СЦЕНА 12. АССАМБЛЕЯ. ОВАЦИИ. ЧУВСТВО ВИНЫ. СУДЬБОНОСНЫЕ ВСТРЕЧИ.
К дверям поместья приближаясь,
Богатства запах чуял он.
По-светски смех, бокалов звон
Под музыку задорный танец.
И как беднягу повидал,
Смотрел на праздник по иному.
Богатых, наглых презирал,
Не доверял их взгляду злому.
И распахнувшаяся дверь,
По сторонам расводит створы,
И чуть не сорвана с петель,
Она ударила о шторы.
И в этой кроткой тишине,
Все в изумлении находились.
Но после паузы, как во сне,
Все будто снова пробудились.
Аплодисменты, зал оваций:
"Мы ждали гения, он пред нами!"
И Павла охватила радость,
Пропажа злых воспоминаний.
Но не за славой он ликует,
С улыбкой гордой на лице.
Жила надежда в том творце -
"Она явилась, здесь тоскует!"
И в спешке, сквозь толпу богатых,
Он пробирался только к ней,
Через людские баррикады,
Чрез гущу леса и морей.
Все аплодирровали Павлу,
Хвалили за благой талант.
Но безразлично на похвалы,
Он был пред нею виноват.
И видел, сверху надо всеми,
Её пытливый, хмурый взгляд,
Но видел в взгляде том спасенье,
И понял в миг, что виноват!
Он подошёл к ней, робко так,
Но в этот раз, не лепетал.
И в сердце гармоничный такт,
Он ей уверенно сказал,
Что виноват, что в ней лишь видит,
Свой смысл жизни он теперь.
Он обещает: не обидит,
А ты с надеждой только верь.
Она ценнее денег, славы,
Она, способная любить.
И в тех словах играла правда,
И в тех словах та будет жить.
Прощение Павла приняла,
Он благодарен ей бескрайне.
Ведь просьбу с книжного листка,
Что он повесил в её спальне,
Ненастью злому вопреки,
Исполнила, придя на праздник.
И жертва чувственной тоски,
И ненавистной неприязни,
Теперь, узрит, кого простила,
Чья бесподобная картина
Теперь считалась гениальной,
Заслуженно, не без внимания.
Но Павел тот момент подметил,
Он зная где, он знал когда.
Ведь не видал ещё на свете,
Фемид прекрасней чем она:
"Анастасия. В моем сердце,
Нашлось и место для любви.
Вы восхитительна, поверьте,
Что счастье непременно - вы!
Я столько вам всего сказал,
Хочу быть кроток в этот раз.
Порыв смятения волновал,
Сию минуту он погас.
Средь стужи грозной я скитаюсь,
Позвольте мне средь вас погреться.
Пред вами, как пред Богом, кланюсь,
Вашей руки прошу и сердца...

Торжествовала тишина,
От слова девушки зависит,
Вся нить дальнейшей Павла жизни,
В ответе лишь будет видна.
Но коротко, кромно прозвучало,
Но пронеслось по залу: да.
И проиграла тишина,
И ода восторжествовала.
Но средь похвал, аплодисментов,
Лишь Гронский молча восхищался.
Он сьим моментом вдохновлялся,
Как будто больше он влюблялся,
Но рад ответу непременно.
Со столь благой, счастливой ноты,
Сей праздник только начался.
Исчезли хлопоты, заботы,
Пьяненный, хоть не напился.
И в жарком, страстно поцелуе,
С Анастасией он слился.
И видно, он пришёл не всуе,
Пришел он, счастье обретя.
На ней кольцо смотрелось диво,
Что он купил у старика.
Но все же было то красиво,
Хоть то кольцо и бедняка.
Оно блестит любовью прошлой,
И крепкой верностью блестит.
И, точно, блеск его манит,
Оно попало к ней нарошно.

Толпа живет в одном мгновении,
У ней к благому-то нет рвения,
Секундой ранее она,
Шумела буйная толпа.
Сейчас к влюблённым безразличны,
Сейчас толпы и вовсе нет.
Ты в одиночестве отличен,
От духа своего в толпе.
Сплочающий людей момент
Он полон свежести, огня.
Тебя уж истинного нет,
Ты как один, все за тебя.

