— Да какого чёрта я должен останавливаться? — яростно заорал Картон.

Он вошёл в своё привычное и не особо любимое состояние. Та самая сторона чрезвычайно милого на вид парня, которая прячется глубоко в подсознании, а потом резко и без спроса вырывается наружу и разрушает всё вокруг. Раньше Картон гордился этим. Друзья подшучивали над ним, знакомые считали крутым, а некоторые побаивались. Когда он в порыве гнева наносил новые и новые удары несчастному противнику, его уважали.

Как можно радоваться такому неконтролируемому гневу? Честно, он этого не понимал.

Для Картона выплески зверской жестокости наружу не обходились без последствий. Неконтролируемая злость затихала, и он ощущал себя паршиво. Более поганого чувства Картон в жизни не испытывал. Было время, он гордился своей неукротимой буйностью, правда, не самим состоянием, а тем, что выглядел крутым в обществе своих друзей. Сейчас это прошло, осталось только то, что, как и раньше, он ощущал внутри после каждого полёта в адскую мясорубку: безжизненную пустыню в районе сердца. Уже после начинались замашки по типу правильности своего выбора: тот ли костюм он напялил сегодня утром, а вчера вечером, а что будет завтра? Как окружающие будут реагировать на него после произошедшего? Конечно же, ужасно, они будут считать его гребаной сволочью, но в дорогом костюме, с приятным ароматом парфюма и классной девушкой.

Его всё это заботило, всё волновало, всё начиналось сначала.

Пока жгучая злость и лютый гнев не захлёстывали вновь. Пока разъярённые демоны не начали управлять им, пока он был самим собой, но со странным, параноидальным контролем собственной жизни. Он жил до определенного момента. А дальше все повторялось по кругу.

— Игра, мать вашу, продолжается до тех пор, пока он не сдастся или не попросит пощады, — продолжал кричать Картон, норовя подобраться ближе к Рэйву. — Ты сдаёшься, урод? Нет? Тогда я повторю ещё раз: какого чёрта?

Все люди, находящиеся в игре, а значит, и в этом баре, первый раз столкнулись с такой проблемой — нарушение правил в ходе боя. Но они однозначно множество раз были свидетелями неумолимой жестокости Картона Брэнцуа. Его психам и ссорам с Данканом. Именно поэтому все присутствующие смиренно молчат, отойдя как можно дальше от сцены, где Рэйв Дэмерон, изгибаясь от боли, лежит на полу; Картон Брэнцуа в бешенстве пытается обрушиться на Рэйва, а Данкан Ривьера, не говоря ни слова, стоит между ними, но, очевидно, балансируя на грани взрыва.

Он как обычно — представляет холодную злость. Безмятежную. Подавленную. До такой степени твёрдую, что все буквально ощущают непреодолимый ужас, витающий в воздухе бара.

— Ты нарушил одно из правил, — невозмутимо ответил Данкан. — Бить в спину запрещено.

Картон на расстоянии шага от Данкан ткнул в него пальцем, и прошипел:

— Отойди. И я сломаю его чересчур прямой позвоночник.

— Да, отойди Рив, — прохрипел Рэйв, не уходя от своих обязательств и показывая аристократичную гордость. Он попытался подняться, но не вышло. — Дай я размажу этого кретина по стенке!

Картон притворно рассмеялся. Это выглядело жутко: кровь, стекающая по лицу, по белым волосам, выделяющийся шрам, струящийся от подбородка к шее, и запачканная бордовыми пятнами футболка.

Он был зверем, а не играл в него.

Картон вновь попытался подобраться ближе к Рэйву, но Данкан, стоящий посередине между двумя противниками, не пустил его. Только он мог остановить дикую игру, только ему под силу держать в какой-никакой, но узде Картона Брэнцуа. Они были друзьями чрезвычайно долго, и от того понимали состояния друг друга, что бы не случалось.

Данкан сделал шаг вперёд, взглянув прямо в глаза другу.

