Боги Асгарда не устают творить добро назло людям. Ванам, альвам, ётунам, двергам и прочим тварям небесным, земным и подземным тоже достается сполна.

На меня божественная благодать обрушилась без предупреждения (разве что стая птиц пронеслась над головой, чирикая: «Беда, беда, сын Хрейдмара!»), с непрошенными гостями, пожаловавшими на наше подворье. Они постучали в резные ворота, но ждать, когда им отворят, не стали — не смутили их ни серое солнце на нашем небе, ни наш дом, похожий на черную скалу, ни хищные растения в нашем саду. Не спугнули черепа и кости, живописно разбросанные вокруг, не остановили охранные руны. Да и где те руны, что могли бы их остановить?

Гости были не из простых — асы из Асгарда. Троица демиургов: Хёнир, Локи и сам Всеотец Один. Хоть Локи, конечно, никакой не ас, а асгардский приживал из ётунов — выбился в боги, прохвост... По мне, большой разницы нет, будь ты божок-выскочка или трижды ас и даже Всеотец, а в гости без приглашения не суйся. А уж вздумалось, так по делу и с гостинцем. Не прись в чужой дом, как невежа, мол, проходил мимо, решил заскочить. Не любим мы это. Мы из редких альвов, черных, только мама из светлых, но она с родней не в ладах, обычаи наши уважает и разделяет. Спросись со всем почтением. Ворона пошли — хоть Хугина, хоть Мунина. Тогда, да, — милости просим, гость дорогой. А нет, так будь готов ко всему, а лучше проваливай.

— Смерть, смерть, — кружила надо мной галка, топорща серые перья на голове. — стерегись, Фафнир!

Боги выглядели красивыми, сильными мужчинами. Один старше и благороднее всех, но не старик — этот облик он бережет для особых случаев, для Йоля, например. Сейчас он не стар и не молод, высок, с длинными темными волосами и бородой, тронутой сединой. Я не посмел заглянуть в глубину его глаз. То есть глаза. Второй он отдал, чтобы испить из источника мудрости. Хёнир и Локи решили не усложнять себе жизнь и не постеснялись быть юными и прекрасными. У Хёнира волосы светлые, а на лице написано: «Что я здесь забыл?» Локи рыжий, щуплее и ниже других, иронии ради, — узнай в таком великана! На то они и боги, чтобы выглядеть, как хотят.

Мы с самым младшим братом, звали его Регин, как раз на мечах разминались. Мама и сестры-близняшки были в доме. Отец в кузне возился. Правда, я успел заметить, что стук молота о наковальню подозрительно затих ещё до появления незваных гостей. Средний наш брат Отр, как всегда в это время рыбачил... Взглянув на Локи, я понял, что уже нет, не суждено брату приносить нам тучных лососей и осетров из озер и полноводных рек Альфхейма. Его свежая шкура лежала на плечах бога, и тот зыркал по сторонам, ничуть не смущаясь. Преодолевая желание устроить Рагнарёк раньше времени, я все же выслушал приветствия, вроде бы учтивые.

— Откуда шкура? — вместо своего «здрасьте» я ткнул Локи пальцем в плечо. Разве что меч опустил, вроде как из вежества, да оскалился во всю ширь — вряд ли эту натужную гримасу можно было счесть улыбкой. Но асы списали это на своеобразное дружелюбие черных альвов, начисто лишённое утомительной и слащавой любезности. Мол, не встретили шквалом огня или мечом в пузо — уже за счастье.

— Забавная вышла история, друг Фафнир, — оживился Локи, наивный такой, ага, и не поверишь, что бог обмана. — Остановились мы у водопада, вздумали порыбачить, и тут гляжу — громадная, что твой медведь, выдра вылезает из воды... Нет, вы мне не верите, я же вижу...

— Почему же, — нахмурился брат, косясь на меня, мол, что делать будем? — Верим.

— Еще как верим, — кивнул я.

— Так вот, — воодушевился бог, — эта выдра-переросток выбирается из воды с во-о-т таким... — Локи расставляет руки во всю ширь, — ...лососем. А, зараза, рук не хватает! Уж такой был здоровенный! Выдра нас не заметила и давай жрать лосося. Ну что, говорю, друзья, вот и порыбачили. И швыряю камнем, чтоб пугнуть. Ненароком попал в голову, а выдра возьми да и сдохни. То ли удар не рассчитал, то ли лосось не в то горло пошел. Вот так и вышло, что одним камнем и порыбачил, и поохотился. Так сказать, и рыба, и мясо...

— Мясо, — повторил за ним Регин, и глаза его зло сузились.

— И богатая шкура, — я поводил пальцем по гладкой, ещё теплой и влажной шерстке моего брата, а внутри у меня, осушая слезы, подступившие к глазам, уже бурлило неистовое пламя. Отр не обернулся альвом, что должно было случиться после смерти. Шкуру сняли заживо.

— Да, — согласился со мной Локи, — Снял, не пропадать же добру. Шкура, что надо. Считай, целый плащ. Удачно, что тебе понравилось, друг, потому что мы хотели напроситься на ночлег, а шкуру предложить в подарок.

Мое терпение не безгранично. У меня вообще с ним плохо. Да и кто бы это выдержал? Стоило мне преобразиться, асы отшатнулись. Редко кто, будь то человек, альв или бог, может сохранять спокойствие, когда видит, как обычный на первый взгляд юноша-альв превращается в черного дракона величиной больше ётуна. И нет таких, кто может сохранить спокойствие, когда драконья пасть приближается и с нее вместо слюны стекают язычки пламени.

— Ого! — встряхнул Локи медной гривой, — Когда говорили, что старшенький Хрейдмара здоровый и свирепый, я не думал, что аж настолько. Ты знал, Один?

Но Один смотрел на меня зачарованно:

— Черные альвы — создания столь редкие, удивительные и загадочные, что никогда не знаешь, чего от них ждать.

Правду сказал Всеотец, не покривил душой — никогда не знаешь, чего от нас ждать. Я и сам не знаю. Стиснув его в могучей лапе так, что не вздохнуть, я прижал острый коготь боженьке к горлу. Ас ты или кто, а в этом облике мелкое двуногое недоразумение, как ни крути. Как в детской игре: кто не спрятался, я не виноват.

— Стой, Фафнир! — орал Хёнир. — Ты никак рехнулся?

Ага, рехнулся, сейчас дохну на вас пламенем, боги, и конец вам. Доигрались, возитесь потом с возрождениями.

— Потише, мальчик! — голос Локи звучал спокойно и уверенно, — Не ты один умеешь перевоплощаться.

— О, да! Слыхал будто один ётун перевоплотился в кобылу, да так хорошо, что всех перехитрил, и конь его трахнул... ётун тот даже понес. Разродился успешно. Ты с ним часом не знаком, бог обмана? Как жеребеночек? Сиську сосал?

— Ты, Фафнир, помни, — Локи нисколько не смутился. — что мы оба сейчас не в том обличье, в каком явились на свет.

— Как же знаю! Трахал я ётуншу, было дело. Горячая баба. «Жги, мой дракон!» — кричала она. Вот, думаю, кем тебе приходилась? Любовницей, дочкой, сестрой? А может, мамашей?

Не стоило речи такие вести, но хотел я выбесить Локи. Пусть драку первым начнет. Соль ее имя — Солнце. Прекрасная, светлая, Локи она не сестра и не дочь. А мать его давно сгинула, как и отец. И такое бывает. Потому-то бог и попался. Зубы сцепил, выхватил меч, который я аккуратно расплавил. Не то, что испортил совсем, но для боя эта кривуля уже не годилась.

— Спокойно, сынок. Не горячись.

