На следующее утро Миён царствовала на кухне. Тридцать первое декабря — как не радоваться! Упорная работа велась на кухне с завтраком, салатами и курицей. Казалось, что необычного в девушке, которая готовила стол к празднованию Нового года? Но проницательный брат мгновенно распознал, где же запрятана свинья.

— У тебя с ним что-то было.

Миён, которая была готова в любой момент к этому вопросу, даже не повернулась к брату, но шея и лицо пошли красными пятнами.

— Откуда такая уверенность? Галлюцинации из-за дорам?

— Да нет, — издевательски протянул Минсок, откусывая бутерброд. — Ты другая. Вот в чем проблема. Как два года назад.

— А что, если это не так? — с азартом обернулась она к брату.

— А мы проверим это на твоём Лухане. Если он будет вести себя, как олень, то…
Девушка фыркнула.

— Что подразумевает понятие «как олень». Так можно каждого, кто тебе не нравится, окрестить.

— Если он зависнет на пороге, глупо улыбнется, а потом пойдет к холодильнику, значит, было что-то. Поздоровается, будет говорить о всякой чепухе со мной, но украдкой смотреть на тебя. А давай ещё так! Урони что-нибудь нарочно, и, если он подскочит, точно что-то было. Или можно напрямую спросить. Самый беспроигрышный вариант.

Миён ему ничего не ответила, только с большим остервенением принялась шинковать салат, надеясь уйти быстрее, чем придет Лухан. Лухан ранним утром отправился к механику, так что, кроме деда, его никто не застал.

Распахнулась дверь, и словно иголки пронзили тело Миён. Как она умоляла себя в этот момент не опозориться, не обернуться, не выдать себя. Это точно был он. Искоса она глянула на остановившегося у порога Лухана, раскрасневшегося и тяжело дышавшего после мороза.

— Чего стоишь, проходи быстрее и завтракай, — как можно строже проговорила она. Минсок как-то странно крякнул, но тут же носом уткнулся в кружку с какао. Лухан сел рядом. Миён поставила перед ним яичницу, чашку с кофе и, даже не глядя, вернулась к своим занятиям. Лухан одарил ее недоуменным взглядом. За всей этой картиной внимательно следил Минсок.

— Как провели ночь? — спросил брат, попивая какао. Лухан как-то странно дернулся, а Миён вдруг вскрикнула.

— Чёрт бы тебя!..

Послышался треск, и о пол вдруг ударился нож. Миён обернулась к мальчикам с окровавленным пальцем, который она поспешила засунуть в рот. Первым подскочил Лухан, начал причитать что-то, быстро подвел девушку к раковине, дабы смыть кровь. Минсок тоже подскочил и даже на несколько минут забыл о своем беспардонном вопросе.

Когда с пальцем Миён, обернутым в марлю, было покончено, благородный Минсок решил взять на себя груз ответственности на кухне и стал нарезать салат. Миён опустилась рядом с Луханом.

— Так что? Как ночь прошла? В твистер играли?

— Чего? — подавился кофе Лухан.

— Так вы ведь должны были у соседки Чон быть, нет?

— Минсок, отстань, тошно от тебя! — оборвала брата девушка, палец которой все ещё нарывал.

— Миён, дед просил купить свежей рыбы у старухи Хёрин. Сейчас как раз самое время, чтобы пойти к ней.

— К Хёрин? До ее дома пешком час идти, так ещё в этих сугробах. Он с ума сошел? Дома же есть рыба. И почему я?

— Потому что ты порезала палец, и мне придется готовить курицу и салаты. Но ничего страшного, с тобой ведь Лухан пойдет, так?

Все уставились на методично попивавшего кофе Лухана. Парень неловко оторвался от чашки и оглядел друзей.

— Конечно, я пойду.

— Вот и отлично. Идите вместе. Хотя знаете, — Минсок вдруг выглянул в окно, распахнул его и махнул кому-то рукой. — Вас подвезет наш сосед, Джимин. Эй, Джимин, не спеши! Давайте-давайте, деньги не забудьте!
Ворчавшая Миён побежала к себе в комнату, а Лухан на какое-то время остался наедине с Минсоком. Как только шаги сестры затихли, Минсок с крайне суровым выражением лица обернулся к гостю и заговорил:

— Ответственность за свои поступки нужно держать, брат, сам понимаешь. Особенно после того, что было между вами ночью.

Уши Лухана лучиной вспыхнули. Он даже встал из-за стола, удивлённо и, вместе с тем, со стыдом рассматривая Минсока.

— А откуда ты знаешь? У нас ничего серьезного не было, так что… Она тебе что-то сказала? Что она сказала?

— Ничего. Но ее поведение за себя говорит. Хочу предупредить, что будет не комильфо после всего этого забрать свои вещички и уехать обратно в Осаку.

— Я понимаю. И решу этот вопрос сам, не маленький, — начал раздражаться Лухан, который с ужасом ощущал, что все к нему в этом доме относятся, как к ребенку.

