V

Не бойся в трудную минуту
Людей о помощи просить.
Один из ста протянет руку
И вновь научит тебя жить.

©  Т. С. Григорьева

- Элиссон.

- Элис! Элис!

- Эли...

Голоса. Они повсюду, они проникают в голову, даже когда я зажимаю уши ладонями, от них нет спасенья.

- Элиссон!

Кровь. Я чувствую, как она капает на лицо и стараюсь отвернуться, забыться, лишь бы не ощущать на коже эти холодные брызги, которые будто проникают внутрь, в каждую клеточку тела, разъедают плоть и заставляют вопить от отчаяния. Мне страшно. Мне хочется броситься бежать, но я не могу, кто-то держит меня за плечи и трясет, он кричит мне что-то, а я слышу только гудящее вдали: "Элиссон! Элиссон!"

- Хватит... - я чувствую, как по щеке скатывается слезинка, снова и снова пытаюсь стереть с лица липкую кровь и не могу.

- Элиссон!

- Элиссон!

- Элис...

И вдруг все обрывается. Как будто кто-то поставил на паузу кинофильм - и фигуры на экране замерли в неестественных позах. На моих плечах все еще лежат чьи-то руки, по щекам и подбородку течет что-то мокрое и холодное, а я не решаюсь открыть глаза - просто слушаю стук сердца в груди.

Что реальность, а что - бред? Может быть, сейчас я все еще сплю, а чудовища из кошмаров просто затихли и ждут, пока я открою глаза? Страх медленно, словно нехотя, ползет по венам и охватывает всю меня, заставляет застыть каждый мускул и ускоряет сердечный ритм. Мне хочется нащупать пульс и проверить, действительно ли я жива, ущипнуть себя за руку и узнать, сон ли это, открыть глаза и понять, где я.

- Виктория... - несмело зовёт голос Джона. - Ты спишь?

Я открываю глаза и вижу перед собой знакомое лицо с глубокими серыми глазами. Они смотрят настороженно и беспокойно, и этот взгляд заставляет на мгновение ощутить приятное тепло в душе. Впервые за много лет надо мной склоняется чье-то взволнованное лицо.

Это приятное чувство длится всего несколько секунд. Потом меня охватывает раздражение: он видел меня, мечущейся на земле в кошмарах, он проник в то, что я никогда не позволила бы увидеть постороннему.

- Со мной все хорошо, - резко встаю и оказываюсь лицом к лицу с не успевшим отклониться Джоном. Он продолжает смотреть на меня так, будто понял что-то важное, узнал незначительную деталь, что поможет разобраться во мне. 

Только стоит ли делать это? В моей голове легко запутаться, а в душе - утонуть в трясине воспоминаний.

- Ты кричала во сне. Просила кого-то замолчать.

Джон наконец отводит взгляд и изучает выход из нашего убежища так, будто ему все равно. Я тоже смотрю туда просто так, чтобы собраться с мыслями. Тонкие струйки дождевой воды стекают со скругленного края валуна и разбиваются о землю с приятным и удивительно громким звуком. Ливень уже кончился, а где-то за деревьями брезжит рассвет. Я люблю лес после дождя: вода с неба будто омолаживает его, смывает всю грязь, напитывает жизненной влагой. Хотела бы я точно также очиститься от всего, стать свободной, новой, сильной.

- Тебя это не касается, - тихо говорю я. Джон рассеянно оборачивается и вначале не может сообразить, о чем я, а потом все также неуверенно кивает. Что он увидел там, между деревьев? Может быть, то же, что и я?

- Пора выдвигаться.

- Да, - я вытираю щеки ладонями и чувствую что-то мокрое, поразительно похожее на кровь из сна. Все внутри сжимается в тугой узел и расслабляется лишь тогда, когда я отнимаю руки от лица и вижу, что на них только дождевая вода.

- Ты была очень горячей, я решил, что это поможет, - объясняет Джон, когда я вопросительно смотрю на него.

Губы сами ложатся в подобие улыбки и произносят тихое: "Спасибо". В голову вдруг приходит мысль, что этого мало, что нужно сказать еще что-то... Однако к горлу снова подкатывает ком - и я молчу. Неохотно заставляю себя встать, собрать спальный мешок и уложить остальные вещи. Внутри борются раздражение и чувство стыда, непонятное и малознакомое мне. Я никогда не жалела о своих поступках, не чувствовала себя смущенной, не задумывалась о том, как выгляжу со стороны. И дело даже не во внешности, а в поисках ответа на вопрос: "Кто я для них?". Кем меня видят другие люди?

