Замечаю, что кто-то открывает шторку и закрываю шкафчик, тяжело вздыхая.

— Вы могли бы вызвать меня, и я бы забрала у вас бокал, — говорю, когда мужчина ставит на стол пустой стакан.

— Ничего, мне не составило труда немного размяться, — пожимает плечами он. Снял пиджак, расстегнул пару пуговиц серой рубашки и явно подготовился к быстрому раздеванию. Идиот.

— Вы ищете уборную? — Спрашиваю его и указываю рукой в направлении туалета.

— Одному там довольно скучно, — ухмыляясь, Кристофер прислоняется плечом к стенке.

— Простите, сэр, но вам нельзя находиться здесь без весомой причины. Прошу вас занять своё место или прогуляться по самолёту, — сухо произношу я и, убирая грязный бокал в шкаф, выпрямляюсь. Не уходит, наоборот, поправляет шторки, сдвигая их плотнее, и делает шаг ко мне.

— Барбара, буду говорить открыто, раз до тебя не доходит смысл моих слов. Я плачу тебе, а ты меня развлекаешь. Думаю, ты найдёшь вариант, как это сделать, а я с удовольствием отблагодарю тебя. Сколько? — Он нагло достаёт портмоне и отсчитывает купюры.

— Сэр, я убедительно прошу вас прекратить говорить подобную нелепицу и занять своё место. Спишу это на чрезмерное употребление виски, — категорично отказываю ему.

— Ладно, добавим, — Кристофер бросает на стол больше тысячи долларов, вызывая внутри меня отвращение.

— Теперь достаточно, да? — Его рука тянется к моей талии, и он с силой хватает меня, прижимая к себе.

— Пошёл на хрен отсюда, я сказала, — ударяю его по груди, хотя уставом это запрещено. Но меня уже всё достало. Просто достало, пусть мужчина и хорош собой, а мне нужны деньги, но опускаться до такого никогда себе не позволю!

— Эй, куколка, так не поступают с пассажирами первого класса. Тебя уволят, если я захочу этого, — угрожает он, отчего я лишь усмехаюсь.

— Вот и отлично, я как раз собираюсь написать заявление на увольнение. И меня не волнует, что и кому ты скажешь. Мне на это плевать, поэтому пошёл отсюда к чёрту, и чтобы я тебя больше не видела. А свои деньги засунь себе в глотку и подавись ими, — шипя, хватаю купюры и, подходя к оторопевшему мужчине, не ожидающему от меня такой грубости, засовываю их в карман его брюк.

— Да брось, куколка, — Кристофер хватает меня за руку, но я зло вырываю её.

— Хорошо, понимаю, ты на работе и боишься, что тебя поймают. Но поверь, я не впервые летаю и знаю, как всё здесь обстоит. Большинство из вас легко соглашаются, но это мне быстро надоедает, а ты меня своим отказом заводишь ещё больше. Давай договоримся: ты увольняешься, а я жду тебя у входа в аэропорт. Я решу все твои проблемы и полностью буду обеспечивать, если ты будешь работать на меня, на моём частном авиалайнере. Там уж тебя никто не осудит, и мы весело проведём время, — от этого унизительного предложения тихо смеюсь, поражаясь его тупости и уверенности в том, что подобные слова могут хоть как-то изменить моё решение и остановить тошнотворную злость к нему. Боже, как же противно.

Кристофер считает, что раз я смеюсь, то всё хорошо, и я согласна на его предложение. Но, чёрт возьми, я ненавижу всех этих проклятых мужчин, думающих, что я кусок мяса, который они могут разрезать на кусочки и выбрасывать, когда им наскучит развлекаться или же, я совершу что-то неправильное.

Продолжая смеяться, подхожу ближе и, резко замахиваясь, ударяю его ладонью по щеке, отчего мужчина отшатывается, и смех прекращается как у меня, так и у него.

— Пошёл вон отсюда, я сказала, — толкаю его в грудь.

— Да ты охренела...

— Что здесь происходит? — Рычание раздаётся со стороны кабины пилотов, и всё внутри леденеет от ужаса. За что?

— Убирайся, — шепчу я Кристоферу, оборачивающемуся и замечающему Дэвида.

— Это ещё не конец, куколка, — подмигивая, мужчина вылетает обратно в салон, а я подхожу к столу, упираясь в него ладонями.

— Я спросил: что здесь происходит? — Голос Дэвида за спиной клокочет от ярости, и я жмурюсь, дёргаясь от этого тембра.

— Ничего...всё нормально, — шепчу я, хватая зачем-то салфетку, и судорожно начинаю тереть стол.