— Побег не решение, — предупредил Минсок.

— Я даже не думал об этом!

С этими словами он вышел из кухни, надел шапку с курткой и стал дожидаться Миён, которая уже спускалась. Укутанная в несколько слоев шарфа и спрятанная под объемной шапкой, она критично оглядела Лухана:

— Будет холодно. Советую надеть шарф.

Когда Минсок сказал, что их подвезет сосед, Лухан был уверен, они поедут на машине. Но машина обернулась настоящей повозкой, запряженной одной лошадью. Замешательство парня заметила Миён и усмехнулась:

— Вот так мы и живём в деревне. Время здесь течет чуть медленнее. Я деда даже еле уговорила подключить интернет.

Пожилой сосед Джимин, хороший друг дедушки, улыбался во все зубы, среди которых поблескивали золотые коронки. Длинная и пушистая седая борода навевали на мысль, что он некий сказочный герой, обладающий семимильными сапогами и могучим посохом. Либо у Лухана слишком бурная фантазия. Миён без проблем забралась в повозку, застеленную множеством слоев простыней, а затем помогла Лухану.

— Здесь даже подушки есть, — удивился Лухан, осматривая снаряжение.

— Можешь вздремнуть, дружок, коль хочешь, — улыбнулся сосед и встряхнул уздой, вынуждая лошадь идти вперед. — К бабке Хёрин надо? За полчаса домчу, так что можете расслабиться.

Миён подложила под спину подушку, прислонилась к повозке и уставилась на дорогу. Неугомонный сосед без умолку трещал, интересуясь городской жизнью в основном у Лухана. Обсуждали инфраструктуру, сравнивали цены на мясо здесь и там, обсуждали негожих политиков…

— У меня в городе живет старший сын. Боже мой, как эти ваши мегаполисы портят человеческую душу. Человек постоянно бежит, спешит куда-то, как букашка; боится не погасить кредиты, трясется за свою жизнь перед сном и после него. Люди теряют лучину. А здесь, в деревне, очищаешься. Чистый воздух, здоровая еда, да и отдыхать некогда. С пяти утра на ногах. И нравится, дети. Нравится такая жизнь. Понимаю, что достойно прожил ее. А вы же себя, суть свою в этих городах, среди этого невежества и грязи, теряете. У нас в деревне, конечно, душегубов и тунеядцев полно, далеко ходить не надо. Но всё это не то, дорогие мои.

Излияния старика вызывали теплую улыбку у молодых. Они молча переглядывались, пряча смешки в шарфах, и продолжали слушать бойкую речь старика. Повозка убаюкивала. Миён с трудом удерживала глаза открытыми. Лухан, заметивший ее состояние, поманил пальцем к себе и положил на свои колени подушку. Миён неловко переползла к нему.

— Не выспалась?

Миён распахнула глаза и укоризненно взглянула на парня, но, не заметив ни единого намека на ехидство и издевательство, расслабилась.

— Чуть-чуть.

— Как палец?

— Не тревожит.

Ладонь Лухана скользнула по ее лицу, огладила румяные щеки и поднялась к едва подрагивающим векам. Миён прикрыла глаза, мысленно содрогаясь от его прикосновений и взглядов. Хотя не только мысленно. Ей о многом хотелось сейчас с ним поговорить. Точнее, ей нужно было поговорить об этом. О машине Лухана, его планах на этот вечер и о прошедшей ночи. А еще об Осаке, выяснить, наконец, что их друг в друге два года разочаровало, отторгнуло. А Лухан смотрел на нее теплыми карими глазами, словно на ребенка.

— О чем думаешь?

— О Новом годе.

— Только? — прищурился он. — А вот Минсок утром выпытывал у меня, как тебе спалось, почему у тебя такое подозрительное поведение. Пока что подозрительного я в тебе ничего не заметил, но уже приглядываюсь.

Миён недовольно заворочалась на его коленях, но Лухан придавил ее руками, не позволяя встать.

— Только о Новом годе думаешь?

— Да что ты пристал?! О чем мне еще думать?

— Об этой ночи, — тихо протянул он, внимательно наблюдая за ее реакцией, которая не заставила себя ждать. — О чем мы с тобой говорили и что делали…

— Не неси ерунды, ничего такого мы не делали! — запаниковала она, продолжая попытки отползти от парня. Глазами она часто металась к старику, боясь, что он что-то услышит. — Громче поговори тут еще.

— Твоему соседу вряд ли понравятся подробности твоей жизни, хотя…

Договорить Лухан не успел, так как повозку сильно растрясло. Миён чуть не отлетела, но в последний момент парень успел ее ухватить и крепче прижать.

— Держитесь, молодые, дорога здесь в разбитом состоянии. Но ничего, скоро доедем.
Сосед оказался прав, потому что через пятнадцать минут показалось несколько домов бедственного вида. Повозка остановилась, и пассажиры нехотя выгрузились, пока сосед желал удачи во взрослой жизни. Лухан с ужасом заключил, что возвращаться придётся пешком. Дом продавщицы рыбы казался старым, неухоженным и грозившим вот-вот развалиться.