Я даже голову к отцу не повернул, глаз не скосил. Знал, что он вышел в лучшей кольчуге, с волшебным мечом Хротти, который режет железо и камень, как масло, а на голове у него наше главное сокровище — Шлем Ужаса. Который вовсе не шлем, а обруч с рунами. Отец на шлеме носил, но можно и без. Штука-то эта и в ларце своем фонтанировала чистой магией, излучая кошмары и наваждения. Когда же отец надевал шлем, все живое вокруг страшилось и трепетало. Даже я не смел его ослушаться. Небо заволокли тяжёлые грозовые тучи. И боги замерли под страшным взглядом великого мага Хрейдмара. Только Всеотец Один, зажатый в моей лапе, не дрогнул ни душой, ни телом. И правильно, иначе мой коготь вонзился бы ему в горло.

Голос отца гремел грозно, пробирая до самого нутра:

— Высокие асы, и ты, злобный порочный ётун, привязавшийся к достойной компании... Невдомек вам, как видно, почему сын мой оказал вам столь радушный прием?

— Я понял, — ответил Один. Голос его тих, но так глубок и звучен, что слышно его далеко. Я старался не смотреть ему в глаза. Знал, что он сможет взять власть надо мной, если хоть на шаг отступлю, притушив свою ярость и боль. Он уже забрался в мои мысли. Слышал этот низкий вибрирующий голос могущественного шамана и мага в своей голове... голос бога. Бога воинов — моего бога. Он говорил о нелепой случайности, о сострадании, о прощении, о том, что я сильный, а потому должен быть мудрым. Он говорил правильные вещи.

Отр, вспоминал я, крысеныш ты мелкий! Весёлый растяпа, единственный талант которого превращаться в выдру... «Зато в очень большую выдру», — говорил он с улыбкой. Единственный из нас, кто был по-настоящему добрым и безобидным. Что ж ты так бездарно дал себя убить? Краем глаза я заметил маму, близняшек-сестер Люнгхейд и Лофнхейд, и горе мое стало безмерным, как звёздное небо. Пока глаза мои обжигают слезы, пока сердце мое обливается кровью, у тебя нет власти надо мной, Один.

— Какое счастье, что хотя бы один из высоких асов понял, — продолжил отец, — Но я хочу всё объяснить хитроумному Локи, который что-то никак не сообразит. А дело-то ясное, как сегодняшний день. Шкура, которая у тебя на плечах, бог, при жизни принадлежала моему сыну Отру.

Локи, надо отдать ему должное, повел себя достойно: преклонил колено и протянул отцу шкуру.

— Я, Локи из Асгарда, принимаю на себя всю вину. Прости меня, благородный Хрейдмар. Прошу я также прощения у безутешной матери, сестер и братьев убитого мною Отра Хрейдмарсона, о котором я скорблю вместе с вами. Хоть меня это и не оправдывает, но вышло досадное недоразумение: я не признал в выдре вашего сына и брата. Да и как можно было признать, если он так здорово обернулся? Посему, прошу смиренно: отпустите Одина и возьмите меня. Он-то в этом деле не виноват, поскольку сам в пище не нуждается и жив только медом поэзии, да и мне советовал воздержаться от охоты и рыбалки в землях черных альвов. Не забывай также, сколь велика сила Всеотца. Твой сын, грозный Фафнир, хоть и могуч, но долго ли продержится? Ведь он ещё юн. Готов поспорить, не больше трехсот зим минуло с тех пор, как вышел он из колыбели.

— Сколько надо — столько и продержусь, — прорычал я сквозь слезы, — И ты бы помалкивал, бог, не вел лживые речи — нас ты ими не одурманишь. Только и жду, когда отец велит оставить от тебя кучку дерьма и пепла.

Посмотрев на меня, отец продолжил с ледяным спокойствием:

— Хоть скорбь моя и моей семьи велика, мне отрадно слышать, что ты раскаиваешься, бог огня и лжи. Но этого мало. Как видишь, выковал и сплел я кольчугу, равной которой нет и в самом Асгарде. Владею я волшебным мечом Хротти и Шлемом Ужаса. По магической силе нет мне равных во всем Альфхейме. Но мое самое страшное, неотразимое оружие — не меч и не шлем. Это он, мой первенец и наследник — Фафнир. Полюбуйся им, как он силен и прекрасен. Гнев и ярость его мне сдерживать трудно.

В подтверждение его слов я расправил крылья, закрыв и без того мрачное солнце. Поток пламени спалил Локи прядь волос и корявое дерево у него за спиной.

— Ох не спешил бы я похваляться детьми, — покачал головой бог обмана, смахивая пепел, — Ибо никогда не знаешь...

— О да, одного сына ты у меня уже отнял сегодня. Но, как видишь, сила на моей стороне. Кого из вас не испепелит мой старший сын, того добью я на пару с младшим. Но я не хочу кровопролития, боги, довольно уж крови пролилось сегодня.

— Золотые слова, — сказал Один и его кадык оцарапался о мой коготь.

— Я попрошу за своего сына Отра виру золотом.

— Ты в своем праве, благородный Хрейдмар, — согласился Один.

— Асов я оставлю здесь и буду принимать как гостей. А ты, хитросделанный Локи, добудешь мне золота столько, сколько поместится в эту шкуру, если ее поставить на ноги, и столько, чтобы покрыть ее, если засыпать сверху.

На том и порешили. Я отпустил Одина, а Локи отправился на поиски сокровищ. Меня же терзали боль и сомнения. Не понравилось мне, что отец променял Отра на золото. Разве есть цена у сына и брата? Разве есть цена у любви, потери и скорби? А я? Сколько он попросит за меня? Набить золотом шкуру дракона и поверх холмик насыпать?

Локи есть Локи. Золото он раздобыл. И с ним кольцо. Волшебное колечко, которое позволяло управлять сокровищами. Вот только он или не знал, или забыл сказать, что прежний владелец дверг Андвари, известный в Мидгарде как Альберих из рода Нибелунгов, детей Мглы и Тумана, не горя желанием отдать свое сокровище, наложил проклятие. Каждый последующий владелец кольца отныне был обречён на смерть...

Теперь-то я думаю, что Локи знал. И Один знал. Всеотец ещё и поиграл колечком невзначай, будто понравилось очень и захотелось взять на память, но вот незадача — золото покрыло всю шкуру, кроме кончика уса Отра. Отец указал на это и Один изящно накинул кольцо на ус. Мой папенька, великий маг и волшебник, тут же заглотнул наживку — схватил блестящую безделушку и надел на палец.

Я сумрачно смотрел на все это, на шкуру набитую и засыпанную золотом. Чудовищное чучело выдры — все, что осталось от моего брата. Я смотрел на слезы матери и жавшихся к ней близняшек, на самодовольную улыбку отца и блеск кольца на его пальце.

— Дам тебе добрый совет, Хрейдмар, — сказал Один. — Откажись от золота, пока не поздно. Багровый отсвет на нем, как бы кровь не пролилась. Смотри, сын твой несчастен...

Отец рассмеялся в ответ.

— Кто? Фафнир несчастен? Да не рухнул ли ты часом с Древа Мирового? Да открой тот единственный глаз, что у тебя ещё остался! — отцу пришлось тянуться, чтобы потрепать меня по щеке. Он из двергов, а я ростом в светлых альвов. Никогда раньше происхождение отца не вызывало во мне отвращение, а теперь я его стыдился.

— Высокий, красивый, стройный, как ясень, с волосами до пояса и ресницами, как у девицы? — нахваливал меня отец. — Лучший из моих сыновей. С чего ему быть несчастным? Какая-то из прекрасных дев Альфхейма ему не дала? Так даст рано или поздно. Как маг он уступит только мне, а на что он способен, ты видел. От матери он унаследовал дар понимать язык птиц и зверей. Воина сильнее и отважнее Альфхейм ещё не знал. Так почему несчастен мой сын? Убирайся из моего дома, старый злодей, и не каркай. Жадность и зависть движут тобой. И пророчества твои — курам на смех.