— Ты хоть немного осознаешь, что в самом деле мог повредить его чересчур прямой позвоночник или спинной мозг, идиот? Или ты полагаешь, в этом месте правила написаны для всех, кроме нас?

Картон выпрямился, держа язык за зубами, и тогда Данкан задал новый вопрос:

— Победа решает всё?

Картон сплюнул кровь и наклонился, опершись руками в колени.

— Да плевать. Так или иначе, ты прав. Ведь всё это означает, что я выиграл.

— Пусть будет так, но с этой секунды ты успокоишься, понял?

Картон кивнул.

— Слыхал, Рэйв, победа за мной.

Посмотрев в глаза Рэйва, Картон подмигнул настолько быстро, чтобы этого никто больше не заметил.

— Будешь должен, придурок, — прохрипел Рэйв.

— По рукам.

Рэйв кивнул сдержанно, сжав челюсть, ведь знал, что должен будет именно он. Картон здорово прикрыл приятеля от психушки, но нравоучения никуда не исчезли. Что бы ни было, всё выглядело убедительно. Игра удалась.

— Значит, Картон выиграл, — сказала Лия, молчавшая до этого момента, и все резко посмотрели в ее сторону. — Выходит, я иду к нему в команду. Что ж, не знаю, как вы, но я, после произошедшего, не могу здесь больше находится.

Не ожидая ответа, Лия бросила короткий испуганный взгляд на корчащегося от боли Рэйва и, мигом спустившись со сцены, пошла в сторону выхода.

— Ты куда собралась? — выкрикнул Картон, но, когда ответа не последовало, быстро направился к Лии и остановил её, схватив за локоть. — Я спрашиваю, куда ты пошла? Отвечай!

Мэри стремительно спустилась со второго этажа. Но она не стала подходить к ним. Осталась стоять в стороне. Поганое ощущение, называющееся беспомощностью, ужалило как чертова пчела. Сердце съёжилось от одной мысли, что этот подонок будет её наставником, и что Лия может быть свидетелем его неконтролируемой агрессии. Мэри знала, говорить сейчас что-то Картону бесполезно, в таком состоянии его мало кто остановит. Она не могла помочь. Но мог Данкан.

Она посмотрела на Данкана, и он всё понял, словно мог читать мысли.

— Больше никаких сцен, — сказал Данкан. — Отпусти её, нам всем нужно передохнуть.

— Прекрати, — тут же прошептала Лия Картону. — Я просто хочу подышать свежим воздухом, вот и всё.

Но он не отпускал её, а только крепче сжимал, прожигая бездушными глазами.

Никто не соображал, что происходит, почему он не отпускал её, и была ли тому причина основательная или же это всё ещё выплеск эмоций Картона. Тревожностью или чувством власти он удерживал её рядом?

— Картон, — не выдержав, угрожающе выдавила Мэри.

Но Картон и не думал отступать, он даже не шевельнулся.

— Отпусти её! — звонкий крик Данкана заставил блондина резко ослабить хватку, а Лию вздрогнуть.

Повременив, Картон выпустил Лию. Быстро направившись к выходу, она взяла пальто у Хосе и, даже не оборачиваясь, захлопнула дверь.

— Убирайтесь, — прокричал Ривьера, и все присутствующие начали суетиться. — Я сказал, пошли вон из моего бара. Вон, черт возьми!

Все начали стремительно направляться к выходу, включая оратора Майки. Рим и Хелен остались на месте в ожидании подходящего момента, но как только народ разбежался, недолго думая, они направились к Рэйву. Данкан остановил их лишь взглядом. Они схватили на лету его мысль и, сдержанно кивнув, нехотя пошли наверх в кабинет Рэйва, ждать там своего босса. Только Мэри, Картон и, поднявшийся с пола Рэйв, остались в баре. Все работники скрылись на кухне, администратор стоял в сторонке от происходящего, боясь попасться под горячую руку, при этом был под рукой, на всякий случай.

Данкан прошелся глазами по каждому оставшемуся в помещении.