— Чем дальше от центра деревни, тем хуже, — пояснила Миён, стуча в дверь. Отворила пожилая женщина, которая тут же узнала Миён и весело защебетала, приглашая внутрь. Внутри всё выглядело намного приличней: была предельная чистота, и пахло свежеиспеченным хлебом и рыбой. Старушка повела Миён чуть дальше, на кухню, где и находилась рыба, а Лухан предпочел остаться в зале. По маленькому телевизору с помехами транслировали передачу о животных.

— Сейчас я, деточка, подойду, — крикнула старуха и вернулась в зал за очками. Вдруг, завидев Лухана словно в первый раз, остановилась, как вкопанная. — Дружок ее? — заговорщицки прошептала.

— Можно и так сказать.

— Городской, сразу видно… Так это у тебя машина сломалась? Всю деревню облетела эта весть.

— Да-да, у меня.

— Мальчик, — старушка раскрыла перед ним свой громоздкий комод, в котором оказалось бессчетное количество бижутерии, золотых украшений и антикварных шкатулок. — Не хочешь что-нибудь подарить подружке на Новый год? Вижу, подарка не приготовил.
«Чёрт, я ведь и правда ничего не подготовил ей. А денег то у меня не очень много с собой».

— Я бы с радостью, но есть ли у вас что-то на такую сумму? — и он показал старухе бумажник. Та радостно поджала губы и протянула парню несколько шкатулок, браслетов и подвесок. Лухан без промедлений выбрал серебряную подвеску с ёжиком и радостно улыбнулся. Да это же тотемное животное Миён — ёж! Точно подойдет. С этими мыслями он расплатился со старухой и спрятал подвеску в карман.

Они стояли на улице, осматривая дороги в надежде встретить проезжавшую повозку.

— Долго будем стоять, — вдруг сказала Миён, потуже затягивая шарф. — Поэтому пошли пешком, так кого-нибудь и встретим.

Первое время шли молча, и по вине Миён. Лухану не удавалось определить, в каком настроении девушка, поэтому по большей части он предпочитал молчать, чтобы лишний раз не брякнуть глупость. Но вид девушки после посещения бабушки изменился и не в лучшую сторону. Брови хмурой дугой нависли над глазами, губ не было видно за слоем шарфа. В конце концов, Лухан разозлился сам на себя: «Что я веду себя, словно банановая кожура? Что-то нянчусь, кукожусь, а дельного сказать ничего не могу! Долой всё!» Но первой всё-таки заговорила девушка.

— Как родители? Звонили?

— Звонили. Обеспокоены и расстроены, что не с ними буду отмечать, но сестра не удивлена. Ты же знаешь ее сарказм и постиронию… Ничего хорошего. Возможно, даже к лучшему, что я застрял здесь. Не буду выслушивать ее дотошные рассказы о ссорах с мужем, хотя племянника хотел бы видеть… А твои родители как поживают? Что насчёт подарков?

— С этим проблема решена. Я через службу в той стране договорилась, чтобы им доставили мои сюрпризы. Видишь ли, у нас-то и Новый год в разное время наступит. Мы утром уже позвонили друг другу, поздравили. Скорее всего, еще завтра позвонят на утро. Проверить, не спились ли дед с Минсоком. Кстати, насчёт переездов и других стран. Лухан, я хотела с тобой очень серьезно поговорить. Что произошло между нами прошлой ночью, что происходило все эти годы…

Лухан с воодушевлением принял эту тему, не заметив посеревшего выражения лица девушки. Он уже навалился грудью на спину Миён, намереваясь поцеловать ее, однако девушка недовольно стряхнула чужую тушу с себя.

— Осака, кажется, ничему не научила тебя. Ни самодисциплине, ни выдержке. И меня этот опыт ничему не научил.

— Миён, вот что ты начинаешь? Опять пустые проблемы на ровном месте, — парень присел на заснеженный пенек и зажевал печенье. На девушку его слова подействовали подобно спичке и бензину.

— Что я дура, это ладно. Такой ты меня всегда считал и я тоже. От тебя ожидала большего. Более широкого и глубокого взгляда на вещи…

— Почему ожидала? Потому что два года назад я бросил тебя и уехал в другую страну? Из-за этого теперь ты будешь гнать на меня всех коней? Только сегодня утром ты была в настроении. Ночью тем более. Что тебя сейчас не устраивает?

— Неизвестность. Я с тобой, словно по стеклянному мосту иду. И вообще, к чему ты сейчас об Осаке и мне в таком тоне сказал? Я что, запрещала тебе туда уезжать?

— Ну точно не одобряла, — мрачно усмехнулся Лухан, исподлобья глядя на девушку.

— Да чтоб ты знал, да я!.. Да к черту ты мне нужен! Не отрицаю, твой отъезд, твоя Осака перевернули всю мою жизнь, выпотрошили мой позитивный уклад, но я смогла, я поднялась…

— Вот только не надо строить из себя сильную, независимую и самодостаточную…

Ещё бы мгновение, и Миён бросилась бы на него с кулаками.