Всплесну столь радостно руками,
Смотрел горящими глазами
На Павла вид, его невесту,
И улыбаясь ему лестно,
Тропинин к Павлу торопился,
Его успеху он дивился,
И рад был за успех его.
В бокале красное вино,
Он, видно, трезвости закат,
В глазах невольно наблюдал.
И оттого он был и рад,
Что черт его все опьянял.

Тропинин:
Вам поздравления мои!
Я восхищён, ну что ж вам счастья,
Благополучия, любви,
Что обходили вас ненастья...
Признаюсь вам, слуга искусства,
Невероятный человек.
Без в России как-то пусто,
Один такой на наш вы век.
Картиной каждый подивился,
Доволен был и полицмейстер.
Обязан всем вашей невесте,
Здесь праздник снова возродился.

Гронский:
Приятно с вами пообщаться.
Искусная персона вы.
Я не хотел бы попрощаться,
Но мне придётся уж, увы.

Тропинин:
Извольте... Ваше, право, дело.
И тотчас вас я здесь оставлю.
Но я знаком с одним умелым,
Художником, я вас отправлю.
Он ждёт внизу, для встреч он ложе,
Он с вами хочет поболтать.
Я уверяю вас, о Боже,
Вас время не заставит ждать.
Приём приятный и теплейший
Поговорите вы в тени.
Вас ожидает тот приезжий,
Он ждёт, надеясь, вы одни.

Гронский:
Ну ж тож, меня интересует,
Ведь ваш красив об этом слог.
И, впрочем, что он там тоскует,
Схожу к нему на пару слов...

О, как прекрасно помещение,
Роскошны рамы всех окон.
Ковры, на стенах лишь творения,
Но нет в поместье том икон.
Из кожи сотканые кресла,
А сколько в этом зале места.
Для дам есть зала с угощением.
Богатый грешен в воскресение.
Богатый дух свой забавляет,
Он веру лишь исповедает
В азарт, пьянение и разврат,
Здесь справедливости закат
И наглой клеветы рассвет.
О, сколько жизней бедняков,
Скрывает блеск златых монет.

Спускаясь по ступеням этим,
Он видел радость в их глазах.
И дрожь в бескровных тех губах,
И гнев его к ним не заметен.
И подходил он к месту встречи,
Кто его ждёт за дверью той.
Но чувство все не даст покой,
И душу то никак не лечит.
Открылась дверь и ложа дивна.
Сидел за столиком вульгарно,
А на столе закуски, вина...
Смотрел ему в глаза коварно.
Прильнув губами к пище славной,
Он сок из мяса жадно пил.
Лукав как лис, как лев он нравный,
В себе спокойствие хранил.
Гаспард Кесье был рад визиту,
И к удивлению любезен.
Считался гостем он элитным,
О славе он всемирной грезит.

Кесье:
Как рад я снова вас увидеть,
Извольте водки иль вина.
Меня извольте ненавидеть,
Увы, таким я был всегда.
Привык к роскошной жизни я,
Мне жизнь все льстит, я льщу в ответ.
О, сколько зим, о, сколько лет!
Присядте. Верьте, все не зря.
Успех я знаю ваш, почтенный,
Вы тем успехом все сказали,
Что гений все же доказали,
Я соглашусь лишь с тем смиренно.
Но разговор наш о другом,
Отнюдь, мы с вами так похожи.
Высокомерны вы, я тоже,
Ведь вы безбожник? Я безбожник.
И вы художник? Я художник!
Так в чем проблема, милый мой?
Мы сможем с вами лихо спеться.
Oser seulement, мой дорогой!
Договориться, присмотреться...

И Павла больше взяло злобой,
Его любезность притаила,
Обман и жадность и манила.
Не доверял он той особе.

Гронский:
Насчёт?

Кесье:
Я вашим интересом рад!
Шедевр свой не продаёте?

И резко тот, сменивши лад,
В своём стремительном полете,
К дверям обратно направлялся,
И было уж тогда ушёл.
Как голос критика раздался,
Что мыслей Гронский не нашёл.

Кесье:
Семь тысяч. Вам даю подумать,
Решите, тотчас приходите.

