Когда стоишь на краю крыши самого высокого здания в мегаполисе и смотришь вниз, кажется, что те, кто сейчас мелкими точками передвигаются по улицам, ничтожные крохи, и если бы их смело волной - вряд ли что-то в груди колыхнулось бы.

Может, оттого правители так легко делают с нами всё то, что они делают?
Разбирают на органы, травят, лишают воли и отделяют душу от тела, оставляя нас во власти поверхностных желаний?

Смотрят на нас свысока и видят лишь
ничтожные крохи. Ничто. Ни-что.
Вот кто мы, если сами не управляем своими жизнями.

Мы - дети детей тех, кто проливал кровь, отдавал жизнь за свободу от гнёта тех, кем мы сейчас восхищаемся, кого чествуем и чьим указам следуем. Мы предали отцов отцов своих.

Если бы мы помнили, может, этого не произошло бы?
Но если копаешься в прошлом - жди неприятностей.
Живи сегодняшним днём - девиз нашего времени. Это модно.
Не думай ни о чем, наслаждайся. Это тренд.

Ищейка рядом. Его присутствие наполняет меня силой, будто мы - сообщающиеся сосуды - как в справочнике по физике. Порывы ветра сдувают с его лба челку. Он смотрит вниз, на ситизенов, может, думает о том же, что и я.

Шаги за спиной заставляют обернуться.
Группа выявителей. Уверенным шагом приближаются к нам. Угадать, что чувствует Ищейка, невозможно: лицо бесстрастное, только губы крепко сжаты и глаза блестят.

Ищу точку опоры, пытаясь нащупать рядом стоящего Мерзкого, но хватаю воздух.
Его пальцы находят мои. Устойчивость возвращается. Бесстрашно вскидываю голову, готовая ко всему, что сейчас произойдёт.

Но не к этому...

Парень, с виду ровесник Ищейки, в форме выявителя, с окуляром, сдвинутым на макушку, подходит и, приобняв его, хлопает по плечу.

- Дружище, Трент! Остальные в пути. Но некоторые могут и не подтянуться. Мы же не планировали так скоро.

- Пришлось сдвинуть сроки. У вас всё готово? - задаёт вопрос, даже не покосившись на меня ни разу, за что я ему без меры благодарна.

- Минимальная комплектация.

Ищейка кивает.

Показывается новая партия. Среди них - Дон.
Обменявшись рукопожатием с Мерзким, обращается ко мне:

- Винди - или лучше называть тебя Ветровой? - ну и всполошила ты всех. Твой удалённый профиль побил рекорды клонируемости. Было забавно наблюдать, как ребята ликвидировали  его - а спустя пару минут появлялась страница-близнец с теми же данными. Эта девочка нашла сторонников быстрее, чем мы, дружище.

Ищейка ухмыляется, воздерживаясь от комментариев. Моя рука по-прежнему в его руке. Так он показывает, что я - под его защитой. Впрочем, я не чувствую враждебности со стороны заполнивших крышу краснорукавых.

Когда людей становится столько, что нет ни одного свободного участка, Ищейка обращается к собратьям:

- Наши манипуляции с чипами дефектных уже замечены?

- Да. Ты - первый в списке подозреваемых. Дядька выдвинул. Кстати, устройство при вас? Работает?

- Работает. Дон, я поручу это тебе. Нужно всех наших освободить от этой дряни.

- Будет сделано, шеф, - бойфренд Эмбер салютует ему и подмигивает мне.
Не могу сдержать улыбку.

- Итак, готовы к величайшей диверсии Новой Эры?

Вверх взмывают несколько десятков красных рукавов.
За это зрелище не жалко и почку отдать.

- Жаль, что с твоими друзьями так вышло, - шепчет на ухо стоящий за моей спиной Дон. - Дерьмо, когда я это увидел... было б гуманней их убить.