— Мне есть чем гордиться. А тебе только и остаётся, что Осакой. Но ты молодец. Поступить было туда довольно тяжело. Не каждому удалось. Пойми, Лухан, меня волнует совершенно не это. Произошедшее этой ночью натолкнуло меня на многие мысли. Ты ведь тогда бросил меня, испугавшись расстояния. Но мне кажется, расстояние было не главной причиной.

— Давай, припиши мне ещё отношения на стороне, — Лухан уже не воспринимал всерьез слова девушки. Очередное пиление мозгов.

— Замолчи и послушай меня. Возможно, и так. У меня два варианта: либо твои родители были против наших отношений, либо ты не хотел быть со мной более. Надоела я тебе.

— Родители ни при чем. А последнее… Я тебе перед отъездом всё объяснил, зачем ты поднимаешь эту тему, Миён? Нам вчера было хорошо, мы понимаем и взахлёб слушаем друг друга… Зачем ты все портишь?

— Два года назад именно ты все испортил. Скажи, я надоела тебе тогда?

— Вот как ты сейчас себя ведёшь… Изрядно надоедает.

Миён, кажется, не ожидала подобного ответа. С раскрытым ртом, словно выброшенная на сушу рыба, она опасливо оглядывала Лухана.

— Значит, надоедала… Почему же ты тогда оправдывался расстоянием?

— Прекрати быть злопамятной! Живи каждым днём! Я сейчас с тобой, я ценю тебя, хочу быть с тобой. Зачем ты завела эту демагогию? Что тебе от меня надо?

— Конкретику! А знаешь… Ничего не надо! Ничего!

Терпение парня лопнуло. Он резво вскочил с пенька и начал выводить малые круги вокруг девушки, заведя руки за спину. Вдруг он опустился перед ней на колени, взглянул ехидно, даже желчно и проговорил сквозь зубы:

— Конкретика нужна?! Пожалуйста! — он вытащил из кармана сушку, напоминавшую кольцо. — Миён, выходите за меня замуж! Ведь вам так нужна ваша конкретика. Ведь вам плевать, сколько раз я вам сказал, что нуждаюсь в вас, что ценю вас. Вам было мало всех моих знаков внимания в этой забытой Богом деревне, и вы вытребовали из меня конкретику, слащавые слова. И да, я закрываю глаза на то, что вы состояли в отношениях с моим другом. Поэтому повторяю, выйдите ли вы за меня замуж?

Звонкая оплеуха эхом разнеслась по лесу, а Лухан, словно скукоженный гриб, остался сидеть посреди дороги на коленях, с чёрствой сушкой в руках. Пятно на щеке алело, а между тем Миён, будто победитель, удалялась вперёд. Надеялась, что Лухан побежит за ней…

Не побежал.

***

Провести оставшийся вечер Лухан с горевшей щекой от удара решил в компании занимавшегося ремонтом его машины механика.
Механик предложил сигарету, но Лухан отказался. Не курил вообще, а если и пил, то очень редко. В Осаке пить то некогда было… По рюмкам мужик разлил водки, приготовил бутерброды с сыром и ветчиной. Сели.

— Уедешь сегодня? — шершавым голосом пробормотал механик, глядя куда-то выше Лухана. Бородатый, немытый и издающий не самый приятный запах — вот кто сидел перед ним.

— Наверное, — замялся парень.

— А хотел остаться?

— Хотел. Наверное…

— Что такое «наверное»? Либо да, либо нет. Что же ты уезжаешь?

— Зря я это все затеял. Начал заново пудрить голову девчонке, обрекать на какие-то надежды. Она уже мучается. А я ей желаю только лучшего, правда. Хорошего супруга, крепкую семью, прибыльную работу. А она как заперлась в своей спичечном коробке, так и… Эх, поеду к своим, точно! А с ней связываться не буду, пока не захочет.

— И не захочет. После такого точно не захочет. Ты мне рассказывал, что уже бросал ее. Кому нравится, когда его бросают? Так ещё и не единожды, — и тут мужик грустно вздохнул и, крякнув, опрокинул рюмку. Причмокнул, прищурил глаза и потянул носом. Лухан последовал его примеру. Водка была ужасная, либо Лухан к этому пойлу не привык. А вот бутерброды были хорошие, теплые и жирные. — Моя жена от меня ушла. Уходила пять раз по разным причинам. Я всегда был уверен, что она вернётся. А год назад ушла навсегда. К инженеру столичному. Теперь я уверен, не вернётся.

— А если вернётся? Примешь?

— Приму. Но буду бить.

Помолчали. Лухан сделал более уверенный глоток водки, распалявшей новогодний дух.

— Неправильно это, — сказал Лухан. — женщин бить.

— Да я и не спорю. А иначе не смогу. Побью и прощу. А ты что, не бил? Хотя да, куда тебе. Ты ещё молод.