Изгой. Дочь предателей. "Аптес". Нездоровая девчонка из леса.

А кто я на самом деле? Может быть, просто взрослый ребенок, старающийся казаться сильнее? Во мне ничего нет, ничего, что делало бы меня полноправным членом общества. Я - изгой, и всегда буду им, даже если окажусь в толпе людей. Кому нужна пустышка?

...

Лес кажется бесконечным. Мы идем, почти не останавливаясь, и иногда мне кажется, что наша тропа - замкнутый круг, из которого нет выхода. Былое восхищение красотой природы прошло, птичьи голоса в ветвях, шелестящих привычно и знакомо, уже не радуют, сердце не замирает при виде естественно ложащихся один на другой валунов.

- Нужно осмотреться, - говорит Джон, когда мы почти синхронно останавливаемся напротив обросшего мхом камня. - Залезем на него и попробуем определить, где находимся.

Я молча соглашаюсь и покорно следую за парнем. У меня нет сил спорить и доказывать ему что-то. Какая разница, куда идти? В Аппалачах укрыться и выжить гораздо легче, чем в этих лесах. Папа рассказывал, что когда-то там находился крупнейший в мире научно-исследовательский центр - ЭРГО. Именно там создали биологическое оружие, уничтожившее большую часть населения планеты. После распространения вируса правительство эвакуировало персонал и сбросило на городок бомбы, чтобы разрушить все наземные постройки.

Загвоздка в том, что большая часть лабораторий находилась под землёй. Об этом сейчас знают немногие, в числе которых, как оказалось, были и мои родители. Если мы с Джоном сможем добраться до ЭРГО, то будем обеспечены хотя бы жильем и надёжным укрытием. Возможно, там осталась техника, с помощью которой можно наладить хозяйство. В любом случае, это лучше, чем обитать в пещере посреди леса.

Валун, по которому мы лезем вверх, скользкий и мокрый из-за мха и недавно прошедшего дождя. Джон упорно цепляется за все новые и новые уступы и странным образом умудряется находить самые удачные выемки в камне. Мне приходится сложнее: руки и ноги постоянно соскальзывают, пару раз я теряю опору и почти съезжаю вниз на животе, лишь в последний момент ухватываясь за острый выступ.

Джон каждый раз обеспокоенно оглядывается, готовый протянуть руку помощи. Меня раздражает это участие: не хочется чувствовать себя слабой. В последние семь лет я привыкла к тому, что полагаться нужно лишь на саму себя, потому что никто не поможет в трудной ситуации. Ни друзей, ни союзников, ни даже просто товарищей - невольно приходится быть одиночкой. 

- Ты смотришь на меня так, будто я хочу столкнуть тебя вниз, а не помочь залезть наверх, - Джон, уже сидящий на вершине, перегибается через покатый край и протягивает мне руку. 

Я несколько секунд колеблюсь, однако в конце концов хватаюсь за протянутую ладонь. Парень затягивает меня наверх так легко, будто за время нашего знакомства мой вес уменьшился как минимум в два раза.

- Почему ты так остро на все реагируешь? - спрашивает он, когда я спешу отползти подальше и сбросить его ладонь со своего плеча. - Я всего лишь дотронулся до тебя.

Я молчу, потому что и сама не могу ответить на этот вопрос до конца. Не говорить же ему, что я просто чокнутый параноик, почти одичавший в полном одиночестве?

- Тебе сложно принять помощь, потому что хочешь казаться сильной, да? - продолжает допытываться Джон. Он делает вид, что полностью поглощен рассматриванием окрестностей и изучением карты, а на самом деле всеми фибрами излучает желание вызвать меня на откровенный разговор. Меня сразу настораживает такая заинтересованность: не в первый раз он заговаривает обо мне, пытается влезть в душу и покопаться там. Что он ищет? Что ему нужно?

Поверить в то, что он просто хочет понять меня и, может быть, поддержать, сложно.

Верить в бескорыстие людей - не мой конек.

- Ответь мне хоть на один вопрос, Виктория!

Я сжимаю зубы и отворачиваюсь. Неужели совесть всегда будет мучить меня за эту ложь?

- Я не доверяю тебе, - честно признаюсь, хоть причина произошедшего ранее вовсе не в этом. Но какая, в сущности, разница, что он обо мне подумает?

- Можно подумать, я наивно полагаюсь на твою добросердечность, - фыркает парень, и я невольно улыбаюсь. - Давай проясним кое-что, Вик: мы...

- Виктория, - резко обрываю я. - Никаких сокращений, Джон. Мы не друзья, - в конце я все-таки отвожу взгляд, тут же теряющийся в густой листве слева.

