Двери гулко затворяются следом за прибывшим.

Меня обдаёт волной воздуха — сначала горького, злого, как нашатырь. А потом будто очистившегося, пробуждающего, как запах леса после дождя. Мои поплывшие было минуту назад мысли причаливают обратно к телу, заставляя вновь ощутить собственные руки и ноги и — то ли от удивления, то ли от вернувшегося отчаяния открыть глаза.

В зале и правда стелется мрак.

Однако он не заслоняет всё, как мне чудилось. Воздушными чернильными лентами невесть откуда взявшаяся аура змеится по полу и стенам, вокруг советников, Мариселы и меня, точно разделяя всех нас на отдельные фрагменты пазла, которые можно в любой момент переставить, не испортив картину. Эта аура наполнена столь мощной магией, что даже серебро на моих обожжённых запястьях её не останавливает. Чую, как природное волшебство вдыхает в меня энергию, свою силу, точно сутки беспробудного сна, и мой напитавшийся разум вспоминает, что нужно бороться за жизнь. Вспоминает, что я хочу жить.

«Верю...»

У дверей зала стоит Лоретто.

Наши взгляды пересекаются в воцарившейся тишине, и в Лореттовом взоре при виде моего избитого, пришпиленного к стене тела вспыхивает столь знакомая мне, ласковая тоска, что чувствую её буквально как поцелуй на своих губах. Заботливый, опечаленный, страстный. На такой поцелуй марионетка Первокровной, сказку о которой рассказывала мне императрица, не способна.

«Доверься своему сердцу, Еля...»

«Марисела соврала. Ло здесь. Меня не предали, я не предал. Мы вместе назло всем!» — становится так радостно, что хочется засмеяться. Лоретто снова оберегает меня.

Однако моя эйфория длится лишь миг, а затем мысли трезвеют. Облегчение от осознания того, что куратор жив, меркнет, потому что глаза различают и всё то, чего стоило Ло до меня добраться: изодранный в страшные лохмотья, побуревший от грязи и чужой крови подол мантии. Алые брызги всё той же крови и на груди и лице Ло, напоминая демонический боевой раскрас. Волосы странно взъерошены с одной стороны, точно кто-то дёрнул их, без сожаления вырвав целый клок, а на левой штанине зияет дыра, и под ней на Лореттовой голени наливается пунцовый синяк вокруг следа не то от полоснувших ногтей, не то зубов — кожу безобразно раскромсали, обнажив влажную плоть.

Без преувеличения, Тэйен выглядит как сбежавший с жертвенного алтаря в последнее мгновение грешник. Как недобитый каторжник, выбравшийся из беспросветной тюрьмы спустя сотни лет, но чудом не лишившийся воли к победе.

И, несмотря на всё это, Лоретто будто не замечает собственных тягот. Взор Ло каменеет, обращаясь свирепым льдом, когда куратор переводит глаза на обмякшую от шока подле меня Мариселу.

— Тринадцать стражников на одного, — говорит Лоретто нарочито спокойным тоном, растягивая слова, чтобы использовать это время для изучения обстановки и оценки потенциальные угрозы. Взгляд пробегает по всем уголкам зала вместе с мороком ауры, исследуя каждый сантиметр и глазами, и чувствами. — Мне стоит польститься, что ты ценишь мою жизнь как дюжину других, Марисела? Или огорчиться, что ты разбрасываешься людьми как костями, оставшимися от ужина?

Когда Марисела ничего так и не отвечает, Ло смотрит на Тихона.

— Когда меня пытаются убить, я сержусь, — добавляет, вертя в правой руке кинжал. — И не церемонюсь. Но думаю, кое-кто из ваших посланцев ещё дышит. Может, даже выживет, если вы отправите к ним врача-эмпата в ближайшие пару минут.

Застыв и опешивши таращась на Ло, как и все остальные, советник Аргирос только качает головой, точно не веря своим глазам.

— Невозможно, — единственное, что срывается с его скупых губ.

А потом, не мешкая в отличие от своей титулованной племянницы, он нападает.