— И не буду. Родители, скорее, откажутся от меня, если узнают, что я бью женщину. И я от
себя откажусь.

— А не бьешь женщину — бьёт тебя она! — воскликнул торжественно механик, разлил ещё водки, и они чокнулись. Выпили на этот раз оба залпом. — Что она тебе сказала? Разозлила? Обидела?

— Правду сказала.

— И кому эта правда нужна, — фыркнул мужик.

— Отношения с женщиной — обязательства, — пытался философски рассуждать Лухан. — Кто сказал, что я хочу брать обязательства? У меня их и без этого много. Но я ее люблю. И она это поняла, за это, наверное, и презирает. Знаешь, проведя с ней время, наговорившись вдоволь, я решил, что да, готов взять эти обязательства. А недавно она наговорила мне гадостей. И я промямлил какую-то фигню в ответ. Не умею я ругаться. За это многие ребята меня называли каблуком. Но я не такой…

— Каблуком быть неплохо, — механик потирал бороду, остекленевшими глазами глядя в потолок. — Но это диагноз. Честно скажу, до определенного возраста каблуков не любил. А потом понял, что это просто мужики, которые уважают своих женщин. Кто решил, что они «каблуки»? Мужланы вроде меня, у которых не задалось дома с женами. Дошел до этого просветления и запил с новой силой. Да знаешь, все в деревне пьют. От безысходности. Это приезжим на неделю кажется, что здесь забытый рай: чистый воздух, честные и наивные люди. Но это на неделю. А мы так же пьем. Даже хуже городских. Потому что боимся умереть здесь, в небытие. Я, по крайней мере. В городе у тебя расписание, строгий начальник-кретин, который за грязную обувь отчитывает. Ты дожидаешься пятницы, чтобы напиться, а в понедельник с помятым лицом плетешься на работу.

— Философия, — только и пробормотал Лухан.

— Вот что я тебе скажу. Поступай, как считаешь нужным. Не по обиде. Обдумай хорошо, а потом решай, уезжать тебе отсюда одному или с ней. Но шанса вернуться, думаю, у тебя не будет. Женщины же живут на эмоциях. И не такое она тебе скажет на протяжение жизни. Зато ты ей скажешь одно обидное слово — запомнит навсегда. Так еще и подругам, и матери расскажет. Скажет, что простила, а будет помнить. Злопамятные. Любишь ее?

Лухан замешкался, попытался спрятать глаза. Механик подлил ещё водки.

— Выпей и, смотря в глаза, скажи! Любишь, аль нет!

— Люблю! — крикнул он и вскочил с места. — Люблю!

— Вот так! — хлопнул в ладоши. — Провинциальный Ромео! Или кто там… Гамлет?

— Люблю, но в деревне не останусь!

Улыбка с прорехами тут же сошла с лица механика.

***

В праздничном платье перед зеркалом сидела Миён. Отражение смотрело хмуро, строго сложенными губами, которые ещё чуть-чуть и начнут трястись. Глаза блистали дольками отчаяния, сомнения и злобы на себя и другого человека. Но, конечно, всё это она пыталась спрятать под маской напускной горделивости с девизом «Мне никто не нужен, я ведь такая цаца!» На деле всё было печальнее.

Шаркающие шаги отвлекли девушку от самосозерцания. Дедушка критически оглядел комнату, что-то промямлил себе под нос и затем осмотрел внучку, одарив искренней улыбкой.

— Красавица. Теперь понятно, почему этот интеллигент за тобой увязался.

— Он не увязался, — несмело заметила Миён.

— А мог бы, если бы кое-где ты бы пошла на компромисс.

Девушка уставилась на деда, как на инородное существо, пытающееся пропихнуть дешёвый товар.

— Ты всегда меня учил, ни в коем случае не уступать, бороться за свои идеалы.

— Очень рад, что ты усвоила мои уроки. Но это не касается семьи. Семья — самая лёгкая мишень. Захочешь ударить — безоговорочно попадешь. Лухан тебе не семья, пока что… Я вообще не хочу думать ни о каком замужестве, чёрт возьми! — воскликнул вдруг дед. — Ты ещё маленькая! А с кем я буду смотреть демагогические тв-шоу по телевизору, где дерутся алкоголики-родители? С кем буду их осуждать? А спорить на тематику военных фильмов? Короче, было бы лучше, если б твой будущий муж переехал ко мне.

— Такое чувство, что это мой будущий выйдет за меня замуж, а не я за него.

— Без иронии! Так вот… Лухан тебе не семья, но эти три года, что вы были вместе, что поддерживали друг друга. Вы ведь были единым организмом. Без всякой романтизации. Болит у него — болит у тебя. Таких людей не перечёркивают на страницах жизни, их не выбрасывают.