Пульс грохочет в висках. Высвобождаю руку из пальцев Мерзкого. Он поворачивает голову ко мне и вопросительно вскидывает подбородок.
Неотрывно смотрю на бойфренда подруги.

- Ты ещё не знала, - Дон качает головой, зажмурив веки. - Элисса, забудь. Просто...

Делаю шаг назад и становлюсь на один уровень с ним.

- Что. С моими. Друзьями.

Ищейка поворачивает голову, чтобы расслышать, о чем мы шепчемся, но его тут же отвлекают очередным вопросом.

- Их намбнули.

Я не знаю, что такое это «намбнуление», но вдруг ощущаю во рту привкус золы. Той самой, которая парила в воздухе, когда мой горе-фан-клуб поджог здание государевой администрации.

Пока краснорукавый обсуждал с собратьями детали плана, я держала в руках планшет Дона. Он включил видеорепортаж, как из Комитета по делам дефектных выводили ребят. Глаза, в которых раньше полыхал огонь, были пусты - и не так пусты, как у человека, ушедшего в себя или заглядевшегося в окно, а пусты, как у человека, из которого высосали душу. Потускневшие взоры - прямо в камеру. Безэмоциональные извинения перед правительством и ситизенами. И следом - кадр с моей страницы в соцсети с постом о Натане. И слова диктора о том, что это вина Алисы Ветровой, которая натравила тинейджеров на правительство ложными обвинениями в убийстве их друга. Лживое сочувствие в голосе меняется снисходительным тоном - нужно простить их. Государь был так великодушен, что призвал не наказывать юное поколение. Лицемерие. Любой, увидевший этот репортаж, поймёт, чем грозит непослушание. У каждого подростка из банды в  районе виска небольшие три точки. Сжимаю кулаки. Поджарить бы мозги тех, кто это с ними сделал, на сковороде! Кадр - Колюч с волосами, стянутыми в тугой хвост, который она бы никогда не соорудила по своей воле, механическим голосом благодарит президента за милосердие. Далее сообщение о том, что экспертиза показала, что Натан умер от отравления синтетическими наркотиками. Голос диктора бодро рассказывает, что вся честная компания частенько зависала в здании заброшенной лаборатории. Следует видеоролик со следами дебоша, который мои пробудившиеся и вновь усыплённые друзья устроили по совету... Мерзкого.

Крыша высотки, на которой ещё несколько минут назад я стояла так твёрдо, что выдержала бы натиск десяти бурь, двадцати атак правительства и сотни обвинений ситизенов, теперь уходит из-под ног. Мог ли человек, который держал мою руку, быть умелым хитросплетателем? Сейчас он горячими речами поднимает своих коллег на бунт. Говорит о справедливости, новом порядке.
Не он ли не далее, как несколько часов назад, признался, что его не интересует ничего, кроме смерти государя?
Не он ли в тот вечер в долине - мне за пазуху лунный свет и звезды в ладонь - и тут же нанёс удар в спину? Ради одной только видеозаписи для своей братии?
Мог ли этот человек намеренно посоветовать изобразить дебоши, чтобы использовать это в своих целях?
«Отлично вписываются в мой план» - сказал он о брате с сестрой.
Мог ли он сблизиться с Кристи, чтобы в нужный момент использовать и ее для давления на граждан?

Мог...
Мог.
Мог!

В какие игры ты играешь, Мерзкий? Что в твоей голове? Что ты задумал? Что стоит всех этих предательств? Я отчаянно ищу в тебе свет, но снова и снова остаюсь в кромешной тьме неизвестности. Мрак твоей души мне не по силам.

Отступаю на шаг. Ещё на один. За спинами выявителей, незамеченной им, пробираюсь к двери, спускаюсь по металлической лестнице, и со всех ног бегу к лифту.

Домой нельзя. Преступницу и подстрекательницу Ветрову наверняка ищут.
Подбегаю к дороге, вытянув руку проезжающему такси - и смеюсь своей глупости.
Чипфри - манифри. У меня нет денег, чтобы оплатить дорогу. У меня вообще нет денег.

