Поле ярушки, что днем белесое, сияло золотом обычно, мрачнеет, стоило проклинающему, словно ворожеи, взору Бьёрна заметить его издали на горизонте. Колосья пушистые с корней земли сырой сделались выцветшими, неприветливыми. Они волнительно начинают дрожать, как только тяжелая нога воина вступает на них. Ветерок, как землеройка, рывками носится и прячется за хрупкими стеблями, упавшими зернами да шепчет что-то неладное. Берсерку думается даже, когда шуршание ветра начинает быть похожим на бурчанье и посвистывание, а не цверг ли это бегает у ног его. Широкие стопы зверолюда протоптывают под собой пшеницу, оставляя широкую тропу убитого урожая. Проводит ладонями он огромными по пшену тусклому, украшая его зловонной кровью — своей и отважного воина Беовульфа. Идет он медленно, покачиваясь, словно вот-вот свалится, да не будет видно торса его за высокими полями. Окружат его колосья, спрячат да поглотят, будто не бывало в мире никакого зверолюда с грозным бичом. За ним все поле окрашивается в кровь его. Украшает, помечает. Как хищник.
Совсем недалеко была река Гьёлль, чувствует нюхом медвежьим Бьёрн. Так близко к ней людей не свидать — не выживут. Откуда же тут поле, откуда вечно созревший урожай на нем, стебли, цветущие круглый год? Не чудится ли Бьёрну это? Он медленно поднимает голову, искривленными пальцами убирает грязные пряди волос с лица и глядит: с облаков, снисходящих в горы, медленно спускается туман. Он вечно преследует Бьёрна. Укрыватель силы его, армии. Мгла следует за Бьёрном, как гвардия его приспешников. Вспоминает он, как тут же убил Вагни Медведя, как ночью руны нужные отыскать не смогли с отцом. Не зря боялся Хелга сына проклятого своего — тот нарек его к страшной гибели. За себя. За мать свою.
Хмурится Бьёрн да подымает взгляд свой в тучное небо, пытаясь разглядеть высоко в небе Биргит. Она далеко рассекает облака и прячется внутри них.

— Биргит! — кричит Бьёрн. -Место это в силах ты узнать?! Не здесь ли я убил юнцом мужа одного?

— Вагни, — отвечает Биргит. Птица медленно снижается. — Не думаю.

Так они и говорят всю дорогу, лишь парой слов перекидываясь. Понимает Бьёрна птица снежная получше всех ближних его, покуда не добрались еще до Хельхейма. Они оба знают, что дальше она за ним не пойдет — ей незачем. Ни разу не видывала она своими очами дикими Виллей да не поймет эту любовь слепую сына своего. А что делать ей будет без него остаток жизни своей печальной она не знает, думать не хочет. Радость встречи с ним сразу сделалась горестью и скорбью, ожидающим знамения — утраты смысла житья своего. Не хочется ей отпускать Бьёрна в Хельхейм, знает ведь, что не свидит да не сыщет его больше, ибо никто оттуда не возвращался. В сердце ее томится грусть, а слезами своими она смывает с макушки-головы берсерка кровь. Только вот слезы ее такие же кровавые с сердца ее раненого капают.
А Бьёрн все видит пред глазами лицо Беовульфа, когда он укусил того в плечо. Вскрикнул воин, и слышался хруст костей, а затем лицо сделалось его бледным, словно мертвым. Проклял того Бьёрн, сделал таким же зверолюдом, как и сам. Так и прекратили бойню оба: избитые, с ранами кровоточащими.

Закончили поединок оба зверьми. Он наверняка убил уже себя, Бьёрн. Или подождет схватки смертельной с драконом лютым, чтобы пасть в бою, как герой. Чтобы попасть в Вальгаллу. Схватки такой, где не выжить ему ни за что. Но зверем он не станет, как ты — мерзко ему.
Лишь безумцы сочтут проклятие даром.

Ни единого победителя, но оба проигравших.

Ты поступил, как мог, Бьёрн. Мы бы вообще предпочли, чтобы ты его когтями смертоносными умертвил навек.
Сыщет ли Беовульф битву смертельную до Ночи Мани?

— Я вижу Гьёлль! — кричит Биргит и вглядывается в истоки реки. Кажется ей, что видит в горах дальних Эйктюрнира[1] самого, рога его ветвистые и шумные потоки, ниспадающие с них. Бьёрн ускоряет шаг, волоча ноги свои широким размахом.

Смою я кровь запекшуюся с тела своего, чтобы вперед умчалась она в Нифльхейм да предостерегла всех тварей земных о безумстве моем.

И впрямь безумстве...

Бьёрн, спустившись вниз по камням скалистым, оглядывает шумную реку душную. Плотными волнами несет она все спавшее в нее, мертвое. Вода ее не чиста совсем, окрашена в цвета странные, мутные. Берсерк наклоняется над бушующими потоками и слышит вопли, стоны и шепот, да непохожи звуки эти на речь людскую иль звериную. Вспоминается ему, как в эту же реку он опустил бедро изрубленное отца своего. Воин моргает, когда средь густой пены темной мелькает хвост ундины длинный, извивающийся в чешуйках маленьких, кровавых. И была каждая чешуйка багровая похожая на ногти и зубы оторванные с жертв ундины, украшала которыми та тело свое.
Биргит, обращенная в деву, приземляется рядом с Бьёрном и тоже заглядывает в реку.

— Ундины, — отрезал Бьёрн.

— Близится Рагнарёк, — Биргит невольно удивляется встречи с русалкам в Гьёлле. -Вся нежить уже стремится в Асгард.

— Он не близится, — птица косится на зверолюда в недоумении. — Он уже начался.

Биргит плюет в реку, чертыхаясь. Не хочется ей свидаться с яростными великанами, попадать под поле брани. Но она знала, что Бьёрн прав. Самое страшное всегда начинается незаметно. Она делает пару шагов вперед и глядит вдаль, оглядывает каждый широкий поток грозной реки. Им придется пройти через Гиннунгагап [2], но Биргит тешила надежду до этих пор, что не придется им встретиться с Суртом [3]. Им его не победить.

Ты хорошо устроился, Бьёрн. В каждой проигранной тобой битве гибнет один из нас. За Виллей? Не забыл ли ты, что мы же ее тебе даровали. Мы создали ее для тебя, так будет ли она она с тобой, если потеряешь ты каждого из нас, пока доберешься до нее? Если доберешься. Мы все, что у тебя осталось с твоим миром, Бьёрн. Оберегай нас, как мы оберегаем тебя. Ибо без нас ты сгинешь.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Биргит.

— Думаю, как нам преждевременно не почить.

°°°
1 - Эйктюрнир — в скандинавской мифологии - волшебный олень. Согласно «Старшей Эдде», Эйктюрнир стоит на крыше Вальгаллы и ест листья мирового дерева - ясеня Иггдрасиль. Вода, которая капает с его рогов, дает исток всем рекам. -см. "Эйктюрнир'' Википедия.

2 - Ги́ннунгагап — первичный хаос, мировая бездна в скандинавской мифологии. Сама по себе лишена жизни, но первоначально там возникло два мира - Нифльхейм и Муспельхейм, и от их взаимодействия в пустоте мировой бездны зародилось первосущество - великан Имир. -см. "Гиннунгагап".

3 - Сурт — в германо-скандинавской мифологии огненный великан, владыка Муспельхейма. Сурт правит огненными великанами. В день Рагнарёк его орды двинутся на север «подобно южному ветру», чтобы сразиться с богами-асами. -см. "Сурт" Википедия.