— Мы в расчете, Хрейдмар. Твой ход, Фафнир, сынок, — усмехнулся Один, похлопав меня по плечу. И во мне будто что-то сломалось... нет, сломалось раньше, но я только теперь это понял.

Асы ушли молча, не прощаясь.

— Ох, Хрейдмар, — вздохнула мама, обнимая меня, — И что ж ты наделал, любовь моя?

Но он ее не слушал, во все глаза пялился на свое золото. Я же не узнавал в нем больше мудрого и могущественного волшебника, своего отца, а видел жадного карлу с крючковатым носом.

— Что ты стоишь, Фафнир? Дракон ты маменькин! Потом будете обниматься. У нас много работы. Тащите ларцы, мальчики! Золото прятать надо, чтобы сберечь, ведь всякий хочет его отнять. И ты, Регин, шевелись, не отлынивай.

— Это, — я в гневе указал на кучу золота, — Шкура, которую содрали с твоего сына.

— У меня ещё два есть, — заявил отец, — И их шкуры пока на месте. И две красавицы дочки с богатым приданым. И новых ещё нарожаем.

— Очень в этом сомневаюсь, дорогой, — возразила мама, и в голосе ее я услышал презрение. А ведь она так его любила, что предпочла всем альвам светлым и темным. А ещё говорили, будто к ней сватался кто-то из ванов.

Мама увела сестер, чтобы не видеть все это. Я же остался с отцом, надеясь разговорить и встряхнуть, но ничего из этой затеи не вышло... Отец строил планы на свои сокровища, как он их преумножит с силой кольца, как увеличит наше могущество, как мы станем править Альфхеймом и отомстим за Отра.

— Ты с твоей драконьей силой, бери шкуру и пошли со мной, — велел мне отец. — А ты, Регин, складывай золото в ларцы. Только смотри, не сунь ничего в карман. Папа все видит.

Мы перетащили сокровища в самые нижние и мрачные подземелья. Отец отослал нас спать, а сам остался со своим золотом. Мы слышали, как громко захлопнулась дверь за нами, как заскрежетал засов, видели, как заискрили заклинания.

В руках у меня осталась шкура гигантской выдры.

— Надо его похоронить, — сказал Регин.

Мы предали огню остатки тела Отра, которые нашли у водопада, ещё в тот день, когда боги к нам пришли. Была вся семья и молчаливые асы. Но шкура... Регин прав, с ней надо что-то сделать.

На этот раз мы никого не стали звать — отцу все равно, а зачем ещё раз мучить маму и близняшек? Ушли подальше от дома, разложили небольшой погребальный костер.

— Это несправедливо! — не выдержал Регин, когда шкура уже догорала. — Он должен был поделиться с нами! Не задержи мы богов, ничего бы не вышло.

С нами? Разве не я схватил Одина? Не я стерег двух могучих асов, пока Локи добывал сокровища? Что сделал Регин? Что он мог сделать, жалкий дверг?

Устрашившись этих мыслей, я сбежал подальше от дома — в Мидгард, к людям. Была ночь накануне Майского дня, и я пошел к кострам — утопить свою боль в меде и излить в женское тело. Но и это не помогло, по пьяни я на кого-то обозлился, сменил облик, и празднику пришел конец: люди кинулись врассыпную, а я улетел.

Долго парил я над миром среди облаков, пока голова не остыла, а потом приземлился на альпийском лугу. Хотелось выть на полную луну. Я все еще не оплакал толком своего брата, а уже теряю свою семью и прежнюю жизнь.

Тогда я полетел к Соль. Знал, что она обитает нынче где-то в Лапландии... не знал, будет ли рада. Я вызвал белую полярную сову и послал к ней с вестью. В гости к таким не навязываются, смиренно ждут в ледяном тумане на краю света, когда позовут. Древняя. Непостижимая. Помнит ли она меня? А может, у нее есть другой? Клятвы я не давал и просить о клятве не стал бы.

Она примчалась в золотых санях, запряженных белыми конями с огненными гривами. Едва одетая в искристую полупрозрачную мантию, босая. Где она ступала, рассеивался туман, таял снег, зеленела трава, распускались яркие первоцветы. Волосы великанши стекали расплавленным золотом, солнце плясало в глазах, и сама она была Солнцем — ласковым и согревающим, жестоким и палящим.

— Далеко ж ты забралась, — сказал я, выпустив облачко пара, — Майский день, а тут снег, иней, туман ледяной.

— Фафнир, малыш! — она подхватила меня на руки, как ребенка, и закружила. — Ты замёрз? Не беда, я быстро тебя отогрею.

О, да, горячи объятья Соль! Если ты слаб, то сожгут.

— Хочешь я стану ростом, как ты?

— И не дашь мне зарыться в твои прекрасные груди? — ухмыльнулся я плотоядно. — Прошу, не трудись, Солнышко. Будь собой.

Она расположилась в санях и усадила меня на колени.

— Я скучала, дракон мой, ты знаешь?

— Правда? — я обнял ее за шею и поцеловал. — Ты не знаешь, как я скучал.

— Вот врун, у тебя было много женщин.

— У альва — да. У дракона есть только ты.

— Ах ты хитрюга! — меня покрепче прижали к груди, и я чуть не замурлыкал, как кот.

Мебель в чертогах Соль была великовата для меня, я не мог дотянуться до еды и меда и бесцеремонно забрался на стол. Да, с ногами, да, в сапогах, а что делать? Я уселся поудобнее и водрузил меж ногами ведерный кубок.

— Ты такой хорошенький, когда маленький. Даже не знаю, каким ты мне больше нравишься.

Она погладила меня по щеке, нежно, кончиками горячих пальцев.

— Соль, моего брата убил Локи. А отцом моим алчность владеет.

— Знаю, Фафни, — горестно вздохнув, великанша сложила руки в замок у меня за спиной. — Известно мне всё, что под солнцем творится, а остальное прочла в твоём сердце. Раньше был ты весёлым и беззаботным, как для черного альва. Ныне я вижу, что боль и гнев точат тебя изнутри.

— Что делать мне, мудрая?

— Помнить, кто ты. С пути не сворачивать.

— Звучит просто.

— Но это не так.

— Огнем все гори!

Я встал и в один присест осушил кубок. Соль засмеялась.

— Ах ты мой богатырь!

— На ручки хочу и на ложе.

— Смотри, не сломай мне кровать, как в прошлый раз, — теплые губы целовали мое лицо.

В наш первый раз она удивилась, оказавшись в объятьях дракона... Весело было. В пылу страсти мы не то что кровать развалили, мы крышу снесли.

Я обернулся драконом, уничтожив на этот раз ётунский стол — до чего же хрупкая мебель! Крепко обнял ее когтистыми лапами — теперь-то я больше, чем Соль.

— О, мой дракон, — прошептала она, обвив меня стройными ножками, — Полетаем?

Чудом чертог устоял.

Проснулся я альвом, обнимая Соль. Она стала маленькой хрупкой девушкой, но все тело ее излучало свет и тепло... Сонная, она что-то промурлыкала и оплела меня теплом и сияньем своим, согревая, спасая от боли и мира. А что я мог дать ей?

В чертогах Соль я задержался на пару месяцев. Мог бы и больше, но с нею непросто: и уйти слишком рано нельзя и нельзя надоесть. Хоть любопытно, что скажет Солнышко, когда я зашлю к ней сватов? К троллям сватов, сам прилечу, в драконьем обличье. Если кого в ее ложе застану, выкину гада. Так и скажу ей: «Пойдешь за меня, великанша?» Пусть мне откажет тогда, уж я на нее погляжу.