Когда я оказываюсь у окна комнаты Эмбер, пара минут уходит только на то, чтобы отдышаться.
Подруги не видно. Стучу в стекло. Оглядываюсь. Ладони вспотели. Вытираю их о брюки.
Соседи Софи вызовут выявителей, едва увидев меня. Нужно пробраться внутрь.

Поднимаю стекло, стараясь не шуметь. Оно застревает на полпути, не желая сдвинуться ни на миллиметр. Просовываю голову и плечи. Протискиваюсь. Становлюсь на подоконник коленями и спрыгиваю вниз. Дверь, ведущая в гардеробную, приоткрыта. Заглядываю туда: Эмби сидит в куче тряпок и ревет, вытирая слезы то оранжевым блейзером, то морковными кюлотами.

Сажусь на корточки перед ней и предупреждающе подношу палец к губам - из нас двоих только я чипфрированна.

Подруга отбрасывает бомбер и дафлкот, что лежали на её коленях, на пол, и вешается мне на шею.

Замирает, громко шмыгает носом, берёт меня за руку - рассматривает ожог, осторожно прикасается к нему. И с протяжным воем принимается плакать ещё сильней.

Карандаш для губ стянут с трюмо, пол становится полем нашего чата:

«Что случилось?» - пишу, проставив несколько восклицательных знаков.

Эмби долго карябает печатными буквами ответ:

«Дон хочет, чтобы мы тоже сделали это... Но я не смогу!»

Забираю карандаш из ее рук и рисую три вопросительных знака в ряд.

«Я не хочу остаться без денег».

Деньги... Кредиты, начисленные тебе государством при появлении на свет. Кандалы, что крепко держат тебя под колпаком. Короткая уздечка неволи из чипа в сердце. Ты в рабстве у тех, кто продаёт тебе то, что и так принадлежит тебе по праву рождения.

Эмби продолжает реветь. Проводит пальцами по пудровому минодьеру, берёт в руки янтарные лоферы, прижимает их к щеке. На полу вокруг неё разбросаны шкатулки с вывалившимися из них украшениями, без которых, как ей кажется, она не проживёт, но коэффициент полезности которых - ноль.

«Эм, всё это тебе не нужно!»

Судорожно стирает ладонью мои слова и падает лицом в кучку с бельём. Шёлк и кружево, тесемки и бисер. Многообразие цвета и фактур - кое-кто продал бы душу за эту коллекцию тряпок.

Эмби прямо сейчас продаёт душу за коллекцию тряпок.

Вибрирует какой-то из гаджетов. Заплаканное, измученной борьбой с собой лицо смотрит на меня в немой мольбе.

Рисую вопросительный знак.

Она пишет ниже: «Дон».
И указывает в сторону окна в спальне.

«Выйдешь к нему?»

Качает головой и снова падает в кучу тряпок, всхлипывая и громко шмыгая носом.

Прикрыв дверь гардеробной, прохожу к окну.

Дон вскидывает брови.

- Так вот ты где! Трент озверел, когда понял, что ты удрала...

- Эмбер не выйдет к тебе.

Он хотел было что-то сказать, но прищурившись, внимательно смотрит на меня.

- Она передумала.

Киваю.

- Она же хотела! - бьет кулаком в раму, - почему? Что пошло не так? Она не может так подвести!..

Подвести?
Подвести...
Подвести!

Мир кружится вокруг меня в ускоренном режиме, события мелькают, слова звенят в ушах, пульс громко стучит фразой «всего лишь пересечение интересов». Всё было продуманными шагами для выполнения его миссии.
И Эмби - одна из деталей плана.

- Ты сблизился с ней неслучайно...

Обида за подругу делает сердце тяжёлым. Ему неуютно в груди. Давит вниз свинцовой громадой.

- Всё не так, я могу...

- Вы оба отвратительны.

