— В чем проблема? Да в том, что я, тринадцатилетняя девчонка, одна (одна!) буду в огромном лагере. И ты меня кидаешь! — пыталась я сделать жалобно-умирающий голос.

— Ничего не одна. Я же не виноват, что не занимаюсь с тобой тан-ца-ми-и-и, — пропел брат последнее слово. — Не ной. Лагерь, на три недели у моря, солнце, пляж, веселье... — загибал он пальцы.

— Ага, и тренировки, тренировки, тренировки, тренировки, тренировки... Я, конечно, ничего против них не имею, но меня берут сомнения, что все будет так волшебно, как ты тут фантазируешь.

— А ты настройся на позитивный лад, — Тема взял меня за плечи, — выпрями спину, — приподнял чуть вверх, — и улыбнись! — и брат поцеловал меня в щеку.

Потом последовали прощальные поцелуи и объятия с родными, встреча с командой, посадка, взлет, несколько часов в небе и приземление в другом часовом поясе.

Первую половину дня никто не высовывался из своих комнат, и в самих комнатах стояла тишина, лишь иногда слышался храп и сопение — все отсыпались после полета. Даже не затевалось никаких споров по поводу мест и кроватей, кто куда зашел, там и упал. Перелет оказался жутко выматывающим для всех, еще и смена часового пояса (когда из дома мы вылетели в 7:15, а прилетели в 6:05). Предстоял целый день занятий и тренировок.

Я проснулась на мягкой сбуровленной постели. В комнате с бежевыми стенами и широкими окнами их стояло еще три. На соседней кровати в обнимку с сумкой и плюшевым игрушечным львом, которого я когда-то прозвала Блевонтием, лежала Танька, еще одно место было занято блестящим чемоданом Арины, а четвертое совершенно свободно.

— Тань... Танька! — потрясла подругу за плечо, потянувшись к ней и чуть не падая.

Девчонка махнула рукой и только сильнее прижала к себе Блевонтия. Я вздохнула и, скатившись на пол, прыгнула на Таню.

— Подъем! — заорала ей в ухо.

Подруга было подскочила, но придавленная моим весом лишь закричала.

— Чего вопишь? — зажала ей рот рукой.

Она укусила мою ладошку и спихнула вниз.

— Чего пугаешь? Я чуть коньки не отбросила!

— Да я тоже. От твоих криков.

— А где Арина? — спросила Танька, протерев глаза и оглянувшись.

Я пожала плечами и предложила сходить почистить зубы и ополоснуть лицо. Мы взяли щетки, пасту и мыло и направились искать умывальники. Умывшись, вернулись в комнату и обнаружили на наших кроватях трех сладко дрыхнущих личностей. На моей постели в обнимку спали (прикидывались) близнецы. Подойдя, попыталась скинуть их, но ничего не вышло. Тогда Танька начала их щекотать, парни вскочили и крикнули, что так нечестно.

— Ваш «friend» и дальше будет притворяться? — спросила я, присаживаясь на свободную кровать.

— Я не притворяюсь, а сплю. Не рушь иллюзию, — подал голос Ник.

— Вали отсюда! — подруга перелезла через парня и вытолкала его ногами на пол.

Никита показал в ответ средний палец и уселся тут же около Арининой кровати.

— Как спалось? — вежливо осведомился он.

Перекидываясь любезностями, мы просидели так около часа, как неожиданно дверь широко распахнулась и вошла Арина в купальнике, выглядывающем из-под толстовки.

— Что за невезение?! — девушка скинула чемодан Нику на ноги и упала на постель.

— А что собственно случилось? — спросил Никита, убирая сверкающий блестками чемодан под кровать.

— Я надеялась хоть покупаться, а там шторм! Волны огромные. Кошма-ар, — протянула Арина.

— Пф... Шторм это не преграда. Может только для девчонок, — и Ник лукаво взглянул на меня.

— Пф... иди купайся, смельчак, — ответила.

— А ты что боишься? — в его глазах зажегся игривый огонек.

— У меня просто голова на плечах есть, — фыркнула я.

— Просто ты слабачка, — он в упор поглядел на меня. — Слабо? До буйков? Кто быстрее?

Я посмотрела ему в глаза и решительно заявила: «Вызов принят». Ой, дура-а-а!

Когда мы вышли к морю, первое, что я осознала — это свою ошибку. Волны были с меня ростом, ветер почти сдувал, а буйков не было видно.

— Трусишь? — крикнул Ник, уверенный в своих силах.

— Иди знаешь куда? — рыкнула в ответ и подумала, где же, блин, спасатели, которые должны угнать нас отсюда куда подальше.

Мы подошли к воде, и я поежилась. Плавала я, честно говоря, плохо. Нормально для спокойной воды, но не для бушующей темной ванны моря.

— Готовы? — Ник решительно кивнул, и мой ответ уже был не нужен. — Раз, два, три! — скомандовал Даня, и мы бросились в воду.

Волны толкали назад, руки моментально устали, дыхание сбилось. Где могла, вставала на ноги, но вскоре дно резко исчезло. На какой-то миг я растерялась и захлебнулась водой. Проплыла еще чуть-чуть, сил не осталось, и меня с головой накрыло сокрушающей темно-синей горой. Я оказалась глубоко под водой и в панике попыталась быстрее выплыть. Но меня только бросало в разные стороны, кидало еще глубже, воздуха не хватало, в горло и нос забилась солоноватая вода, я захлебывалась. Глаз уже не открывала, лишь отчаянно била руками, как падающая птица — крыльями. Воздуха. Воздуха!

Я вынырнула. На пару секунд в закрытые глаза ударил свет, успела вдохнуть, но стало лишь хуже, ибо я будто состояла из воды и места кислороду там не было. Подавилась водой и утонула под еще одной волной. Опять суматоха, паника, темнота, в голове раздается гулкий стук бешено бьющегося сердца, меня мотает из стороны в сторону, но только не вверх. Похоже, я отключилась на какой-то момент и начала погружаться все глубже и глубже. Мне пришла мысль, что этот спор стал концом, и кукушка накуковала мне не четыре года, а десять месяцев. Я уже перестала сопротивляться и, может показалось, достала дна, когда кто-то дернул меня за волосы, обхватил руками голову и потащил. Выше, выше, но я даже не пыталась вдохнуть и просто болталась как тряпка по велению волн и того, кто тянул меня, скорее всего, в сторону берега. На миг почувствовала, что моего лица больше не касаются грозные воды и чьи-то пальцы пытаются раздвинуть губы.

