаю. Не хочу я тут лежать. С вами как-то безопаснее.

— Ты о чем? — спросил я. — В смысле, безопаснее?

— Ой, блядь, не спрашивайте лучше. Сам не понял, приснилось мне это, или на самом деле было. Я ночью очнулся, а вокруг темнота. Ничего не видно, ни окна, ни двери, вообще — ноль. А по ушам вот так, — Макс поднял кулаки и начал стучать по ушам, — бум бум бум. Я со страху чуть не обделался. Может, мне повезло, я и чувствовал себя хреново, полежал так, послушал это и отключился. Может, капельница снова начала лекарство закачивать, может я со страху. Но это вообще жесть, я вам скажу. Проснулся утром уже, все болит... А ночью как будто отнялось все. Руки, ноги, даже головой пошевелить не мог. И не чувствовал ничего. Приснилось, наверное. А у вас что было?

Пока друзья рассказывали Максиму, что произошло в полицейском участке, я задумался. С вероятностью в больше, чем пятьдесят процентов ночью в палате Максима была тьма. Но он остался жив после встречи с ней. Почему? С другой стороны, его рассказ сильно напоминал ощущения человека с сонным параличом. Я, конечно, мог поднять на уши всю больницу и узнать, приходила ли тьма сюда, или они ее не впускали. Но был и более простой способ все выяснить:

— Максим, ты помнишь, утром у тебя в палате окна были закрыты?

— Да не помню, одно вроде на проветривании стояло, а что? — спросил он, и в эту секунду изменился в лице. — Хочешь сказать, это она ко мне приходила ночью? Почему она меня не убила? О господи... Нет, я тут сегодня не останусь. Лучше с вами в гостинице, чем одному.

— Ты был один в палате? — поинтересовался я.

— В реанимации я был, только вот в палату перевели. А так да, один. Ну, что скажете? Она это ночью была или не она?

— Скорее всего она. А почему не убила это вопрос. Ты же старости боишься. Ну вот, она подождет, пока состаришься. — Я с трудом выдавил из себя улыбку, чтобы снова не погрязнуть в сомнениях, которые уже начали как муравьи строем пробираться ко мне в голову.

— А я боялась, что она может тебя убить в больнице, ты же еще об этом говорил, что боишься умереть один под капельницами, — сказала Лера, смотря на парня с грустью, но без жалости.

— Значит, мне повезло. А мало кому везет каждый день. Поэтому пойду соберу вещи, и мотаем отсюда. Мне сегодня должно кое-какое бабло с работы прилететь, заедем в аптеку, купим бинтов и чего скажут. Кто уколы делать умеет?

— Я умею, — сказала Полина. — Но я давно уже этим не занималась, не боишься?

— Я боюсь сама знаешь чего. Блин, — Максим застыл и сделал крайне задумчивое лицо, — я же по уголовке прохожу. Суд там, все дела. И куда ехать, я еще показаний не давал.

— А некого больше судить, — сказал ему я.

— В смысле? Что с этим гавриком, помер?

— Ага. Наткнулся на прутик. Так что об этом можешь не волноваться. Только о том, что тебе рецепт на твои уколы не выпишут.

Во второй половине дня на меня навалилась невообразимая усталость. Максим, Игорь и Лера остались в больнице, а я вместе с Полиной поехал в гостиницу, номер в которой мы сняли еще утром сразу после того, как покинули полицейский участок. Шкоду пришлось оставить Игорю, а самим добираться автобусом. Пока ехали, разглядывали через окно незнакомый город, окутанный угрюмой февральской серостью. Трудно было представить, что эта ночь принесла с собой ужас и смерть, ибо было слишком тихо для начала чего-то вроде апокалипсиса. Тихо и совсем безлюдно, как утром первого января. Возможно, большинство просто боялось выйти из дома. А оставшиеся относились к произошедшему с безразличием. В любом случае, я был слишком уставшим, чтобы пытаться что-то выяснить. Полина это заметила и не лезла ко мне с разговорами. Молча доехали, молча дошли до гостиницы, молча зашли в номер. Я не мог себе позволить, чтобы она затаила на меня обиду, поэтому, сходив в душ, крепко обнял ее и поцеловал прежде, чем наконец отключиться от мира и забыться крепким сном.