Захлопываю оконную раму резким движением вниз, щелкаю кнопку - и стекло становится непрозрачным.

- Он меня не простит, - одними губами говорит Эмбер, глотая слезы.

Она убивается из-за того, кто этого не заслуживает.

Прокусив губу до крови, тру виски. Голова Эмби на моих коленях. Куда бы мне склонить голову, набитую тяжелыми мыслями, на чьи колени? Чтобы на пару минут отдохнуть от нестерпимо жгучей досады на саму себя.

Эмби заснула. Осторожно беру её планшет, запускаю госнет. Пробегаю глазами вкладку с новостями. Ничего о поджоге госадминистрации, ничего о Колюч и ребятах, ничего обо мне... Всё пестрит обзорами новинки - инновационное жидкокристаллическое покрытие для автомобилей, позволяющее менять их вид шестьдесят раз в минуту. Можно транслировать видеозаписи. Можно украсить капот своим изображением. Можно... забить головы ситизенов очередной бесполезностью и никчемностью, чтобы отвлечь от того, что действительно важно.

Женщину в темном платье с высоким горлом я замечаю только тогда, когда она тихонько вскрикивает от неожиданности, тут же прикрыв рот рукой.

Пятится назад, к двери. Смотрю на неё умоляюще. Просто промолчи. Не выдавай меня.

Она замирает, видимо, узнавая во мне черты преступницы. Взгляд меняется. Нагнувшись ко мне, стискивает мое запястье. Замечает ожог, вопросительно смотрит мне в глаза - и когда я киваю, блаженно улыбается.

Когда она уходит, крепко прижав меня к себе на прощание, я долго смотрю ей вслед. Простая одежда, отсутствие макияжа, взгляд прямой и чистый - она дефектная. И она - прислуга. Как давно она в доме Эмбер?

Снова ложь. Кажется, все вокруг рушится, больше нет ничего стойкого, не на что опереться, некуда пристроить голову - даже на миг.
Воздуха не хватает.

Тим. Будь моим кислородом. Будь опорой. Хотя бы ненадолго.

Он лежит с полулыбкой на губах на диване в гостиной, на глазах - дример.

Касаюсь его плеча - он нехотя ведёт головой и стягивает очки.

Закрываю ему рот рукой. Перехватив мои пальцы, крепче прижимает к себе. Мягкие губы оставляют поцелуи на моей ладони.

Тим. Тихая пристань. Место покоя. Просто свернуться калачиком у него под боком - и заснуть. Как же хочется спать. Отчего так хочется спать? И этот запах...
Веки тяжелеют, смыкаются...

Медный потолок. Медные стены. Рядом - сгорбившийся Мартен, недвижно смотрящий перед собой.

- Чем ты накачал меня? - говорю с трудом, будто рот забит ватой.

Смотрит виновато, проводит рукой по моим волосам. Резко отдергиваю голову - это движение вызывает гул такой силы, что пару секунд приходится провести, зажмурившись.

- Когда меня отпустит, тебе лучше быть где-то в другом конце вселенной.

- Эл, он велел, чтобы я привёл тебя в безопасное место...

Вот что за запах я учуяла. Запах предательства. Аэрозольный нейролептик из арсенала ищейки. Есть ли в этом мире кто-то, кто честен со мной?

Глупо ждать честности от мира, напичканного усилителями вкуса, улучшителями ароматов, где радость или печаль синтезируют в пробирках.
Мы на клеточном уровне состоим из лжи.

- Ты в порядке? - Тим склоняется надо мной, поправляет задравшийся рукав.

- Буду. Когда смогу двинуть тебе.

- Эл, я хотел...

- Сделай так, чтобы я тебя не видела и не слышала.

- Мы делаем это ради твоего блага.

Как же гадко звучит это «мы».

Как будто они могут быть заодно. Мерзкий просто запугал его лагерем, чертов манипулятор.

