Что чувствует человек, познавший все оттенки страха?

Ничего. Абсолютно ничего.

Прочувствовав огромнейшую боль в груди, поддавшись нездоровой панике, психозу, выплакав все слёзы, обдумав все иные варианты пройденных ситуаций, обвинив самого себя, возненавидев весь мир, наступает момент, когда кажется, что внутри больше нет ничего. Глубокая опустошённость. Словно выключение эмоций. Боль так сильно пропитала тебя собой, что ты как мокрая губка держишь всё в себе. Гниешь изнутри, оставаясь неизменной снаружи. И самое страшное — неизвестно, когда тебя выжмут и промоют от этой гадости. Когда тебя спасут?

Вот что сейчас происходит с Мэри. Это поглотило её.

Она сидела на холодном кафельном полу своей ванной комнаты и практически не моргала. Стеклянными глазами сквозь пелену смотрела на руки, вглядываясь в засохшую под ногтями кровь. Единственное, что не смогла отмыть. Мэри прокручивала минуту убийства в своей голове и, каждый раз, когда доходило до того момента, как она подбегает к лежавшему на полу другу, внутри неё становится все меньше и меньше воздуха. Комната сужается, давит. Красные глаза страшно зудят, голова болит, шок не покидает, а слезы все равно идут вместе с бесконечным потоком отчаянья и страха.

Выстрел. Крик. Кровь. Перемотка. Выстрел. Крик. Кровь. Перемотка. Выстрел...

Бесконечное воспроизведение кровопролития. Непереносимое видение уплывает, но подсознание вновь возвращает к случившемуся горю. К смерти. Слова в голове и представление того, как Калеба закапывают в землю, что больше его никто не увидит, что он не познает жизни, что это всё из-за неё... О Господи, лучше бы Данкан убил её.

Сорвавшись с места, Мэри подошла к раковине и включила холодную воду. Резкими отрывистыми движениями она начала отмывать кровь. Схватив кусок мыла, начала вдавливать его в ногти. Пока оно не смоется, Мэри будет стоять здесь и пытаться избавиться от крови своего коллеги. Снова и снова, пока руки не будут стопроцентно чистыми.

Получилось. Теперь Мэри руками уперлась в раковину, тяжело дыша. Но уже без слез. Пустым взглядом наблюдая за льющейся из крана водой, она, кажется, перестала моргать на какое-то время.

— Мама говорила, что это должно успокаивать. Уходящая вода. Словно все проблемы уходят, — прерывисто шептала Мэри, и резко выключила воду, ударив по смесителю. — Чёртов бред!

Она вышла из ванной комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд Мэри неподвижно следила за тем, как Картон рассматривает свой маникюр, расположившись в кресле её покойной бабушки. Ещё один человек, отправившийся в царство мертвых, только вот здесь виной служила старость, а не Мэри.

Боже, она ненавидела себя за всё случившиеся в жизни. Там, где присутствовала она — был мрак.

Смерть человека, чья жизнь была отнята из-за неё, из-за чертовой игры, разбередила старые раны. Словно от леденящего тумана внутренности затрясло. Ноги не держали на месте, и Мэри, пошатнувшись, схватилась за ручку двери, ведущей в ванную.

Картон подскочил с места, чтобы поддержать её, но Мэри вытянула руку вперед, останавливая его на полпути.

— Убирайся, — прошептала она, всё еще удерживаясь за дверь.

Картон привёз её домой. Чтобы с ней ничего не случилось, сидел два часа и ждал, когда Мэри выйдет из ванной комнаты. Вроде надоедливой сиделки. Периодически он подходил к двери, чтобы проверить, жива ли она. В ответ слышал всхлипы. За эти часы даже он, человек, которому плевать, казалось бы, на всё, почувствовал себя паршиво.

Но девушку не заботили его кратковременные перемены.

Мэри перевела дух и медленно подошла к дивану. Она легла, отвернувшись от парня.

Картон заметил на её лице безмолвный крик и сделал два шага вперёд.

— Слушай...

— Я сказала, чтобы ты убирался.

Выдохнув, он покачал головой, словно поражаясь её поведению.

— Прими это уже, — пробормотал он, его голос смягчился. — Прими такую жизнь. Данкана. Прими то, что ты ничего не сможешь сделать. Чем больше ты устраиваешь сама себе головомойку, тем ближе делаешь шаг навстречу той самой занудливой принцессе, которую он так хотел опрокинуть.

От слов Картона внутри все сжалось.