— Дыши, блин! Идиотка! Дыши! — слышался откуда-то из моря далекий едва различимый голос.

Кто-то еще подхватил меня под коленки и поднял выше. Снова накрыла волна и вместо воздуха я наглоталась воды.

— Чтоб тебя! — ругался голос то ли далеко, то ли близко (не понимаю).

— Немного осталось. Выше поднимите! — и еще руки схватили за спину и приподняли.

Снова волна, которая, похоже, сбила моих спасателей с ног, и я слетела на берег. Меня взяли за руки и потащили по мокрому песку.

— Да она не дышит! — различила еще один голос, туго просачивающийся в забитые водой уши.

Мне снова открыли рот и надавили на грудь. Вода забилась наружу, я начала кашлять и давиться ей. Меня перевернули и похлопали по щекам, начала выплевывать воду и снова кашлять. Когда хоть немного воздуха пробилось в легкие, упала на песок и потихоньку заплакала. Жидкость снова встала поперек горла и чьи-то руки подняли меня в сидячее положение, я оперлась на крепкую грудь и снова выплюнула не заканчивающийся запас воды в моем организме (еще век можно не пить ничего). Эти же руки обняли и гладили по голове, а я не открывала глаз, из-под которых текли слезы смешиваясь с солью на моем лице.

— Что за дети! Кто это вообще придумал?! А если бы она утонула?! — кричала, наверное, Ася.

— Да, виноват! Но никто же ее не тянул насильно в море!

— А ты будто не знал, что она согласится? — сказал кто-то еще.

Меня прижали еще крепче к грудной клетке, под которой часто-часто билось сердце.

— Ненормальная! — зашептал на ухо Никита, что держал меня. — Сумасшедшая! Я же испугался! Идиотка! Прости, прости... — и он прижался губами к моей макушке. — Я уже подумал, что опоздал. Прости.

Весь этот день я пролежала в кровати, отсыпаясь и, периодически, кашляя водой. Вечером зашла Арина и предложила посмотреть видео, что она снимала на берегу. Я согласилась и присела, освобождая место блондинке. Она открыла галерею, нашла нужный файл и нажала на треугольничек.

Видео начинается с момента, когда мы с Никитой прыгнули в море и поплыли. Периодически виднелись наши головы, но чаще всего волны скрывали нас полностью. Ник плыл уверенно и быстро, а я на половине пути, недалеко от берега, пропала. Вернулся Никита, грациозно вышел из моря, тряхнул головой, убирая челку. Он поднял вверх руки с сжатыми кулаками и победно закричал.

— А где Фиса? — прокричала Танька (голосов почти не было слышно из-за ветра).

Парень оглянулся, к нему подбежали близнецы и один из них тыкнул в сторону, где на момент показалась моя рыжая макушка.

— Похоже, она тонет, — заметил Даня.

— Чтоб тебя!

Никита снова пустился в воду и исчез за волнами. Арина перелистнула запись на полминуты, на которых было видно лишь бушующее море. Потом показался Ник, тянувший меня наверх. К нему подскочили близнецы, начали поднимать, прибежал какой-то мужчина в форме спасателя (где ж ты раньше был?!) Я болталась у них на руках как промокшая тряпочная кукла, волосы облепили шею и спину, глаза зажмурены. Вся компания упала на мокрый песок накрытая синим гигантом.

Это было так глупо — из-за дурацкого спора чуть не лишиться единственной жизни.

***

На кладбище было тихо, над могилами повис мягкий вечерний сумрак, и я только что осознала, что солнце почти село, хотя нет, я пойму это позже, сейчас одно — гнев, ненависть и все другие отрицательные эмоции. Прорвалась к могилке Андрея, который где-то шарился, что очень необычно (за свои почти двенадцать лет, или около того, существования призраком он ни разу не покидал своей могилы). Еще более этим раздраженная я металась около ограды и ждала, ждала, ждала, когда же друг наконец придет. Он же, похоже, не торопился, и явился через огромный, как мне показалось, промежуток времени, унылым и уставшим. Увидев меня он удивленно поднял бровь.

— Что такого случилось, что Вы, мадам, соизволили снизойти до общения со мной? — шутливо спросил он.

Но у меня настроения шутить не было, слова и эмоции, негативные эмоции, переполняли. И я, не зная с чего начать, закричала:

— Он! Понимаешь?! Он! С ней! Да, она милая, может и хорошая и т.д. и т.п., но как?! Я умерла, а он сразу! Сразу! А так ухаживал! И все! Кончилась любовь! Нормально? Нормально, нет?! Нет!!!

Я кричала на Андрея с выпученными глазами и одновременно рыдала. Вокруг собрались еще пара призрачных знакомых, кто-то пытался меня успокоить, дергал за руку, просил кричать потише. Я отвечала лишь: «Плевать я хотела на ваших покойников!» или что-то в этом роде. Вскоре не выдержал Андрей, до этого молчавший, схватил меня за плечи и начал трясти.

— Замолчи! Успокойся! Что на тебя нашло? Ты же сама сказала, что умерла. Ты понимаешь?! Ты умерла, а он живой! Он не может теперь всю жизнь скорбеть по тебе! Он живой, а тебя уже нет! Ты умерла! Смирись. Все твои блуждания по этому миру, все твои проблемы лишь из-за того, что ты не хочешь понять: для живых тебя уже нет! Ты умерла и не можешь винить его и других в том, что они живут!

— Да это не я, это ты не можешь смириться со своей смертью! — в бешенстве отвечала я. — Если бы ты мог, ты бы уже давно сходил домой и отправился на тот свет, а ты торчишь здесь двенадцать лет! Почему? Да потому что ты трус! Жалкий трус! — я топнула ногой и убежала.

Вскоре я оказалась около дома, споткнулась о Сеню и завалилась.

— Хрявилась! — саркастически заметил кот. — Еще и пинается.

— Да иди ты... — закричала было я, но вдруг зарыдала еще сильнее и опустилась на землю. — Я умерла-а-а, — завыла между порциями крокодильих слез.