Пройдясь до барной стойки, он осмотрел предлагаемые в его баре напитки и обреченно выдохнул, будто подходящего виски снова не было на месте. Скорее всего, так и было. Хотя, проблемы в баре с его друзьями, разумеется, крупнее недостающей выпивки. Но отсутствие нужного алкоголя ударило в самое сердце.

— Джордано, — крикнул Данкан.

Администратор подбежал ближе и склонился так, что мог без лишних усилий коснуться носом пола.

— Вызови Рэйву нашего доктора. Пусть осмотрит его на втором этаже.

— Будет сделано.

Джордано, приблизившись к Рэйву, попытался поддержать его, чтобы тот не упал. Но Рэйв вмиг оттолкнул бедолагу, рыкнув от боли.

Он упорно поднимался по лестнице самостоятельно. Пот тёк по лбу. Боль пронзала, но он, несомненно, был уверен в том, что справится с чем угодно, особенно с физической болью. Джордано смиренно, на расстоянии двух ступенек, поднимался следом.

Когда они вошли в кабинет Рэйва, где их встретили Рим и Хелен, Джордано так и не вышел. Данкан знал, что Рэйв все понял, и не выпустит Джордано до полного спокойствия в помещении. Иначе тот и впрямь нарвётся на неприятности, оставаясь поблизости для поддержки и внезапной помощи.

Данкан взял виски со второй полки, и начал осматривать бутылку, щуря глаза и напрягая каждый мускул на лице. Почему он раньше не пробовал его? Ирландский виски — то, что надо в сегодняшний вечер.

— Картон, свали и приведи себя в порядок.

Данкан поставил виски на стол и проводил взглядом друга до самой двери в уборную.

— Не думай, что про тебя все забыли. Иди же, помоги своему ненаглядному.

Со второго этажа донёсся обреченный вздох. Лесси медленно спустилась по лестнице, и пока, стуча каблуками, шла до уборной, не переставая сверлить взглядом Мэри, Данкан опустил глаза, что показалось странным Мэри. Данкан прятал взгляд от Лесси? Или это бред собачий, и Мэри показалось? Почему она на этом зацикливается?

— Неужели, — выдохнул Данкан, когда дверь за Лесси захлопнулась. — Тишина.

Данкан достал два стеклянных бокала с толстым дном, поставил их на барную деревянную стойку, разлил виски и указательным пальцем чуть пододвинул один бокал вперёд. Другой взял сам.

Мэри удивилась и, сложив руки на уровне груди, не приблизилась к барной стойке.

— Я не собираюсь пить с тобой.

Данкан опустошил свой бокал одним глотком и выдохнул, прикрыв веки.

— Не пей.

— Тебе не понравилось представление? — с наигранным удивлением спросила Мэри, и Данкан раскрыл глаза. — Ты же так этого хотел. Шоу! Теперь твои игроки будут больше трястись, глазея на вашу святую троицу. Получай наслаждение.

Ривьера с каменным лицом смотрел на Мэри, слушал её, а когда она закончила, взял бокал, который предназначался ей, и выпил до дна. После выпустил воздух из легких и провёл языком по пухлой нижней губе.

Он кивнул, снова наливая себе выпивку в два бокала.

— Ты права. Отличное было шоу. Отменное. До такой, черт возьми, степени, что все ушли с гребаным восхищением! А тебе понравилось, дорогая? А твоей подруге? Хочешь, я тебе билеты на такое каждый день покупать буду?

Мэри решила не отвечать.

Выпивка явно ударила ему в голову. А в голове его сейчас явный перебор с гневом. Два в одном — ужасное месиво. Да и сама она была не сказать, что трезва. Но она не была пьяной. Выпившей — может быть, но не настолько, чтобы чувствовать себя плохо или хорошо. Ей было лишь спокойно, словно она выпила пару глотков виски перед сном.

Сколько алкоголя она влила в себя? Очень, очень много за вечер. Тогда вопрос возникает сам собой: почему она трезва?

— Ты снова это сделал, — прошептала Мэри.

Данкан даже не повёл бровью.

— Что я вновь сделал? Поведай.

— Подменил выпивку на безалкогольную. Чтобы я не устроила здесь сцену. Чем ты сейчас лучше меня?

