Его взгляд был пугающим, руки — напряжены, а сердцебиение... А сердцебиение просто давало мне знать о том, что у него высокое давление. Я чувствовала запах алкоголя из его рта. Он уже успел выпить. Мне не хватало воздуха от постоянно прерывающегося дыхания, а силы все больше были на исходе: я знала, что вот-вот не смогу продолжаться бороться.
Мне не хватало самозащиты. Кеймрон лез всё ближе, оставлял тёплые поцелуи на моей шее и губах, а я жутко злилась и боялась продолжения.
В моей голове что-то переключилось. Что-то такое щелкнуло в моей голове, что заставило меня испытать чувство уверенности в самой себе и своих возможностях, хотя это не оставляло мои мысли о том, чтобы Джордан пришёл сюда и спас меня. Да хоть кто-нибудь. Пусть даже незнакомый прохожий с улицы. Но кому дело до жалкой одинокой сироты? Хотя на какой-то промежуток времени мне показалось, словно я сама смогу защитить себя.
«Анна, ты больше не считаешь меня своим лучшим другом?», — крутился вопрос Кеймрона в моём сознании. Как мне на него стоило реагировать сейчас? Что нужно было думать? Исходя из его нынешних действий, он просто пытался внедрить мне какую-то чушь и заставить поверить даже самым глупым вещам. Он мило улыбается и спрашивает, почему наша дружба прекратилась, играя роль бедного обиженного мальчишки. Какая я глупая!.. И надеялась же, что ему ещё можно будет поверить, и всё сумеет наладиться.
   Сейчас я лежу под его тяжёлым телом, быстро решая, как выбраться отсюда. Нет пространства даже достать руки из его сильно сжавших ладоней. Я ощущаю липкий пот на его руках: он уже теряет контроль.
   И всё равно я не могу понять, почему он не делает того, чего именно хочет. Кеймрон гораздо сильнее меня. Ему ничего не стоило бы воспользоваться мной ради своего удовольствия, поиграть, как с игрушкой, и забыть. Неужели, внутри него доносится некий голос, повторяющий о том, что он собираться совершить большую ошибку?
   Время тянулось, он также нежно целовал меня, а я испытывала сильную неприязнь. Его пот касался и моей кожи, уже давно покрывшейся мурашками от страха, но у Кеймрона явно были свои мысли о причине их возникновения. Для него именно это становилось удовольствием. Значит, бояться нечего? Всё же, внутри меня я прекрасно понимала, что просто должна бежать. Отвращение к этому парню появилось у меня так же резко, как и ко всем людям, проходящим по улице и слышащим мои крики о помощи, за их эгоизм и самолюбие. Жаль только то, что покинуть это чувство меня никак не может.
   Тело Кеймрона изменилось. Он сжался до неузнаваемости и больше не держал меня. Я была рада тому, что осталась невредимой, но чувствовала боль затёкших от его сжатий рук. Резко подскочив, мне нужно было ринуться к входной двери, чтобы бежать прочь, но, сделав лишь большой шаг вперёд, я поняла, что должна была знать причину изменения его состояния.
   Чего он так добивался? Поцелуев и власти? Чего?
   Похоже, дело совсем в другом.
   Кеймрон лежал на краю того самого дивана в гостиной, на который положил меня сам. Свернувшись калачиком на самом краю, он спрятал лицо. Издавал какие-то стоны. Мне совсем не было понятно, что происходило в данный момент. Я сделала шаг назад от двери, ближе к нему, чтобы узнать, в чём дело. От него пахло потом, а расстегнутая рубашка осталась без одной верхней пуговицы: похоже, Кеймрон сам вырвал именно её, но зачем?
   Находясь в безумном шоке от увиденного, я склонилась ниже, убирая растрепанные пряди волос за ухо. У него были приступы. Он тихо и жалостливо стонал, пока тело тряслось без остановки. Он не мог избавиться от этого, а я, сколько бы не просила его сказать, что мне делать, стояла на коленках и смотрела на его мучения. Здесь сомнений не было. Нужно было звонить в скорую. Пусть даже он так и не ответил мне ничего.
