VANESSA MILLS

— Ты серьезно решил показать мне Сицилию? — по-детски улыбаясь, спрашиваю я совершенно не веря своим глазам.

— Ты же слышала, что Ева осталась в Милане, почему нет? — он обнял меня со спины, примыкая губами к шеё. Окна нашего отеля открывали взор на центр Палермо!
Жизнь слишком быстро перетекла в нужное русло, от чего становилось не по себе.

Слишком быстро мой крейсер вышел из неизвестности прямиком к раю.

— Прогуляемся? — поворачиваясь к парню предлагаю я, пока его руки настойчивее сжимают моё тело, казалось, до хруста рёбер.

— Душа моя, куда ты хочешь? — он смотрел на меня как на нечто прекрасное. Смотрел так, как созерцала я.

—  Марторана?

— Собирайся тогда, — оставив на моих губах беглый поцелуй, он отстранился, позволяя мне совладать собой. Но мне этого не хотелось. Достаточно было его вечных прикосновений и такой же вековечной ласки.

***

— Что ты можешь мне рассказать о нёй? — с восхищением рассматривая древнюю постройку, спрашиваю я, крепко-крепко сплетая наши пальцы.

Я счастлива. Возможно, даже впервые.

— Может возьмём тебе личного экскурсовода? — шутливо интересуется он, но получает кулаком в живот.

— Если он будет горячим американцем то, пожалуй, можно, — закатив глаза, буркнула я стараясь запомнить каждую деталь.

— Горячие итальянцы тебе уже не симпатичны? — проведя большим пальцем по моей щеке, он притормозил действия и врезался своим взглядом в мой.

— Только если их фамилия не начинается на «Фо» и не заканчивается на... — он перебил меня въедчивым поцелуем, полностью растворяя в себе.

Полностью подчиняя.

— Продолжай, Несса, — совсем чуть-чуть отстраняясь, он продолжал опалять мой рот своим жгучим дыханием.

Он пытал меня!

Буквально пытал!

— «рд», — тяжко выдыхая прямо ему в лицо, шепчу я. — Только если его фамилия не Форд.

— Да что ты? — ехидно улыбаясь, произнёс он. — Неужели другая Несса стонала моё имя поддаваясь бедрами навстречу? «Да! Да, Брайан, вот так, да!» — заходился он, шепча эту грязь мне на ухо. — Так сладко извивалась...

— Хватит! — слишком громко вскрикиваю, собирая на себе странные взгляды местных. Вот черт!

— Тогда и ты прекрати нести ересь.

— Ты должен мне мороженное... за моральный ущерб, — гордо вздернув подбородок, я хотела было сказать что-то колкое, но его темный, от взаимной похоти, взгляд — затмил всё. Слишком быстрое развитие отношений? К черту! Я любила его грёбаных пять лет. Разве не имею права на доверие и взаимность?

— Фисташковое, как раньше? — парень изогнул тёмную бровь, давая вкусить прелести его памяти.

FLASHBACK

Небольшая и унылая детская площадка, отгороженная от остальной улицы юморным, из-за размера, забором располагается в десяти минутах от моего дома. Одинокая качеля стреляет противным скрипом, обременяя безупречный слух своим пороком. Голуби отстаивают свою право на крошку хлеба, а выгоревший от солнца фургончик с мороженым стоит, как и всегда.

— Какое будешь? — подведя меня к розово-белой машине, спрашивает он, доставая смятые доллары из заднего кармана. Ужасная привычка! Не смотря на сумму, он всегда носит деньги в заднем кармане, превращая их в небылицы.

— Фисташковое, — замурлыкала я. Эта была наша традиция: он всегда покупал мне мороженное в этом фургоне. И всегда я выбирала один и тот же вкус, но он покорно интересовался каждый раз.

— Фисташковое и шоколадное, по два шарика, — бросает темноволосый, а улыбчивая девушка в розовой кепке, смиренно принялась выполнять заказ.

Каких-то пару минут и тело уже не бездельно стояли дожидаясь сладости, а мирно сидело, пока венистые, не по годам, руки слабо раскачивали качелю. Он всегда, даже наверное невольно, делал так погружая меня в сумрак беззаботности, где даже за скоростью качели — на которой сидишь — следишь не ты.

Летний, но при этом сильный, ветер лёгкостью бегал по фарфоровой коже лица,  заставляя сладко прикрыть глаза и отречься на мгновение от естества. Мимолётный воспоминания витают надо мной, так и не желая проникнуть в самое сердце и спровоцировать слёзы. Может я смирилась с утратой?