Гронский:
Прилична же, однако, сумма,
Другой шедевр вы купите.
Картина сья не продаётся,
Под страхом смерти не продам.
Хоть ваша речь столь сладко льётся,
Не верю вашим я словам.

Француз свой дух держал в покое,
Надменно на того глядя.
Не радостен и не расстроен,
В его душе осталось "я".

Кесье:
Мой гордый друг, вас уважаю,
Но одного не понимаю,
Никак до вас все не дойдёт,
Иль глуп вы или вас несёт?
От тьмы густой до света солнца,
От мира в мире до войны -
Всё в этом свете продаётся,
И это лишь вопрос цены.

Закрылась дверь и с тою мыслей,
Гаспард остался здесь один.
Шедевр Павла - жажда жизни,
Но дух его невыносим.
Он закурил в отчаянии том:
"О нет, здесь дело не в картине,
Здесь дело вовсе не в деньгах.
Мы с ним как будто в пантомиме,
Пытаем дух в своих сердцах.
Здесь дело в авторе самом,
Добью его, продаст шедевр.
Пока играем лишь на нервах,
И к черту знать каким путем,
Но мне продаст он сью картину!"
Свирепости полна душа,
Он телом покраснел от гнева.
Ещё так в жизни никогда,
Не волновал его шедевр.
Разбив о стол графин с вином,
Сидел помешаный француз.
Пьяненый ненавистью, злом,
Не мог сдержать он своих уст.

Услышав шум из ложи встреч,
Бежал к Кесье слуга покорный.

Слуга:
О вам бы стоило прилечь,
Мой господин, вы нездоровы.

Кесье: (дрожащим голосом)
О нет, Ролан, в здоровом теле
Отныне я сейчас живу.
Но все ядумаю о деле,
Картину все я не куплю...

Слуга:
Мисье Гаспард, но в чем загвоздка?

Кесье:
Умолкни ж ты, несчастный гений.
Все тот мерзавец - Павел Гронский,
"Слуга искусства, вдохновения".
Ступай, Ролан, ты восвояси,
Как камердинер ты лишь мастер!
Не больше! Ты обыкновенный,
Нескладный и невдохновенный.
В чем наша разница с тобой,
Живём с тобой различной жизнью.
Ты экономен, ты - скупой.
Я трачу без раздумий, мыслей.
Не жалко для искусства денег,
Не вижу смысла здесь быть жадней.
А ты не будешь даже тенью
Моей, при всем своём желании.
Ступай, слуга занудной жизни,
Ступай. Я думе с этих пор.
Как будто я над бедной висну,
Себя гоня в пустой укор.

Настасья только развлекалась,
Ее Тропинин веселил.
Своим нетрезвым видом клялся,
Что он так весело не жил.
Забавы, танцы, разговоры,
Сей праздник очень оживлен.
Здесь сэры, господа и лорды,
Здесь каждый видит о своем.
Но Павла то не забавляло,
Ему здесь не было покоя.
Все душу Гронского терзала
Бедняги блудного история.
Стоял ни с чем, облоктившись,
На люд богатый он глядит.
Всего возможного добившись,
Себя отчаянно корит.
Высокий голос вдруг раздался,
Что вытащил из мыслей Павла.
За ним нежданно оказался,
Как будто к должнику расправа,
Не тонкий и не толстый вовсе,
Неважный, но и не рассеян.
Не равнодушный, не растерян,
Являлся ли вообще он гостем?
Его взгляд будто философский,
Он смотрит на предмет иначе.
Им поражен был точно Гронский,
Он не встречал таких тем паче.
Он легок в собственных движеньях,
Все время он не безразличен.
И это было было подозрением,
Ведь сей типаж был непривычен.
Одет нестранно он однако,
Как все он выглядел - богато.
Длина волос его секлась,
Словно готовая упасть.
Невозмущенный ассмаблеей,
Ему по нраву торжество.
Но подал вид, по крайней мере,
Что забавляет то его.
Внимание к Павлу обращая,
Любезен был в своих словах.
И сам того не замечая,
Зажег огонь в своих глазах.

Незнакомец:
Богатым вижу помещение,
Владелец, видно, так трудился.
Хороший праздник здесь случился,
Я не имею сожаления,
Что здесь, на торжестве я снова!