   После протяжных гудков связи я, наконец-то, дозвонилась. На проводе была милая девушка, что явно не разделяла моего страха и непонимания происходящего даже в тот момент, когда выслушивала меня. Дрожа и неловко заикаясь, я назвала ей свои координаты: район, улицу, дом. Я ждала, что ему помогут. Названная причина вызова скорой была начавшиеся судороги. Я ничего не добавляла. На проводе мне лишь пообещали приехать как можно скорее.
   Зубы Кеймрона, ударяющиеся друг об друга с жуткой сильной, грохотали, тем самым издавая звук разбивающегося стекла на осколки. В страхе я спрашивала его, могу ли я чем-то помочь, но потом понимала, что всё равно не смогу дождаться ответа, как бы он ни старался вымолвить хотя бы слово.
   Я боялась, что он сломает себе зубы. В памяти ещё сохранились те моменты, когда я замечала, что у него не было нескольких, но причина их отсутствия мне неизвестна. Я лишь замечала это ранее, ещё когда мы хорошо дружили, но никогда не спрашивала его об этом, ведь это казалось мне глупым любопытством, о котором он явно не захочет распинаться. Оглядевшись по сторонам, я бросила взгляд на полку в шкафу с чистым бельём. Быстро достав откуда махровое полотенце, я скрутила один уголок и засунула ему его в рот, чтобы Кеймрон не разломил себе челюсть. Это ужасно. Я не знала, делаю ли я хоть что-то правильно, но жуткой треск бьющихся зубов явно был не лучшим вариантом дополнения событиям. Случалось ли у него когда-нибудь такое раньше? Я задавалась вопросом, чтобы хоть как-то сохранять концентрацию. О спокойствии и речи быть не могло.
   Я задыхалась. Задыхалась, потому что видела, как задыхается он, и сама не могла набрать в лёгкие достаточно воздуха. Я молилась, чтобы его спасли, и искреннее надеялась, что свыше меня услышали.
   Помощи никак не было. Оставляя десятки звонков, мне перестали отвечать, потому что знали, что я в панике и буду набирать этот номер до бесконечности, чтобы следить за каждой секундой геолокации их машины. Это было такое состояние страха, которое я никому бы не могла даже подумать пожелать. Выбежав на улицу, я стала кричать:
   — Помогите! Человеку плохо! Судороги! — с одышкой вырывалось у меня, словно тело уже захватили эмоции. Пустые улицы наполнялись громкостью моего голоса, но всё было крайне бесполезно. Никого не было, а машины ускорялись рядом с моим домом, словно совсем меня не замечая.
   Чертовы прохожие. Разве всем так всё равно, что рядом с ними страдают ни в чём неповинные люди? Я вернулась к Кеймрону. Он уже лежал на полу.
   Как я поняла, в судорогах и приступах он упал с дивана вниз, и я не знала, ударился ли он, и от чего ему сейчас хуже. Мне так хотелось знать, что хотя бы на секунду боль от падения была сильнее, чем внутренняя, но было понятно и без слов — то, что сейчас происходит в нём, нельзя сравнить ни с какими мучениями. Он страдает, а я схожу с ума.
   Казалось бы, я сама доставила бы Кеймрона в больницу быстрее, чем приехала бы помощь. Дверь я оставила открытой, чтобы врачи не искали нужного дома среди большого количества соседних. Домов сотни, людей единицы.
   Приехали только через двадцать минут. Они опоздали. Кеймрон уже потерял сознание от стонов и страданий, да и я почти тоже. Каждый новый его стон будто проходил через меня, и я стискивала зубы, чтобы такую душевную боль пронести было легче, но даже мне, девушке, видящей всё это со стороны, не могло быть просто. Тело сжималось от сочувствия, и я знала, что, если не буду молчать, разозлю Кеймрона только больше.