- Ладно, Виктория, - с едва ощутимым укором соглашается Джон. - Могу вообще называть по фамилии... А, прости, ты же забыла упомянуть ее.

Наши взгляды встречаются, и я, к своему удивлению, узнаю в этих серых глазах точную копию своих: тот же прищур, те же злые огоньки и тот же лихорадочный блеск желания доказать, кто сильнее. В свои двенадцать я успела начитаться любовных романов, где это называлось химией между главными героями, только вот теперь, в реальной жизни, происходящее напоминает скорее ребячество, чем страсть и тому подобные выдумки. Какое к черту соревнование? Нам надо работать в команде, а не выяснять, кто главнее, и уж тем более не копаться в прошлом друг друга.

- Ты хотел что-то прояснить, - напоминаю я, намекая на то, что дальнейшее углубление в тему не принесет ничего хорошего.

- Да,- Джон, как ни странно, понимает меня и переходит на менее едкий тон. - Я не просил рисковать жизнью и спасать меня. Ты сделала это - и я благодарен тебе - но не надо думать, будто это делает меня твоим должником до гроба, - я сдержанно киваю, все также изучая взглядом лес за спиной парня. - Да, мы не друзья, мы союзники. Равные союзники, которые могут в любой момент разойтись в разные стороны и никогда не вспомнить друг о друге.

- Самое время сделать это, не находишь? - не удержавшись, выпаливаю я.

Джон прищуривается и изучает меня пристальным взглядом, будто пытается прочесть несказанные слова на лице. Я стойко выдерживаю это сканирование и делаю вид, что меня совершенно не беспокоит перспектива слоняться по лесу в одиночку без возможности вернуться на старое место.

- Никак не могу найти логику в твоих действиях, - вдруг говорит парень. Я прочищаю горло и прикусываю щеку изнутри, чтобы не выдать новую для себя эмоцию: страх. Я давно не испытывала его в такой ипостаси. - Ты спасаешь меня, хотя это вынуждает тебя сняться с обжитого места и пуститься в бега, а теперь предлагаешь разойтись. Я бы предположил, что ты - одна из повстанцев, и теперь спешишь к своим...

- Хватит, - я поднимаюсь на ноги и пытаюсь удержать остатки спокойствия, что выскальзывают, как воздушные шарики на ниточках, когда ребенок чуть разжимает кулак. - Тебе не в чем упрекать меня, Джон. Единственная плата, которую я прошу за твое спасение - не лезть мне в душу. Если тебе так сложно засунуть свое любопытство подальше и отстать от меня - убирайся.

- Ладно, - парень неожиданно идёт на попятный. - Твоя взяла.

- Что заставило тебя поменять свое мнение? - немного резко интересуюсь я.

- А это уже мое дело, - с неуловимой иронией отзывается Джон. Он вновь склоняется над картой и больше не обращает на меня внимания, что не может не тревожить.

Неожиданно для себя я тоже не нахожу логики в его действиях. Вначале он пытается взять лидерство на себя, убеждает меня идти на мифическую Базу, пытается выпытать что-то о моем прошлом, а теперь легко соглашается отказаться от своих прежних намерений. Неужели его так испугало мое предложение разойтись? Ведь он сам заговорил об этом, значит, прекрасно понимал, что я в любой момент могу бросить его без снаряжения и средств к существованию. 

Я исподтишка наблюдаю за парнем, механически отдирая от валуна влажный мох. Грязь забивается под ногти - и мне приходится выковыривать ее, что составляет прекрасное занятие для изгнания скуки. Джон сосредоточенно рассматривает карту, водит пальцем по видимым ему одному линиям, иногда бормочет что-то и оглядывается через плечо на низину, что ведет к горам.

Мне не хочется лезть туда: после ливня там будет слишком грязно, сыро и холодно, а с одним спальным мешком мы не сможем долго протянуть. Хотя выбора у нас, вообще-то, нет: обходить низину слишком долго и опасно, а возвращаться назад - самоубийство. После нападения на эскорт приговоренных к казни и спасения, по мнению Пангеи, опасного преступника, лес за нашими спинами будет кишеть Стражами. Скорее всего, мою пещеру уже обнаружили, значит, догадались, как я выживала все это время. Интересно, что сейчас делает правительство? Они, наверное, в бешенстве: я была у них почти под носом...

Вдруг мое внимание привлекает странная тишина, воцарившаяся в лесу. Птицы замолчали, даже деревья, кажется, перестали шелестеть. Я инстинктивно присаживаюсь на корточки, потом на четвереньках ползу к краю валуна, чтобы прислушаться к части леса, из которой мы пришли. Джон не замечает моих движений, все его внимание поглощено картой и планированием дальнейшего пути, поэтому мне приходится едва слышно окликнуть его.