Мои лёгкие сводит от ужаса. Взмахом шаманской руки Тихон рассекает Лореттовы аурные ленты, вьющиеся по залу, и поток задрожавшего, как над костром, воздуха стрелой устремляется к Ло. Марисела, разочарованно покосившись на меня, но не придумав, как меня без ущерба для себя добить, что-то шипит и бежит за спины своих советников как за щиты. Остальные члены её Совета тоже начинают либо шептать какие-то заклинания и плести чары, либо вытаскивают из складок мантий ножи, либо насылают на Ло собственные чернильные сгустки, потрескивающие смертоносными искрами и молниями.

Зал наполняют крики. Топот. Звон и шорохи.

Аурная тьма закручивается в чёрные вихри.

Вопли и неразбериха окутывают всё вокруг.

«У Ло не получится противостоять всем разом, — зарождается у меня в мыслях предательский испуг, пробегая гусиной кожей по позвоночнику. — Здесь не рядовые шаманы. Здесь старые души, опытом ненамного уступающие Иш-Чель!»

А Лоретто в одиночку.

Я судорожно дёргаю скованными в цепях руками, но хоть куратор и поделился со мной своей силой, хоть голова больше не кружится, а тело не ноет и не кажется деревянным, из оков вырваться не могу. Могу только поставить подножку одному из советников — советниц — когда та, увлёкшись созданием искр и не глядя по сторонам, пятится в мою сторону.

«Нейт», — кажется так зовут эту жилистую, вечно угрюмую женщину. Она была куратором Валто когда-то, что уже ощущается как прошлая жизнь.

Запнувшись о мой ботинок, Нейт распластывается на полу, но тут же подскакивает, откидывая подол своей лиловой мантии и, сверкнув разъярённо глазами, разворачивает свою новую молнию в мою сторону, угрожая прожечь мою грудь ею насквозь.

— Нет! — рявкает из темноты Ло.

Молния Нейт вспыхивает синим, неосязаемым пламенем у меня перед носом и... исчезает. Растворяется как облачко пара, безобидное, бессмысленное. А потом Лореттовы дымчатые сети, как сачок, затягивают Нейт куда-то в гущу событий, за пелену ауры, так что мне её больше не разглядеть.

Вопреки всем попыткам советников, Лореттова магия продолжает клубиться по залу, плывёт как ненастные тучи, то скрывая от меня всё, то вновь показывая обрывки разразившихся действий, вспышки и злые лица. Я никогда не видел столько ауры разом. Даже в бездонных фонтанах она, кажется, не настолько концентрированная и необузданная. С наслаждением вздохнув стылый грозовой воздух, я в очередной раз пробую сорвать со стены цепь, на которой крепятся мои руки. Неожиданно для меня самого, получается чуть расшатать металлический крюк: похоже, того, кто приварил его аурой к камню настигла-таки Лореттова кара. Колдовство ослабло, и цепочка начала поддаваться, хоть и не очень уступчиво.

Пока не удаётся отойти от места своего недораспятия больше, чем на полшага, нелепо вывернув руки, но это уже успех.

Сердце стучит в горле всё чаще и чаще, пока я извиваюсь, бьюсь о стену, как рыба, выброшенная на берег, в попытках раскачаться и избавиться от оков. Краем уха слышу, как советники растерянно вопят и яростно сквернословят, тоже уже сами не понимая, где кто, и то и дело калеча друг друга.

Мозаику на полу окропляет кровь.

Повернув голову, когда чей-то силуэт проскальзывает мимо меня, я вижу, что Марисела, лишившаяся сегодня ведьмовских сил, отсиживается за аурной сферой в центре зала, которую приспособили как проекцию карты, но — сфера в какой-то момент взрывается сонмом сверкающих кристаллов заточённого льда.

Взвизгнув, Марисела отпрыгивает. Один из осколков вонзается ей в лоб, оставляя глубокий порез, прежде чем растаять. Императрица что-то орёт, но на старом шаманском наречие, звонком и грубом, из которого мне известны лишь отдельные слова, какие я слышал из уст Ло. Ничего непонятно.

А в следующую секунду из-за аурной завесы передо мной выступают ягуары. Лоснящиеся, чёрные, опасные, как оникс и сама аура.

Я, сглотнув, застываю.

«Животный понимают шаманский язык? Марисела их выдрессировала древними методами?..» — Волнение скручивает живот. Припоминать, читал ли я что-то подобное о ягуарах мне, увы, некогда. Сип и второй зверь, имя которого мне узнать не довелось, ступают мягко и бесшумно, как любые домашние кошки. Но их когти и здоровенные клыки, уже блеснувшие в хищном оскале, выглядят совсем не по-домашнему.