Тим уходит в конец комнаты, садится за стол. По одному открывает шкафчики. Задвигает с противным клацаньем.

Отбила бы ему пальцы за каждый клац.

- Тим.

Клац.

- Принеси мне воды.

Клац.

- Где я тебе её найду?

Клац.

- Надо было думать об этом прежде, чем травить меня! Сейчас меня вывернет наизнанку! Быстрей!

Он подрывается с места, исследует угол, где ящиками скучкованы пасты, джемы, галеты из синтетического зерна, твёрдые заменители молочных продуктов...

Стоит спиной ко мне. Сделав усилие, отрываю руку от матраца. Другую. Ноги подгибаются. Голова кружится. Но я иду к нему. В глазах двоится. Вот два затылка Тима. Вот две металлические термокружки.

Удивленные глаза Тима всего на мгновение встречаются с моими. Хряск. Он падает на пол. Рядом через мгновение пластаюсь я.

Хочется разреветься по-девчачьи, совсем как Эмби, шмыгать носом, утирать сопли шелковым расшитым платочком. Но моя обида остро колется в груди, заставляя подняться на ноги.

Обыскиваю карманы Тима. Нащупываю ключ от медной комнаты. И что-то ещё. Небольшой белый флакончик без опознавательных знаков. Отвинтив крышку, принюхиваюсь. Всё тот же запах предательства. Отдёргиваю от носа, плотно закрываю спрей и кладу в карман. Выволакиваю Тима за пределы комнаты, запираю дверь.

- Ты ударила меня... - мямлит он, пытаясь приподняться.

- И сделаю это ещё раз, если ты встанешь до того, как я уйду!

Выбравшись на улицу, жмурюсь от яркого света. Когда я пришла в дом Мартенов, был вечер. Вечер, черт его не дери! До этой минуты я сожалела о том, что ударила Тима, а теперь жалею, что не треснула его сильней.

Люди стекаются в центр. Потоки машин тоже несутся в ту сторону. Желтые домашние слипоны и свитшот вызывают смешки прохожих девиц. Начесываю пятерней волосы на правый бок, скрывая родимое пятно, и спешу к месту всеобщего интереса.

Слышу обрывки фраз «уличное прямое включение», «принял вызов», «будет весело»...

Прибавляю шаг.

Экранов вдоль дороги стало вдвое больше: огромные, передающие 3Д-проекцию происходящего на плаце. 

Ежегодное шоу с демонстрацией ситизеноориентированности государя. Прямое включение, которое никогда не проводилось вне стен резиденции правительства, сейчас разворачивается на центральной площади.
Любопытно.

Пробираюсь ближе к сцене. Вижу, как вздёрнул руку и вышел вперёд парень, который назвался учеником какой-то там школы. Когда его лицо крупным планом попало на экран, прыскаю смехом. Ни дать ни взять переодетый госслужащий. «Школьнику» лет двадцать, и только слепой этого не заметит.
Ситизены сплошь слепы.

- От лица всех моих одноклассников, прошу вас принять участие в следующих выборах! - говорит лже-школьник. Государь отвечает, что уже послужил стране, но если молодое поколение настаивает, то он непременно подумает над этим.

Следующей выступает пожилая дама, которая вдруг рассыпается в похвалах, говорит, что она прожила много лет и лучшее, что она видела - это наша Новая Эра, время, когда государство встало с колен. Государь отвечает, что остальной мир как никогда боится нас, а значит, уважает. Мы могущественны и самодостаточны. И ещё какая-то чушь.

Хочется спросить у тех, кто стоит рядом, действительно ли они голосовали за этого человека? Но это запрещено обсуждать. Официальная версия - чтобы не навязывать свою точку зрения другому ситизену в таком важном вопросе. На деле же - чтобы никто не узнал, правдивы ли данные, которые публикует Избирательный Комитет после голосования. Мы принимаем на веру слова какой-то кучки людей, которые назначены правительством и которые никогда не будут действовать против его интересов.