— Уш грод как, — снова подметил Сеня.

— Я ушла от него, и он нашел другую. Почему?! Но, блин, я же не хотела умирать... Да я и не знаю, как он тогда отреагировал на новость о моей смерти, я же сбежала оттуда специально, не хотела видеть этого. Ну что я за ду-у-ура-а? Еще и Андрея обидела, зачем я ему вообще это все рассказала? Ему этого не надо было, а теперь все покойники знают, что я ревнивая идиотка. Мертвая ревнивая идиотка. Стыдно-то ка-а-ак, — излила коту душу, который молчаливо сидел и слушал, а затем подскочила и хотела вернуться на кладбище.

— Сиди смирно! — неожиданно четко проговорил кот. — С ухра продершь.

Я послушалась этого мохнатого психолога и тут же, возле поленницы, легла спать. В голове все перемешалось и стоял какой-то туман. Действительно, лучше схожу завтра. Извинюсь.

***

Они схватили меня за ноги и резко дернули. С размаху упала лицом на асфальт рядом с Сэмом и ободрала лоб об кирпичи здания, возле которого лежал Денис. Меня хорошенько приложило, и я почти сразу отключилась.

Очнулась уже в больнице на жесткой койке. Рядом сидели мама с Кристиной, о чем-то разговаривая, пока не увидели, что я пришла в себя.

— Фиса! — вскрикнула мама. — Проснулась. Как ты себя чувствуешь? Сильно болит? — и она нежно погладила меня по лбу, кожа которого откликнулась болью на мамины прикосновения.

— Нормально. Мам, все в порядке, — я улыбнулась ей. — Как Денис?

Мама замешкалась и ответила Кристина:

— С ним все в порядке. Тех парней арестовали, а мальчишка, которого вы бросились защищать, задолжал им за наркотики. Но если бы не вы, на этом его жизнь бы и кончилась.

Сестра смотрела на меня с какой-то гордостью и благодарностью, которой я никогда не замечала в ее глазах по отношению ко мне. Когда они с мамой собрались уходить, я спросила здесь ли Миша и попросила позвать его. Крис ласково улыбнулась и привела ко мне зятя. Когда мы остались одни, спросила, как все прошло (что все получилось было понятно по нежной и снисходительной физиономии сестры). Миша достал телефон и показал мне видео, где его супруга стояла и, как завороженная, читала надпись на стене завода.

Сестра дошла до оборванного слова, повернулась к камере со слезами на щеках и улыбнулась.

— Это она тебя подговорила, да? — дрожащим голосом крикнула Крис мужу, стоявшему в паре метров от нее.

Миша убрал телефон и сказал, что Кристина догадалась, что это не конец по недописанным последним двум буквам и начала выпрашивать у него, где продолжение. И он просто отвел её гулять недалеко от трамвайных путей. Там-то продолжение их и нагнало.

«Ты только запомни, родная,
Хоть будь ты совершенно другая,
Я всегда буду твоей сестрой,
Через радость, через мир, через боль.»

— Я понимаю, что это не лучшее стихотворение в мире, но... ей хоть понравилось? Чтоб не просто растрогало, а именно понравилось? — робко спросила я.

— Ребенок! — вздохнул Миша. — Хоть не будь тут совсем рифмы и ритма, хоть будь это отвратное не пойми что, ужасно нарисованное и с ошибками написанное, главное содержание и то, что ты потратила на это время. Я сам чуть не заплакал, о чем ты! — усмехнулся он. — Ты умничка! И она это понимает. И любит тебя за это. Как ты там написала? «Через радость, через мир, через боль»? Мне кажется, это добило ее окончательно. А теперь отдыхай.

Он всегда выражался немного сумбурно, но нужное мне я услышала и поняла кое-что еще. Ведь не зря говорят: «Лучший подарок — это подарок сделанный своими руками». Потому что тогда, сделав что-то сам, да, даже выбрав в магазине (я имею в виду не первую попавшуюся вещицу), ты даришь свое время, а это гораздо ценнее.

Как-то, лежа в палате — окно было открыто, на улице стояла жара под тридцать градусов, что было немного не обычно для этого времени года (да и месяц этот был очень необычным), — я слушала музыку. Тут дверь отворилась и ко мне забрел Сэм в махровом синем халате, со встрепанными волосами и улыбкой.

— Привет, — спокойно сказал он.

— Привет, — улыбнулась и приподнялась, принимая сидячее положение, — как нос?

— Нормально, — отмахнулся парень. — Они тебя сильно ударили? — он присел на край кровати и с тревогой в глазах изучил мое ободранное лицо.

— Они меня не били, по крайней мере, я не помню. Они просто дернули меня за ноги и я упала лицом вниз, — Сэм в ответ поморщился.

— Тебе не стоило бежать меня защищать, я бы справился...

— Ты тогда уже почти отключился, — перебила я его. — Они бы прибили тебя, как и того парня...

— Да брось, полежал бы денек другой в реанимации, вместе с тем наркоманом, может, и пришел в себя бы... когда-нибудь. Да и если бы все закончилось так, как ты говоришь, ничего страшного. Погиб бы героем.

Сэму было смешно, но мне — нет. Я жутко на него разозлилась за такое отношение к своей жизни и к чувствам окружающих. Надула щеки и отвернулась к окну, из которого виднелся маленький зацветающий больничный дворик.

— Эй, ну ты чего? — он аккуратно повернул меня к себе.

— Дурак ты, а не герой! Ты вообще думаешь о других?

— Что ты имеешь ввиду? — спросил сбитый с толку парень.

— Нич... — я выдохнула и резко сократила расстояние между нашими лицами. — Ты... мне нужен, и я не собираюсь терять тебя в уличных драках.

В наступившем молчании Денис посмотрел на меня своими темно-зелеными глазами, в которых отразился огонек любви и такой нежности, что у меня перехватило дыхание, широко улыбнулся и крепко прижал к себе.

— Да? — шепнул он мне на ухо.

— Да.

Мои самые надежные объятия.