— А он меня выбросил, два года назад… Как котенка! — на глазах проступили слезы. — Слышишь меня? Оправдал себя расстоянием и уехал, не спросив, готова ли я бороться за него? А я была готова. Да я к нему бы через океан на другой конец света поплыла. А он сказал нет, расстояние. Знаешь, почему? Потому что струсил. Испугался. Не знаю, чего, и не хочу знать и говорить тебе. А теперь он заявляется в мою жизнь, пачкает своими грязными ботинками ковры, которые я только выстирала. Ничего не говорит, ничего не обещает, но даёт понять, что мы должны принимать его таким, какой он есть. И я ведь была готова принять! Я ведь была согласна! А он уедет. Он уедет уже завтра, если не сегодня. Развлекся и пошел колесить дальше. А что, дур как я полно в мире.

Несколько минут молчали.

— Отношения, семья — это компромисс, — начал тихо мужчина. — Я понял это поздно. Твои родители, напротив, поняли сразу, потому и счастливо живут. Страшно создавать семью, Миён, особенно, если ты толковый парень и понимаешь, какую ответственность это понесет за собой. Лухан не глуп, к гадалке не ходи. Я не хочу его оправдывать, мне больно за тебя, за внучку, да я бы застрелил его, если бы ты сказала! — удалил по столу старик, что Миён даже подпрыгнула. — Но я не осуждаю его. Вы очень долго были вместе, мир не видели. А он уже подрастал. И понимал, если в новую жизнь, в свою Осаку, потащит груз прошлых отношений, потащит тебя, то только усложнит задачу. Ему ведь правда было тяжело. Новое общество, страна, культура и ни единого родного человека. Он знал, что расстояние, что эти переписки по интернету, любовь по интернету — чушь. Так я думаю. Поэтому и решил оставить тебя. Попытался построить взрослую жизнь, ни от кого не зависевшую. Если ты осуждаешь его, ты эгоистка. Потому что ты не хочешь, чтоб он развивался. Чтоб был счастлив. Я сталкивался с этим. Я сам был таким, когда не позволял твоей бабушке идти работать. Запирал ее дома и приказывал варить супы. А ведь она человек, самодостаточный, ей тоже нужно личное пространство и развитие. Попробуй выслушать Лухана. Простить, если на то пошло. Поверь мне, он не подведёт. Я чувствую. Можешь злиться на меня за такую возмутительную лекцию, но я желаю тебе счастья. Я пойду, — с кряхтением дедушка поднялся на ноги, отчего хрустнули кости. — А ты думай. Но время у вас ограниченное.

Дедушка неожиданно выудил из кармана деревянную маленькую коробку, исписанную латиницей. Положил на стол.

— Это подарок Лухана, попросил тебе передать. Вид у него был неважный, когда он давал эту коробку.

— Когда он?.. И где?

— У механика сидел. Нетрезвый, вероятно.

За окном стремительно темнело, только развешанные гирлянды на улице немного разбавляли густой мрак. Стол был обильно накрыт, запахи летали изумительные, а телевизор радостно вещал звезд восьмидесятых и девяностых годов, которые выпустили по одному или трем легендарным хитам.

«Что, если он уехал? — с ужасом подумала Миён и все же продолжала следить за пляшущими в странных трико артистами по телевизору».

Решительность обдала спонтанной волной. Миён распахнула коробочку и едва слышно ахнула, завидев трогательно маленького ёжика. Подрагивающими руками она ухватила подвеску и подошла к зеркалу, предельно осторожно надев. Подвеска словно обдала теплом Лухана.
Миён быстро метнулась в коридор, впопыхах накинула шубу, как попало надела сапоги и побежала, никого не предупредив.

Девушка без промедлений побежала к механику, добраться к которому тоже было проблематично. Мало у меня времени, думала Миён, поэтому пойду через лес, так быстрее. И все запреты деда, что в лесу сугробы опасные, и шакалы веселятся, в момент позабылись. Ей казалось, если она сейчас не остановит Лухана, не вывалит все чувства на него, то потеряет и себя, и его. И подавится однажды своими же чувствами.

Подобный поход вылился в целое приключение, что, собственно, Миён должна была предусмотреть с самого начала. Когда стало совсем темно и ноги еле разбирали дорогу, она включила фонарик и тут же услышала душераздирающий вой. Это шакалы начали свою жалобную серенаду, которую они обычно заводили к полуночи. Видимо, планы в праздничную ночь у животных поменялись.

Миён всю обдало ужасом. Много легенд и слухов ходило вокруг местных шакалов, и все они не отличались гуманностью и счастливым концом. Ей даже захотелось развернуться и побежать обратно, а затем… Она поняла, что забыла дорогу и совершенно не помнит, как пробиралась сюда.

— Лухан! Лухан, ты здесь? Кто-нибудь! Помогите! — закричала Миён отчаянно, слушая, как приближается животный вой.

Перед тем, как покинуть треклятую деревню, не совсем трезвый Лухан решил заехать в дом Миён. Попрощаться и забрать вещи (и втайне надеясь, что девушка подаст знак, чтобы он остался; и втайне уговаривая себя принести извинения ей). Дома его ждали ошарашенные дед Миён и Минсок, перебегавшие из стороны в сторону. Как только Лухан зашёл, на него набросились, как на антихриста.