Плохие вести ждали меня в Альвхейме. Отец выставил маму и близняшек за дверь, мол, в женском тщеславии они хотели завладеть его кольцами, серьгами и ожерельями. А что, если и так? Подарил бы им, но нет, он трясся над каждой монеткой и бусинкой сокровища. Мама показала мне свежие синяки и ожоги на руках, жаловалась на сломанные ребра. Она пыталась поговорить с отцом, но тот будто потерял рассудок, бредил господством над миром и завоеванием Асгарда. Родители поссорились и подрались, как маги дерутся, — пошвыряли друг в друга заклинаниями, пошвыряли друг друга заклинаниями, на том и разошлись... За пару дней и так все зажило бы, конечно, но я предпочел полностью исцелить свою мать — собственных сил на это у нее не осталось.

— Ты знаешь, милый, он стал еще сильнее, — мама сжала мою руку, — Что-то такое скверное есть в этом золоте. Я думаю это кольцо, с которым он неразлучен.

— Где Регин?

— С отцом. Возможно, в заложниках. Что ты будешь делать? — спрашивает она.

— Я пойду к нему, — пообещал я.

Надо забрать у отца золото и вернуть его асам, пусть подавятся.

Отец превратил наш дом в неприступную крепость и окружил рвом с гигантскими хищными червями. Вокруг рва носились стаи голодных вервольфов, бродили василиски. Над домом кружили горгульи и мантикоры. Я не стал размениваться по пустякам: принял облик дракона и сжёг весь гадюшник. В дом я все же вошёл через дверь и альвом.

— Пап! — я поднял руки.

Меч я не взял. Зачем? Против Хротти мой меч бесполезен.

— Я пришел с миром. Хочу с тобой поговорить. Объяснишь, что ты тут устроил?

Отец раздвинул пространство так, что внутри дом стал намного больше, чем снаружи. Снёс этажи и комнаты. Теперь это уже не дом, в котором жила большая семья, уютный на наш черно-альвовский манер — это странное, уходящее в бесконечность сооружение из шипастых металлических лестниц, клеток и переплетения цепей. Все устроено так, что дракону не развернуться — только крылья сломать.

— Пап, ты где? И где Регин?

Но Регин уже бежал ко мне, перепрыгивая ступени.

— Ложись!

Мы оба упали на пол, и над нами пронесся огненный шар. Я перевернулся на спину, чтобы поймать шар. У меня получилось, и я, слегка перекроив отцовскую магию, превратил шар в огромную световую сферу.

— Найди и покажи твоего творца, — велел я.

Магия сработала. Отец притаился на уровне бывшего третьего этажа. На нем та самая кольчуга, Шлем Ужаса и меч Хротти.

— Он теперь даже спит на своих сокровищах и в шлеме, — прошептал Регин, — У тебя есть план?

— Да.

— Какой?

— Действовать по обстоятельствам, — ответил я. Не хотел делиться идеями прежде времени. Кто знает, какими заклинаниями оплел отец дом и что творится в голове у Регина.

— Дракону тут не развернуться, — вздохнул Регин.

— А то я не заметил. Есть и другие способы.

— О чем вы там шепчетесь, предатели? — заорал отец. — Вы все против меня! Ладно Фафнир, я всегда подозревал, что эта шлюха прижила его со своим отставным женишком ваном, если не с самим Одином. Но ты, Регин? Ты моя плоть и кровь!

— Папа, что ты такое придумал? Напоминаю, если забыл. Мама влюбилась без памяти и сбежала с тобой в земли черных альвов, где не то что светлые, темные альвы стараются не бывать. И я хоть и высок ростом, но похож на тебя, присмотрись. Я твой сын.

— Нет, ты весь в свою шлюху-мать. И Один сам называл тебя сыном!

— Что-то не помню. Но, если и называл... Он — Всеотец. Ты сын ему тоже.

— И волосы у тебя черные, как у Одина! — настаивал отец.

— Пап, у тебя тоже... Может и бабуля со Всеотцом путалась? Что без Одина уже и дитя не зачать? Пап, прошу тебя, сними это проклятое кольцо, оно сводит тебя с ума и отнимает жизнь.

— Нет! Ни за что! Кольцо показало мне все в истинном свете, а ты лжец. Из-за тебя Локи убил Отра. Они хотят забрать тебя в Асгард. Чтобы в час Рагнарёка ты сразил волка. Если ты завладеешь сокровищем Альбериха Нибелунга, Шлемом Ужаса и мечом — даже волк Фенрир не сможет одолеть тебя.

— Папа, я польщен тем, что ты видишь мое будущее столь блистательным, но давай просто поговорим как отец и сын.

— Ты мне не сын, будь ты проклят.

На нас обрушился целый шквал огня, который я едва успел развеять.

— Регин, трахни тебя тролль, помогай хоть немного!

— Да что я могу, это ты у нас Рагнарёк предотвратишь.

— Очень смешно.

— Что мы будем делать, Фафни? — назвал он меня детским именем, — Мне страшно.

— Говорить с ним и отбиваться, что ещё?

— Он же нас убьет, Фафни...

— Большие мальчики, справимся.

Регин мне чуть выше пояса, зато мускулист и широк в кости. У него кустистые брови и длинная борода, как у всех двергов. Но ему и ста лет ещё не минуло — мальчишка совсем.

— Все плохо кончится, Фафни. Или он убьет нас, или мы его.

— Уходи, — говорю я. — Иди, Регин. Не бери это на душу. Я сам разберусь.

— Я останусь, — мотает он твердолобой башкой.

— Тогда перестань ныть. Слышишь, как тихо стало? Готовься.

Я накрыл нас огромным щитом, от которого отскочили тысячи пылающих стрел.

— Ах ты ж, ётунов помет, — выругался отец. — Что ж я тебя так хорошо обучил?

— Пап, на всякий случай, ты нас пару раз чуть не убил.

— А разве не так поступают с ворами и предателями? Вам не получить мое золото!

Самое время перейти в наступление, пока он не набрался сил. Порезав руку ножом, я быстро нарисовал кровью несколько рун из тайного наречия черных альвов, связывая из них замысловатый гальдрастав с помощью светлых рун, которым научила меня мама. Заклинание вышло простое, но хитрое. Это должно обмануть отца.

— Ты объединил магии? — удивился Регин, глядя на мой рисунок. — Как? Это же невозможно.

— Надо же попробовать. Вдруг сработает.

Наступила тягостная тишина, потом ее нарушил оглушительный гномий храп. Брат посмотрел на меня так, будто я чудо совершил, а не навел сонные чары.

Мы нашли отца растянувшимся прямо посреди лестницы. На пальцах у него ещё искрило заклинание. Я осторожно снял с него Шлем Ужаса и надел на себя. Отец едва заметно шевельнулся, должно быть, начал потихоньку избавляться от моего заклинания. Меч Хротти описал дугу и едва не разрубил меня надвое, но я уклонился и подбил коленом руку отца. Спросонья он ударил себя плашмя по лицу, довольно сильно, но ругнулся, уронил Хротти и выстрелил заклинанием, которое должно было распылить нас с братом на мельчайшие частицы. Но он не успел закончить — Хротти в моей руке прорезал его кольчугу как масло и вошёл глубоко в живот. Смертельное заклинание потухло на кончиках его пальцев.

— Быстро, Регин, тащи его к маме и сестрам, — я снял кольцо с пальца отца. — Они смогут его исцелить. И наведи тут порядок. Твоей магии должно хватить.

— А ты?

— У меня есть ещё одно дело. Не хочу откладывать.

Надев кольцо, я открыл портал.