Через несколько дней меня выписали. Дни в больнице проходили однообразно: в восемь завтрак (холодная каша, в которой пару раз встречался деликатес в виде сваренного таракана), в час дня — обед из безвкусного риса и, иногда, кусочка колбасы, два часа тихий час, который я обыкновенно проводила за чтением, а после ужина, часов в семь вечера, время посещений. Приходили Миша с Кристиной, один раз приезжали родители, вырвавшись с работы, приносили пирожки или что-нибудь еще, но главное, что это было хоть съедобно (ела я эту вкуснотищу, конечно, пока не видели врачи и медсестры). В первой же половине дня у меня сидел Сэм и что-нибудь рассказывал, иногда читал вслух, иногда мы играли в карты — в общем, делали все, чтобы не умереть от скуки и клаустрофобии, которая проявлялась у меня при виде четырех стен и осознания, что я могу отсюда не выйти (да, про близость своего конца забыть не получалось).

Домой мы добрались проехавшись на трамвае, потом шли пешком. Миша тащил мою сумку, Крис держала меня под локоть (Костя остался дома со своими бабушкой и дедом, которые приехали в честь моей выписки). Как только мы оказались в доме, я поднялась к себе, упала на кровать и задремала. Проснулась от крика сестры, которая просила принести шортики племянника, что сушились в моей комнате (пока меня не было сюда успели поставить сушилку). Было уже около четырех часов вечера. Солнце за окном начинало приобретать рыжеватый вечерний оттенок, книжный через две улицы, видимый из моего окна, уже закрывался, как и обычно по выходным, а соседские тройняшки возвращались со школы. Я скинула поочередно ноги с кровати, сползла сама и стянула синие штанишки с весело улыбающимся морским корабликом. Внизу никого не было, поэтому решила, что все на улице, так скажем, на свежем воздухе. И правда. Все были во дворе. И родители, и бабушки, и Олька с Игорем, и Танька, вырвавшаяся с тура. Когда я вышла меня сбила с ног златовласая Оля с криком: «С возвращением домой!», а вслед за ней напрыгнула Таня (мы уже валялись на земле). Я переобнималась и перецеловалась со всеми. Мы болтали, смеялись, пили мой любимый персиковый сок, а позже сестра принесла не менее любимый торт: творожный корж, покрытый кусочками фруктов, которые в свою очередь покрыты слоем желе. Я съела около половины, ибо это божественное творение человечества и, несмотря на то, что торты я не очень люблю, этот могу есть вечно, на завтрак, обед и ужин. Я доедала очередной кусочек, в который раз решив, что он будет последним, как вдруг услышала позади хрипловатый голос:

— Поделишься тортиком? А то ты его так быстро уплетаешь, что у меня складывается впечатление, что я ничего вкуснее в жизни не пробовал.

Я обернулась и увидела уже такое родное заостренное лицо и блестящие в лучах заходящего солнца блондинистые волосы. Дальше мой мозг отключился. Я прыгнула с объятиями на Сэма, попутно опрокинув стул, на котором сидела, и почувствовала как его губы накрыли мои.

Мое счастье.

***

Кладбище было забито. Вроде не родительский день и ни что другое, а народу вокруг могилок было полным-полно. Перед воротами кучковалось около пяти десятков машин! Как только они разъезжаться будут (места немного, особенно при таком количестве автомобилей)? Я пробилась к могилке Андрея, но снова его там не застала. Мне нужно было извиниться, я так глупо себя повела, наговорила чего не следовало, накричала и тупо вылила всю свою злость на него и окружающих призраков. Поэтому, идя по кладбищу, я боялась увидеть знакомые лица, стыд, казалось, сжигал меня изнутри. Но Андрея не было очень долгое время: я уже успела понаблюдать за парочкой разборок из-за задетой машины (что не удивительно в такой толпе и людей, и авто), попытками разъехаться и разойтись никого не затронув, да и просто выйти с кладбища живым и здоровым (шансы остаться здесь уже в виде хладного трупика были у каждого), — а парень все не приходил. Когда народ немного рассосался, ко мне «подплыл» знакомый, завидев которого я чуть не умерла от стыда.

— Ну и делов ты наделала! — выдохнул он и приземлился рядом. — А что собственно происходит? — повторил он мой вопрос. — Да что происходит? Ты вчера своими криками половину покойников перебудила. Они и к родственникам своим начали являться во сне, кричать, и все сюда ломанулись душеньки успокаивать. Хотя, конечно, в такой «спокойной обстановке» фиг кого успокоишь.

— Простите меня, — низко опустила голову и начала разглядывать зеленую молодую травку, — я не хотела, просто... я даже не знаю, что просто. Простите, пожалуйста.

— Ничего не вернуть, так что успокойся. Что сделано, то сделано. А мы тебя прощаем. В конце концов, хоть какое-то развлечение среди этих мертвецов, — и мы свободно рассмеялись. Тонкая шутка из мира покойников.

— А Андрей? Он где? — наконец задала волнующий меня вопрос.

— А за Андрея тебе отдельное спасибо! Засиделся он тут, а от этого никому не легче. Ты и сама знаешь, что тут его мамаша с бабушкой устраивали; целые концерты рыдания. Он же до этого уже пару раз выходил за ворота, но к дому подойти, еще и зайти — нет, нет! А ты ему вчера такого хорошего пинка дала, что как только убежала ты, ушел и он. Больше не приходил.

Во мне образовалась пустота. Андрей, скорее всего, ушел навсегда. Ушел, а я не попросила прощения, не извинилась. Да и просто не поблагодарила. До дома я добрела чуть ли не плача. Машина родителей уже стояла в ограде, значит они вернулись, значит с Лори все хорошо. Возле гаража стояла Олька и рвала какие-то сорняки, но, скорее всего, она просто ждала меня. Я подошла к ней почти в упор, но подруга не заметила. «Оль», только тогда она оторвалась от своего занятия и побежала куда-то в сторону поля. Я рванула за ней.

Мы стояли посреди лесополосы, где нас (Олю) точно никто не услышит. Она отдышалась (с физической культурой подруга дружбы не вела) и уставилась на маленькую, тощенькую елку.

— Ты мне нужна. Срочно! Игоря закрыли в участке и ждут, пока родители вернутся с работы и заберут его. Но ты же знаешь его отца, он ему такого выпишет. В общем, помоги!

