Куда ты мчишься, словно Сехримнир [1]? Он-то всегда знал, что будет заколот, чтобы возродиться завтра. Готов ли сегодня сгинуть, дабы воскреснуть в день следующий?

Если сгину я, то воскрешенным буду только в Рагнарёк.

Даже если ты пробьешься через все миры, через всех асов, ётунов [2] и живых существ в Хельхейм, тебе не удастся выйти оттуда обратно с Виллей. Никому не удавалось, глупец! Иль норовишь ты остаться там вместе с ней?

В Хельхейме нам не быть вместе, хотя я готов остаться там ради нее. Однако жалкие души, утомленные туманными скалами, задыхающиеся в собственной запекшейся крови, не способны видеть дальше уставших плеч своих.

Постой... Довольно слов. Тихие ветра Мидгарда [3] шепчут нам сейчас о герое, который смог войти в Хельхейм и выйти из него. Однако ты не герой. Мы верим лишь в одно — возможно, твоя гнилая душа окажется настолько мерзкой, что Хель не захочет томить иные души твоим присутствием. Не захочет томить себя. Но не захочет ли она бросить вызов самому Одину твоей головой? Ему нужен ты только для Дикой охоты [4]. Будешь нестись средь своры псов.

Густой пар изо рта Бьёрна мглой налегает на глаза. Он бежит изо всех сил, но его изголодавшееся тело слабое, словно плоть ребенка. Оборачиваясь на крики людей, мужчина видит на горизонте огни и дым, летающий над ними. Очевидцы кричали. Патрульные, пустившиеся в погоню координировали друг друга, кто-то за воротами вопил и бранился. Рано или поздно берсерка выследят. Это не составит особо труда. Зверолюд слишком слаб и голоден, слишком растерян, чтобы думать о том, как замести следы. В висках у него пульсирует, грудь сковывает горечью, которой он захлёбывается. Блуждает оборотень петляя, опираясь руками на каждый встречающийся на пути ствол дерева. Тяжёлое дыхание гулом разносится по восприятию, заглушая крики людей вдали. За высокими стенами селения не видно растерзанных Бьёрном трупов. Но он отчетливо слышит запах. Запах крови, мяса и страха дюжины убитых мужей. Пред глазами ясно предстают воспоминания об изуродованных телах: неестественно вывернутые конечности, оторванные челюсти, вылетающие суставы и торчащие из чрева кишки, словно черви, поглощающие внутренности чревоугодника за грехи его. А глаза — казались Бьёрну они на мёртвых лицах еще живыми, словно зрачки еще двигались, пытаясь разглядеть, что происходит с телом, с неподвижной головы и шеи. Глядели так пусто, в нутро заглядывали да уныло спрашивали:

— За что?

Многие убитые зверолюдом задавали вопрос ему такой. И не имело значение большое для воина, был ли то обычный горожанин, попавший под раздачу, или же противник на поле брани, защищающий интересы верховенства своего господства. Бывало и такое у вервольфа, что после бойни, утомленный от собственной силы дивной, глядел он на горы труп, чьи кровь омывала щиколотки ему, и печалился.

Сколько нерождённых поэтов, открывателей, дипломатов. Пали от руки моей.

Сожаление — угода тех, кого, в первую очередь, положение дел устраивает. Ты жалеешь не убитых тобою, Бьёрн. Ты жалеешь себя. Осмелевшись бросить вызов богам и испытать судьбу, так и не решился объявить войну самому себе. Лапы твои убийственные направлял не твой отец, пасть твою голодающую соблазнял не зверь в тебе. А человек. Ты сам. И тебя это устраивает. Устраивало, пока взгляд твой ненасытный не коснулся того, что ты любишь.

Виллей.

Чуть позже вопли людей постепенно начинают угасать, а вскоре и вовсе их перебивает шум начавшегося только что ливня. Запах ещё остаётся — дождь смоёт его нескоро. Вонь гниющей от головы плоти зацепилась за волоски в ноздрях мужчины, наполняя его рот слюной. Временами Бьёрн поднимает голову и подставляет лицо чистым каплям — слезам унылых туч, что были душами всех преданных им людей, омывающим тело его порочное, пытаясь смыть с него кровь. Берсерк не представляет, куда придёт. На уме лишь крутится желание умчаться подальше отсюда — сбежать с мест, где заглянувшие в лицо его, узнают в нём зверя. Муж не понимает, как доберётся до Хельхейма, будет ли торговаться с Хель за душу Виллей или объявит ей войну. В любом случае, ждать его будет провал.