Мэри закрыла глаза, пытаясь не разрыдаться вновь. Его слова были настолько правдоподобны, что это вгоняло в ужас. Казалось, что история повторяется. Что она снова бесхребетная девочка, не соображающая, почему плохой мальчик ведёт себя с ней как сволочь.

— Завтра мы валим из этого села, самолёт частной компании ждёт нас в два часа дня. Будь готова.

Блондин чуть нахмурился, смотря на такую, как он считал, жалкую девушку. Спустя пару секунд он направился к двери и уже хотел покинуть этот дом, но остановился.

— Не сопротивляйся ему, Мэри. Иначе, все будет только хуже. Ты знаешь.

— Уйди, — прошептала она, сдерживая слёзы. — Я прошу тебя.

— Расслабься и пакуй вещи.

Как только входная дверь со щелчком захлопнулась, Мэри с закрытыми глазами прислушивалась, что происходило за приоткрытым окном.

Минута, и рёв мотора стих. Картон уехал.

Слезы. Мысли. Острая боль в груди. Всё это вновь превращало её в сломанную куклу. В игрушку Данкана Ривьеры. В ту, кем он управлял.

***

— Мы в этом городе всего два дня, а ты уже убил человека, — выкрикнул Картон, входя в гостиную выкупленного ими дома. — Впечатляешь!

Данкан сидел в кресле, запрокинув ногу на ногу, и смотрел в окно, на темную ночь маленького городка. От освещения огня свечи, стоящей на комоде, его лицо выглядело слишком жестким, и Картон, очевидно, понял, что произошедшему сегодня в ресторане друг тоже не рад.

Уверенность в том, что Данкан делает все по своему четко построенному плану резко пошатнулась. Он два года смотрел на то, как Мэри прекрасно жила без него. Это причиняло боль. Он хотел отплатить, и полагал, что получит удовольствие. Он всегда получал наслаждение от игры её чувствами.

Но сегодня этого не произошло.

Когда он увидел её глаза орехового оттенка, наполненные горячими слезами после чертового выстрела, ему захотелось обнять её. А потом он понял, что во взгляде была та самая ненависть, которую он уже видел. В груди всё окаменело, и единственное, что крутилось в голове: так чего же, мать его, в конечном счете, он добился этим спектаклем?

С глубоким вздохом Картон уселся на рядом стоящее кресло. О Господи, вздохи Картона иногда напрягали больше, чем его комментарии. Одно его присутствие давило на мозг.

Картон старался заглянуть Данкану в глаза, увидеть там хоть что-то, что объяснило бы его поступок, но не вышло. В голубых глазах была лишь неизвестность.

— Я думал, что ты хотел её только запугать.

О, ты не один так думал, Картон.

— Как видишь, не вышло.

— Ты же помнишь, чем закончилась ваша с ней игра в прошлый раз? — Картон наклонил голову, вскинув бровь. — Я надеюсь, ты делаешь правильные ходы, и нам не придётся вытаскивать ангелочка с очередного раунда?

— Я всё рассчитал, Карт.

Однако, подумал он, рассчитал всё херово.

— Был бы ты поаккуратнее. Я же знаю тебя. Сначала все раз сто продумаешь, а потом делаешь. Всегда все рассчитываешь. Но...

— Ты прав, — перебил Данкан, не желая больше слушать. — Я и сейчас все рассчитал, говорю же.

— Но, — повторил Картон,— не с ней. С ней твой мозг притупляется. Не смотри на меня так, это известно многим.

Данкан скептически смотрел на блондина и понял, что определенно хочет ему взрезать.

— Не неси бред, друг.

— Да, я соглашусь, что иногда несу бред. Но сейчас я серьёзен.

— Что охренеть как странно.

Картон кивнул.

— Снова соглашусь. Если подумать...

— Это на самом деле происходит? Обычно в нашей команде думаю только я.

Картон встал с кресла, бросив попытки достучаться до друга. Осмотрев мрачное помещение, он вскинул руки вверх, словно сдаётся.

— Я больше не буду участвовать в этой мелодраме. Только, у меня есть один вопрос, — Картон подошел к кофейному столику, затем взял бокал и налил свой любимый скотч. — А ты не боишься, дорогой мой друг, что скорее доведёшь её до психушки, чем до своей кровати?

Опустошив бокал за раз, Картон, сузив серо-зелёные глаза, устремил взор в сторону Ривьеры. Ответа на вопрос не последовало, как и ожидалось, ведь он задел за живое. Ни одна жилка на лице Данкана не дрогнула. Он молчит, не спорит. Застыл, словно статуя. Мраморная статуя зла. Это означает только одно — он строит новый план или дорабатывает старый. У него в душе явно идёт отчаянная борьба.