— Ничем. Я подменил тебе только пару последних бокалов, так как был очевидный перебор. Вот почему ты не заметила сразу.

— Сейчас перебор у тебя.

— С кем не бывает.

Он налил ещё виски в два бокала и, черт возьми, был до мозга костей серьёзен.

— Подойди.

Мэри удивилась, ее щеки вспыхнули от закипевшей злости, но она не собиралась об этом трепаться с ним, лишь выдавила:

— Нет.

— Упёртая, — хмыкнул Данкан. — Хотя, знаешь, когда я тебя трахал, мне нравилась твоя упёртость. Особенно, когда ты выпьешь. Хочешь вести танец, и ведёшь. Хоть пятьдесят оттенков серого снимай с нами в главной роли, мы бы прекрасно сыграли.

Теперь её щеки покраснели не от злости.

— Что ты несёшь?

Данкан ухмыльнулся, выпив новую порцию алкоголя.

— Правду, ангел. Я говорю правду.

— Прошло два года, и это слишком много. Не нужно об этом говорить. Вспоминать не имеет смысла.

— Почему же? Ты всегда любила воспоминания. Даже вела дневник, записывая там, как ненавидишь меня.

— Я ненавидела тебя, потому что была пленницей. Как и сейчас.

— Ты не пленница, Мэри. И никогда ею не была.

Мэри хмыкнула.

— Разве?

— Хочешь сказать, ты была со мной только потому, что я тебя взял в плен?

Мэри сжала кулак, так, что ногти впились в нежную кожу. Глаза Данкана выдавали блеф, но Мэри всё равно не могла придумать верный ответ его вопросу.

Ответить «да» — означало солгать, ответить «нет» — значило сознательно сдаться ему, что ни в коем случае не должно произойти. Молчать — самое верное решение, хоть и идиотское.

— Что бы ни было, со временем мы стали семьей, — вдруг прошептал он.

Сердце Мэри сжалось. Семья — то, что она потеряла.

— Всё изменилось.

Данкан кивнул, сжав челюсть.

— Верно.

Он вышел из-за барной стойки, преодолел разделяющее их расстояние и подошёл к ней почти вплотную.

Мэри не двинулась с места, не сказала ему отойти, или, хотя бы, не подходить. Она молча прошлась взглядом по его телу в джинсах и чёрной футболке-поло, по широкой груди, по выточенным скулам, и выше, к глазам цвета океана. Твою мать, она не могла сказать себе не смотреть и отойти, она могла лишь сглотнуть слюну и пялиться, как девчонка.

— Мэри...

Он сделал ещё шаг ближе, и она не выдержала.

Мэри развернулась и направилась в сторону выхода из бара, чтобы поскорее избавиться от жара по всему телу. Ей удалось сделать пару шагов прежде, чем Данкан настиг её и остановил, схватив за руку.

— Мы не закончили, — прошептал он.

Данкан стоял позади, всё ещё удерживая Мэри за руку, словно боясь, что при малейшей возможности она подастся вперёд и сбежит.

Свободной рукой он прикоснулся к её шее, провёл вниз, по плечу, медленно ведя ниже, доходя до кисти. Вниз, вверх. Вниз, вверх. Медленно, доводя тело до расслабления. Данкан опустил голову к её уху так близко, что Мэри ощутила его дыхание и аромат ирландского виски.

— Что ты чувствуешь, когда я касаюсь тебя?

Его сдавленный голос стал третьим ударом, мурашки прошлись по коже, заставляя тело содрогнуться.

— Ты правда хочешь услышать ответ?

Он продолжал водить по её руке, соприкасаться с кожей, улавливать её дрожь.

— Да, Мэри. Я этого хочу. Мне необходимо знать, что когда мои пальцы скользят по твоей руке выше, ты ощущаешь не только страх.

— Но он есть.

Данкан развернул Мэри к себе лицом, ухватил за талию, и приблизил так быстро, что она успела только втянуть воздух и почувствовать опьяняющий аромат сильнее. Его взгляд стал свирепым, пронизывающим. Глаза блестели, и привычный голубой огонь разгорался как при пожаре: быстро, устрашающе.