Гронский:
За все мы платим в жизни этой,
И мысль та для вас не нова.
Будь вы художником, поэтом...
Владелец этого поместья,
Такой идеи знать не в силах.
Он нагл, лжив, уж мне поверьте,
Плевал на бедных он могилы.
Уверен, сколько жизней стоит,
Поместье, оттого противно.
Мне здесь ни капельки не дивно,
Владелец грех свой не отмоет.

Незнакомец:
Но почему же так считаете?
Ужель у вас к нему обида.
Иль злым его вы наблюдаете,
Не терпите его лишь вида?

Гронский:
Вопрос ваш сам на все ответил.
Но если вы так любопытны,
Спросите бедняков, поверьте,
Что все что скажут те - правдиво.

И тот с улыбкой, видно, грустной,
Ор болше заинтересован.
Неужто сей слуга искуства,
Проблемой этой так взволнован!?

Незнакомец:
Так вы создатель той картины?
Которой я, как все, дивился.
Столь элегантно и красиво,
В таланте вашем утвердился.
Ну что ж, я ваш к России взгляд,
Услышал, честно, я в восторге.
Что мысли правы тяготят.
А что вы думаете о Боге?

Гронский:
Оставим сей вопрос в покое.

Незнакомец:
Конечно, вас я не пытаю,
Но к вам я интерес питаю,
Вы смел и прям. В вас это стоит!

Гронский:
Но для чего вам льстить мне только?
Любезны, больно, чрезвычайно,
Приимчивы упрямы больно,
Все любопытсвуйте отчаяно!

Незнакомец:
За грубость сье не принимайте,
Я с вами в мнении солидарен,
За мнение ваше благодарен,
Но правду вы не обругайте.
Андрей Желябов звать меня,
"Земля и воля" вам известна?

Гронский:
Увы, не знал про это я.

Желябов:
Присядем же на кресла!

СЦЕНА 13. ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ.
Расположившись поудобней,
Художник был готов послушать.
И мысль о том, что он виновный
В чем сам не знал, не стала мучить.

Желябов:(с улыбкой)
"О, власть России - наша слава,
Честны, отважны, справедливы!
Их мысль в их речах правдива,
В их слове слышно только правду".
Люблю я пламенно Россию,
Ее горящий патриот.
Любить Россию - то мой долг!
Что я успешно исполняю,
Добра, согласия желаю
Своей стране могучей я.
Но люди есть у власти нашей,
В который я обеспокоен.
И люди те, что нас" покраше",
России вовсе не достойны.
К чему у власти те. Лишь худо.
Страна вдыхает клевету,
А выдыхает нищим людом,
Что знает в очи нищету.
Разрыв меж бедным и богатым.
Но кто по истине богаче?
Бедняк, что ищет лишь удачи,
Не зная ярости, злорады.
Иль ядовитый дворянин,
Что наживался на том бедном.
Но все проходит не бесследно,
Про гнев народа он забыл.

Гронский:
Я понял, сударь, вас бесспорно,
Но для чего рассказ сей мне.

Желябов:
Я впечатлен, я весь в огне,
Вам служит честь и столь покорно.
Я уверяю, вас не буду,
Давить и жаловать со мной.
А вы подумайте, покуда,
Я дам вам день-другой.

Гронский:
Так вы, как праильно я понял,
Зовете в общество свое.
Но я готов сказать сегодня,
Не буду ждать я ничего.

Желябов:
Помыслите, не заставляю,
Я не тяну вас больно к нам.

Гронский:
Согласен.

Желябов:
Я вас поздравляю.
Вы приняты в наш клан!

Пожали руки столь приятно,
Смотрев глаза друг другу с дружбой.
Восторг Андрея необъятный,
И страх художника ненужный.

Желябов:
Вы знайте, вы один такой,
Ведь в нашем умном, хитром сборе
Не творческих умов доколе,
Вы выбор сделали лихой.

Гронский:
Да разве выбор мой так лих?

Желябов:
Вы, может быть, не понимаете,
Сье - революция, господин,
А вы в ней главным побываете.
Сегодня сбор в усадьбе Марка.
Сегодня, ровно в 5 утра.
Вы не поспите вовсе, правда,
Но плата, знайте такова.(саркастично)

Гронский:
А как же будет Настасия?

