не могу сказать, что я больше тебя не люблю,
но я лгал, когда говорил, что тебя никому не отдам.
я всё-таки отдаю тебя этому ноябрю.

прошу,
навсегда оставайся там.

— Где ты был? — спрашиваю его шепотом, не видя лица и силуэта. Я просто чувствую запах  одеколона, а кровать под тяжестью тела на другой стороне прогибается и скрипит. Он тяжело вздыхает. Я тоже, но беззвучно. Ком ещё не успел подобраться к горлу, но скоро он туда дойдёт.
Я жду ответа, не двигаясь. Смотрю в окно застывшим взглядом, мысли витают где-то, освободив голову и оставив перекати-поле колыхаться там на ветру.

В общем, мне пофиг на всё, я обратилась в слух, потому что любимый подонок должен придумать правдоподобную ложь, чтобы я снова поверила... и ждала его каждую ночь, и жила во лжи... в уверении, что он любит, что я единственная... это не так. Вот только поняла я поздно.

Его голос, родной и, одновременно, чуждый мне, звучит отдаленно, но я слушаю.

— На работе.

— Снова оставили на дежурство? — делаю вид, что все как всегда. Слеза скатывается по щеке. Часы на прикроватной тумбочке показывают четыре утра. Он должен был вернуться в семь, если это было дежурство... Превосходство от знания правды накрывает с головой.

— Да, малыш, — руки обвивают талию, дыхание щекочет шею. Внизу живота медленно завязывается узел. Так всегда. Тело не слушается. Оно поддаётся ему...

Я помню, когда это было в первый раз. Первый раз, когда я утонула в его обаянии, когда мы уснули вместе в моей комнате, втайне от родителей. Он залез в окно моей спальни, потому что некуда было идти, потому что поругался с семьёй... тогда я верила, тогда я даже не сомневалась в его чувствах. Чёрные глаза, полные тьмы, были чисты, как бы абсурдно ни звучало.
Мы в первый раз поцеловались. В шестнадцать. Это было ужасно. Словно ели друг друга... а потом вместе рассмеялись. Я думала, мне одной не понравилось, но потом он сказал, что я целовалась как жираф. Откуда он знает, как целуется жираф?

— Арон, — убираю его руки с талии и встаю, впервые за ночь взглянув на парня. Кого сегодня касались эти пальцы? Чьему телу дарили поцелуи губы? В какие глаза он смотрел час назад? Ему нравятся зелёные. Или нет... я не знаю. Ни капли не стыдно.

— Какие глаза тебе нравятся? — всё это время он наблюдает за мной. Я переодеваюсь в джинсы и рубашку, откидывая его майку, прикрывающую едва мои бёдра. Мне просто нравится в ней спать и ходить по дому, а ещё, в магазин... конечно, надевая брюки. Я бы могла в ней жить...

— Зелёные. Куда намылилась? — садится, свесив ноги.

— Я уезжаю, — удивительно... я так легко это говорю, будто описываю погоду за окном. Он даже не повёл бровью. Кивает. Всё. Неужели ему плевать? Неужели я люблю человека, которому безразлична? Хватит задавать себе тупые вопросы, Рейчел. Собирай вещи и вали. Просто. На все четыре стороны. Он же рад будет... ты ему не нужна. Это как в стихотворении:

«Видишь ли, в чем беда,
В чем тоска и вся моя боль,
Я тебе никогда не была нужна,
Но ты держал меня рядом с собой».

— Куда?

— От тебя подальше, — это правда, а не сарказм. Арон смеется. Хочу заехать ему по морде. И себе. Наивность и влюблённость творит с людьми ужасы. И суицид.
Но я не настолько больная. Не резать же из-за мудака Арона вены... или таблетки тратить... или веревку с мылом. Помыться лучше этим мыльцем. Рейчел!!!

— Я давно говорил, что тебе нужно держаться от меня подальше. А ты не слушала.

Да, он говорил... говорил... всё время говорил, но, как в сопливых книжках, я верила, что всё изменится.

Мое терпение уходит в закат с бутылкой вина, и я кидаю в него рюкзак. Жаль, что там нет камней или кирпичей...
Он поймал. Как всегда. Я знаю его, как свои пять пальцев, и словно не знаю совсем...
Он улыбается и говорит заученную наизусть фразу:

— Сильно скучала?

По идее, я должна ответить «сильнее, чем ты по мне», обнять его и улыбнуться... но сегодня новый сценарий. Старый осточертел.

— Вообще не скучала, — кидаю вещи в сумку, параллельно думая, как буду маме объяснять своё возвращение... Она всегда была против наших отношений. Арон ей не нравится. У нас никогда вкусы не совпадали. Она говорила, что он сделает мне больно, что бросит... я не слушала. Любовь — самый главный поставщик розовых очков. Я купила десять штук оптом. А сейчас вернусь домой с опущенной башкой. Зашибись. Только об этом и мечтала. Желание набить ему морду усилилось, но что я могу против двухметрового амбала, у которого бицепс больше, чем моя нога.
Утрировать у меня в крови.