Оля меня ошарашила. И как я — никому невидимый призрак — по ее мнению должна помочь вытащить Игоря? В дверь постучать и отвлечь участкового? Или Азбукой Морзе сообщить, что он немедленно должен отпустить Нестерова Игоря, а иначе... что-нибудь да произойдет. Например, попадет этому самому Игорю. Я вздохнула и Оля, видимо решив, что я не откажу, или надеясь на это, начала уходить и оглядываться. Я последовала за ней. Мы дошли до участка (задней стороны ограды), перелезли через забор и остановились у маленького окошка обезьянника.

— Пс, Игорь, Игорь! — шепотом закричала подруга.

— Здесь я. Ты придумала, что делать? Отец через полчаса вернется с работы. И потом уже не скажешь, что никто меня никуда не забирал и это кто-то над ним пошутил.

Оля огляделась. Я коснулась ее, погладила по плечу, но она не отреагировала. Прошептала только: «Я схожу с ума!» и подтянулась к окну. Деревянное окно с узкой щелкой внизу едва позволило протолкнуть наконечник маленькой отвертки — с той стороны створка была прикручена гвоздями. Как я поняла, их план состоял в том, чтобы Игорь раскрутил окно, но, пока он будет это делать, надо отвлечь участкового, который все прекрасно мог услышать, учитывая жуткий скрип сто лет не открывавшейся оконной створки. Я пошла выполнять свою задачу, совершенно её не представляя и не понимая, как с ней справлюсь.

Так как на улице было жарко, дверь участка до темноты оставалась распахнутой, а проем завешан «сетчатой» шторкой, препятствие в виде которой я легко преодолела. Уже знакомый участковый сидел за столом и спокойно пил чай, рядом лежала неровно разломанная шоколадка на блестящей фольге.

***

Солнце слепит. Уже день. Папа ведет меня домой держа под локоть. Он молчит. Его взгляд все сказал и так: «Не ожидал от тебя. Это уже слишком! Наказана!» С понуро опущенной головой я шла за ним. Всю дорогу до дома, на расстоянии метров в семь, за нами следовала Изольда. По прибытии бабушка отобрала меня у «сурового отца» и увела в спальню. Настроение было в минусе, и я шумно упала на кровать.

— Попалась? — я кивнула. — А куда Олька делась-то? — спросила Лори.

— Я не сказала про нее с Изой, — пробубнила в подушку.

— Изольда с вами ходила? Могла и сдать ее, та еще овечка, — заметила Лори и захохотала, когда я подняла на нее удивленный взгляд. — Да нет, правильно поступила, молодец, — она погладила меня по голове и вышла.

К вечеру я отоспалась на мягкой постели (прямому прототипу узкой деревянной лавки в участке) и выбралась на свежий воздух. Пройдя вниз по улице, увидела на зеленой ободравшейся доске, лежащей на пеньках, Изольду. Она посмотрела на меня и сказала:

— Можно с тобой поговорить?

Мы медленно, с тяжелым молчанием за спиной, ушли в конец деревни к полям, где нас никто не мог услышать. Иза мялась, тянула рукава своей желтой кофты, кашляла. Когда мне в кроссовок попал камешек, и я присела, чтобы достать его, Изольда повернулась ко мне и быстро спросила:

— Почему ты не сдала меня?

— А должна была? — задала я ответный вопрос.

— Ну, я думала, ты меня ненавидишь с того раза, когда я сбежала. Мне казалось, что ты не умеешь прощать.

— Прощать — не всё, а переступить через свою гордость и ненависть могу.

***

Крыша. Крыша одной из заброшенных ферм, и мы наконец на нее забрались. С каждым нашим приходом на фермах появлялось все больше следов рабочих, ящиков с инструментами и частями, и показываться здесь было уже небезопасно (если заметят — штраф гарантирован). Через пару дней мы нашли лестницу. Она стояла, шаткая и перекошенная, возле одной из стен и доставала своим концом крыши. Обходя ее стороной, смотря, где покрепче площадка, августовским вечером мы — я, Оля, Иза и Тема — переставили эту слабенькую лесенку в другое место, вдавили немного в землю и поднялись. Но, конечно, все не так легко.

Артем вместе со мной обошел ферму и во внутреннем «кармане» мы нашли неплохой спуск — крыша там пригибалась к земле, а прямо под этим сгибом была утрамбованная горка песка — следовательно, мы могли слезть проще и быстрее, и безопаснее (не факт).

Когда мы выказали желание забраться на заветную крышу, Изольда выказала совершенно противоположное желание — остаться на земле! Никто уговаривать ее не стал, сказали лишь, что спустимся с другой стороны и возвращаться не будем, так что встретимся у начала фермы. Девушка ушла, а мы забрались на гладкое черное полотно крыши, осмотрели трубы, потанцевали и сняли видео. Решив слезать, ибо мы уже задержались здесь, прошли к предполагаемому спуску и замерли. Сверху сгиб казался очень неудобным и опасным — круто загнутый угол крыши с высыпающимся из-под темного полотна материалом, из которого торчат пара железных прутов. Если бы эта конструкция не была такой шаткой, мы, может, и спрыгнули бы там. Но это было невозможно. Поэтому Тема пробежал в другой конец и крикнул Изе, что мы спустимся там же, где и поднялись, пусть ждет, сейчас придем. Но когда добрались до места встречи, Изольды мы там не нашли. Я не удивилась, как и Артем, но Оля не хотела верить, что Иза могла нас бросить. Она звонила ей, но трубку девчонка не брала. Артем уговорил подругу, что Изольда ушла, нечего беспокоиться, и мы все-таки пошли дальше по запланированному на сегодня маршруту.

Возле электростанции, куда мы пришли, чтобы залезть на громоотвод, позвонила бабушка со словами: «Анфиска, поздно уже, домой идите. Через пять минут стемнеет совершенно». Мы отпросились еще на десять минуток, уговаривая тем, что находимся на перекрестке с нашей улицей, и Артем нас в обиду не даст. Пока я разговаривала с бабушкой, Оля еще раз набрала Изу, а потом позвонила ей домой. Мама Изольды сказала, что та еще не пришла, и на следующем звонке девчонка наконец взяла трубку.

— Сейчас придем, — сказала подруга и отключилась. — Она там, говорит, с места не сходила и наши окрики не слышала.

— Да блин! — рыкнул Артем, мы отвернулись от электростанции и уже в быстро наступающих сумерках поплелись к ферме.