Следующий «вопрос» задаёт женщина средних лет в невзрачной одежде. Дефектная. Она благодарит за возможность находиться в мегаполисе несмотря на то, что дефектным положено отлучение от общества. Государь врёт, что он рад помочь тем, кто осознал свои ошибки. Женщина отвечает, что мечтает, чтобы следующий президент так же заботился о дефектных ситизенах. Государь обещает, что это будет исполнено. Кажется, впервые он сказал правду.

Вверх вздымается рука, облачённая в красный рукав. Сердце пропускает удар.
Ещё до того, как ему дали добро на высказывание, он говорит:

- Как вы объясните сокращение территории страны на одну треть в период вашего правления?

Голос Мерзкого свежей волной окатывает собравшихся - теперь даже самые болтливые затыкаются и внимательно слушают диалог между государем и выявителем.

- Вопрос не имеет под собой оснований... - начинает правитель, деланно небрежно облокотившись на кафедру и скрестив руки на груди.

- В это мог бы поверить один из них, - Ищейка кивает на стоящих рядом ситизенов, - но вы ведь знаете, что у меня есть доступ к достоверным данным.

Протискиваюсь вперёд. Теперь мне видна аспидно-чёрная макушка.

- Ваши источники неверны. Наша политика направлена на освоение неиспользуемых земель с привлечением дефектных для максимальной...

- Мои источники - это мои глаза и уши. Не имею поводов не доверять им.
Что насчёт геоинженерии? Пропажи детей? Системы воспитания неучей и невежд?

Кем-то из-за сцены в микрофон озвучивается просьба задать конкретный вопрос, так как желающих пообщаться с государем ещё очень много.

- Как вы прокомментируете заявления Ветровой?

- Вашей подопечной? - государь выдыхает с облегчением, почувствовав твёрдую почву под ногами. Улыбка натягивает его ботоксные скулы едва ли не до самых бровей.

- Моей задержанной.

- Замечу, вы плохо справляетесь со своими обязанностями.

- Едва ли хуже, чем вы со своими.

Воцаряется тишина. Лицо правителя замирает в гримасе фальшивой беззаботности. Он ждёт остроумной подсказки от своих помощников - но микронаушник в его ухе молчит.

- Один из основных законов нашего Свода - каждый проступок должен быть искуплен. Эти люди, - краснорукавый указывает куда-то назад, - уже искупили свои прегрешения, но тем не менее им не положено находиться в нашем обществе.

Обернувшись, вижу всех тех дефектных, которых мы чипфрировали. Ситизены расступаются, то ли давая им дорогу, то ли в неосознанном страхе перед теми, кому нечего терять и у кого их вид, холёный и тепличный, может вызвать неудовольствие.

- Давайте дадим слово им, а не отобранной вами дефектной. Лиам, иди сюда.

Бородач выходит вперёд.

- Пока вы тут ящиками выбрасываете продукты из супермаркетов, мы умираем от голода! Мы трудимся с утра до вечера, но получаем талоны, которых не хватает даже на хлеб!

- Хлеб? От него же толстеют! - говорит кто-то прямо за мной. Без разбору отдавливаю ближайшую ногу и слышу вскрик. Надеюсь, это автор гениальной реплики.

- Куда уходят плоды нашего труда? Куда вывозят то, что выкачивается из нашей земли денно и нощно? Чей ты ставленник, резидент? - зычноголосый Лиам звучит устрашающе.

Замечаю, как по профилю Ищейки блуждают синие отсветы экрана. Но голос женщины, которую мне не видно, переключает внимание на себя:

- Что с нашими детьми? Вы забираете их у нас, якобы для лучшей жизни в приютах мегаполисов - но они туда не попадают!

- Мы адресуем ваши вопросы комитету по делам дефектных, - говорит правитель, - я лично прослежу, чтобы вы получили всю интересующую вас информацию. А также вынесу на рассмотрение вопрос об организации питания в ваших регионах.