Блеф.

Никогда не смирюсь с верховным судом, который в праве решать: кому жить, а кому умирать на обочине. В ту ночь я никак не могла уснуть, тыняясь из угла в угол пудровой кровати. Разные домыслы обильно растекались по всем внутренностям, а я лишь удивлялась этому феномену.

Понедельник — утро — ожидаемый звонок рядом стоящего будильника, не разбудил меня перед школой. На смену ему пришёл старший брат, давно съехавший в общежитие при университете. Лопнувшие капиляры в глазах полностью вытесняют белок, стеклянный взгляд, кажется, не излучал ничего кроме горечи. Вильям был не подвластен тремору рук, но в то утро вся грань, на сутки, переместилась за пределы нашего дома.

Его сухой рассказ не выделял никаких эмоций, лишь беглый взгляд по всему моему телу и лицу — выдавал неладное. Он безусловно старался сглаживать углы, но фраза: «родители погибли» в любой формулировки будет скальпелем по коже без анастезии.

Душа засуетилась в попытках рассыпаться на молекулы. Слишком тесно ей стало в рёбрах. Когти материи безжалостно вонзились во внутренние органы, оставляя излишне сильные следы, что гноятся по сей день.

Пласт ветерка, бьющего в лицо утяжелился обдавая меня стокилограмовым слоем льда. Надоедливые птицы даже перестали издавать звуки жизнедеятельности. Солнце перестало быть для меня ясным, а цветы — по ту сторону площадки — стали похожи на мусор.

Непроглядная тьма опустилась на землю, но лишь для меня.

Никого кроме меня, в данный момент, это не коснулось.

— Сейчас твоя мерзость растает, — констатирует брюнет, превращая лицо в физиономию ворчащей бабки лет семидесяти.

— Ты не прав! — твёрдо выдаю я, облизывая подтаявший шарик. — Это самое вкусное из всего, что я пробовала, вообще-то.

— Оно слишком сладкое и одновременно терпкое, Несса, как ты его ешь?

— А как ты ешь шоколадное? Оно же отвратительное?

— Попробуй и ты передумаешь, — протягивая мне рожок ехидно выдаёт он.

Моя рука накрывает его, чтобы в случае дешёвой провокации по типу прилёта сладости мне прямо в лицо, удержать его хотя бы на мгновение.

Шоколадное...

Никогда не брала его принципиально. Мама обожала именно этот вкус. Полочка в морозильной камере всегда была отведена под мороженое. Папа любил ванильное, мама — шоколадное, а я любое. Всегда пробовала их порции перед тем, как приступить к граммам своего.

На языке появляются иголки послевкусия, где преобладает обсессия.

THE END

Как раньше.. именно так я и не хочу.

— Клубничное, как сейчас.

Я привстала на носочки, дабы оставить на его щеке слюнявое клеймо, но он развернул голову, жадно целуя меня при всех. Хотя нет. Я буквально растворилась в нём, не желая знать где и перед кем мы.

Он был хорош. Определенно и рядом не стоит со мной. Жизнь не подкинула мне партнёров, которые бы этому научили. Алекс целовал слишком принужденно, без желания и инициативы.

А вот Брайан..

Его сластолюбие смешивается на палитре чувств с неописуемым трепетом, а грубость действий всё равно отдаёт лаской.

— Какой вы неприличный, мистер Форд, — грузно, от возбуждения, выдаю я стирая большим пальцем след от едкой помады.

— Неприличным я стану, если нагну тебя прямо в церковном туалете, а церковь, если что, прямо за твоей спиной.

— Фу, какой же ты грязный, — изобразив отвращение я прошлась по нему взглядом и устремилась вдоль дороги, которую запомнила.

Не оборачиваясь, я брела по улочкам зная, что он идёт сзади. Тяжёлые шаги я услышу даже сквозь килограмовые наушники и ужасно бассистую музыку. Вернее, его тяжёлые шаги. Исключительно.

Старые постройки сменялись одна за одной, а я едва успевала расмотреть каждую, проходя с открытым ртом, как буд-то из какой-то глубинки.

Дизайнеры и архитекторы всегда видят больше чем другие. Это то же самое, что и: писатели смотрят на мир обширнее, под призмой романтизации и именно это выливается в красноречие рукописей.

Всегда любила старые здания, над которыми природа существенно издевается, а люди стараются сохранить.

Но не все.

Грубый шлепок по округлой попе, которую сейчас скрывает лишь обтягивающая юбка выше колена, однозначно встрепенул меня.