Пробравшись через кусты, выросшие на побитой дорожке, ведущей к нашей цели, в темноте обошли ферму вдоль стен, так как она была освещена ночным фонарем и по-другому мы могли попасться, и даже заглянули в пугающие чернотой «внутренности», но...

— И где она? Изо-о-ольда-а, — прокричал брат. В ответ мы услыхали только лай сторожевых собак.

— Сейчас, — подруга набрала номер и прижала трубку к уху. Через минуту она резко сбросила. — Она дома.

— Вот сволочь! — ругнулась я. — Из-за ее шуток и «обидок» мы не попали на громоотвод! Пошлите, уже темно.

Мы решили идти по другой дороге, разделяющей работающие и заброшенные фермы, чтобы не обходить снова все постройки, десятой дорогой пробираясь к трассе. Но когда на этой самой трассе показался свет, я надеялась лишь на то, чтобы машина не свернула к нам. Мои надежды рухнули, как только желтый отблеск фар скользнул по моему лицу, исчезающему в высокой зеленой траве, тянущейся у обочины метров в десять. Времени думать, есть ли там крапива — не было, но она там была. Если бы брат не схватил меня за руку и не дернул обратно после моего взвизга, я бы упала в жгучую траву целиком и полностью, и тогда уже точно стоило бы подумать, прощать Изольду или нет. Но обожгла я только правую руку, бок и часть лодыжки, выглядывающей из кроссовка. Машина же, так напугавшая нас, свернула недалеко от травяного укрытия на еще одну дорогу, и мы наконец смогли спокойно (если можно так сказать) добраться до дома.

***

— Ты тогда поступила нехорошо. И я еще долго тебя не прощала. Но с течением времени это показалось пустяком, хоть и не таким уж маленьким, но все же не важным. Хотя, признаюсь, я все равно чувствую к тебе неприязнь. Но уж ты заслужила, согласись?

Изольда кивнула и поблагодарила меня за сокрытие перед участковым. И мы в мире и спокойствии пошли обратно.

***

Я осмотрелась. Что бы такое сделать? За светло-коричневой дверью, за которой мне уже удавалось посидеть, раздался противный скрип.

— Игорь! Что ты там творишь?! — громко и четко произнес Николай Васильевич, поднялся, и, достав с верхней полки шкафа ключи, отпер дверь.

Игорь сидел на изменившей место лавке. «Так удобнее, » ответил он на удивленный взгляд своего сторожа. Николай Васильевич вернулся к шоколадке. Когда в следующий раз из-за двери раздался грохот, участковый вскочил с громким: «Да оставь ты в покое эту лавку!» — и снова потянулся за ключами. Мне не пришло в голову ничего лучше, как громко застучать по деревянному столу: «Все хорошо. Хорошо, все хорошо». Николай Васильевич обернулся и ошарашено глянул на стол, отзывающийся на мои касания. Я повторила свое действо еще раз и поняла, что участковый меня понимает. Впавшая в дикий восторг от того, что меня услышали, я предприняла новую попытку: «Отпустите его, отпустите». Но это только все усугубило. Николай Васильевич вышел из ступора, развернулся и резко распахнул дверь. Игорь в это время резко отскочил от окна, а Олина макушка нырнула за стену.

— Это еще что за дела?!

Пока Николай Васильевич возмущался, стоя в проходе, я проскочила мимо него и попыталась захлопнуть дверь. Это получилось лишь с четвертой попытки и именно в тот момент, когда участковый шагнул вперед. Дверь прилетела ему по носу. Видимо, какие-то высшие силы помогали нам, ибо дверь захлопнулась и застряла, не желая отпираться ни ключом, ни силой. Игорь же быстро открыл жутко взвизгнувшее окно и, подтянувшись, вылез на улицу. Я смотрела, как они с Олькой перемахнули через забор и спрятались за деревьями около отделения почты. Николай Васильевич уже выбежал из помещения и пошел осматривать участок сзади. Не найдя там никого, он вышел через калитку (оказывается, там была калитка!) и пошел осматриваться вокруг. Друзья потихоньку, маленькими шагами, отдалялись все дальше и дальше. Я следовала за ними, едва дышащими, направляющимися, как поняла, к стадиону, где местные алкоголики продолжали праздновать уже прошедший день России (хороший повод выпить) и где Николай Васильевич отвлекся бы на компанию этих патриотов.

Через несколько дней, когда Крис с Мишей уехали, прихватив с собой бабушку Тоню, я решила отправиться с ними. Пока сидела в машине под взглядом выразительных голубых глаз племянника, вспоминала недавний разговор с Сеней.

Убедившись, что мои товарищи в безопасности (о безопасности пятой точки одного из них сказать не могу), я сразу направилась улаживать парочку вопросов с котом. Нашла его на крыше бани, откуда он долго не хотел слезать, а спустился только тогда, когда я упомянула одну рыжую красотку и сказала, будто она идет по дороге и оглядывается. Он прекрасно понял, что я его дурю, но слез и бросил быстрый взгляд на дорогу.

— Ну что, лгррунья?

— Сколько тебе лет? — задала я первый вопрос, долго крутившийся у меня в голове.

— А требе кхестно надо? Вышри от вовраста своей брабуфки тхинадцать лет, — я резко шарахнулась от него и встретила взгляд спокойных зеленых глаз. — Неужели это для тебя неожиданно? Ты же догадывалась, да? — вдруг четко заговорил он. — Ты всегда понимала, что Лори необычная старушка. Нет, она не ведьма, — оборвал он меня, — она обычная нормальнаябабушка. Раньше, когда она была молодая, как и я, таких «ведьм» было пруд-пруди. Если какая-то бабулька без странностей — она странная.

— Но почему ты так с ней связан? Если умрет она, то и ты, да? — он промолчал, посмотрел на меня, отвернулся и ушел.

В его глазах была такая боль, и я поняла, что угадала. Умрет Лори, умрет Сеня. Он ее кот и только ее. А Лори — она...

— Знаешь, она не ведьма и не колдунья, — вдруг развернулся кот. — Просто она очень тесно связана с природой и понимает ее прекрасно. Раньше это было обычным делом, а сейчас сразу — ведьма! Колдовство! — он будто сплюнул и удалился окончательно (мне даже показалось, что его черная мохнатая тушка растворилась в воздухе, но это уже самовнушение).