Желябов:
На сборах нужно появиться.
Здесь каждый миг как ключевой.
Это мятеж и он живой
И будет требовать случиться.

Гронский:
Зачем вы здесь вообще явились?
Ведь вам же здесь не место.

Желябов:
Сюда богатые все слились,
За ними наблюдать прелестно.
Оставлю вас, пожалуй, я,
Я дам вам с мыслями собраться.
Познание резко изменя,
Еще нужно сознаться.

И Гронский в мыслях проводил,
Остаток ночи торжества.
Вопросы все он находил,
Но никому не задавал.
"К чему им бунт, мятеж народа?
Какая выгода для них?
Иль надо им, иль просто мода
Поверий глупых и чужих?
Быть может я сейчас ввязался,
А позже с ними арестуют.
Никто вопросом не задался,
Ничто их не интересует.
К чему я сделал выбор этот,
Но чучство, будто бы не зря.
Есть шанс сказать этому свету,
Что это Гронский! Это я!
Но вдруг, все худо обернется,
На кон поставил я судьбу.
И ничего уж не вернется,
И жизнь я прошлу не верну?
Зачем мне риск, я жил прекрасно!
Могу великим стать ведь я.
Ох, все же, как это ужасно!
Себя корить, винить себя...

Анасстасия одинока.
Стоит вдали от суеты.
Ей не прекрасно и не плохо,
Ей лишь хотелось тишины.
Но Павел видя сью картину,
Решил к ней все же подобраться.
Собрать на речь свои все силы,
Ей обо всем исповедаться.
Ему все спыл комплименты,
Неудержимый весь народ.
Он пропускал эти моменты,
Его Настасья все гнетет.
Что он творил, не сознавая,
Он будто был пьяненый чем-то.
Андрея ль речи опьяняли,
Иль мысли в голове несметны.
Но вот пред ней он оказался.
Во всем и вся он ей признался.

Гронский:
Не оправдаю я свой выбор.
Хотел бы то, да не смогу.
В течении плыл, как будто рыба,
Теперь я против поплыву.

Анастасия:
Ну будь таков. Таков твой путь.
Перечить я тебе не стану.
Но что пытаешься вернуть,
Что ищешь ты столь неустанно?
Тобою вновь я удивляюсь.
К чему ты с жизнью споришь этой?
Со мной ты кем-то оставаясь,
Другим предстанешь кем-то.
Знаком с собой? Иль ты забыл,
Себя в обличьи истином.
Куда, мой милый, ты заплыл,
Себя ища неистово?

Гронский:
Тревога обо мне напрасна.
Лишь думай только о себе.
Не думай, что это опасно,
Не думай о моей судьбе...

Сказать ей ложь сейчас не смог,
Но правду - трудно тоже.
Он весь встревожен, весь намок -
Помешаный художник!
"Куда ж он вновь запропостился?
Желябов, чтож меня терзаешь?
Да чтоб ты к черту провалился!
Куда ты пропадаешь!?"
Искал его в мятежном духе,
Трепали душу злые муки.
Часы показывали час второй...

Желябов:
К чему переполох такой?
Чрез два часа мы с вами выйдем,
Прогулкой славной развлечемся.
Потом нас встретит Марк, наш лидер,
И мы в усадьбу повернемся.

Гронский:
Как вы всегда в покое полном?
Восстанье люда накануне.

Желябов:
Исчезнет сплин в морской лагуне,
Да здравствует покоя волны.

Играла музыка все тише,
И тише гогот стал людской.
Но это вы, но это вы же
Хотели праздник вот такой!
Желябов мигом удалился,
Оставив Павла одного.
И больше здесь не появился.
Чрез час здесь нет уж никого.
Погас в поместье яркий свет.
Поник, уснувши, как младенец,
Сьего поместия владелец,
Лишь слышен храп, а гула нет...
Народ, видать, навеселился,
Наелся вдоволь и напился.
И все довольные уж спят,
В своих домах, в своих светлицах.
В их сонных милых лицах,
Коварный жадный взгляд.