— Недоразумение, — меня трясёт от повысившегося адреналина в крови, отчего движения становятся более резкими, а в глазах мутнеет от подступивших слёз. Не плакать. Да, неприятно. Да, снова попала в унизительную ситуацию на его на глазах, и ещё в таком виде. Но не смертельно. Не плакать!

— Это нарушение устава. Никаких личных отношений на борту, — Дэвид хватает меня за локоть и грубо разворачивает к себе, вызывая страх от взгляда в его потемневшие от ненависти глаза.

— Я не...

— Даже если этот человек тебя трахает, никаких выяснений отношений на моих рейсах, — цедит он, дёргая меня к себе, а мои губы уже начинают подрагивать. Он буквально выплёвывает обвинения, да ещё с таким выражением лица, как будто от меня дерьмом несёт или я здесь оргию устроила, а его не позвала.

— Ты оши...

— Не интересует. Кофе. Живо, — Дэвид толкает меня так, что я ударяюсь затылком о шкафчик и жмурюсь от внезапной боли.

— Кофе, я сказал. Ты или сейчас же выполняешь мои приказы, или я тебя уволю сам, — быстро киваю, понимая, что вот-вот расплачусь. И лучше бы он этого не видел. Да так со мной никто не обращался. Никто! Меня, в последнее время, то и дело, что или унижают, или швыряют, как сейчас, словно я кукла, которая даже права не имеет возразить на выговор.

Трясущимися руками наливаю растворимый кофе и, промахнувшись немного, пытаюсь вытереть образовавшуюся лужицу, но из моих пальцев вырывают кружку, отчего горячий напиток попадает на пальцы, и я издаю стон от боли.

— Чёрт бы тебя побрал, Барбара, — Дэвид хватает меня за талию и утягивает за собой. Всё происходит так быстро, что я не успеваю даже пикнуть, как оказываюсь в туалетной кабинке, и на мой палец льётся холодная вода.

— Я уволюсь...не волнуйся, больше ты не нарушишь свои правила, — шепчу я, пока он, стоя за моей спиной, удерживает мою руку под водой.

— Сдаёшься. Тебе к лицу поражение, но не в это время и не в этом месте. А вот слёзы — нет. Мне они не нравятся. И то, что ты крутишь роман с пассажиром, тоже не нравится, — его горячее дыхание обдаёт мою щёку, и я поднимаю взгляд на зеркало, встречаясь с его глазами в отражении.

— Какой смысл работать, если меня ненавидят, да ещё и по неизвестным мне причинам? Какой смысл, если ты был прав, и небо это не моё. Это было лишь вынужденной работой, и только. Я ни с кем не кручу романы, они мне не интересны. Отпусти, всё уже нормально, — дёргаю рукой, но он ещё крепче обхватывает моё запястье и прижимает меня своим телом к раковине.

— Ты дала ему пощёчину. За что?

— За то, что он посчитал меня шлюхой, готовой развлекать его за деньги, — честно признаюсь я.

— Это нарушение устава. Ты должна была сообщить Брук. Ты поступила неверно. Ты не можешь защитить себя от нападения, не имеешь права применять силу. Это противоречит правилам, и ты теряешься в подобных ситуациях. Ты не стрессоустойчивая. У тебя мягкая кожа, — озадаченно поворачиваю голову к Дэвиду.

— Что? — Шёпотом переспрашиваю я. Может быть, последнее мне послышалось?

— Очень мягкая кожа. Мне нравится это, — его взгляд на секунду опускается, и я чувствую, как его пальцы немного разжимаются. Он поглаживает моё запястье, отчего пульс подскакивает, и я нервно сглатываю.

— Я запрещаю тебе сдаваться, понятно? Мне плевать на то, что послужило причиной для подобного решения. Ты должна научиться быть сильной. В этом мире тебе никто не поможет, Барбара, кроме тебя самой. И не смотри на меня так. Мне это не нравится. Я не собираюсь помогать и защищать тебя. Ты мне никто, и останешься никем, как только я завершу рейс. Я не хочу тебя видеть. Я не хочу на тебя смотреть. Ты мне противна, как и большинство людей, — Дэвид отпускает мою руку и отходит, пока я пытаюсь понять, что к чему относилось. Ни черта не могу уловить.

— Почему ты такой грубый со мной? Что я тебе сделала? — Тихо спрашиваю его.

Его взгляд меняется, превращаясь в ледяной, вызывая внутри меня желание закрыть дверь и запереться изнутри в туалетной кабинке, забраться с ногами куда-нибудь на потолок и сильно зажмуриться. Я думаю, что сейчас он снова скажет нечто такое, что заставит меня усомниться не только в здравости его рассудка, но и в моих качествах. Дэвид же молча уходит обратно в кабину пилотов, оставляя меня в полном недоумении. А через несколько секунд из неё выскакивает Брук.

