Карета продолжала трястись по извилистой дороге и ухабам. Это для задницы Чона только начало поездки, для меня же дорога будто никогда и не заканчивалась. От выезда из деревеньки до Локшера, а теперь в столицу – в экипаже с убийцей. Я вспомнила тень из кабинета отца, укравшую бумаги на мою жизнь. Вполне возможно, что сейчас завещание было где-то совсем рядом, а я просто не могла его достать. И еще эта чертова трость. Я смотрела, как Чон вертит ее в руках, помнила, что сделал артефакт с моим отцом, и уговаривала себя – лучше не глупить. Месть – блюдо, которое подают холодным и с кровью. С кровью этого подонка, разумеется.

– Вы опять странно на меня смотрите, аббатиса, – произнес лорд.

– Возможно, это мой обычный взгляд на жизнь, – парировала я.

– Слишком уж злобный для представительницы самого миролюбивого монашеского ордена. Я опустила глаза. Неужели все настолько очевидно? И тем не менее отвечать пришлось:

– Уверена, это лишь игра света. Либо происки дьявола, чтобы настроить вас против меня. А вы, напомню, должны мне доверять, лорд Чонгук.

– Без сомнений. Кому, как не вам, благочестивая аббатиса. Между нами определенно не должно быть секретов. К слову, можно ли вопрос? Он волнует меня с самого начала поездки.

– Задавайте, но помните, – я простерла указательный палец вверх. – Это вы должны исповедоваться Богу в моем лице, а не наоборот.

– Что вы, преподобная аббатиса. Я ни в коем случае не претендую на лицо Бога, ни в вашем, ни в чьем-либо другом лице. Мне просто любопытно, а сколько вам лет?

Так и знала, что с этим могут быть проблемы. Даже мои далекие от религиозного быта познания подсказывали, что для монашеского чина аббатисы я выгляжу слишком молодо. Даже более чем слишком, и мой истинный возраст в девятнадцать лет озвучивать нельзя ни в коем случае.

– Больше, чем вам могло бы показаться, – я решила попробовать выкрутиться с ответом. – Да и что такое возраст, когда важен исключительно опыт. А он, поверьте, за моими плечами немалый.

– Да-да, я отдаленно слышал, что самой младшей аббатисе в ордене около ста тридцати. Услышав подобное, я едва не поперхнулась, но сдержала себя. Тем более что Чон продолжал: – Вам бы я и восьмого десятка не дал.

Я мысленно прокляла себя, что не посмотрела возраст аббатисы в документах, которые достались мне вместе с одеянием. Лезть же и уточнять сейчас было несколько поздновато, приходилось юлить, обходя опасные углы разговора. А заодно припомнить, что однажды, лет десять назад, в нашу провинцию заезжала с проповедями одна из столичных аббатис. Розэ, как и всегда, заявила, что нечего слушать церковную чушь, и из-за этого я видела преподобную лишь мельком, когда та проезжала мимо в открытом экипаже. И выглядела она точно моложе сотни лет, максимум на сорок!

– Значит, деньги на омолодительную магию потрачены не зря, – нашлась я.

– Деньги прихожан, хотите сказать, – неожиданно напал на меня Чон.

– Я? Хочу сказать? – изумилась, сощурившись, чтобы пристальнее посмотреть в эти наглые глаза. – Вы, кажется, опять стали забывать, кто именно здесь должен каяться в своих грехах. И возможно, это вам придется рассказать, как вы нажили столь огромное состояние и какими путями.

Уголки рта Чона дрогнули в подобии усмешки.

– А вы зубастая, аббатиса.