Мои мышцы инстинктивно напрягаются, я вжимаюсь в стену и сам не понимаю зачем, но что-то начинаю бормотать:

— Ну ты ч-чего, Сип, хорошая девочка... И т-ты, ведь хороший мальчик... или ты тоже девочка?.. — Насколько быстро они способны перегрызть человека? Я сумею повиснуть на цепях и задрать ноги достаточно высоко, чтобы эти твари не допрыгнули? Вряд ли. Если они встанут на задние лапы, то окажутся не намного ниже меня.

«И я уже отдал всю свою удачу Лоретто... Будет ли малодушным вымолить каплю обратно, чтобы кто-нибудь ягуаров отвлёк?»

Недовольно мяукнув, Сип внезапно останавливается, точно со мной соглашаясь. Её ноздри трепещут, принюхиваясь, а потом она, просто зевнув, и вовсе прячет клыки. Второй ягуар тоже мешкает. Тоже принюхивается. Смотрит с любопытством, не нападает.

Моё волнение озадаченно глохнет.

Но...

Они пришли меня нюхать?

«От меня пахнет Ло», — понимаю внезапно. Истеричный смешок вырывается из пересохшего горла. Мой куратор же подкармливал этих кошек, на моих глазах чесал Сип за ухо, говорил, как они выращены в неволе и приучены доверять... А звери не люди, они не убивают тех, кого однажды записали в друзья, — даже удача здесь не нужна, верно? Тот, кто кормит, — друг. Тот, кто пахнет, как друг — не еда.

Наверное, Марисела и впрямь рассчитывала, что я струшу от одного только вида её питомцев и воспользуюсь Ил'лой, тем самым лишив куратора удачи и сил и предоставив врагам. Только теперь вспоминаю, что ягуары вообще-то и в дикой природе не особо любят охотиться на людей — в принципе нас за добычу не воспринимают. «Может, мы пахнем невкусно?»

Ягуары убегают обратно за тесьму аурной темноты так же решительно, как появились, когда кто-то спугивает их сдавленным стоном, прозвучавшим неподалёку.

Густые чародейские тучи тем временем начинают рассеиваться. Поначалу я, не смея верить в лучшее, опасаюсь, что советники-таки одолели Лоретто: пленили, скрутили невидимым жгутом — и моё сердце уже было готовы завыть... но победоносных возгласов отчего-то не следует.

С дурным предчувствием я вглядываюсь в иллюзорную дымку и замечаю, что всё вовсе не так, как нарисовал мой любящий скоропалительные выводы мозг. Ло не связали. Зато трое советников неуклюже припали к дальней стене, точно их туда отшвырнули, как тряпки, а ещё двое с окровавленными руками рядом с ними сидят на полу.

Остальные же теперь — удивительно — прячутся. Сгрудившись за Иш-Чель, стоящей слабой и немощной, одинокой фигуркой в центре зала, советники глядят вперёд с широкими от ужаса глазами. Марисела сжимает в ладони серебристый клинок, в котором я узнаю тот самый, второй, Лореттов, который она стащила у нас, когда мы упражнялись на крыше Храма, а единственный, кто всё ещё рядом с ней, не за её спиной: дядя Тихон. Он стискивает в побелевшие кулаки руки, вокруг которых всё так же, как над костром, маячит горячий воздух.

Но Тихон то ли боится оставить племянницу беззащитной, если пойдёт в атаку, то ли малодушно трусит.

Проследив за округлившимися взглядами советников и императрицы, я тоже поворачиваюсь в сторону Ло. Аура всё резвится штормовыми всполохами у дверей зала, но когда она чуть утихает, я понимаю, что всех так ошеломило.

И сам раскрываю невольно рот.

Мой куратор по-прежнему у дверей, не сделав ни единого выпада или шага, но на лице у Лоретто нет ни намёка на порабощение. Отнюдь, Ло — это одновременно неподвижная статуя и не знающий инертности ураган. Ло — это инь и ян. Это полная таинств смерть.