— Дэвид сказал, что на тебя напали, — выпаливает она, переводя взгляд на мою руку, на которую течёт вода.

— И ты увольняешься, — добавляет Брук.

— Я...боже, — закатываю глаза и выключая воду.

— Что случилось, Барби? Дэвид что-то сделал или...

— Нет, — мотаю головой и, вытирая салфеткой руки, осматриваю палец. Всё нормально, ожога нет.

— Да...не знаю. Один из пассажиров предложил деньги за интимные услуги, я ему врезала. Знаю, что это приведёт или к моему увольнению, или к понижению до стажёра внутренних перелётов, и моё дело будет таким дерьмовым, что я никогда не отмоюсь от этого. Но напряжение внутри меня очень возросло. Я не справилась. Я нарушила устав, — горько усмехаясь, закрываю дверь в кабинку туалета и подхожу к столу, чтобы вытереть разлитый кофе.

— И это заставило тебя принять решение уйти из профессии? — Удивляется Брук.

— Нет, не это. Я...всё сложно, очень сложно. Я не вижу смысла ни в чём, что делаю. Я просто разбита и...больше не могу так, — тихо признаюсь.

— Барби, да у тебя столько ещё будет подобных ситуаций, что не перечесть. А это мы занесём в протокол, и никто тебя не уволит, тем более мне придётся самой уйти, и я бы хотела, чтобы ты заняла моё место. Но для этого ты должна понять — нужно ли тебе это, — мягко произносит Брук, приобнимая меня за плечи. И такая доброта от неё исходит, словно она мой родственник. Мне подобного отношения очень не хватало. Но привязываться нельзя. Я всё равно всех потеряю.

— В этом и загвоздка, я понятия не имею, нужно ли мне это. Да и Дэвид меня ненавидит, постоянно говорит о том, насколько я ужасна, и что мне здесь не место. А ещё сказал, что у меня кожа нежная. Он, вообще, с головой дружит? — Возмущённо шиплю я, оттирая кофе со столика.

— Оу, нежная кожа. На нашего Дэвида это не похоже. Но ты можешь расслабиться, он никогда не выбирает выражения, а говорит всё так, как думает. Даже руководству. Он может просто развернуться и уйти, затем вернуться, что-то ответить и снова уйти. Он вот такой немного странный, но вряд ли он тебя ненавидит. Он, мне кажется, вообще, никаких эмоций не испытывает, а вот нежная кожа — это что-то новенькое, — тихо смеётся Брук.

— Барби, бросить всё ты всегда успеешь, а построить что-то с нуля — это довольно сложно. Порой мы совершаем опрометчивые поступки, поддаваясь внутренним переживаниям, но потом очень жалеем о них. Наша работа требует огромной силы воли, раз решили отдать сердце небу. Но ты уже два года летаешь, и, если до сих пор небо тебя не отвергло, значит, оно верит в тебя. А вот ты в себя не веришь, это и есть проблема, которая не даёт тебе здраво мыслить. И что касается Дэвида, то после этого рейса ты вряд ли его увидишь снова, ведь он работает только на лучших и частных рейсах, так что его слова ничего не значат и быстро забудутся, — поворачиваюсь к ней, и вижу, что её глаза полны заботы и переживаний обо мне. Материнский инстинкт. Он и делает её такой понимающей.

— Раньше у меня была причина, чтобы работать. Это не было моим желанием, но я смирилась, только бы заслужить прощение у тех, кого я любила. А сейчас они меня сломали и отвергли, Брук, и я понятия не имею, как люди ставят для себя цели и зачем они это делают. Смысл?

— Значит, они не заслуживают твоей любви, Барби, если заставляли тебя доказывать им свои чувства. Любовь она безгранична и имеет множество подводных камней. Мы оступаемся, но любящие люди в любой ситуации, несмотря ни на что, помогут нам подняться. Они забудут и обиды, и разногласия, и злые слова. Они придут на помощь в любом случае. Но иногда мы выбираем не тех, кого следует любить, и пытаемся выслужиться перед ними, и делаем только хуже себе. Подумай о себе, Барби, о своих желаниях, а не о тех людях, которые не оценили тебя по достоинству. Ты сама должна себя ценить и делать всё, чтобы тебе доставляла радость твоя работа. Вычеркни ненужных людей из своей жизни и освободи место для тех, кто готов быть рядом с тобой в будущем, и кого ты просто боишься туда впустить. Им пока там не хватает места.

— Спасибо, Брук. Обычно я не плачу, правда. И я не слабая. Но в последнее время всё смешалось, и я размякла.