— Где Миён?!

— Чего?

— Миён где, дурак! — тряс его Минсок. — Она за тобой побежала, к механику. В такую темноту! Ты представляешь, что с ней может в такое время случится! А если она шакалов встретит! Боже мой, ваши амурные страсти за гранью абсурда.

— Постойте, но Миён не приходила к механику. Я когда ехал сюда, никого не видел.

— Всё-таки починили машину? — ехидно заметил дед. — И сразу решил уехать?

Лухану вдруг стало так стыдно и паршиво за себя и свое поведение. Словно сбегал, как последний трус. Как тогда, перед Осакой…

— Садитесь ко мне в машину. Поедем искать, — бескомпромиссно заявил он, направляясь к выходу.

— Если ты ее не видел, это значит, она пошла через лес к механику, — всё более распаляясь, заявил Минсок. Начали быстро собираться на улицу. — Через стаю обезумевших шакалов. Господи, какие вы все идиоты! Нет бы спокойно сидеть дома и уплетать оливье, набирать калории, но нет, давайте поиграем в Джен Эйр и Рочестера. Хотя характером в Рочестера ты не пошел.

Лухан может быть и съязвил, сказал что-нибудь гаденькое, но мысли в голове, вертевшиеся словно фишки лото, не давали. Господи, как он сейчас чувствовал себя ущербно перед этой семьёй, перед Миён. Он начал проклинать себя за тот случай, когда разбил чашку в магазине; начал проклинать, что пришел к ней в кафе, но, вместе с тем, ясно понимал, что он бы вернулся к Миён. Не встреть он ее в магазине, он бы начал добывать о ней информацию. Может быть, и не встретился. Но следил бы точно. Так бы и играли в гляделки, если б не случай с кружкой…

Лухан определился. Бесповоротно и окончательно.

Раздался мерзкий, цеплявший дух вой шакалов. Так заунывно и устрашающе ещё никто не выл на опыте Лухана. Он весь съежился. Минсок взял с собой внушительные грабли и Лухану дал похожие, дед взял излюбленное ружье. Лес не сулил ничего хорошего.

— Жуть, — только и протянул Лухан. — И давно у вас эти концерты?

— Да в деревнях без шакалов никак, особенно в неохотничий сезон, — хмыкнул дед, поправляя ружье на плече. — Одно дело, когда они только концерты устраивают; другое — начинают нападать на домашних животных. У нас так уже вторую зиму. Расстреливали ведь, так некоторые учёные заявили, что это бесчеловечно. Так какое тут человечно, если о животном речь идёт.

— И всё-таки это неправильно, — нахмурился Минсок. — Можно было шакалов только отгонять, запугивать и все… А дед… Как всегда.

— Нашелся, гринписовец! Так вот, о шакалах. Сначала людей боялись, отбегали. А в последнее время так озверели, что с пеной у рта наматывали круги у дворов, злобно терзали кур и отгонять их получалось только замахнувшись граблями. Либо расстрел. И зачем им куры. Падалью ведь питаются.

— Так где по-хорошему много падали в лесу найдешь? — вновь встрял Минсок, а Лухан уже потихоньку запирался в своих мыслях. Рассказы о шакалах очень радовали.

Вой усиливался с каждым разом. Лухан направил фонарь в просвет между деревьями и с ужасом наткнулся на бешеный жёлтый взгляд. Всклокоченная грязная шерсть, собиравшаяся комками; клыки, испачканные кровью, и злобный оскал.

Лухан так выматерился, как никогда в жизни. Дед немедленно зарядил ружье, а Минсок уже приготовился размахивать граблями, как вдруг оглушительно зазвонил телефон. Да так громко, что даже несколько воронов с елей испуганно сорвались. Шакал тоже испугался, развернулся и скрылся в чаще.

— Механик звонит, — удивлённо вскрикнул Минсок. — Механик!

— Да бери трубку, прокаженный! — заорал дед. А Лухан тем временем надеялся, что его не хватит сердечный удар…

В окружении старых знакомых, радостно разливавших шампанское по бокалам, Миён без умолку болтала с соседкой Чон и бабкой, что утром продала ей рыбу. В маленьком, неухоженном доме механика внезапно нашли приют свыше десяти человек. Все это было так странно: нелюдимый механик, которого жена за это и бросила, сейчас говорил велеречивые тосты, добавлял всем в тарелки еду и просил не стесняться и чувствовать себя, как дома. Собственно, он, услышав душещипательные крики Миён в лесу, нашел ее и привел к себе. Каким образом собрались остальные соседи здесь, девушка не знала. Знала, что все были счастливы. Даже в столь короткое мгновение.

Миён попросила скорее позвонить Минсоку, потому что была уверена, что они с дедом дурдом устроили из-за ее пропажи. «И, может быть, Лухан вместе с ними?»