Полина была уже достаточно взрослой и самостоятельной, чтобы в случае чего не пропустить приход тьмы и не наделать глупостей. Я не слишком хорошо знал ее, да и не торопился узнавать, но доверял ей, как самому себе. Иногда мне казалось, что она знает больше меня, иной раз я ловил себя на мысли, что подозреваю ее в чем-то, но она всегда развеивала мои сомнения. И почему же, по какой такой серьезной причине мне так хотелось подвергнуться этим сомнениям? Может, потому что она появилась в моей жизни резко, неожиданно. Совпадение, что тьма пришла в первый раз именно тогда, когда мы проезжали мимо дома ее деда? Я не раз задавал этот вопрос не только себе, но и самой Полине, но ответ всегда был один: так получилось. Так получилось, что я, сам того не осознавая, поддался этой хрупкой маленькой девушке, ее боевому напору, и до сих пор оставался в ее власти. Или таким образом я просто оправдывал самого себя, умаляя свою вину перед погибшей женой?

Сон пришел быстро и отступил поямо посреди ночи. Телефон стоял на зарядке на тумбе рядом с телевизором, и мне было совсем лень вставать, чтобы посмотреть время. Удивительно, что я даже не сразу вспомнил про тьму. Только, когда понял, что едва различимый свет исходит не от электроники в номере, а от уличного фонаря. Этой ночью она не пришла. Я вздохнул с облегчением и перевернулся на другой бок. Нечасто в последнее время удавалось спокойно проспать всю ночь. Однако сон начал отступать, как только я понял, что Полины нет рядом, и что я голоден так, будто не ел несколько дней. О еде я, к сожалению, не позаботился. Утром после освобождения мы поели в кафе, а потом, сняв номера и разместив свои вещи, отправились в больницу. Усталость выместила здравый смысл, похоже, не только у меня, и никто не заикнулся о том, чтобы купить еду.

В голову полезли мысли о близлежащих круглосуточных кафе или супермаркетах, и я, не зная, есть ли такие поблизости, обдумывал, что выбрать, пока не услышал голоса за дверью.

— Может, наконец, поговорим? — прозвучал голос Игоря. Собеседником была Полина. Я это понял еще до того, как она ответила.

— Хорошо. Давай поговорим. О чем?

— О нас, например. Я не понимаю, в какую игру ты играешь.

— Игорь, ты... у тебя все в порядке? Только скажи честно. В какую игру?

— Я не понимаю тебя. Ты уехала на свой север. Но мы ничего не решили. Я пообещал тебе, что все наладится. Я держу свои обещания, и ты об этом знаешь! Какого хрена ты вернулась не одна? Ты даже не дала мне высказаться!

Странно, но я не чувствовал и намека на раздражение. Напротив, во мне заиграло любопытство.

— То, что я сделала, тебя никак не касается, — ответила Полина. Грубо, но спорить было не о чем.

— Я знаю. Но... Если я чем-то обидел тебя, или не я, а мои родители, пожалуйста, прости. Ты же знаешь, что я всегда хотел быть рядом. Что я такого сделал, скажи мне, и я хотя бы что-то пойму? Я пытался забыть об этом, переключиться, думал, увижу тебя с ним и все встанет на свои места, но как-то не встает! Мне кажется, что ему вообще пофиг на тебя!

— Игорь!

— Ну, если это правда! Мы были вместе год. Целый год. И все, ты уезжаешь и через месяц у тебя любовь до гроба. Хорошо. Так бывает, я не спорю. Но скажи мне пожалуйста, почему?

— Ты не поймешь.

— Тогда сделай так, чтобы я понял!

— Прости, но я не могу, — с этими словами она вошла в номер и закрыла дверь прямо перед носом у парня. Тихо подошла к кровати и, сев рядом со мной, запустила тонкие пальцы мне в волосы.

— Ты слышал, да?

— Слышал, — ответил я.