Картон искренне изумился тому, как чёртова любовь кардинально и разрушительно меняет устои человека и решил, что ему не помешает ещё один бокал скотча.

Ривьера несколько долгих секунд безмолвно смотрел в пустоту, а потом сорвался с места. Даже не глянув в сторону друга, он схватил ключи от машины и двинулся к выходу.

***

Открыв глаза среди ночи, Мэри слушала, как из коридора музыка на звонке телефона заполняла тишину помещения.

Уговорив себя встать с дивана, она направилась в коридор и, достав из сумки мобильный, ответила на звонок.

— Неужели! Ты хоть представить себе можешь, как я тут с ума схожу? В мою голову даже пришла мысль, что он тебя...

— Лучше бы он меня убил, — хрипло выговорила Мэри.

Мэри не увидела, но услышала, как ахнула Лия.

Из глаз медленно потекли слёзы. Опять. То, что и подруга будет замешана в таком кошмаре, добавляло глубокую обеспокоенность, смешанную со страхом.

Когда же Лия заговорила, её голос звучал ровно и твёрдо:

— Не смей говорить больше таких вещей. Тебе ясно?

— Прости меня, — не удержав поток слез, как и свою душевную боль, с огромнейшей горечью произнесла Мэри. — Это все из-за меня. Я прошу тебя, я умоляю тебя, прости меня... — сжав рукой край футболки, она скатилась по стене и села на холодный пол, рыдая всё больше. — Я же знала, что рано или поздно он найдёт меня и пострадают все. О Господи, из-за меня, из-за меня Калеб мёртв. Боже, Лия, что же я натворила...

— Замолчи, — перебила Лия, и её твёрдый голос заставил Мэри с трудом совладать с собой. — Винить себя равноценно тому, что сдаться. А ты должна бороться, Мэри. Или...

— Что? — хрипло и сдавленно прошептала Мэри. — Что я могу сделать?

— Ты должна бежать.

Воздух из легких улетучивался. Опять убегать?

Возможно, в этот раз он не найдёт её, но неужели можно рассчитывать на подобное?

Мэри замерла, затаила дыхание, обдумывая слова Лии более разумно, пытаясь мыслить здраво. Убеждая себя, что она справится и с этим всем дерьмом. Гудение в голове не прекращалось. Красные глаза, наполненные солёной жидкостью, бегали по комнате в поиске ответа.

— Нет, — прошептала она. Её голос стал жёстким. — Это не выход.

— Мы поможем тебе, Мэри. У тебя получится зажить нормальной жизнью.

— Я смогу сбежать снова, Лия. Проблема не в этом.

— А в чем же?

— Он убьет вас всех, — сказала она, ощущая, как грудная клетка сдавливается. Слёзы вновь подступали. — Он всех убьет.

— Зачем ему мы?

— Ты не понимаешь, — грудь Мэри затряслась. — Я уже видела. Такое уже было. Я проходила это. Это игра, Лия. Нельзя просить пощады. Нельзя бросать раунд, бежать. Выйти можно только победителем. А я... Я... Я никогда не выйду. Мои ходы бесконечны. Все люди, окружающие меня — пешки. Игрушки в руках Данкана.

— Успокойся, — Лия вздохнула. — Мы... я не знаю, мы должны сообщить в полицию. Я уверена, шериф Фирс нам поможет. Всё это не должно остаться безнаказанно.

Мэри горько усмехнулась, вспомнив, как раньше и сама думала именно так.

— Лия, он хладнокровно убил Калеба, лишь бы я поехала с ним. Это был, как он называет, намёк. Если я сделаю что-то не по правилам, он убьет и вас. Он делает так всю мою жизнь. Что бы я ни сделала за те три года, я уже пожалела об этом. Конечно, можно попробовать ещё раз, но тогда мы рискнем жизнью шерифа. А если я побегу, то рискну твоей жизнью. У меня нет выхода.

На той стороне послышался жалостливый вздох, полный сожаления, и по всхлипам сразу можно было понять, что Лия тоже не сдерживает себя.

— И что же ты будешь делать?

Мэри подняла голову, уткнувшись взглядом в потолок.

— Картон сказал, что завтра в обед у нас самолёт.

— Он сказал, куда вы полетите?

— Да, — прошептала Мэри. — Мы летим домой.