И Сеня был прав. Раньше каждый был рядом с природой, каждый был связан с ней. Чем старее обряды, традиции, тем больше там участия каких-то трав, земли, воды. И раньше это было нормально, жить в единстве с окружающим миром, а сейчас люди отдалились от своего начала настолько, насколько можно (но это только кажется, со временем отдалятся еще дальше).

Когда мы прибыли в городок, где я проживала свои последние дни, я уже передумала сразу идти к Сэму. Меня начинала бить дрожь при одной только мысли, что увижу его снова, я ужасно волновалась, будто он сможет со мной поговорить (говорить собиралась я одна). «Он тебя не видит, тебя никто не видит (да и не слышит тоже), успокойся!» Медленно-медленно-медленными шагами я приближалась к дому Сэма. То, что он уже будет у себя в такое раннее время казалось мне очень сомнительным. Я снова подошла к гаражам — месту нашей первой встречи — и долго стояла против красной надписи «Fis», сделанной чуть больше года назад. После посмотрела на темное окно на четвертом этаже, откуда, как я узнала позже, Денис первый раз ко мне спустился (поэтому я и не сразу поняла из какого места он взялся). Зацепившись руками за подоконник подтянулась и ввалилась в приоткрытое окно. Комната была пуста и похожа на монашескую келью. Возле дальнего угла стояла идеально заправленная кровать (ни складочки), рядом на тумбочке расположились электронные часы, показывающие 21:38, напротив шкаф с выставленными по сериям и размеру книгами, на столе, под еще несколькими книжными полками, все тетради и учебники лежат идеальной стопкой. Настоящий рай перфекциониста.

Я присела посреди комнаты на пушистый ковер и постаралась понять такое стремление Сэма к чистоте (даже мне, существу не терпевшему беспорядка, было неуютно здесь). Мне хотелось узнать его лучше, что я надеялась сделать, тщательно изучив его место обитания. Вспоминала моменты, проведенные рядом, выражения его лица: глаза, улыбку, мимику, — волосы, которые в отличие от порядка в комнате всегда находились в состоянии хаоса. Вспоминала прикосновения, мозолистые ладони и длинные изящные пальцы, в пору пианисту или какому другому музыканту. Вспоминала все, что я знала о нем: старше на два года, мечтает объехать весь земной шар за восемьдесят дней (как в его любимом приключенческом романе), любит свой родной городок, рисовать граффити (и попадать в полицию) и гулять по ночам. Именно из-за последней его страсти увидела я блондинистую макушку в оконном проеме лишь когда прошло более трех часов. Сэм закинул на пол сумку, забрался сам, провел рукой по и так встрепанным волосам и упал на кровать. Пролежав так какое-то время, он скинул толстовку, расправил постель и ушел мыться. Возвратившись, убрал сумку в шкаф с одеждой, а сам сел за стол и, написав что-то в ежедневнике в черной кожаной обложке, поднял глаза на одну из книжных полок. Только сейчас я заметила фотографию, стоявшую там (Шерлок Холмс из меня никакой, если за три часа изучения комнаты я пропустила рамку, расположенную на самом видном месте). Подойдя и смотря из-за спины Сэма, увидела себя. Это фото он, видимо, сделал пока я завороженно глядела на послание Кристине, нарисованное Денисом в новой для меня технике, на одном из трамвайных вагонов, после чего мы попали в полицейский участок. Парень обернулся, посмотрел себе за спину и, встав, прошел к кровати и упал животом вверх. Время. Я сглотнула и начала:

— Я умерла, да? Да, — ответила сама себе. Я не знала, как приступить к этому монологу, и убеждение себя в своей же смерти, в которую я, как оказалось, до сих пор не могла поверить, было самым разумным стартом. — Умерла, а ты живешь. Я не должна была психовать тогда, но... Тяжело. Это тяжело — видеть тебя с кем-то и понимать, что меня в твоей жизни уже давно нет. Ты меня даже услышать не можешь.! Но мне надо извиниться. Надо. Может это меня и держит здесь? Я не могу отпустить свою жизнь. Не могу?

По лицу парня пробежала улыбка и замерла в уголке губ. А после с этих губ слетел тихий хрипловатый шепот:

— Я все равно тебя люблю. И помню. Хоть ты и плохо поступила, ничего мне не сказав об этом... разрушении органов, но все же. Да, я чувствовал себя ужасно в тот день... Когда пришел утром и мне открыл муж твоей сестры, а из глубины дома слышались рыдания, я понял — что-то случилось с тобой. Но я, блин, даже не думал о смерти! Не знаю, чего ты хотела, скрыв от меня историю с этой болячкой, может... не знаю. В любом случае, я был бы готов к этому хоть немного. А тут... я прибегаю за тобой, чтобы мы пошли гулять, как и договаривались, жду, когда же ты выйдешь, предвкушаю этот момент — когда снова смогу обнять тебя... и вместо этого мне говорят, что ты умерла. Блин, прошел год, так почему мне до сих пор так тяжело это вспоминать?! — он сжал пальцы в кулак и ударил по стене. — Но ты принесла в мою жизнь столько положительных эмоций, которых я прежде не испытывал. И сейчас я боюсь открыть глаза и понять, что твой голос звучит просто у меня в голове.

Радость от того, что Сэм меня услышал и понял — исчезла, когда осознала, что он думает, что придумал этот разговор сам. Я подошла к нему, провела рукой по теплому лбу, дрожащим векам, по губам, от которых исходило горячее живое дыхание, коснулась их своими и закрыла глаза.

Что произошло дальше я сама не поняла. Вот передо мной было заостренное лицо Сэма, а вот я уже в палате реанимации, рядом стоит Лори и смотрит на свое бледное тело. Прибор подключенный к ее груди отказывается улавливать сердцебиение, а врач с помощью дефибриллятора пытается вернуть бабушку к жизни. Напряжение с 4000 В при последующих попытках увеличивается до 5000—7000 В. Но она не вернется. Я увидела это по ее грустному взгляду. Она сожалела, что уходит и расстается с этой жизнью, она сожалела, что оставит за собой слезы своих детей и внуков, единственного правнука, она сожалела об обидах, лишь потративших впустую время ее и чужих жизней, о бедах и воспоминаниях, оставшихся лишь в ее памяти, которыми она не успела поделиться с другими. Бабушка с тоской смотрела на свою оболочку, от которой, опустив голову и руки, отошел врач. Ему сейчас предстояло снова пройти через разговор с родственниками людей, покинувших свое тело, когда оно лежало на этом операционном столе. Слова, слова, которые сейчас нужны, еще слова. Все это не излечит горе утраты ни у живых родных, ни у ушедших мертвых.