Надеюсь, мой первый и пока последний визит в Асгард запомнился надолго. Немного вежливых формальностей, и я раскроил Локи скулу. У меня были три волшебные вещи — такое и перед богом фору даст.

— За Отра, — сказал я и пустил в дело Хротти, изрубив бога в капусту. Но кусочки кровавой мозаики без труда собрались обратно в Локи. Быстро же, мать его ётуншу. Но я времени зря не терял — с размаха врезал в челюсть.

— Хватит, Фафнир! — проорал, наконец Локи, выплевывая выбитые зубы.

— Ты показал свою силу, взгляни же на мою.

Меня окутал вихрь холодного непроглядного мрака и ужаса, и сполохи обжигающего пламени — единственного источника тепла и света. Вокруг ничто и хаос, в котором умирали и рождались новые миры. Я — лишь искорка жизни, несчастная, бесполезная и ничтожная среди бесконечных вселенных.

Когда он... оно... когда меня отпустили, я упал на пол и с трудом восстановил дыхание. Тот, кто сидел рядом, тоже дышал тяжело и хрипло. Судороги боли сотрясали его — новые зубы прорастали, выталкивая остатки старых. Зачем ему тело, мне не понять. Что сдержало это существо, почему оно не раздавило меня, как букашку?

Локи, глядя мне в глаза, утер кровь и кривовато усмехнулся.

— Теперь и в самом деле хватит, Локи, — Один появился внезапно — возник из воздуха или всегда был рядом, невидимый.

— Он усвоил урок, да и ты, я надеюсь, тоже. Фафнир, можешь остаться в Асгарде, если хочешь. Нет лучше места, и дело для тебя всегда найдется.

— Я хочу вернуться домой.

— У тебя нет больше дома, мальчик, — единственный глаз Одина странно мерцал, будто звезда утонула в темном бездонном колодце, — Ты убил своего отца, когда он спал, чтобы завладеть его золотом. Он умер на руках у семьи, проклиная тебя.

— Это ложь.

— Скажем так, не все из этого правда. Но ты теперь отцеубийца, а Регин позаботится, чтобы все узнали то, что нужно ему. Асы могут отличить ложь от истины, а кто ещё? Как думаешь, Фафнир?

Надо было понять это раньше. Золото завладело моим братом, а теперь он завладел золотом. Я прикрыл лицо руками, пытаясь скрыть, что смех мой перешёл в рыдания. Но что скроешь от асов?

— Твой брат не знает, что клад принадлежит владельцу кольца. Торжество его будет недолгим.

Я полюбовался кольцом на своем пальце. Да, в этом была определенная ирония, но что это меняло?

— Ну что ж, асы, не смею больше задерживать. Мне пора.

— Разве ты не останешься?

— Вы ведь затеяли все это, чтобы втянуть меня в свои извечные игры. Ни за что не поверю, что Локи не знает, кого он видит перед собой — выдру или, обернувшегося в нее альва. А если не знает, то это знаешь ты, Всеотец. Кому это знать, как не тебе, испившему из Источника Мудрости? Нет, я не останусь в Асгарде. И Отра вам не прощу.

Локи и Один переглянулись. То, что прозвучало дальше, было похоже на песнь. А песнь — язык богов и судьбы:

— Услышь меня, Хрейдмарсон, — Локи сказал, — Идти тебе некуда — дважды ты проклят. Кровь отца на тебе и Кольцо Нибелунгов. Брат зло затаил. И заждалась тебя дочь моя, Хель, в темных чертогах своих. Юный герой свой меч закалит, битвы ясень, но пенья валькирий не слышать тебе. Кровь тебе выпустят, вырежут сердце.

— «И быть посему! Не слуга я вам, асы!» — Фафнир сказал и ушел. Впишите ответ его в Эдду.

После этой эффектной реплики я раскланялся и открыл портал. Боги проводили меня мрачным молчанием.

Велико было искушение вернуться домой и со всем разобраться, но добавить смерть брата к смерти отца... А кто ещё захочет получить сокровище? Мама? Кто знает, почему она сражалась с отцом? Хотела вразумить его или золото завладело и ее душой? Близняшки? Нет, такой поворот мне не выдержать. Довольно с меня. Уйти к Соль, но нужен ли ей проклятый жених и ссора с Асгардом? И раз я проклят и ждёт меня Хель, в час Рагнарёка я буду с другой стороны. С Локи и его уродливыми выблядками, мертвый, пойду я на Асгард. Так боги шутят.

Я спустился в Мидгард, сел на пике самой высокой горы. Божественная Мать Земли, или Мать Ветра, называли ее местные. Здесь солнце слепило, пронизывал холод, и не ступала нога человека. Повертел я кольцо на пальце, закрыл глаза, а когда открыл, повсюду среди вечных нетронутых снегов блестело золото — все до последней крупинки, а может, и больше, чем было.

Обернувшись драконом, я нырнул в облака. Свободен я. Не властно над сердцем моим проклятое злато. Я так думал. И я ошибался. Кольцо Альбериха, которое Локи назвал Кольцом Нибелунгов, было со мной.

Первые годы я затаился, держался подальше от людей и от альвов, что шастали в этом мире, как у себя дома. Не помогло. Регин все же нашел меня. Жил я в ту пору в скромной хижине в лесу. По мере надобности охотился, рыбачил, завел себе коз, отпустил бороду и вполне сходил за человека. Местные считали меня шаманом. Ко мне приходили, если кто-то тяжело заболел, вождь нуждался в предсказаниях, девушки и молодки забегали иной раз по женским надобностям, а иные из них и задерживались. Приносили мне и подношения: — мед, муку, домашнюю птицу и яйца, одежду из доброго полотна, кожи и шкур. Места здесь были дикие, жизнь тяжёлая, а мою помощь люди ценили.

Когда Регин пришел, я рубил дрова во дворе.

— А как же магия? — спросил он.

— Магия магией, брат, но надо ж и тело размять.

На Регине сверкала кольчуга от головы до пят, сияющий шлем, щит и меч тоже были при нем. В руке брат держал мешок.

— Ты, я вижу, превзошел отца в кузнечном деле.

— Да где мне, — нахмурился Регин, разглядывая мою хижину. — Странно ты распорядился несметным богатством. Где золотой твой чертог? Слуги и воины? Прекрасные девы? Одежды из яркого шелка?

— Да много ли надо тому, у кого все есть? Ты не стесняйся, брат, заходи. Выпьем за встречу.

— Ты же видишь, что я не за медом пришел.

— За златом и шкурой дракона? — усмехнулся я. — Один? Без подмоги? Ты, брат, герой из героев.

— Я не сражаться пришел...

— По виду не скажешь.

— Сестры и мать попросили меня решить дело миром.

— Вот как? Что надобно им?

— Им ничего, но хочу поделить я наследство отца между нами. Они сказали, чтобы я попросил тебя добром, как брата. И подарок принес в знак примирения. Тут он. В мешке.

— Иначе ты б сразу стал биться? Ты, Регин, и так получил в наследство все наши земли в Альфхейме. Мне туда нет возврата. Мало тебе?

— Как защитить земли без Шлема Ужаса и меча Хротти?

— Нелегкое дело. Но уж ты потрудись. Кузнец ты искусный.

Регин помолчал, собираясь с духом. Не за шлемом он пришел и не за мечом.

— Отдай хоть кольцо. Верни нам богатство.

— А бедные вы? — удивился я, — Прежде без злата всего нам хватало.

— А почему мы странные речи ведём? Как в Эдде Высокой, — спохватился он. — Обманщик! Ты песнь свою спел, сплел заклинание. Я же в ловушку твою угодил, брат.