Аура теперь не просто окутывает Лоретто, а в буквальном смысле пронизывает. Насквозь. Лореттова кожа мерцает точно чёрный хрусталь, точно призрачная материя, наполняемая живым духом. Волосы развеваются от потустороннего бриза, колышущиеся пряди сливаются с аурой, которая становится их продолжением, опоясывающим своими лентами мир. Тени обрамляют лицо, заостряя, вытачивая черты, а в пронзительном взгляде плещется энигматичный и роковой сумрак беззвёздной ночи.

В этот самый момент Лоретто Тэйен будто и не человек вовсе, а некое существо, прибывшее из параллельной реальности. Демон, вышедший на охоту.

Стихия воплоти.

«Вот чему учат своих учеников богини, создающие себе подмастерье под стать», — меня обуревает смесь ужаса и восторга. Никто не может Ло одолеть, потому что Ло и не сопротивляется! Трюк, которому куратор учил меня однажды в беседке — который, я принял за простенькую банальщину, прописную истину, но очевидно, известна эта истина далеко не всем.

«Порой надо просто отдаться течению, дождаться, пока буря пройдёт. Ключ ко всему, о чём ты мечтаешь, прячется в терпении, не упрямстве...»

Куратор твердил мне, что аура куда охотнее слушается, если научиться управлять ей из состояния покоя, чем если мотивировать себя яростью, и вот почему. Когда ярость противников начала иссякать, сменяясь изнурением и паникой, Лореттово душевное равновесие так и не дало трещин.

Пока силы покидали врага — силы Ло преумножались.

Вся та коварная, разрушительная энергия, какую советники вкладывали в свои чары, чтобы покалечить Ло, не нанесла никакого ущерба, ведь мой куратор без возражения, без ответной ненависти позволил этому коварству быть, не становясь его частью. Не играя по его правилам. Разрешил магической квинтэссенции пройти сквозь себя и вернуться в природу, из которой квинтэссенция черпается. Как сито, наполненное водой и великодушно вылившие воду обратно.

Даже вообразить не могу, сколько подобная сила требует уверенности в себе. Довериться, расслабиться, выдохнуть, когда всех вокруг сносит буря?

Нет, ни капли страха.

Куратор разрешил себе быть свободным.

Быть собой.

«Кажется, я только что влюбился опять».

Возможно, будь Марисела сегодня в форме, владей она магией, как в любой другой день, она бы попыталась учинить зверскую вакханалию ещё раз... Хотя по потрясению на лице императрицы, я догадываюсь, что в лучшие дни, она бы проиграла с позором. Наверное, ей даже повезло, что сегодня у неё есть оправдание своей слабости. Есть повод дрожать.

Потому что отныне самый сильный маг Кабракана не Марисела и даже не Тихон.

Лоретто Тэйен.

Ураган.

— Я всё равно не отдам тебе трон! — остервенело кричит Марисела, когда всем становится ясно, что дело дрянь. Плечи императрицы трясутся, коса растрепалась, по лбу размазалась кровь. Её грудь тяжко, обречённо вздымается, но кинжал она держит крепко, а голос по-прежнему колок и разъярён. — Где она? Где Первокровная, Тэйен? Ты никто, пусть она выйдет посмотреть мне в глаза лично!

Остальные советники продолжают жаться за её спину, ждут. Тэйенов цепкий взгляд очерчивает каждого из них, пересчитывая, расставляя в уме, и некоторые с сомнением переглядываются, будто желая сбежать, но ещё питая надежды, что это какое-то глупое недоразумение, и великая Иш-Чель их защитит. Ни разу на их памяти Марисела не проигрывала, а значит, не может пасть и теперь, ведь так?

Только вот и никто ни разу не видел, чтобы терпел поражение и мой куратор, раз уж вышел на бой...

Напряжение электризует воздух, заставляя меня с замиранием сердце наблюдать, как вершится история.

Устремив взгляд на Мариселу, Лоретто качает головой.

— Ты злонравная девка, которая кормит своё разбитое эго чужим горем, — говорит Ло сдержанно, почти сочувственно. — Зачем Первокровной смотреть на тебя? Ей стыдно, что вы одного рода.

Гнев вспыхивает в глазах Мариселы ярче. Гнев и... обида. Очевидно, понимая, что попытка будет тщетной, Марисела всё же замахивается кинжалом и со всей злости бросает его прямо в Ло.

Я вскрикиваю, но испугаться не успеваю.

