Мир колыхался, прыгал и дрожал в ее сознании, когда Элен открыла глаза. Голова болела неимоверно, и лишь эта боль, как предостерегающий барьер, не давал ей глубже уйти в размышления о том, что же произошло. Зачем Джулиан так сильно ударил ее по голове? Он не хотел, чтобы девушка знала, куда он ее везет? Или на самом деле он хотел продать ее в рабство, что было отнюдь не пережитком прошлого? Колеса стучали по каменной мостовой прямо под ухом, и Элен начала приобретать утраченные ранее слух и ощущение собственного тела. Снаружи что-то кричали люди, и их было много. Даже, кажется, чересчур много для обычной улицы.

Руки связаны. Связаны? Но зачем? Веревки исцарапали тонкие запястья. Одежда была порвана в нескольких местах, как будто ее куда-то волокли. Все тело, долгое время пролежавшее на досках в неудобном положении, нещадно ломило.

Ничего не понятно, не ясно, и не станет лучше, пока она не увидит Джулиана. Вдруг сердце девушки скрипнуло и сжалось. Джулиан. Она поверила ему, глупая, глупая влюбленная дурочка. Что же он делает? Что он творит?

И, наконец, Элен поняла - ей стало страшно. По-настоящему страшно. Собравшись с силами, она села внутри запертой покачивающейся тюрьмы и заставила себя посмотреть в окошко, дыру в дереве.

Вдоль дороги, как на параде, выстроились люди. Торговцы выходили из своих лавок, случайные прохожие сливались с общей толпой. Все они что-то кричали, и в общем гуле Элен разбирала некоторые крайне оскорбительные слова. Между толпой и дорогой, казалось, была разделительная линия или своего рода стена, не дающая людям податься вперед и опрокинуть повозку.

И тут Элен поняла, что происходит. Поняла и обмерла душой. Она никогда не была на церемонии сжигании ведьм. Теперь же ей предоставили место в первом ряду.

От ужаса осознания девушка забилась в клетке, изо всех сил стараясь высвободить онемевшие руки из хватки прочных узлов. Веревку на ее запястьях вязал Джулиан, так что у нее не было шансов ее снять. Один рывок, второй, третий, десятый - все безрезультатно. Колеса катились вперед, и сердце Элен стучало в несколько раз быстрее, чем грохот копыт по голой дороге. Колеса катились вперед, и она поняла, что ей не выбраться отсюда и не сбежать. Она совершила ошибку, роковую ошибку, и время расплаты наступило слишком рано. В отчаянии своей беспомощности Элен считала удары своего сердца, складывая их с количеством шагов лошади и выкриков людей. Ей было страшно, и безразлично, и горько, и обидно, но сердце ее уже пустело. Что-то внутри нее все еще кричало как дикий зверь, как лязг метала, кричало звуками страшными, полными таким нечеловеческим отчаянием, что, если бы они сорвались с ее губ, каждый в радиусе километра умер бы от сердечного приступа. Или сошел с ума. Первое было не так плохо, на самом деле.

Внезапно повозка остановилась. Вместе с сердцем Элен. Кто-то спрыгнул с лошади, и звук шагов потянулся от правого верхнего угла и нашел свое завершение у дальней стенки. Загремел засов, и до последнего Элен надеялась, что ее палачом окажется не Джулиан. Все могло произойти на дороге. Джулиан мог и не быть тем, кто ударил ее по голове. Из всех надежд у Элен осталась лишь эта.

И если бы до той минуты кто-нибудь сказал ей, что умереть можно еще до того, как взойдешь на эшафот, девушка лишь засмеялась бы. Однако, человек без надежды более не живое существо, скорее - мертвец, оболочка, искра разума, которая не дает телу превратиться обратно в гниль. Элен слышала звон последней разбитой в ее сердце надежды. Джулиан выволок ее за веревки, связанные вокруг ее запястий, даже не взглянув на нее.

Вот что такое смерть.

Закат волнами накатывался на город. Ночь еще не взяла своего и не торопилась, и Элен не надо было напрягать зрение, чтобы увидеть их. Беснующуюся толпу. Скоп что-то кричащих, диких зверей на ритуальном жертвоприношении. Эти голоса давили не только на слух, но и на тело. Они смешивались, катились в глубь города, отражались от замшелых стен и возвращались обратно. Круговорот крика.

Джулиан толкнул девушку в спину, и она наконец увидела его. Костер. Стоящие на пороге смерти женщины всегда кричали. Каждый раз, разрывая легкие, без устали, сс новым воспоминанием все громче и громче. Через крик они пытались опустеть, чтобы умирать было уже не так страшно. Элен молчала. Ее душа уже была пуста.

Она шла, спотыкаясь на неровной дороге, пепел, совсем как у ее окна, попадал ей в рот и ноздри, но Элен не кашляла. Когда до костра осталось не больше трех метров, Джулиан дернул веревки и остановил ее.

Огонь плясал. В воздухе, на лицах людей, на их одеждах и оголенных руках. Ярче всего он отражался в глазах Элен. Когда она остановилась напротив, неподвижно глядя в адово пламя, голоса стихли. Перестали стучать копыта, плакать маленькие дети, даже, казалось, звезды появлялись на небосводе тише обычного. Элен рассеивала волнами вокруг себя тишину, как она умела. Вот и нашлась польза ее таланту, на припорошенных сажей дровах последних минут ее жизни. Джулиан за ее спиной пытался что-то сказать, но не мог. Единственный звук, который девушка не могла заглушить - треск огня. Она и не хотела этого делать. Все ее внимание сосредоточилось в самом сердце пламени, когда ее слуха коснулся тихий голос:

- Девочка моя...

Элен вздрогнула. Шепоток прошуршал в пламени, еле слышимый, едва различимый, но теплый, как лучик солнца, а не обжигающий жар пламени. Девушка немного прищурилась. Женский голос продолжал говорить:

- Не надо этого бояться. Так должно быть. Иди ко мне, и мы будем вместе. Так надо, Элен...

Шепоток стих, как и все чувства в груди ведьмы. Пути назад нет, а единственный шаг вперед лежит через костер. Обстановка вокруг Элен достигла своего апогея, когда сильные руки, не так давно не давшие ей упасть, поставили точку в ее жизни.

Треск огня и горящих палок становился сильнее, когда их начинали ворошить босыми ногами.

В ночь, которую люди много позже назовут Хэллоуином, или канун Дня всех Святых, безмолвно сгорая, погибла вторая по счету ведьма на этом костре. И двести тридцать пятая невинная душа.