Неужели сам Тор [5] благословил меня на предстоящий путь, низвергнув дождь, который смоет кровь с рук моих?

Или лап...

Бьёрн шагу не сбавляет, спотыкаясь на скользкой грязи. Дождь вымывает из его пасти, шерсти и когтей кровь, кусочки плоти с кожей. Каждую каплю, ниспадающую с неба, окружает сиящий туман, окутавший лес. Хлюпающая грязь стирает с себя следы ног человеческих (иль звериных) дождем. Бьёрн влажными ладонями касается деревьев, радуясь благословенному дождю. На стволах рисунки причудливые, словно лезвием вырезанные самой природой. Мелколесье ясеней и клёнов не кажется Бьёрну столь комфортным, как дремучие потёмки высоченных секвой. Мужчина не защищён: ни по бокам, ни сверху. Тонкие стволы не защитят его от недоброжелателей, кроны с сухими ветками и опавшей листвой не укроют от неугодного взора. Сбежавший пленник начинает идти медленнее, с трудом волоча ноги.

Были бы это берёзы хотя бы, густо высаженные, да так, что между стволов их ярких теряться начинают  глумливые и любопытные лица. Даже сумерки делают они корой белесой и яркой листвой они делают  светлее, ночи — ярче, а дни — солнечнее. Шелестят на ветру они так, словно трепещут, шепчутся, однако лишь на добром слове. Покачиваются врозь, будто тянутся друг к другу, ветками зацепиться пытаются.

Будь берёзы то, Бьёрну и блуждалось бы легче. Ему так казалось, по крайней мере. И кора у них глаже, красивее. Приятнее ощущать её под ладонями мозолистыми.

Берсерк прижимает руку к коре клёна высохшего, потирает, словно хочет верхний слой соскрести. И впрямь надеется, что под согнувшимся от ветра, сухим и старым клёном, который вот уже много вёсен не покрывается ни одним листком, спряталась младая, тонкая берёза. Листочки её маленькие скрутились и укрылись в ветках широких, ствол дерева до того тонкий, укрылся в центре самом и зарастал постепенно ржавым слоем мёртвой коры каждую луну. Да немногим удастся вызволить берёзу от заточения, коим она сама себя сковала. Лишь одной.

— Чего ковыряешь там? — с теплотой спросила Виллей.

Бьёрн оторвался от берёзы и обернулся. Слабо улыбнулся и провёл ладонью по гладкому стволу ещё раз.

- Да я тебя чаю тут так долго — утомился.

— Устал телёночек, — Виллей с улыбкой подошла сзади к мужу и обвила руками его талию, прижавшись щекой к спине. — Не мычи.

— Где ты была? — берсерк отцепил руки её и стряхнул с себя.

— Предки мои, домочадцы не пускали, — лицо девицы сделалось тут же серьёзным. — Не хотят они, Бьёрн, чтобы я со зверолюдом крутилась, понимаешь? Тайно от тебя сосватать меня хотели.

— Что?! — Виллей упёрлась руками в грудь оборотню, останавливая его. Со вздохами заговорила, с отчаянием.

— Трясцу угомони в себе, молю! Не навреди семье моей.

— Тебя! Другому сосватать! И ты молчала?!

— Бьёрн, помимо семьи моей, никого нет больше у меня...

— Что?! — Бьёрн вновь стряхнул её руки и плюнул на землю. Лица на стволах берёз сделались расстроенными.

Будь с ней мягче.

Берсерк закрывает глаза и начинает дышать тяжело, пытаясь успокоиться.

— Бьёрн, ты не серчай на меня дурёху. Не то смолвила случайно. Не это я имела в виду.

— Значит, меня у тебя нет.

— Есть! Да не пойду я замуж за другого, клянусь! Просто не могу я сейчас возразить отцу своему — назло за дерзость мою выдаст замуж меня быстро за карла какого престарелого. Дома запрут, не дадут попрощаться с тобой. Не спасёшь ведь, ибо не узнаешь даже. А когда узнаешь будет поздно, — взгляд Бьёрна смягчился. Он подошёл к возлюбленной и взял её лицо в ладони своей.

— И что же нам делать? Ждать, когда он сделает это не быстро? — Виллей томно выдохнула. — Почему не хочешь, чтобы я поговорил с ним?