Регин потянулся за мечом, но я дал ему в зубы:

— Иди к такой-то матери! — и выкинул брата в открывшийся портал. На Божественную Мать, к проклятому злату. Пусть полюбуется, если найдёт. Снег покопает. Иные на всякую хитрость ведутся, как дети.

В мешке обнаружилась моя кольчуга работы отца — тонкая, лёгкая, вся в позолоте... Память жгла мне сердце калёным железом.

Визит брата означал, что я засиделся на месте и пора сваливать. Но, как назло, следом за Регином явился ко мне вождь и сказал, что близится большая война. Люди и раньше воевали за земли, за добро, но свои и между собой. А теперь к ним шли чужеземцы, бессчетные орды. Вот и время пришло для дракона, решил я, хоть вождю ничего не сказал. Сколько врагов я сжёг — не сосчитать, других оплел своей песней и отправил домой. Славно развлекся. Люди решили, что могущественный шаман вызвал дракона. Подношения стали богаче, просьб больше. Как-то я незаметно попался — почувствовал себя частью племени. Казалось, что люди приняли меня и полюбили.

Но как-то во время дружеской пирушки у вождя я получил дубиной по башке и ножом в печень. А ведь кот одноглазый, с отрубленным кем-то спьяну хвостом, сказал мне: «Не верь человеку!» Я думал он о своем, о кошачьем. Очнулся в цепях, в рот мне забили грязную тряпку, а люди рядились, что со мной делать.

— Сжечь! — говорили одни.

— Нет, вырезать сердце! — кричали другие. — Так и узнаем оборотень или нет.

— Да что там знать! Смотрите, как быстро рана затягивается.

— Нутром чую, нечисть проклятая!

— По сердцу все и видать. Драконье сердце долго бьётся отдельно от тела, и коли тело мертво. Кто его съест, узнает язык зверей и птиц.

— Да, так и тот карла сказал.

Регин, братец, сгрызи его тролль!

— Очнулся! Глядите!

Люди кинулись бить меня всяческим крестьянским инструментом, тыкать вилами. Скорей из страха и собственного спокойствия ради.

— Колдун ты или дракон, — сказал вождь, — Не насылать тебе больше чары и не портить наших баб. Попорченных мы уже сожгли вместе с приплодом, чтоб в роду не разошлось. Все причиндалы твои у меня: золотая кольчуга, волшебный шлем, меч и кольцо — он показал мне руку с кольцом Нибелунгов на грязном пальце, — Давно оно нравилось мне. Откуда, я думал, такая красота у простого отшельника, пусть и шамана. Не знал, что драконьей ты крови. Но видишь, сразил я дракона. Я отнял все, что имел ты — твою власть и твою силу. А теперь отберу жизнь.

Пламя, вспыхнув внутри, выжгло даже ту брезгливую жалость, что во мне оставалась. Я лечил их, помогал советом, защитил от захватчиков. Они убили моих возлюбленных и их детей, один или два из которых могли быть моими, и то вряд ли. Женщины сказали бы мне о детях. Покровительство шамана — ценная вещь в Мидгарде. Да и помню я, как удивились родители, когда вылетел я из колыбельки. Случись тут такое — все бы заметили.

Лопнули цепи под напором драконьих мускулов, взметнулись крылья, разлетелась жалкая хибарка, я выплюнул в людей их вонючую тряпку вместе с огнем. Вождь побежал, но я настиг его. Зажал в лапе, швырнул прямо на рыночную площадь в его убогом городище.

— Сразил ты дракона? Отнял все, говоришь? Так узнай, что это значит.

Прогнал всех животных до последнего мышонка. Люди, что поумнее, убежали за ними. Я же сжег все, что осталось. И всех. Никто не ушел от расплаты. Вождь сгинул последним, налюбовавшись, на дело рук своих и Фафнира месть. Сменил я облик, разгреб кучку пепла. Кольцо было целым, нигде не оплавилось.

Из дома не взял ничего, коз отправил в соседнее селенье. Никогда больше я не задерживался надолго на одном месте. И да, призвал злато. Я много странствовал со своим волшебным сундучком, шлемом и мечом, неся с собой проклятие и заражая им целые города и страны. Золото сыпал я щедрой рукой, не жалея. Дарил, давал в долг с процентами и без. Оно всегда возвращалось ко мне, а следом за ним тянулось и другое золото. Богатство только росло. Вокруг меня плелись интриги и развязывались войны, а сам я интриговал и воевал, а затем исчезал, не прощаясь. Пусть сами кашу расхлёбывают — так веселее.

Регин пытался отобрать золото много раз. Но с ним я справлялся легко. И подшутить не забывал. Брат обозлился, оброс бородой до колен и нос стал крючком, как отцовский.

У меня было много женщин. Иных я любил, иные любили меня. Патрицианки, королевы варваров, жрицы, гетеры, рабыни, девы-воительницы, простые крестьянки — всех и не вспомнить. Дети... Хоть я все делал, чтобы их не было, они порой рождались. Первые меня хоть сколько-нибудь занимали. Был мальчик, к которому я привязался. Сильный, коварный, воин и маг. Властителем стал и выкрал кольцо. Преследовать его я и не думал, оставил как есть. Замараться ещё и детоубийством мне не хотелось. Сын мой владел сокровищем лет десять, не больше — жена отравила его ради кольца и волшебной силы. Вырезала и съела сердце дракона. Смертная быстро свихнулась. Вернул я кольцо, убив ее больше из жалости, чем из мести. Внуки остались, но от них и других детей я держался подальше — берег от проклятья.

Иногда я срывался и наведывался к Соль. О женитьбе не помышлял — хорошо, что любовником терпят. Да и быть с ней долго я больше не мог. Я менялся и менялся не к лучшему, а она совершенством лучилась, даря миру свет и тепло. Но свет ее стал обжигать и ранить меня. В ярких лучах солнца можно видеть, как пылинки танцуют в чистой комнате. Я же видел себя, как я ничтожен, как мерзок, а кровь на ладонях въелась так, что не смыть. Прежде она любила меня, а теперь что? Жалеет? Ушел я от Соль навсегда. Увидимся ль в час Рагнарёка? Предрекла мудрая Вёльва, что Солнце сожрет волк, сын Фенрира. Но уж я постараюсь до волка раньше добраться.

Время шло век за веком. Локи был наказан богами за убийство Бальдра и изгнан из Асгарда. Навестил я его, хотел взглянуть, как страдает мой враг и кровник. Хотел насладиться возмездием и божьей карой. Но первой я увидел змею, чудовищную, свернувшуюся кольцами, яд, медленно стекающий по ее клыкам... Второй увидел я Сигюн, державшую чашу над мужем. А кто надо мной чашу подержит? Кто падет со мной в бездну, в изгнание, в морок?

Наконец я решился взглянуть на Локи. Он был в своем любимом обличье, в каком явился когда-то на наше подворье. Казалось, бог спал в тяжких оковах — обнаженное тело было спокойно. Но открыл он глаза и усмешка скривила уста его.

— Фафнир. Пришел полюбоваться? И как тебе?

— Вижу, Локи, ты свой урок не усвоил.

— А ты? Сказал, что не будешь слугой, а послужил ты мне верно. Сеял раздор, войну и злые чары щедрой рукой. Лгал, соблазнял, коварно рушил надежды, убивал беспричинно. Так чем ты лучше?

Переполнилась чаша. Сигюн безмолвная вышла из пещеры, чтобы выплеснуть яд. Я увидел то, чего ради пришел — страдания бога, от которых дрожала земля. Неважно, как себя видит Локи, для мироздания он гигант. Так было и будет.

— Боги, как видишь, умеют учить, — смеялся он, корчась от боли.

Кто с этим поспорит?

Сигюн вернулась, подставила чашу, обтерла Локи лицо.

Я достал баклагу с медом поднес к губам бога. Жадно пил он.