Пространство вокруг Ло трещит и переливается, словно вдребезги распадающееся стекло. Столкнувшись с этими переливами, кинжал на лету замедляется, зависает на миг, трепеща, а потом просто распадается в прах, который рассеивается. Лишь серебристое покрытие, что было на лезвии, осыпается горсткой блестящего пепла на пол.

Первые сбегают советники, что сидели покалеченными у дальней стены. Порталы открываются и закрываются в мгновение ока, и их уже нет.

Когда Тихон формирует своим кулаком новую стрелу горячего воздуха, стрелу, которая на этот раз полыхает реальным огнём, Ло вновь окутывает себя всплеском чернеющей ауры. Поднятый ею порыв захлёстывает всё помещение так рьяно, что я понимаю: Ло надоело ждать. Ледяным смерчем всех в зале сбивает с ног, а сам я остаюсь в итоге стоять лишь благодаря крепящейся к стене цепи на руках, впервые порадовавшись её наличию.

Марисела падает на пол, бок о бок с ней Тихон, за их спинами полдюжины советников. Раздаются стоны и звук неудачно хрустнувших костей. Ягуары скулят, забиваясь под трон. Ло наконец делает шаг вперёд.

Воздух близ Лоретто пронизан ускользающей силой, которая покрывает мою кожу мурашками при приближении, словно в открытом поле раскат грома. Заставляет волоски на теле вставать дыбом в опаске и благоговении. Если аура и впрямь является душой Вселенной, то кажется, Ло владеет её самым сердцем.

Остальные советники, бегущие крысы, бросают свою императрицу на произвол судьбы. Порталы за ними закрываются так же молниеносно. Что ж, хоть телепортировать они способны — сами поставили запретные чары, не позволяющие рядовым шаманам этого делать, но себе привилегию всё же оставили, — это должно их утешить, верно?

— Отпусти! — ругается Марисела, когда Тихон пытается затащить и её с собой в свой портал. — Это мой город, мой трон!

— Тебя убьют, дура! Давно б померла от своих таких выходок, если б не я! — ворчит её дядя, упрямо волоча за собой. — Завоевали всё раз, отвоюем снова. Успеем, estúpida... Иди!

Ло, однако, кажется, не планирует сегодня больше никого убивать. Остановившись недалеко от меня, лишь наблюдает за жалкой истерикой великой Иш-Чель.

Марисела трепыхается в хватке Тихона ещё несколько раз, отказываясь верить в свой трагичный проигрыш, но потом всё же соглашается с логикой рассудка. Только оборачивается напоследок и упадническим голосом всхлипывает:

— Мой трон... мои кошки... Сип! Инти! — Ягуары юркают за ней в портал, и тот затухает.

В опустевшем зале воцаряется тишина.

༄༄༄

Мой пульс стучит в горле, мышцы всё ещё туго зудят. Мозг с трудом признаёт безмятежность, повисшую резко как обрушившееся на шею приговорённого лезвие гильотины. Но опасаться чего бы там ни было действительно уже смысла нет. «Мы победили. Куратор победил. Так быстро и зрелищно. Невероятно...»

Тишина.

Намёками на произошедшее — подтверждением — в Тронном зале осталась лишь кровь, размазанная местами по полу, горсть праха рядом с серебряной (похоже, один из советников всё же пытался напасть голыми руками на Ло и поплатился жизнью) и одинокий трон, на который, когда аура угасает, опять мирно проливается солнечный свет из окна.

И, конечно же, посреди звонящего, воинственного безмолвия — Тэйен.

Потянув носом вновь потеплевший воздух, я нехотя снова таращусь на Ло. Мой разум отказывается соглашаться с реальностью. Лореттовы руки и грудь перестают сиять хрусталём, становясь вновь смертной, израненной плотью в лохмотьях. С кинжала в ладони Ло капает багряная жидкость, но куратор держит теперь своё оружие уныло и безвольно, не радуясь ему. В волосах опять видно спутанный клок, в глазах на забрызганном засохшей кровью лице — печаль и досада. Сила, пробудившаяся в душе Ло в момент битвы, уснула, оставив после себя усталый сосуд. Изнеможённый и отчасти разочарованный.

«Но с чего Ло разочаровываться? Это грандиозный успех».