- Что случилось? - слишком громко спрашивает он, и, как только фраза обрывается, я наконец понимаю причину такой мертвой тишины.

- Истребители!- вырывается у меня, когда ещё слабо различимый, но стремительно нарастающий гул оповещает о приближении самолётов.

Времени на размышления катастрофически мало: истребители уже рядом. Скорее всего, это разведчики: они летают тише всех, и заметить их приближение можно лишь в последний момент. Я хватаю карту, сминаю ее и прячу на груди, оглядываюсь, чтобы оттащить Джона в укрытие, однако вершина валуна пуста.

- Сюда! - парень хватает меня за лодыжку и тянет вниз. Я мгновенно теряю опору и соскальзываю по гладкому краю, едва успевая потянуть за собой рюкзак. - Держишься? - шепотом спрашивает Джон. Его пальцы мертвой хваткой сжимают куртку у меня на боку, а рука обхватывает за талию, не давая упасть.

- Да, - выдыхаю ему в плечо. Свободной рукой я обхватываю его за шею, чтобы не соскользнуть вниз, и пытаюсь замереть на месте, чтобы не издавать лишнего шума. Гул все нарастает и, достигнув пика, на секунду превращается в одну низкую свистящую ноту. Истребители проносятся прямо над нами так низко, что до верхушек деревьев остаётся всего пара метров. На секунду я вижу мелькающие между укрывающей нас листвой днища темно-зелёного цвета и узкие крылья. Да, я не ошиблась - это самолёты-разведчики.

- Они прилетели... за нами? - пораженно тянет Джон, все ещё вглядываясь в небо, словно ожидая, что там снова появится самолет.

- Не может быть, -  едва слышно отвечаю я. Внезапный кашель разрывает горло, а на лбу выступают крохотные капельки пота - первые признаки волнения.

Но те эмоции, что я ощутила при мысли, что разведчики здесь по мою душу, кажутся чем-то мизерным и незначительным, когда я встречаюсь взглядом с Джоном. Он по-прежнему прижимает меня к себе, а моя ладонь лежит на оголенном участке кожи на его шее, рядом с пульсирующей сонной артерией. Парень, кажется, тоже удивлен, будто все это случилось само собой, а мы - лишь жертвы того, что вытворили наши стремящиеся спастись тела.

Неведомая сила заставляет меня сначала глубоко вздохнуть, а потом облизнуть пересохшие губы, лицемерно обещая, что это поможет избавиться от неловкости. Неуловимо и слишком быстро дистанция между нами становиться ещё меньше, а голова Джона склоняется над моей; я почти чувствую его дыхание на своей щеке и снова делаю глубокий вдох, который не помогает прийти в себя. Я будто в плену наваждения: не могу даже пальцем пошевелить, а уж тем более оторвать взгляд или произнести хоть слово.

И вдруг я чувствую, как скольжу вниз, падаю, и рука Джона уже не обхватывает мою талию стальным обручем. В голове на мгновение мелькает мысль, что он предал меня, решил сбросить вниз, чтобы избавиться от надоедливой попутчицы... Горькое подозрение не успевает развиться: парень крепко держит меня за предплечье, не даёт сорваться вниз.

- Отпусти рюкзак, - сквозь зубы цедит Джон. Я чувствую его напряжение и труд, с которым ему удается удержать равновесие.

Послушно отпускаю лямки рюкзака и цепляюсь свободной рукой за валун, ногами пытаюсь нащупать хоть маленький уступ в камне. Наконец носок ботинка натыкается на щель, и я вклиниваю туда обе ступни, что облегчает задачу Джона. Он помогает мне прислониться животом к валуну и не упасть, потом облегчённо выдыхает.

-  Я думала, ты отпустишь меня, - говорю я, неожиданно почувствовав желание поделиться своими подозрениями, кажущимися нелепыми теперь.

- Теперь я заслужил хоть крупицу твоего доверия? - не без обиды в голосе интересуется парень.

Я вдруг начинаю улыбаться неведомо чему - то ли почти детскому тону произнесенных слов, то ли своему спасению. Джон несколько секунд смотрит на меня все также хмуро, а потом фыркает и издает нервный смешок.

И, кажется, ничего теперь не может омрачить эту минуту беспричинной радости, однако гул возвращающихся самолётов предупреждает, что мы по-прежнему беглецы, изгои, преступники. Неужели это навсегда лишает нас смысла жизни и хотя бы малейшего счастья?