— Тебе возразить побоится, но тайком с покровом ночи сплавит меня, — мужчина сжал челюсти.

— Не нравится мне папаша твой. За что он не взлюбил так меня? За то что зверолюд я? Может, потому что читать не умею и за посевами ухаживать?

Бьёрн отошёл от Виллей и облокотился на дерево и челом прижался к руке, зажмурившись. Девушка переминалась с ноги на ногу, потирая руки. Лицо её сделалось печальным. Она, то и дело, прикусывала губу нижнюю, думая, поделиться ли ей с благоверным правдой.

— Я тебе скажу кое-что, но поклянись, что отреагируешь трезво. Не побежишь сломя голову наказывать обидчиков и на мне злость свою ярую срывать не станешь. Обещай, — мужчина повернул к ней голову и бросил сурово:

— Обещаю.

— Отче твой, — ноздри Бьёрна расширились, глаза распахнулись в ярости, несмотря на то, что Виллей имя отца не произносила, ибо запретил ей он называть его, — твердит всем, что... стыдится тебя.

Бьёрн нахмурился. Что Хелга зардел за отпрыска своего, он знал. Однако связи муж не обнаружил. Сильнее нахмурившись, грозно бросил:

— Договаривай.

Раскрывать всё Виллей не спешила  — не хотела огорчать жениха своего. Однако под упорным гневным взглядом сдалась.

— Твердит он, что отказался от тебя.

— Он мне это тоже твердит.

— А ещё, что не берсерк ты даже. Что разбойник, лжец. Поедаешь гадость разную, колдуешь, пытаясь стать сильным и могучим подстать истинным берсеркам. Кровь у тебя нечистая от матери.

— Бред! Я сражался плечом к плечу к братьям своим — оборотням. Я же близкий человек ярла!

— Откуда же мой папаша простой знавать такое может, — Виллей подошла к Бьёрну вплотную и шептать стала в грудь ему, лица не поднимая. — Бьёрн, казаться мне начинает, что отче твой заговор против тебя готовит.

Мужчина опустил голову и заглянул в лицо невесте. Да тут же сделалось оно у неё яростным, каким ране не видывал он. Глаза её сделались круглыми, как блюдца, безумными, брови хмурились и откидывали тень на лицо все румяное, нижняя челюсть поддалась вперед.  Внезапно одичавшие очи делались все больше, уставившись на мужа. И в тихой, отчаянной ярости Виллей прохрипела:

— Убей его, пока он не убил тебя!

Он снова стал убийцей. Тем не менее, там, когда из темницы бежал, ни одну плоть убитого стражника  не надкусил, ибо человека в нём больше.

Сомневаемся.

Муж останавливается, вглядываясь в темноту. Шум дождя приглушает его затруднённое дыхание. Взгляд мужчины притуплен, словно видения, огни преследуют его и повсюду мерещатся. Факелы, как и крики людей.  Деревья еще ближе насажены в землю. Они выглядывают друг из-за друга и смотрят на зверя, закрывая собою вид на горизонт. Он отчетливо видит лица на их стволах. Бьёрн всегда видит лица. Даже там, где не должен. Кроны зловеще нависают над ним. Сухие, голые и черные, они будто загоняют его в ловушку. По крайней мере, так кажется берсерку. Он чувствует себя, как медведь, попавший в капкан.

Отважных ас Хермод [6], отправившийся в Хельхейм за братом, не сумел вызволить его. Даже при покровительстве своего отца Одина. На что ты надеешься?

Но Хель дала шанс освободить Бальдра [7]. Если бы не Локи [8], то Хермод сумел бы освободить его! Но будет ли весь мир оплакивать Виллей?

Я заставлю его.

Молчащие мертвые откажутся принять тебя. Ты слушаешь нас, но не слышишь. Ты слепо готов верить предавшим тебя, нежели отчаянным душам, блуждающим с тобой. Отчаянным, но не потерянным. Мы души богов, Бьёрн. Богов, которых ты создал сам, когда верить тебе было не во что.

Мы твои боги. Мы следуем за тобой. Преследуем. Ты забыл, каким пришел к нам? Каким жалким просил нас о помощи? Мы тогда спасли тебя, а не Один! Мы даровали тебе возможность. Наградили тебя ею...

Виллей.

Между высокими ясенями, словно те были мостами, ведущими в Нифльхейм [9], теней нет. Ибо нет света. Однако одну проскользнувшую тень Бьёрн смог отличить в сумерках.