Когда Лоретто, огибая кровь на напольной мозаике, молча подходит ближе ко мне, воздух вокруг куратора всё ещё пахнет свежестью после дождя. Книжной пылью, пóтом и свежестью. Доверием. Точь-в-точь некогда пахло, когда я прижал Ло к стене у библиотеки, только на этот раз всё ощущается во стократ мощнее.

И два этих воспоминания: трогательная ласка, какой Лоретто обладает в моих руках, и сегодняшняя неукротимое великолепие, способное взглядом умертвить целый зал, — неожиданно сливаются в моей голове в восхищение сродни экстазу. Во что-то непостижимо чудесное, недосягаемое, запретно-желанное. В фейерверки в груди.

Тэйенова смертоносная грация меня манит. Пугает и соблазняет. Никогда не знаешь, будет ли куратор в такой момент тобой командовать или беспрекословно отдастся в твою власть, а интрига всегда возбуждает. Это как лизнуть острый нож. Как стоять на самом краю обрыва, когда ощущение собственной бренности ветром свистит в ушах, щекоча нервы: когда сердце требует прыгнуть или отступить, потому что бездействовать — невыносимо.

Не дойдя шаг, Лоретто замирает передо мной. На руках, выступая больше обычного, ещё пульсируют вены; осанка холодная, но глаза глядят зорко и тепло, когда куратор окидывает меня с ног до головы осторожным взором. Не найдя никаких катастрофичных ранений, Ло не спешит прикасаться. Лишь встречает, не мигая, мой обалделый взгляд.

— Тоже теперь боишься меня? — спрашивает с невесть откуда взявшейся тревогой Лоретто.

— Я хочу тебя.

Повисает молчание.

Я не беру назад своих слов.

Тогда куратор медленно выгибает на меня бровь. Открывает было рот, явно смутившись, и — окончательно становится в этом добром, озадаченном смущении прежним собой. Затем натянуто усмехается. И только тогда тревога в зрачках рассеивается, и Ло, сделав последний шаг и оказавшись губами в считаных сантиметрах от моих губ, прикасается ладонью к моей щеке.

Позабыв обо всём, я тянусь за поцелуем, но мне его не дают.

— Только если на этот раз к стене буду прижимать тебя я, — дразнящим полушёпотом говорит Лоретто, гладя меня по щеке. И, вскинув кинжал в другой руке, одним точным взмахом рассекает цепь, которая всё ещё держит меня на привязи.

Серебряные звенья лязгают, рассыпаясь, позволяя мне опустить наконец затёкшие руки. Ло проводит пальцами по кандалам, и они расплавляются в месте прикосновения, тоже слетая с моих покрасневших запястий. Собственные плечи вдруг кажутся мне непривычно лёгкими.

Клянусь всеми богами, я бы и правда бросился стаскивать с Ло одежду здесь и сейчас. «Мой куратор. Весь мой». Свобода и дерзость, уязвимость и власть, — смотрящие лукавыми глазами Ло на меня, — возбуждают до одури. Определённо, я псих. Благодаря Лореттовой ауре, влившей в меня свою энергию, мне больше не хочется сдохнуть от изнурения, но зато всё сладко напрягается внутри. И лишь не загнувшийся ещё здравый рассудок, напоминающий о том, что за стенами Храма всё ещё кипит война, а Марисела, пусть и проиграла, но не погибла, а значит, может вернуться в любой момент, заставляет меня удержаться.

Поэтому я ограничиваюсь объятиями. Прижимаю Лоретто к себе крепко-прекрепко, словно мы не виделись много лет.

Ло устало выдыхает, позволяя себе расслабиться. Утыкается носом мне в шею и стискивает мои плечи в ответ. Мы стоим неподвижно, наслаждаясь теплом и поддержкой друг друга, целую вечность. Мы вместе. А значит, я дома. Меня любят и люблю я. Что ещё нужно, чтобы жизнь стоила того? Вот она, безопасность, которую многие, по незнанию, ищут в дальних краях.

Когда приходит момент всё-таки отпустить Ло, мы оба ещё несколько секунд глядим друг на друга и молчим, не желая нарушать идиллию.

— Ил'ла, Лоретто? — спрашиваю я наконец. — Заговор на удачу? Зачем оберегать меня, рискуя собственным благополучием? Это же... навсегда.