- Вы помните Ноя Ривенда? - включается в обсуждение Мерзкий.

Лицо правителя меняется. Глаза начинают бегать.

- Если у вас есть вопросы о жизни и деятельности нашего госу...

- У меня есть вопросы о жизни, которую вы отняли у этого человека. И у его жены, только потому, что в тот день она была рядом. Ваши люди ведь не поступаются ничем. Если бы с ними был их подросток-сын, вы бы избавились и от него. Выдрессированным гардам чуждо сострадание. К вашему несчастию, сына не было с ними в тот день.

- Время, отведённое на ваш вопрос, истекло! - вперёд выходит один из ассистентов. - Следующий желающий...

- Я не закончил! - рявкает Ищейка.

Ассистент резко шагает назад, пошатывается, поскользнувшись. Даёт знак оцепившим сцену выявителям, но те не реагируют. Он снова жестами велит убрать того, кто своей импровизацией пустил под откос их отрепетированное шоу. Но в охране те, кто перешёл на другую сторону. Пусть и на сторону обманщика и манипулятора, но, черт побери, во мне фейерверками взрывается ликование.

- Ной Ривенд был убит потому, что понял, как вы планировали использовать его разработки.

Лицо государя, идущее красными и белыми пятнами, крупным планом выхвачено в прямой эфир и транслируется по всем экранам страны.

Ривенд - никогда не слышала этого имени.

Манагеры правителя пытаются пробиться к аппаратуре и отключить трансляцию. Но красные рукава стоят плотным кольцом, не пропуская их.

Что-то происходит. Поднявшись на цыпочки, вытягиваю шею - за спинами тех, кто сейчас с открытыми ртами недоумевают смелости говорящего, собираются отряды выявителей - вряд ли это те, кто хлопнет Ищейку по плечу и назовут его «дружищем». Нужно его предупредить. В первых рядах люди так тесно стоят друг к другу, что только с длинной браной очередью в свой адрес удаётся продвигаться к сцене.

Обернись. Просто обернись.

Запахи парфюмов, перемешавшись в одну сладко-приторно-химическую вонь, вызывают тошноту. От ярких нарядов рябит в глазах. Двигаюсь вперёд, боком, «Извините», другим боком, «Я не нарочно», просовываю ногу, «Чтоб вам пусто было, тискайтесь в другом месте»...

Я почти на месте.

- Если в нашем обществе нет места тем, кто просто начертил ключами на стене не несущие никакого вреда закорючки, то с правителя спрос должен быть стократ выше, не так ли?

Выявители с дезраторами наготове уже подбираются с той стороны, где установлена основная аппаратура.

Русая шевелюра Дона перемещается к Мерзкому. Дефектные тоже заметили подступивших охранителей правительства. Начинается давка, к президенту бросаются ассистенты.

- Назад! - Ищейка запрыгивает на сцену, направив дезратор на них, и те отступают.

- Кто отключил барьер? - визжит девушка в белом платье-пиджак, пятясь назад.

- Другого шанса у меня не будет, - говорит Мерзкий как-то обречённо, уже без той железной интонации, от которой хотелось втянуть голову в плечи, - каждый проступок должно быть искуплен. За жизнь моих родителей вы заплатите своей.

Слышится щелчок. Изумленное лицо государя красное сперва от страха, затем от того, что клетки его кожи начинают расщепляться. Всего одна вспышка - всё замирает. На экранах - тело, растекающееся темно-багровой жижей по белоснежному покрытию помоста. 

Аппаратура с треском падает на пол, трансляция прерывается. Дымовая завеса щиплет глаза и раздирает горло. Ничего не вижу. Двигаюсь вместе с толпой. Кто-то цепляется за меня,  и я не удерживаю равновесие, падаю на землю. Чей-то ботинок врезается в висок.
Плевать. Он сделал это!
Он правда сделал это.