– Опытная, – исправила я, мысленно же понимая, что опыта у меня кот наплакал. Скорее, я просто использовала все то, чему меня учила Розэ, а именно: напали – кусай в ответ. И вторая мудрость – никогда не позволяй мужчине становиться главным: сожрет, подавит и оставит нянчиться с детьми. Правда, последнее она добавляла редко, в те часы, когда злоупотребляла лишним бокалом вина или чего покрепче. И один раз даже подкрепила примером в адрес моего отца: что сожрал и подавил лорд Намджун мою мать, а вот с дитем нянчится в итоге она. Я тогда обиделась, но ненадолго. Мадам Розэ можно было понять: у нее в Локшере ведь была своя жизнь, которую пришлось оставить по приказу лорда. И все же теперь пробелы моего образования вскрывались с совершенно неожиданной стороны. Мне бы сейчас пригодилось знание парочки молитв, поэтому, пока карета продолжала свой путь, я погрузилась в неистовое чтение Библии. Надежда, что она окажется понятной, как учебник по естественным наукам, не оправдалась с первых же строк. Все было туманно, витиевато, и где-то через сотню страниц я окончательно потеряла надежду найти хоть что-то полезное в этом небольшом карманном томике. Выводов, кроме тех, что нужно страдать как можно больше и чаще, чтобы тебя услышал наконец Бог, я не сделала. Хотя страдала воистину, совершенно не понимая, что должна делать вечером, когда Чон решит мне исповедаться. Наверняка нужны были какие-то правильные слова или что-то подобное. Но видимо, судьба сжалилась или Бог услышал, но я наткнулась на притчу-песнь о неком царе-многоженце Лэе, который вдруг решил жениться на молодой принцессе Сай из соседней страны. Но отец девушки ответил отказом, пока Лэй не получит отпущение всех своих грехов и не откажется от иных жен, кроме принцессы. В качестве исполнительницы обряда была прислана проповедница, духовная советница короля-отца, женщина седых волос и бесконечной мудрости – Айрин. Каждый вечер Лэй приходил к ней, чтобы рассказать о грехах, тяготящих его душу, а она слушала. Первые дни слышала она лишь ложь из его уст, царь не желал расставаться со своими секретами, но шли недели и месяцы… Айрин сопровождала каждый шаг Лэя, не давая ему согрешить вновь и оберегая его душу… Я округлила глаза, Чон обозначил срок в десять дней, за которые планировал получить отпущение. Библия же считала иначе. “Лишь когда последний грех был высказан вслух, а царь плакал в ногах пресвятой от осознания черноты свой души, Айрин очистила его совесть и дозволила Лэю вступить в священный брак с принцессой”. Ну прекрасно! То бишь я должна довести Чона до слез покаяния в моих ногах, чтобы дать “добро” на свадьбу. Нужно будет обязательно сообщить ему эту изумительную новость, уверена – Чон воспримет ее с “огромным удовольствием”.

– В вашей книге пишут что-то смешное, достопочтимая аббатиса? – вновь вклинился в мои мысли тягучий голос этого подонка.

– С чего вы взяли, лорд Чонгук? В Библии нет места шуткам.

– Но вы так улыбаетесь…

– Это от света, который несет Слово Божье, – возвышая голос для патетичности момента, ответила я. – Но если говорить о смехе, то нельзя не упомянуть и слезы. Чон заметно напрягся, это стало заметно по его плечам, которые из расслабленных вдруг сделались каменными.

– Что вы имеете в виду?

– Представители моего ордена ведь сообщили вам главное условие для очищения души? – я отложила Библию в сторону, а в руки взяла четки и принялась перебирать бусины-жемчужины. Назло громко и нервирующе, так, будто это раздражающее тиканье стрелок часов. Чокчок-чок… Чонгук перевел глаза на мои руки, после вновь поднял взгляд на уровень моего лица.

– Что еще за условие? Речь шла только о наших вечерних беседах. В этот раз огромных трудов стоило удержать улыбку, потому что хотелось откровенно смеяться. Пришлось даже выдержать театральную паузу, чтобы дать себе внутреннюю возможность чуть успокоиться.

– Только вода может смыть грязь, и только слезы могут очистить душу, – медленно произнесла я, растягивая фразы и предвкушая будущее удовольствие. – Они и есть главный смысл обряда. Вы должны плакать от раскаяния, лорд Чонгук, когда все закончится. В противном случае свадьба не состоится! Я закончила.

В карете повисла тишина… И нужно было видеть это самодовольное, вытянувшееся от шока лицо, потому что я его на всю жизнь запомню. Если бы мог, Чон придушил бы на месте и меня, и все духовенство, поставившее его в не очень удобную позу. И я решила “добить” лорда окончательно:

– И да, я буду вынуждена на протяжении всего обряда постоянно находиться рядом с вами, дабы уберечь от новых прегрешений. Ибо вы обязаны предстать перед Лалисой невинным, аки в первый день своей жизни на этой земле. Надеюсь, это не доставит вам особых неудобств, лорд Чонгук?

Я бы посчитала ответом скрежет его зубов, если бы мужчина все же не сумел выдавить:
– Никаких, преподобная аббатиса.