Он подходит и опирается на шкаф. Демонстративно не обращаю на него внимания... хотя так и хочется посмотреть на улыбку, трёхдневную щетину и растрепанные волосы, потому что он только что встал с кровати.
Черт возьми, Рейчел, ты бросаешь его! Бросаешь! Он тебя обманывает... Ты его не любишь. Да, я его не люблю. Не люблю... обманывать себя оказалось сложным делом.

— Детка... — темные глаза снова обволакивают тело и превращают меня в желе, крепкая рука останавливает меня и преграждает путь к вещам. Он снова улыбается? Что, мать его, смешного?! У меня разрывается сердце. Сердце, которое давно у него... Хочу плакать. Плачу. Я самый целеустремленный человек на свете... ага.

— С кем ты сегодня был? — шмыгаю носом, потому что сопли уже рвутся вытечь наружу, а этого никак допустить нельзя. Я должна сохранять образ. Образ гордой, немного обиженной, задетой девушки. Но гордой. Которая уйдёт и не вернётся.

— Что? У тебя температура? — прижимает к себе, руки обвивают талию, отчего становится теплее. Я снова готова растаять, уткнуться в грудь, подняться на цыпочки и поцеловать. Разум, дай бог ему здоровья, берет инициативу в свои руки, и я даю Арону пощечину. Оба в шоке...

— Ты оборзела, что ли? — взгляд становится диким. Он зол. Упс, а это не планировалось.

— Типа того, любимый, — корчу рожицу, словно съела лимон. — Как звали ту девушку?
Смотрю в упор, пытаясь прочитать в его глазах хоть что-то. Безуспешно. Он может закрываться от меня и ото всех вокруг. Защитная реакция. Лично я так не могу...
Он всегда мог быть равнодушен, не показывать истинные эмоции, обижать меня тем самым, но я всегда прощала... я просто люблю. За это себя и ненавижу.

— Какую? — невозмутимый тон подливает в огонь злости.

— Которую ты сегодня трахнул, ублюдок! — срываюсь на крик, слезы текут по щекам, я трясусь... Всегда, когда плачу — трясусь. Он придерживает за плечи и гладит по спине.

— Глупая, — шепчет на ухо, целуя в макушку. Он знает, что это меня успокаивает, я ничто в его руках... Арон знает своё превосходство надо мной, знает, что я прощу, что поверю... и пользуется. Я всегда была маленькой мышкой перед огромным львом. Я терпела всё. Частые ссоры и скандалы заканчивались страстным примирением, но нервов мне это не прибавило. Я до жути ревнивая, истеричная и люблю швырять в него вещи. А он любит доводить меня до ручки.

— Потому что верила тебе... — вырываюсь и иду к выходу. Он в недоумении. Удивись, Арон. В первый раз безумие совершаю я, а не ты. В первый раз ты останешься один на ночь, а не я. В первый раз я чувствую себя главной...

— Рейчел, куда ты идёшь? Почему уходишь? — наверняка думает, что я вернусь... что не смогу без него. Да, может будет трудно, буду скучать, буду лезть на стенку... но возвращаться — унижение. Слишком много чести, Арон Чейз.

— Мне надоело терпеть твои измены, пьяные возвращения с «работы», — поворачиваюсь к нему лицом. — Мне надоело ждать тебя ночью, а потом выслушивать убедительные сладкие фразы про то, что я просто ревную, что ты любишь меня! Да ни хрена! Ты привык, что я прощаю. Ты всегда возвращался ко мне! Ты лапал каких-то шлюх, а потом меня.
Я тебя ненавижу! — выпаливаю на полном серьезе, но он усмехается, когда я на грани истерики.

— Потому что любишь, — уверенность в его словах заставляет усомнится в своих. Потому что правда. Я снова проигрываю.
Не могу отрицать.

— Помнишь, когда я в первый раз узнала про измену? Ты поклялся, что больше не повторится... А помнишь, что я обещала? Я обещала сразу уйти. Врезать тебе и уйти. Но, к твоему счастью, я размазня... и терпела ещё сотни раз, прежде чем остатки достоинства собрались в кучку и проорали мне все матерные слова. Найди себе новую игрушку. Поиграй и выкинь. Или вешай лапшу, как делал со мной, — прожигает во мне дыру взглядом, будто хочет передать свои мысли. Увы, я не умею их читать... не умею.
Всегда, когда я спрашивала, почему у него плохое настроение, он отвечал, что всё в порядке... а потом молчал весь день. Мне не суждено его разгадать.
Когда я разворачиваюсь, чтобы уйти, мне в спину кидают:

— Ты обещала, что никогда не уйдёшь, — голос подавлен. Я смогла его задеть?

— Ты обещал, что никогда не отпустишь.

— Я и не хочу отпускать.

— А я не хочу уходить.

Это были последние слова, сказанные мной ему. Он что-то ещё сказал... «Там холодно...». Думаю, это было не о погоде.

Там, за дверью, я оставила ему подарок... своё искалеченное сердце, с которым он играл, не зная, как пользоваться... и сломал, как дети ломают игрушку.