Сова, что белее самого снега, широким размахом крыльев прорезает воздух над его головой. Птица оглядывается назад, улетев вперёд и скрывшись среди тесно преплетенных крон. Бьёрн остановливается. Ни одной обычной птице не удалось бы пролететь сквозь густые ветви древних стволов. Эта же, словно призрак, исчезает и появляется снова, издавая короткие звуки. Ее белосженые и пушистые перья трепетают так легко и воздушно от ветерка, созданным её полетом. Колышатся, придавая размытый вид птице, от чего берсерку начинает казаться, что несётся та по воздуху молниеносно.

Берсерк узнает птицу. Узнает и смертельно опасные, но, тем не менее, зловеще прекрасные крылья. Он поворачивается телом к ней всякий раз, как та проносится над его головой. Раскинув руки, мужчина готов встретить спутницу с распростёртыми объятиями, однако до последнего выжидает, дабы не ошибиться. Под обликом белой совы может укрываться невесть что, начиная от глумливых шаманов, заканчивая хитрыми цвергами. Бьёрн сжимает кулаки. Птица возвышается над головой воина его и пикирует прямо в землю, исчезнув. Мужчина подбегает к месту падения, но не обнаруживает даже отметин на грязи от лезвий перьев совы. Проводит ладонью по глине несколько раз, усевшись на корточки.

— Я не верю, — Бьёрн оборачивается на голос и видит прекрасную деву, стоящую позади него. Её красота уступала лишь смертоности (однако она никого не убивала). Ланиты девушки белее ее крыльев, а белоснежные косы и ресницы сияют. Однако взгляд её не желает берсерку дружелюбия. Острые черты лица напоминают ему всякий раз, что она — хищница. Волосы, заплетённые в тугие косы, откидывают тень на те самые перья, покрывающие ее руки, превращавшиеся в редкий пушок на тонкой шее.

— Биргит, — шепчет Бьёрн.

— Я не ожидала увидеть тебя вновь... на свободе.

Берсерк поднимается на ноги и медленно подходит к знакомой. Взгляд той, в свою очередь, становится тревожным. Она пятится. Мужчина останавливается и начинает рассматривать деву боевую, блуждая пристальным взглядом с ног до головы.

— Виллей умерла, — зверолюд удивляется, от чего же выражение лица девушки не сменяется.

— Я слышала, — Бьёрн хмурится. — Хугин и Мунин [10] распевали о твоем безумстве по всему Мидгарду. Это правда, что ты собираешься следовать за ней в Хельхейм?

— Да, — лицо птицы делается удивлённым. Она отводит взгляд в сторону, начиная размышлять. — Ты можешь мне помочь?

Биргит бросает взгляд на беглеца, а затем поворачивается к нему спиной и глядеть начинает так, словно смотрит вдаль. Возможно, деревья ей не мешают видеть то, что находится за ними, как они препятствуют в этом Бьёрну. Она хмурит брови, перья на ее плечах стали подрагивать.

— Я не утбурд [11]. Я выжил тогда в снегах и не стал призраком. Не по твоей воли и снисхождению. Однако по твоему велению убил отца с матерью. Тогда это было твоим требованием, за которое ты обещала мне отплатить, — берсерк гневаться, тыча пальцем в птицу.

— Я отплатила тебе — жизнью. Взращивала тебя.

— Ты взращивала меня в ненависти, откармливала меня молоком, да не материнским, а полным желчью. Никогда не отказывала в помощи направить ярость мою на убийство. Так помоги сейчас! — он тихо добавляет. — Я в отчаянии.

Биргит молчит. Она прекрасно знала, куда стремится воля оборотня, тем не менее, всё равно явилась к нему. Для чего? Была ли то преданность матери, укрывшей в гневе своём полумёртвое дитя, или привычка следовать за ним? Ответа птица не знает. Она качает головой и вздыхает.

Начинает идти снег. Каждая летящая  с небес снежинка напоминает утбурду и спутнице его о заледеневших друг к другу чувствах, об искренней и поглощающей боли от разлуки, что покрылась со временем отталкивающим льдом. Не понимают оба они, в каких отношениях состоят: кто кому покровитель. Компаньоны они ли, боевые товарищи по мести? Любовники? Они никогда не задавали вопросом этот друг другу, как и самим себе, а потому, что цель была у них одна на двоих — сосуществовать. А возникшая разница в желаемом дала лишь трещину в отношениях, когда Бьёрн, закрыв глаза на то, что вырвала из своей жизни всё ради него Биргит, отвернулся и ушёл к другой. Имя которой она не знает.