СЦЕНА 14. НОЧНАЯ ПРОГУЛКА.
Ох, после бала! После танцев,
Веселых песен и забав.
Художник вышел прогуляться,
Участие в том не принимав.
Не принимав их интересы,
Иль принцип, или злость берет...
Но одно он знал прелестно,
Что что-то громкое гредет.
Где был старик, то место пусто,
Ушел он, видимо, в уныние.
Но Павел думал, что отныне,
Исправят мир, не станет грустно.
Надеясь только на восстание,
На то, что мир перевернется,
Ты будешь жить в самообмане,
По венам что спокойно льется.
В окрестностях поместья ждал он,
Андрея - друга своего.
Куда же в этот раз пропал он?
О сьем не знал никто.
И стоя у кустов садовых,
Он наблюдал так полнолунье.
Не приходило мыслей новых,
И, видно, страх пропал в "лагуне".
Но голос сзади тут раздался.
Он низок, басом уши режет.
Здесь полицмейстер оказался,
И между делом, действом между,
Внимание к Павлу обращая,
И речь к нему он обратил.

Полицмейстер:
Ох я бы вас сейчас скрутил,
Поймал бы, вас я уверяю.

Тут в Гронском паника проснулась,
Средь беглых мыслей он поймал
Нужный ответ и оглянулся,
Уверенно ему сказал:

Гронский:
Увы, товарищ полицмейстер,
Я чист и сам я это знаю.

Полицмейстер: (продолжая мечтательно)
Ох, я б поймал вас здесь, на месте!
Ох я б поймал, вас уверяю!
Уж слишком вы, мой друг прелестный,
Талантливый художник.
А разве можно? Разве можно
На золото быть весом?

Гронский:
Все шутки шутите, товарищ?

Полицмейстер:
Картину, добрый, мне подаришь?

Гронский:
К чему вам творчество мое,

Полицмейстер:
Когда смотрю я на нее,
В душе прекрасно и тепло.

Гронский:
Приятно слышать то от вас...

Полицмейстер:
Мой интерес к вам не погас.
Один вопрос, не возразишься,
А смерти, друг ты мой, боишься?

Гронский:
Добро творящий безответно,
На сердце чьем грех не таится.
Тот будет жить душой бессмертно.
Тот смерти тела не боится.

Полицмейстер:
А ваш ответ красноречив!
Смотрю я, вы не так труслив?

Гронский:
К чему боятся...

Полицмейстер:
Так-то, так-то...
Прощайте, я пойду прилягу!

Беседа сья казалась странной,
Непринужденной и нежданой,
Она случилась, не престанешь,
И человека не оставишь...
Покуда празднует луна,
Все Гронский ждет свой судный час.
Звезда на небе не видна,
Ее скрывают облака,
Плывущие от нас.

Желябов:
Ну что ж, мой друг, давай вдохнем,
Ты чуешь этот запах?
Людским он пахнет огоньком,
Добыча в его лапах.

Гронский:
К чему ты вечно так неждан!
Пугаешь, честно слово...

Желябов:
Я весь горю, сгорю дотла,
Я одержим на голову.

Гронский:
И отчего ж такой порыв?
К чему энтузиазм такой?
Ужель ты выпил, дорогой?
Прошу, скажи, что это миф.

Желябов:
Тревога - главный враг мужчины.
И оттого ты будь спокоен.
В пути мы повстречаем мины,
Но не сдадимся в этом бое.

Гронский:
Ох, странный этот полицмейстер!
К чему он чушь свою несет.

Желябов:
Что он сказал тебе, ответь же!

Гронский:
Про смерти страх, лишь про нее.

Желябов:
Пойдем, в другое место, Павел.
Здесь сумашедший этот тип.
Он точно помешался, право,

Среди увядших, грустных лип,
Они прогуливались славно,
Все гововрили неустанно.
И, видно, схожие по нраву,
Два человека - два героя,
Один не знал в глаза покоя,
Другой с покоем уж на "ты".

Уж час четвертый! Пробил час.
Ох, утро нежно наступает.
Жемчужный свет луны погас,
Звезда на небе умирает.
Небесный свод свой цвет меняет,
Чудной окрас приобретая.
И солнца луч с росой играет.
Предвестник утра - блажь земная.
Приятно ветра дуновение,
Цветов, ветвей хитро сплетение,
Что полнит воздух благовоньем.
Полна природа беззаконием.