   Меня сразу же начали опрашивать: что, где и как. Пришлось врать, чтобы не выдать его. То, что он собирался сделать со мной, не должно лезть в мою голову и, тем более, быть им известно. Я часто отводила глаза в сторону, но, могу предположить, мне, всё же, поверили.
   Я постоянно бросала взгляды на Кеймрона. «Как он там? Что с ним делают? Что он чувствует?», — спрашивала про себя я, замечая толпу врачей, окружающей пострадавшего. Они совсем закрыли его. Я больше не вижу этого парня, перестаю так сильно его чувствовать.
   Смысл вопросов не всегда был мне понятен. Очень часто я просто отвечала первыми же мыслями, пришедшими в мою голову. Они считали меня сумасшедшей, но я-то знала, что лишь просто находилась на нервах. Я словно мыслила вслух и сейчас не жалею об этом, да и никогда не буду. Мне вообще плевать на тех, кто может плевать на меня своими высказываниями и мыслями. Мне всё равно, что думают другие.
   Я лишь снова вспоминаю те моменты, которые коснулись меня несколько минут назад. Эти поцелуи на щеках, это прерывистое дыхание. К чему оно должно привести? В голове какой-то хаос, не поддающийся уборке. В принципе, я никогда и не любила уборку. В куче вещей, сложённой в одном месте, можно найти гораздо больше полезности, чем в том же самом хламе, разбросанном по кусочкам в разных местах. Внутри порядок навести гораздо сложнее. Здесь уже копаться не приходится.
    Кеймрона подняли с земли впервые после того приступа, и я сразу же бросилась к нему. Бессмысленный допрос был закончен. Ясно и точно завершён мной, чтобы не напрягаться по пустякам. Может это и к лучшему. Я не хотела, чтобы сюда привязали и смерть моих родителей. Они были слишком близки. К счастью, мне удалось успеть вовремя.
   Положив на носилки, его увезли большие мужчины в зелёных тканевых костюмах. Санитары, медбраты. Я не знала, как к ним обратиться, чтобы просто спросить о состоянии человека, которого они несли. Мне всё равно никто ничего не ответил, но я успела заметить лицо Кеймрона.
   Эти слезящиеся глаза. Что он хотел сказать мне? Расстегнутая рубашка просветляла часть его живота. Никакого красивого тела, но я думала не об этом. Волосы лежали неаккуратно, придавая страдающему парню каплю мужественности и отваги. Длинные пальцы на руках лежали точно по швам, не дергаясь и не шевелясь. Лицо совсем опухло, в нескольких местах я даже заметила небольшие ранки. Страшно узнать, если он сам нанёс их себе во время мучительной боли. Что они вкололи ему, чтобы тот успокоился? Я должна была знать название лекарства или главного препарата, чтобы быстрее найти причину приступов, но меня будто не замечали.
   Когда носилки с Кеймроном проносили рядом со мной, взгляд этот парня обратился на меня. Он снова в сознании. Я заметила маленькие слезинки, желающие вырваться навстречу мукам, и хотела взбодрить его. Как это сделать, в голову не приходило, но я продолжала на что-то надеяться. Глаза в глаза — я чувствовала некую связь, просто завязавшуюся между нами самими. Сможет ли она нас удержать? Это как в корабле. Мы боимся, что не выдержит мачта.
   Он рядом. В метре от меня. Я стою и смотрю только в его глаза, стараясь ощутить его состояние на себе. Кому из нас сейчас хуже? В расстроенном и будто разочарованном взгляде Кеймрона я прочла: «Прости меня». Если его душа и правда просила о прощении, то у меня нет желания сдерживаться. Главное знать, что он действительно искренен, а пока удаётся только на слово верить. Да и не знаю, удаётся ли вообще.