Потупившись, Ло тут же отводит глаза. Ни крупицы от Лореттовой богоподобной смелости вдруг не остаётся, будто я надавил на жуткую болевую точку. Раж прошёл, оставив после себя чувство опустошённости и разруху в душе у Ло. «Вот цена колдовства». А тут ещё и я, который догадался, о чём не следовало, на что у Ло не готов ответ. Поэтому Тэйен теперь не даёт мне прочесть свои застигнутые врасплох эмоции, прячет их под слипшимися от крови ресницами и за неопределённым кивком головы.

— Потому что ты единственный, кто до сих пор в меня верит? — отзывается Лоретто. — К чему мне благополучие, если я потеряю тебя?

— А если потеряешь себя?

— Ты меня найдёшь.

«Глупое сердце, глупое сердце, глупое сердце...» Но, боги, как же оно окрыляет меня в этот момент! Как каверзно наделяет желанием жить и бороться ради этого хрупкого чувства. «Я нужен Ло», — не хочу улыбаться, но улыбаюсь. Люди, верно, создания крайне абсурдные: наш мир ведь в конечном итоге не имеет никакого смысла, если задуматься, раз все мы рано или поздно умрём, а всё созданное нами сгинет бесследно в забвении или пожаре.

И всё равно мы боремся.

Абсурдно.

Может, мир изначально создан быть таким? Может, в этом его сложная красота для нашей нетленной одинокой души... Иначе откуда все наши стремления и надежды, если не от души?..

— Что ж, моя идея переждать этот грёбанный день в Храме оказалась провальной, — прочистив горло, говорит Ло уже деловым тоном, чем выдёргивает меня из сладостных мыслей о любви. — И Гвен стоило вырубить, прежде чем уходить. Она наверняка сообщила, что не смогла нас поймать, а Вайнона из библиотеки нашептала советникам, что мне удалось найти брешь в чарах. И Тихон отправил за нами своих упырей. Нет, никому нельзя доверять.

Когда я, опустившись с небес на землю, серьёзнею, куратор оглядывает залитый кровью Тронного зала снова и кивает на двери.

— Марисела с советниками разбежались, но из Храма они не ногой, Еля, — добавляет Лоретто. — Здесь её место силы. Уйти равно потерять последних сторонников, признать своё поражения. Она не уйдёт. К тому же, она знает, что я не стану за ней гоняться по всем коридорам, и тут ещё немало тех, кто готов её защищать, в отличие от зверствующих сейчас улиц. Нам лучше самим убраться отсюда, пока никто не придумал, как надеть мне мешок на голову и пустить в горло нож. Лучше убраться куда-нибудь далеко.

Мне совсем не нравится идея покидать тишину зала и продолжать этот грёбаный день, но других решений я тоже пока не вижу. Только вот и уходить далеко нам нельзя, верно? Мы — ключевая часть этой войны.

— Надо было не прощать и испепелить Иш-Чель, как тот кинжал, Ло.

Уже шагнув было к дверям, Ло косится на меня. Недовольно. Мои слова прозвучали как кровожадная прихоть.

— Ты коришь меня за то, что я не убиваю всех, кто попадётся мне на пути? — спрашивает.

— Не всех. Но Марисела соберёт силы и вернётся мстить, согласен. Будешь пугать её каждый раз?

— Пока она не успокоится или не загонит меня в тупик, не оставив мне иного выхода, да. Я не стану убивать тех, кто мне не угроза. Тех, кто боится смерти больше, чем я.

Немного переведя дух, Ло на ходу поправляет балахон, в который превратилась рваная мантия, в очередной раз вздыхает, точно совсем не осознавая своей победы, а потом опять косится на меня, идущего рядом. Видимо, решив, что одной удачи мне недостаточно, Ло протягивает мне свой кинжал.

Уставившись на клинок, я внезапно вспоминаю слова Мариселы, такие же жалящие и вероломные, как оружие.

— Первокровная ведь не собирается отправить наш анклав в небытие вместе с ней, правда? — уточняю я. Кинжал беру, но засовываю за пояс, не хочется видеть, как на нём засыхает чужая кровь. Да и я снова ощущаю себя вполне способным дать отпор аурой. Пусть она и не будет подчиняться мне так же мощно, как Ло, но дать противнику ветром оглушающий пинок под зад, воли мне хватит.