— У всех бывает такое время. Даже в небе существует грозовое предупреждение, а затем буря, после которой наступает штиль, а за ним солнце. Так иди, в зависимости от ситуации, к своему солнцу или же к своей грозе. Кто-то выбирает безоблачное существование, и живёт, никуда не двигаясь, это и есть внутренние рейсы. А кто-то жить не может без грозы и опасности, что всегда есть на международных рейсах. Выбери то, что тебе ближе, тогда и цель найдёшь, — Брук подмигивает мне, и я улыбаюсь ей.

Наверное, солнце мне было бы предпочтительней. Но я люблю дождь и пасмурную погоду, в ней чувствую себя собой...гроза. Взгляд грозового предупреждения.

— А сейчас ты должна написать отчёт о том, что произошло. И по прилёте я лично сообщу об инциденте, — говорит Брук, указывая взглядом на шкаф с бумагой и ручками.

— Но не пиши о том, что ты его ударила. Вряд ли он докажет это...

— Дэвид видел это, и он может поймать меня на обмане, — качаю головой на предложение Брук.

— Он ничего не скажет. Раньше он не сообщал мне о том, что произошло нападение на мою коллегу, и его не волновало то, что она уйдёт, — замечает девушка.

— Он меня ненавидит, клянусь. Он просто терпеть меня не может.

— Мужчины, они предпочитают сначала натворить дел, а потом расхлёбывать их. И эти мужчины намного ценнее, чем те, кто притворяется кем-то другим и выглядит идеальным, потому что дальше всё расхлёбывает женщина, а мужчина лишь наслаждается её унижением. Так, нам пора уже готовиться ко второму ужину и предлагать напитки. Ты пока пиши заявление, а я обслужу салон. На каком месте сидит твой маньяк?

— Два «А», — моментально отвечаю я.

— Тогда пусть немного помучается несварением, — Брук подмигивает мне и подталкивает бедром к свободному месту, подпевая себе под нос какую-то мелодию.

Вспоминаю форму отчёта, которую нам показывали на курсах, и пишу заявление. Об этом узнают все, буквально все, ведь этот мир огромная деревня, в которой никогда и ничего не утаишь. А ещё и прибавят красочности для усиления эмоций и чтобы было, что обсудить в тихие часы.

Заполнив формуляр, и не упомянув о том, что я применила силу, помогаю Брук и меняю тележки после напитков на закуски, а затем на кофе и чай с десертом.

— Я же забыла тебе сказать, Сэймур сделал мне предложение, и мы завтра собираемся в баре «Звезда» на пятой авеню в восемь вечера, чтобы отпраздновать это. Будут только самые близкие друзья, я хотела и тебя пригласить, — говорит Брук, пока подписывает документы перед посадкой.

— Я...

— Ещё это будут мои проводы, вряд ли я смогу летать в ближайшее время. Лучше я позабочусь о своём здоровье и начну подготовку к свадьбе, — перебивая меня, добавляет она.

— Это очень мило, но я, наверное, не смогу, — натянуто улыбаюсь ей.

— Закроешься от всех и будешь думать о своей ужасной жизни? Брось, Барби, это ни к чему хорошему не приведёт. Нужно учиться отпускать людей и жить дальше. А сейчас ты сама отвергаешь тех, кто мог бы стать тебе другом или даже кем-то большим.

— Нет, дело не в этом. У вас своя компания, и мне будет не комфортно, я уже давно перестала посещать подобные мероприятия и выбираю одиночество.

— Уже заговорила словами Дэвида. Ещё раз побываешь с ним в рейсе, тоже замолчишь, — цокает Брук, а я закатываю глаза из-за очередного сравнения. Мы непохожи. Он наглый, грубый и невоспитанный. А я другая.

— Я не люблю знакомиться, Брук. У меня в жизни и так всё сложно, я не желаю привязываться к людям, они зачастую причиняют боль, — тихо произношу.

— Я понимаю тебя, Барби. Когда-то и я была на твоём месте. Хотела вернуться обратно на внутренние линии, потому что там всё было проще. Я провалила стажёрскую программу на международных рейсах и только с третьей попытки прошла в основной состав. Меня унижали, подставляли и на меня клеветали, много было плохого, но я поставила себе цель — дойти до верха, чего бы мне это ни стоило. И я дошла, чем очень горжусь, и поэтому хочу помочь тебе влиться в наш экипаж. Я уверена, если ты захочешь, то легко пройдёшь любой отбор, как и изменишь свою жизнь. Не бойся впускать людей в своё сердце, Барби, ведь кто-то нуждается в этом. Приходи завтра, и найди себе друзей, пора выползать из раковины одиночества, иначе потеряешь себя, — Брук дружески толкает меня в плечо и ставит свою подпись на документах.

— Я подумаю, — заверяю её, хотя точно знаю, что вряд ли пойду.