— Боишься меня?

Был ли это страх его, как человека, как чертового Данкана Ривьеру, или страх перед тем, кто собирается снова указывать Мэри на то, что она должна, и обязана... по правде говоря, Мэри толком не знала. Она запуталась в своих чувствах, в особенности, что она испытывала к нему. Она ощущала ненависть, злость, отчаянье, но и давняя любовь, кажется, билась о стенки сердца.

Мэри напрягалась сильнее, когда он наклонился к ней. Когда его лицо приблизилось, она не переставала смотреть в глаза. Она и не думала отворачиваться.

— Я жду от тебя не страха, Мэри.

Его хриплый голос казался таким жалким. Его сожаление было видно и без микроскопа. С ней он был не прошлым Данканом, что-то изменилось, и были ли изменения связаны с тем, что Мэри больше не прежняя игрушка, или это наоборот, новая игра, новая тактика Ривьеры — тоже загадка. Этот клубок распутать казалось невозможным, но Мэри хотела хотя бы попытаться. Она правда этого хотела. Знать всё, что твориться в его голове сейчас, спустя столько времени.

Данкан стиснул челюсть и нехотя, но достаточно уверенно, заставил себя отпустить талию Мэри.

— Я никогда не хотел, чтобы ты меня боялась.

Он отстранился, а Мэри по-прежнему не отводила взгляда.

— Ты жаждал подчинения, — прошептала она.

Они смотрели друг на друга, и у каждого на лице отражалось воспоминание их прошлого разговора.

— Тотальное подчинение мне — закон этой игры, закон этого места. Ты была частью этого.

— Я была обязана, подчиняться. Таковы были правила.

Он кивнул.

— Верно, Мэри. Правила игрока.

— Но я была еще и твоей девушкой, Данкан.

— Ты была для меня всем.

Гордо подняв подбородок, она сделала шаг вперёд и оказалась к нему так близко, как была минуту назад.

— Действительно ли так было? — тихо спросила она.

Данкан кивнул, соглашаясь с каждым словом.

— Действительно, — прошептал он, — так было.

Если бы сейчас ей предложили обезболивающий укол, она бы попросила десять. Десять уколов, чтобы избитое словами тело откинулось из-за передозировки.

— Я, пожалуй, пойду, — она развернулась молниеносно, не понимая, почему стало так тяжело дышать. — Лия ждёт.

Быстро зашагав вперёд, она слышала, как он позвал её по имени, но и не подумала останавливаться. Взяв у Хосе верхнюю одежду, Мэри повернулась к Данкану, и они вновь встретились взглядами. Она хотела сказать «пока», или жалкое «до встречи», но он опередил ее:

— Фото стоит, где и стояло.

Господи, он доводит её до боли во всем теле специально. Он играет с её эмоциями.

Мэри сжала губы...

— Фото, — продолжал он, — с твоего дня рождения.

... и поспешила выйти из помещения.

Ночной холодный ветер тут же ударил в лицо, и Мэри накинула пальто, вдохнув полной грудью. Там было невыносимо жарко, и нехватка воздуха сопровождалась жгучей болью в груди, но сейчас, стоя на улице, стало легче... на один процент.

Заправив волосы за ухо, она осмотрела местность вокруг, и заметила Лию, сидящую на лавочке вдали от бара. Как долго она пробыла там в такой холодный вечер? Мэри почувствовала себя скверно и поспешила к Лии.

— С каждым днём становится всё холоднее, — громко сказала Мэри, стараясь перекричать ветер и присаживаясь на деревянную лавочку рядом с подругой.

Запахнув пальто, протянула руку, на что Лия широко раскрыла глаза, а после усмехнулась.

— Как в душе у этих людей? — спросила Лия, передав Мэри сигарету.

Мэри сделала затяжку и выдохнула клубящийся дым.

— Верно. Холод и пустота.

Но она знала, где найти лучи тёплого солнца.