Лори обернулась, ее рыжие волосы описали дугу, и она с нежностью посмотрела на меня.

— Ну что, идем?

— Куда? — не поняла я.

— Точного места я тебе назвать не могу, даже приблизительно. Но ты должна там быть уже давненько.

— Баб, я тебя не понимаю. Совсем. Давай по порядку.

— А чем тебе такой порядок не нравится? Все в порядке и по порядку.

— Нет! Расскажи все с начала. Так я никогда не пойму куда и зачем нам надо идти.

— Куда после смерти уходят, туда нам и надо. Что не понятно? Что тебе рассказать? Могу... как я в детстве с дерева упала, или как мы с братом однажды чуть в речке не утонули, или...

— Лори! Ты же все прекрасно понимаешь. И так же прекрасно знаешь, что я терпеть не могу, когда ты начинаешь так делать.

— Вот терпеть не можешь, а надо! — и бабушка показала мне язык. — Терпи и...

— Будет тебе благо, — закончила я за нее постоянно слышимую фразу. — Давай уже.

— Ну, а что «давай»? Пока я потихоньку умирала, ты уже все сама поняла и может бы ушла и без меня... Ты должна была его отпустить, правильно Андрей сказал, — прошептала она после некоторого молчания и шикнула на меня, когда я вскрикнула: «Но откуда...?» — От верблюда. Ишь ты, все ей знать надо. Ты сама хотела по порядку, так слушай, — и бабушка начала свои объяснения. — Когда ты умерла тебе было-то всего семнадцать. Ребенок. А с твоей жаждой жизни еще и ничего не понимающий. Весь этот год я прекрасно чувствовала твое присутствие, да и все чувствовали. Ты всегда болталась рядом. Я и поняла, что ты не ушла, а все не можешь понять, что жизнь кончена и тебя уже в мире, существующем для всех живых, нет. Но у тебя был еще один магнит на земле в лице твоей любимой бабушки, — и она скромно потупила глазки. — А что, думала сможешь меня бросить и уйти? Не-е-ет, ты слишком со мной связана. Любовь — это самая крепкая цепь, и мы с тобой всегда были двумя концами этой самой цепи. Так что, если бы ты даже давным-давно догадалась в чем проблема (что ты отчасти и делала), решила ее, не факт, что уже сидела бы на облачке и глядела вниз.

— Отчасти делала? Это как?

— А так. Сколько раз ты думала, что не рассталась со своей жизнью и это тебя здесь и держит? — Сколько? Много. — Вот! Только ты думала об этом так, — она махнула рукой у виска, — а именно подумать над своими мыслями ты не хотела и не хочешь.

— После разговора с тобой всегда нужно именно думать. Ты умеешь мозги запудрить, — на эти мои слова бабушка гордо улыбнулась и, приподняв голову, произнесла: «Талант!» Я выпучила глаза, и Лори беззаботно рассмеялась.

— Нет, сама просит объяснений, а потом жалуется! В общем, — перестала она смеяться, — было два варианта: или ты сама во всем разберешься и удалишься на положенное тебе место, или ты дождешься моей кончины и я уведу тебя. Но все это сложилось вместе ровным пазлом, и теперь мы с тобой вдвоем отправимся жить нашей настоящей жизнью. Чего ты мне глазами лупишь? — спросила бабушка в ответ на мой вопросительный взгляд. — Ты совсем меня не слушаешь? Я же тебе говорила как-то, что наша земная жизнь — это практика, как школа, колледж или университет. После смерти начинается настоящая. Вспомни об этих моих словах там, в другой жизни, и поймешь, о чем я говорила.

— Но, а ты разве не будешь со мной, чтобы напомнить о своих словах? — грустно спросила я.

— Этого уж я не знаю, родная. Мы можем быть вместе, можем порознь, можем встретиться как-нибудь, но сейчас тебе этого сказать не могу. Я вот только не совсем разобралась, — произнесла Лори после минутной задумчивости, — почему ты не попросила у меня совета еще в первое время? Ведь отец тебя учил Азбуке Морзе и...

Мысль, убегающая от меня ранее, вдруг ясно загорелась большими алыми буквами: «Азбука Морзе». Я вспомнила как в возрасте десяти лет попросила папу научить меня его языку и вспомнила его наставления, его уроки и наши с ним разговоры, которые окружающие в большинстве случаев не понимали. Моменты бессознательного пользования азбукой за последнее время всплыли в моей голове: «сестра за брата» с Темой в зарослях вишни, Николай Васильевич, отвлекшийся на мой стук. Да я и ранее пользовалась ей, думала о ней, но глупо и впустую.

— Дура-а-а-а, — проныла я, — ой какая дура! Но как ты все это поняла? Что мне нужен проводник и прочее.

— Я уж побольше тебя живу на свете, не правда ли? Жила точнее, — тяжело вздохнула бабушка. — Опыт, наблюдения, как же еще?

— Какой опыт может быть в смерти?! — вскрикнула я, в конец запутанная.

— Самый настоящий. Вокруг столько смертей происходит каждый день. Но никогда не верится, что это произойдет с тобой. Что умрешь — знаешь, а реально это понять никто никогда не сможет до самого конца (кажется, что это тебя не коснется). А это и есть главное! — вскрикнула бабушка после моего стона, чтобы она перешла к главному, а не крутилась вокруг да около. — Ты разве быстро поняла, что умерла? Если бы Андрей на тебя не накричал тогда, вы бы оба не ушли никогда. А сейчас и нам пора. Ты готова? — уже более нежно спросила Лори.

Я была совершенно не готова уходить и ясно осознала это в данный момент.

Бабушка схватила меня за руку и крикнула: «Пора!» Последним увиденным были лица родных, входивших в палату к безжизненному телу Лори, с глазами красными от слез и устремленными прямо на бабушку. Мама содрогалась в рыданиях, и мое сердце завязалось в узел от любви и жалости к ней. И это был конец.