— Спасибо, друг Фафнир, стало мне легче...

— Оставь себе. Зачаровал ее так, чтобы мед не кончался. Прощай, Локи. Свидимся в Рагнарёк.

— Стой, Фафнир, — окликнул он хрипло. — Знаешь, почему Один собрал троицу демиургов? Зачем потащил нас во владения Хрейдмара?

Я обернулся.

— Взглянуть на тебя, дракон. Тебя нет в прорицании Вёльвы. Никто не знает, что делаешь ты в Рагнарёк.

— Что ж, значит так я ничтожен.

— Нет, Фафнир, — сказала вдруг молчаливая Сигюн. — Ты — неизвестность.

— Было б от этого легче, — проворчал я. — Должен был Отр умереть, чтобы вы с Всеотцом меня поделили? Сказали бы сразу, глядишь, я и сам бы решил, чью сторону выбрать.

— Дела богов так не вершатся, — покачнулся Локи в оковах.

— Вот так они вершатся, — я подёргал за цепь. — Правда, что в цепи превратили кишки твоего сына? Мол, такие путы отец не порвет, хоть и мог бы?

Локи промолчал в кои-то веки.

— Прощай, уж не знаю теперь, увидимся ли. Что ты, что Один, мне все едино. Рад я, что сгинете вы в час Рагнарёка. Если это не сказки для смертных и не ваши вечные игры.

Обернувшись у выхода из пещеры, я увидел, как Сигюн его обняла. Сердце мое защемило от тоски и горечи.

Вскоре мне все опостылело: бесконечные странствия, приключения, роскошь, интриги, война, магия и даже любовь. Я не мог различить лечу или падаю все ниже. Про Соль я не думал, мне и на солнце на небе было больно смотреть, а уж солнце под боком... Кто это выдержит?

Только злато осталось мне. Благодарное, оно все умножалось, манило, дарило тепло. Красивое, яркое, мое. На вид казалось, что оно влезает в сундучок, который сильный альв, вроде меня, может носить в одной руке, а человек не смог бы оторвать от пола. Я эту иллюзию создал и поддерживал мощью кольца. Без магии сундуков таких должно бы быть двадцать, не меньше. И чем больше их становилось, тем тяжелей было кольцо.

Я стал бояться за золото. Регин оставил попытки, но Альберих мог захотеть вернуть себе сокровище. Асы, да что там, даже смертные могли его украсть. Слишком уж большим и заманчивым оно стало за мою долгую жизнь. Потому я нашел недоступную пещеру высоко в горах. И высыпал золото из сундука... Его было гораздо больше, чем я мог вообразить. Тогда я обернулся драконом и лег на золото — прекрасное, теплое, мое. Никто, никто не посмеет его забрать у меня. Я могуч и велик, хоть и очень устал... Спал я много. Золоту было хорошо со мной, а мне с золотом. Я полюбил темноту — свет мне мешал, резал глаза... Века я пролежал на сокровищах. Я обрюзг, отяжелел, крылья ослабли, а вместо пламени плевался я ядом. Иногда я выходил поесть и попить. Охотиться я всё ещё мог и успешно. Но старался вершить свои дела ночью, туманными днями и в плохую погоду, чтобы Соль не увидела, кем я стал. Пусть лучше не знает.

Однажды я выполз из пещеры и встретил маму.

— Фафнир, сынок, — прошептала она, погладив мне нос. Ничего не сказала она о том, каким я стал, но по лицу я все понял.

— Как живёшь ты?

— Ты видишь. Раньше тебя это не волновало?

Она отвернулась.

— Пойми меня, мальчик. Больше жизни я любила Хрейдмара.

— И больше меня.

Досады во мне не было. Я понимал мать, но боль никуда не ушла. Этот меч тупится немного со временем, но острый всегда, и если уж в цель попал, ни за что не вырвешь из раны.

— Не все ты знаешь. Когда Хрейдмар умирал, он предсказал, что внук твоей сестры отомстит за него. Мальчик родился.

— Конец всему этому, значит. Спасибо, что сказала.

— Послушай, сын. Просто послушай. Мать его сбежала со смертным героем, конунгом Сигмундом. Мальчик... Сигурд в него удался, но и от нашей природы кое-что взял. На них напали, родители Сигурда сгинули, а он стал рабом в доме победителя. Но Регин выкрал его и взял на воспитание. Учит в кузне работать, мечом владеть.

— Чтобы загнать его мне в печенку? Как мило. Брата я узнаю.

— Серьезнее будь. Мальчик не заслужил такого воспитателя. Да и орудием быть в чужих руках не заслужил он.

— А все получают то, что заслужили?

— Фафнир, забери его у Регина.

— Чтобы убить?

— Чтобы вырастить и воспитать. У тебя сердце дракона. Всё ещё вижу в тебе и силу, и доблесть, и мудрость. Сокровище убило твоего отца в считанные месяцы, отравило разум твоего брата даже издали. Ты же с кольцом на пальце держался сотни лет.

— И видишь, что стало со мной? Какой из меня воспитатель? Моих детей ты видала?

Мать помолчала, глядя на меня, из чего я сделал вывод, что внуками она интересовалась. Но говорить тут, увы, не о чем.

— Я видела Соль...

— Не говори ей...

— Она сказала, что дитя человека избавит тебя от проклятья. А вдруг это Сигурд?

— Убьет и избавит, понятное дело.

— Если это такое проклятье, которое лечится смертью. Возьми мальчишку, прими как сына, научи его всему. Не могу видеть, что делает с ним Регин.

— Бьет, обижает?

— Да нет, заботливый он опекун... но душу калечит, зло и ненависть сеет.

— Думаешь, я могу научить чему-то другому?

— Ребенок тебя научит. Регин глуп, хоть знаниям его и несть числа, и упорно не хочет учиться. Сигурд — меч для него, не больше. А ты полюбишь его, как сына. Я верю. Он очистит тебя, обновит, даст жизни смысл...

— И убьет.

— Хрейдмар сказал: «Отомстит за меня». Кто знает, что это значит? И вместе с пророчеством Соль это твой шанс спастись.

— Не надо спасать меня, мама. Разве не видишь? Нечего уже.

— И все же подумай, — сказала она и ушла без прощанья.

Это случилось туманным утром, когда я медленно полз на водопой. Летать уже не мог — крылья не держали. Удар был уверенный, сильный и точно под сердце. Пронзил аорту. Кровь хлынула бурным потоком.

— Твоя взяла. Вылезай. Хочу посмотреть в глаза судьбе, — сказал я, садясь, хоть и с трудом. Меч вышел из раны.

Удар пришелся из волчьей ямы у меня под грудью — там тишина и биение сердца. Уж не сомлел ли герой? Может, крови наглотался? Вставал-то я медленно, хлестало будь здоров.

— Драться не буду с тобой, не бойся. Меч твой сердце пронзил — тихо я сдохну.

«Не бойся» с такими работает. Действует сразу. Он вылез из ямы. Не впечатлил и в кольчуге — высокий, широкоплечий, да, но еще жеребенок мосластый. Рановато Регин отправил мальца биться с драконом...

— Я не боюсь тебя, Фафнир, — засуетился мальчишка. — И меч мой — лучший из всех мечей. Годами ковал его, добавив небесный металл. Много сил и заклятий ушло, пока не сумел им разрубить наковальню. Так я понял, что к бою готов.

Моя ж ты рыба! К бою готов он! Если бы сердце так не болело, я бы от души посмеялся. Да приди ты в другие времена, когда был я моложе, быстрее и злее... Но надо отдать моему юному противнику должное, он умел выждать момент и нанести один точный удар. Я это уважал и недооценивать не собирался. Плохо, что он меня недооценивал. Пусть низко я пал, но плюнь я ему ядом в лицо, цепани когтями — всё, конец легенде... и жизни.