Начальное спокойствие сменилось беспокойством, а вот когда глаза встретились с совершенно чужим отблеском — душу окутало проводом пускающим электрический ток по телу.
Губы открылись в немом ужасе, а конечности начало щипать от абсурдности всей картины.

Я замерла как марионетка, полностью не понимая что делать пока Брайан, по инерции, не взял всё в свои руки. Первый и, уверена, что малоприятный удар пришелся на, и без этого, кривой нос. После второго под челюсть — глаза решили сомкнуться, не желая лицезреть жестокость.

— Ублюдок, — рыкнул парень, последний раз пиная еле дышащего блондина. — Погуляла? — немного мягче, но при этом с такой же агрессией.

А я лишь молча сглотнула и схватила его за руку. Боюсь таких эксцессов. Боюсь таких парней. Утыкаясь в его черную футболку я молча потребовала минутной статики и объятий.

И он это понял.

Окольцевал мою талию, пальцами одной руки играясь с оголённой спиной, а я не издала не звука, молча впитывая в себя заботу брюнета.

— Вызвать такси или мы дойдём пешком? — нагло нарушая нашу тишину, произнёс он, склоняясь губами к моей макушке.

— Пешком, — шепнула я, отстраняясь.

Брюнет хмыкнул, но сомкнул замок наших рук и повёл кротчайшими путями к отелю. Как оказалось, я забрела куда-то совершенно в другую сторону, удлиняя путь. Диалог не вязался, да и я не рвалась перебирать языком, желала лишь подумать вдыхая свежий воздух. Да и по задумчивому выражению лица парня можно было понять его аналогичную позицию.

Всегда считала, что если с человеком комфортно даже молчать, то он явно твой.

Брайан был из этой категории.

Один из первых.

Дорога украла у нас десять минут, но подарила ключики от загадок внутри. Даже самые маленькие приходится вырывать с кусками плоти.

Поспешно ретировавшись в ванную что-бы вымыть руки — наверное единственная моя хорошая привычка — жидкое мыло с запахом сладкой сирени небольшой лужей оказалось в ладонях.

Я из тех, кто замечает мелочи практически всегда и сегодня этой «мелочью» оказалась, мягкая и полностью отличающаяся от американской, вода.

Огромное зеркало давало рассмотреть горящие от духоты щеки, от чего я даже умылась, охлаждаясь.

— Давай договоримся, — бархатистый голос рассыпается прямо у уха, но никак не пугает. — Что больше, В Италии, ты не отходишь от меня просто так. Тут слишком много...

— Ты бы мог пойти за мной, — перебиваю я, наблюдая за ним через зеркало.

— А я не пошёл? — он заправил темную прядь волос за ухо, пока я старалась совладать собой и не наброситься на него, как голодный зверь.

Руки отпустились на талию бережно, но напористо, сжимая её.

— Пошёл, — соглашаюсь я, досель трудно сглотнув.

— Мы договорились?

— Да, — виновно выдаю я, прикрывая глаза от слабого удовольствия.

Движения перемещаются на бёдра, скользя по эластичной ткани до её края. Мурашки превращаются в оккупантов, безбожно проникая на мою территорию. Зубы прикусывают нижнюю губу совершенно забыв, что он видит всё в отражении зеркала.

Губы оставляют дорожки поцелуев на коже спины и шеи, раз за разом возвращаясь в исходное положение.

— Душа моя, у тебя очень непрактичный вверх, — он проговорил это настолько ехидно, что в глазах загорелся порочный огонь, который невозможно потушить. Пальцы устремились к тонкому бантику на спине, от чего ткань тихонько скатилась на пол.

Моё возбуждение можно было расмотреть лишь в глазах, а сейчас — когда мои соски предательски стоят, у меня явно нет шансов.

Юбка тоже не задержалась на теле, опускаясь в ноги. Через зеркало я видела его желание. Видела стрелы, которые пускал его взор. Я читала его, как книгу на родном языке без заумных слов — так же без усилий.

Повернувшись, уже мои руки опустились на его вещи, тщетно стараясь снять их. Он не поддавался. Полностью обнажил меня перед собой, но не давал провести взаимные манипуляции.

Опустившись на колени, я смирилась с алым окрасом, который они приобретут после этого вечера. Дрожащими, правда неясно: от возбуждения или волнения, руками расстегнула фирменный ремень, но он перехватил мои руки, ускоряя действия.

Штаны упали так же, как и все мои вещи, оставляя лишь боксёры в которых уже слишком тесно.