— Та месть нужна была тебе. Ты не понимаешь этого! — наконец, девица отвечает. Голос её яростен и звонок, но услышать его мог только Бьёрн. Слух его воспринимает шёпот её криком, эхом разносящийся по всей чащобе.

— Я не хотел становится мстителем. Ты первая, кто надоумила меня стать убийцей. Ты клялась следовать за мной высоко в небесах и помогать мне в нужде. В клетке, в которой я провел вечность, небес видно не было. Однако сейчас ко мне закрались сомнения по поводу того, была ли ты тогда со мной и ждала меня, — Бьёрн жмурится и начинает тяжело дышать. Другом Биргит он точно не считает. В действительности, где же была она всё это время? — Знаешь ты, куда я иду и зачем. Знаешь, что по твоему велению не сверну пути. Зачем пришла тогда?

Биргит смалчивает. Уводит взор, чтобы берсерк не смог разгадать её тайну. Он прав — отговаривать его нет смысла. Но стоит ли пытаться? Дабы завтра, когда она будет стоять над трупом его, глаза отчаявшиеся, полные боли и сожаления не спросили:

— Почему не попыталась?

Птица шепчет:

— Та, по следам которой идёшь давно мертва. Ты даже не представляешь, что предпримешь, чтобы спасти душу её. Я знаю, что была она спасением для тебя, но что было для тебя угрозой? Ты сам?

— Не прошу наставить. Не надеюсь на благосклонность твою и не нуждаюсь в твоих координатах. Просто помощь. Раз проклят я внемлить вечность злобе твоей и быть орудием убийства, то ты проклята следовать за мной всегда и быть свидетелем моих пригрешений, — лицо зверолюда делается печальным. Кажется ему, что в заключении пробыл он столь долго, что разучился дышать свободным воздухом. Не справится он в одиночку — заплутает в сомнениях своих и сгинет, не преодолев и половину пути. А как же цель его? Как же Виллей? Раз суждено ему пропасть в забвении и страхе, то лучше пусть случится это с ним, пока в пути он к благоверной, а не со сдавшимся и смирившимся со своей потерей. Со своей слабостью. Он поднимает печальный взор свой на Биргит и угрюмо ждёт её ответ. Предпринимает последнюю попытку. — На  твоих руках кровь убитых мною.

Биргит не сразу отвечает. Молчит, приценивается. Глаза её мечутся.

Наконец, она вздыхает и оборачивается к Бьёрну. С печальным лицом тихо, но твёрдо произносит, смирившаяся со своей и его учестью:

— Веди.

°°°
1 Сехримнир — вепрь, которого каждый день забивают в Вальхалле и каждый день он возрождается снова. -см. "Сехримнир" Википедия.

2 Ётуны - великаны (турсы) семейства Гримтурсенов, правнуки Имира. — см. "Ётуны" Википедия.

3 Мидгард в германо-скандинавской мифологии — мир, населённый людьми. — см. "Мидгард" Википедия.

4 Дикая охота — в скандинавской мифологии группа призрачных всадников-охотников со сворой собак. — см. "Дикая охота" Википедия.

5 Тор — в скандинавской мифологии один из асов, бог грома и бури, бог войны, защищающий богов и людей от великанов и чудовищ.

6 Хермод — единственный, кто был в Хельхейме и вернулся обратно. — см. "Хельхейм" Википедия.

7 Бальдр — в германо-скандинавской мифологии один из асов, бог весны и света. (брат Хермода) -см. "Бальдр'' Википедия.

8 Локи — сын ётуна Фарбаути и Лаувейи, также упоминается в качестве бога хитрости и обмана и т. п. качеств в германо-скандинавской мифологии, происходит из рода ётунов, но асы разрешили ему жить с ними в Асгарде за его необыкновенный ум и хитрость. -см. "Локи" Википедия.

9 Нифльхейм — в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров вселенной, земля льдов и туманов, место обитания ледяных (инеистых) великанов. -см. "Нифльхейм" Википедия.

10 Хугин и Мунин — пара воронов в скандинавской мифологии, которые летают по всему миру Мидгарду и сообщают богу Одину происходящем. -см. "Хугин и Мунин" Википедия.

11 Утбурд — в скандинавской мифологии злые духи младенцев, которых бросили умирать. -см. "Утбурд" Википедия.