— Ох, как грозно! Мое имя ты знаешь, герой, а как звать тебя? Хотелось бы знать, кто лишил меня жизни.

Все лицо парнишки в крови, видны только пронзительные льдисто-голубые глаза. Он попытался утереться рукой. Только хуже стало — руки тоже были в крови. Мальчик задумался и выдал:

— Никто. Сын без отца и без матери, в неволе рожденный, в чужом доме воспитанный.

Изящно... Кое-чего он все же боялся — проклятья умирающего дракона, например. И не зря — страшная это вещь.

— Рад тебя видеть, Сигурд, сын Сигмунда.

Мальчишка чуть на задницу не сел от удивления.

— Ты мудр, Фафнир.

— Проклятья не жди, внучатый племянник. Норнам противиться ты не в силах, орудье судьбы. Для брата проклятье приберегу. Где Регин? Что не пришел?

— Сказался занятым... — насупился Сигурд, аж желваки заходили. Похоже, примечал уже что-то подленькое за своим дорогим дядюшкой.

— Ах да, конечно... И не в первый раз, поспорю. Любитель жар загребать чужими руками... Зачем он послал тебя сюда. За золотом?

— Он хотел за отца отомстить... Убил ты Хрейдмара во сне ради злата. Так Регин сказал.

— В оправдание свое ничего говорить я не буду. Но Регин был со мной, когда умер отец. Не он держал меч... но и сейчас не он держит...

— Он вырастил и воспитал меня, научил работать в кузне и воином сделал. А ты... ты сидел в пещере на куче золота, дядя. Что за жалкая жизнь для дракона? Ему я должен верить, не тебе.

— Что ж ты не веришь?

— Есть пара причин у меня, — потупился Сигурд.

— Тебя он предаст, как не раз оболгал он и предал меня. Бредит он златом.

— Я с ним поделюсь. Он просил одно лишь кольцо, что дорого ему в память о Хрейдмаре.

Мне хочется смеяться, но вместо этого я кашляю кровью.

— Хочешь совет? Бери Шлем ужаса, Хротти бери. И есть у меня кольчуга отцовской работы, тоже заклятая, вся в позолоте — надёжная, лёгкая, сносу ей нет и выглядит дорого. Это бери и иди. К золоту не прикасайся.

— Нужно мне золото. Хочу отомстить за смерть отца и вернуть себе его трон.

— Шлема, меча и кольчуги хватит тебе и на это. Ты — ясень сражения, а не дуб дубом.

— Все это верно, Фафнир, но узурпатор богат, а мне, чтобы взять дружину надобны средства... Без злата никак.

— Проклято злато, забудь о нем. Ничего не даст тебе кроме смерти и тлена.

— Разве не все мы умрем? Даже боги погибнут в час Рагнарёка.

— Ты умрёшь раньше, чем боги, поверь мне. Оставь золото Регину. Пусть подавится.

— Я сильнее, чем ты или Регин. Справлюсь я.

— Ты, я вижу, и правда дуб дубом.

— Дядя, ты мудр... Я понимаю, что хочешь сказать ты — не в золоте счастье. Так это я знаю! Счастье в любви, в дружбе и в битве. Золото — средство. Может и в мести есть счастье, во власти... Я должен узнать, должен попробовать... Скажи мне, стану ли я королем?

— Для начала, Никто, стань человеком. А королем-то ты станешь.

— Начну ль я династию, стану ли мудро я править?

О боги! Закрыл я глаза, не хотел отвечать, и близкую смерть ощутил.

Явился братец мой Регин. Приподнял я тяжёлые веки, заметил, что Сигурда он видеть не рад. Добрый воспитатель был уверен, что сгинет мальчишка. А теперь возись, убивай.

— Сдыхает, тварь. Молодец ты, сынок, сердце вырежу сам я. Сила огромная в сердце дракона. Смотри, какую пилу я изобрел, чтобы вскрыть ребра.

— Как хочешь, дядя, — Сигурд поморщился, глядя на жуткий инструмент, — Его я больше не трону.

— Вот как? — насторожился Регин, — Много болтал? Очаровал речами своими? Это он всегда умел...

— Режь, брат, пили, — сказал я чуть слышно, Регин аж подскочил, повернулся ко мне, — Я выдержу пытку. Сердце мое забери, может, съешь его и храбрым станешь...

— Сигурд, руби! Пока говорит, он опасен!

Юноша сложил на груди окровавленные руки.

— И не подумаю, дядя. Справишься сам. Свое дело я сделал.

С опаской пошел ко мне брат.

— Будь проклят ты, Регин, — кровью давясь, прохрипел я, — Хрейдмара сын. Вальгаллы тебе не видать. Злата тоже.

Схватил я его, как Одина когда-то, но сжать кулак и раздавить не успел. Сигурд был быстрым: меч вонзился мне в глаз, добравшись до мозга. Все вокруг потемнело, и смертный холод ко мне подобрался. Сквозь пену кровавую увидел я, как день прояснился, как из-за туч вышло солнце, пытаясь согреть. Прощай, Соль...навеки ли...

Что было дальше, посмотрели мы с Хель, дочерью Локи, за кубком меда. Больше любой великанши она. До пояса похожа на живую женщину, ниже пояса — труп.

— Рада я видеть тебя, Фафнир Хрейдмарсон. Не торопился ты, милый, на свиданье ко мне. Соль была тебе больше по нраву? Прими же кубок и взгляни в мое зеркало.

Я и взглянул.

Чудо-пила не пригодилась. После смерти я, к ужасу моего убийцы, стал обычным альвом — исчезло чудовище. Регина это не остановило. Он вырезал сердце, попросил Сигурда его изжарить — тот аж скривился. С чудовищем проще дело иметь.

— Что смотришь, дурень? Двойной он природы, все равно он дракон. Каждый орган, каждая кость в нем бесценны для мага, — братец бодро присосался к моей ране.

Сигурд, глядя на это, брезгуя и удивляясь, додумался слизнуть кровь с пальца и вдруг понял язык птиц и зверей. Синички вокруг оказались умнее героя и трещали о том, что Регин злое задумал. Брат и впрямь, нажравшись крови, насытившись силой дракона, схватился за меч... Но Сигурд сильнее был и незаметно крови прямо из сердца глотнул. Да и проклятье мое брату впрок не пошло.

Увидев его пред собой я захлопал в ладоши.

— Как же так? — пялился Регин на жуткую Хель, на меня. — Это же не Вальгалла! С мечом в руках я пал!

— Был ты героем? — спросила дочь Локи, — Что-то я, милый, не помню. Рада приветствовать в царстве своем. Располагайся как дома.

— Да ты не печалься так, брат, — смеялся я, указывая на Сигурда, купавшегося, по подсказке птиц, голым в яме с моей кровью. — Героя сегодня мы породили.

― Одни будут звать его Сигурд, Зигфрид — другие, — молвила Хель, — Мальчик пойдет далеко.

— Да что мне за радость с того? — возмутился Регин. — Сколько лет мы боролись... Теперь все досталось ему.

— И скоро его здесь увидим. Как думаешь, пять лет или десять? Сколько мальчику надо, чтобы остаться в веках и нам вместе с ним? Может поспорим? Что скажешь, Хель?

Великанша осушила свой огромный кубок.

— Вижу я танец валькирий, дев битвы. Уйдет он в Вальгаллу. Не завидуйте, Хрейдмара дети. Повеселились и будет.

В ладоши хлопнула Хель и я провалился во тьму. Целую вечность бродил я одиноко, без сна и покоя, пока вновь свет не увидел, оказавшись по воле богов в орущем замерзшем младенце.