Она за обе щеки уплетала бутерброды с икрой, пила уже третий бокал шампанского и чувствовала такую лёгкость и эйфорию в теле, что готова была взлететь. И только Лухан гложил душу. Комком стоял.

— Миён! — раздался отчаянный крик Минсока. Миён подняла блестящие глаза на вошедших и едва заметно улыбнулась. Родные карие глаза, отдававшие горячим кофейным оттенком, смотрели озабоченно и… ещё как-то. Как-то, как два года назад.

— Тебя пороть мало, девчонка! — прогремел дедушка, ковыляя внутрь. — Водки мне. И Минсоку тоже, разрешаю.

Минсок радостно запрыгал и протиснулся в самую гущу празднования. Лухан все ещё стоял на пороге, пристально разглядывая свою подругу. Подруга неуверенно поднялась на ноги и тихо вышла под ободряющие и всезнающие взгляды соседей.

Они замерли на крыльце. Звёзды с надеждой подмигивали в новогоднем небе, а луна грустно аккомпанировала им.

Рука Миён, теплая и потная, обхватила ладонь Лухана. И так вдруг стало тихо. И голоса в избе, и взрывы фейерверков по другую сторону улицы. Только вздохи каждого разносились нервной, но сладкой дрожью.

— Я за тобой пойду куда угодно, Миён, — хрипом разнёсся голос Лухана. Он повернулся к девушке, держа ее ладонь на расстоянии. Не претендуя и не спрашивая ничего большего. — Возьму с собой Осаку. Научусь готовить твой любимый черный кофе. Я даже кофеварку купил! Будем устраивать книжные сеансы. Как ты любишь.

Слеза сверкнула на бледной щеке девушки. Она только сильнее сжала руку Лухана. Шепнула:

— Прости.

Лухан недоуменно уставился на нее.

— Я — эгоистка. Прости. Я ведь жить тебе не давала. Попрекала Осакой, попрекала, что трус ты; бросил меня. А ведь это твоя жизнь, твоё будущее. Я так была не права. Ты столько всего добился, а я ни единожды не похвалила тебя. Только пилила. Только о своей боли и выгоде говорила.

Она высвободила ладонь и теперь полноценно обняла Лухана, обвив спину руками. Парень озябшими руками стал поглаживать волосы девушки.

— А я, — срывающимся голосом продолжила Миён. — Буду помогать тебе готовиться к парам. Если хочешь, буду писать сочинения! А ещё будем устраивать киносеансы по пятницам! И пить будем!

— Апельсиновый сок. Не эгоистка ты, Миён. Всё гораздо проще и смешнее. Как и ты говорила, как и твои родственники, трус я, — он помолчал некоторое время, затем продолжил. — Я думал о тебе в Осаке. Все время.

— И я. Каждую секунду.

Несколько шажков навстречу, и, наконец, крайне близко друг к другу. Да так, что Лухан без труда скользнул губами по лбу Миён. Не просто скользнул. С жаром прижался, словно пытаясь через поцелуй передать все слова, горечь и восхищение. Привязанность. И кое-что больше, чем просто привязанность.

В доме пронзительно закричали, чокаясь бокалами. Вдруг что-то упало со звоном и разбилось.

Миён же с Луханом, несмотря на битую посуду и лютый мороз, тихо посмеивались, обмениваясь поцелуями. Робкими, затем чуть более смелыми. Губы мазали невпопад по лицу напротив, а сцепленные руки на шее, талии только сильнее сжимались.

В конце Лухан даже укусил подругу за губу, за что получил незамедлительный удар по носу.

— Молодожёны! — на улицу выбежал Минсок с шапкой набекрень и с раскрасневшимися щеками. — Скоро куранты будут бить, а президент уже речь толкает! Так что вы тут быстрее оканчивайте свою вакханалию! Вот!

Он протянул им два бокала шампанского. Ребята рассмеялись и дружно протопали в хату, остановившись у стенки. Все с замиранием ждали окончания речи президента. Лухан с Миён непозволительно близко прижались друг к другу, с трудом удерживая бокалы.

Наконец, начался отсчёт.

— Десять, девять!..

Лухан с Миён с надеждой взглянули друг на друга. Где-то на фоне механик весело заявил, что его начинает мутить.

— Восемь, семь!..

Лухан крепче обхватил пальцы девушки и поднес их к своим губам. Дед запел старую песню и сказал, что скучает по коммунизму…

— Шесть, пять, четыре!..

Миён с хитринкой заявила, что научит Лухана доить коров. Лухан попытался возмутиться, но было поздно…

— Три, два!..

— Спасибо за ёжика, — шепнула Миён, незаметно целуя Лухана в шею. — Он останется со мной. Будешь лицезреть каждый день на мне!

— Один!..

Раздались крики: кто поспешил сжечь салфетку и съесть ее, кто разом опрокинул несколько рюмок в себя. Некоторые гости, которые были уже за гранью трезвого мира, с лихвой оттанцовывали чечётку.

Лухан уткнулся носом в волосы Миён и тихо выдохнул:

— И я останусь с тобой.