— В небытие? — переспрашивает Тэйен, невесело хмыкнув. — Зачем ей там все? Нет.

«Получается, Марисела не прогадала лишь в одном: в удаче, которая нас всех сюда привела», — понимаю. Великий реформистский замысел Первокровной откровенно пошёл не по плану из-за наших с Ло чувств.

Мой куратор не радуется победе, потому что это не победа. Потому что Испытания не состоялись, а значит, это по факту гнусная междоусобица между Иш-Чель и Тэйен, а не честная передача власти. Первокровная не явится, не станет поддерживать Ло и помогать нам, видя, как Кайл с своими отморозками всё крушат снаружи, а народ всё такой же жестокий и алчный. Первокровная обучила Лоретто управлять силой, способной восстановить в анклаве мирный порядок, тем самым дав нам всем шанс урегулировать все наши конфликты, но самолично богиня не вмешивается в мелочные разборки тех, кто к миру не готов.

И всё пошло по кровавой дорожке именно из-за заговора Ил'лы.

Из-за меня.

Выбирая меня, Ло перестаёт быть властью над всеми, ведомой божеством рукой. Выбирая меня, Ло принимает в конфликте сторону и теряет хладнокровие, неподкупность, с которой и должна вершиться истинная справедливость.

«Вот почему куратор так расстроен с тех самых пор, как вернулся с кладбища. Потому что уже тогда понял, что, сам того не заметив, пожертвовал делом всей жизни, ради меня».

— Можем выскользнуть незаметно от глаз повстанцев из Храма так же, через библиотеку, — бесцветным тоном рассуждает теперь Ло, когда мы выходим из Тронного зала. — Если, конечно, не приметнёшь идти мимо трупов, Еля. Но вряд ли кто-то посмеет тягаться со мной снова на том месте, где только что все от моих рук полегли. К тому же, я теперь знаю их стратегию и укромные места. Второй раз там нас нахрапом не возьмут.

В отдраенном до блеска холлах Великого Храма слышны отголоски продолжающейся в Тик'але битвы, что бушует снаружи. Приглушённые возгласы, топот и рокот выстрелов разносятся гнетущим гулом за храмовыми стенами. Но в самих пустых коридорах, наоборот, зловещая тишина, как в мавзолее.

Тишина эта, однако, обманчива.

Прислушавшись к недремлющей ныне интуиции, я замечаю, как в разных частях Храма зреют ментальные аурные костры — шаманские души: среди них наверняка и Марисела, которая ждёт, пока к ней вернутся силы. Ждёт, когда можно напасть на нас с Ло, а потом и перебить всех мятежников, которые к тому моменту ещё уцелеют. Второй раз Ло её врасплох не застигнет, а вот она нас — может вполне.

Да и рубиновые защитные чары на её дворце до сих пор держат оборону неспроста: даже без сил Иш-Чель не потеряла над ними контроль, а значит, они связаны с ней каким-то древним кровавым обрядом. Пока стоит Великий Храм — жива Марисела, пока жива Марисела — неприступен Великий Храм. Это её обитель и камера пыток. Здесь небезопасно в долгосрочной перспективе.

Однако теперь у меня появляется другая мысль.

— А если сделаем наоборот? — предлагаю я, остановившись посреди коридора и повернувшись к Ло.

Ло морщится.

— Это как? Пойдём прямо по трупам?

— Нет. Наоборот. — Если Лоретто не может быть легитимным правителем лишь потому, что выбирает меня и тем самым открывает Кайлу простор учинять беспредел, нужно лишь навести порядок в городе, верно? Доказать Первокровной, что мы всё ещё способны на мирное небо над головой, что наша с Ло сила — в единстве. Раз мы сами невольно заварили эту кашу, сами и расхлебаем. «Вместе». Уладим народный мятеж, и Первокровная, увидев нашу самоотверженность, вернёт Ло свою благосклонность. Тогда Марисела и сама уже не сможет на что-либо претендовать, потому что потеряет статус божественной избранницы, на легенде о которой всё это время зиждилась её власть.

Лореттова победа не будет запятнана кровью. Ошибки будут исправлены. Город спасён.

Да, Марисела просчиталась во многом, но в особенности в том, что я не смогу усмирить затеянный бунт. Теперь это испытание не только для Лоретто, но и для меня, похоже.

— Я знаю, как всё исправить, Ло.