Долина залита медовыми закатными лучами. Глаз не различает зелени травы и придорожной ежевики – и сероватое полотно шоссе, и розовеющее закатное небо, и белая стрела скоростного поезда – всё утопает в золотистом сиропе уходящего дня.

Деревушка меньше чем в двадцать домов лежит на ладони бескрайнего поля за нашими спинами, а ближайшего отсюда Лиона словно и нет.

Ваня налюбовался поездами, и мы идем назад по безмолвной улице. Тишина ее наполнена уютом французского прованса. Высокая каменная изгородь обвита плющом, и где-то негромко поют цикады, подчиняясь правилам местных вечеров. Звук наших шагов слышно, кажется, в самом монастыре.

Атмосфера этого места заполнила нас до краёв, и слов нет, нет эмоций, или их так много, что перегруженное сознание перестало воспринимать любые шумы, кроме этой тонкой созерцательной тишины. Мы молчим.

Монастырь Тезе, словно наземный бермудский треугольник, поглощает толпы молодых туристов со всего света, оставляя за его пределами все раздоры и разногласия, - это островок мира. Мы приехали с группой из России и влились в размеренную жизнь этого места. Утром молитва, семинары, после обеда работа на территории, семинары и молитва.

Об истории монастыря нам рассказал брат Лука – француз с большими оттопыренными ушами, с залысиной и с умными голубыми глазами. Он сидел перед нами, долго молчал, потом произносил несколько фраз на русском и вновь погружался в задумчивость. Потом вдруг выныривал из своих мыслей и обводил нас озорным взглядом.

Он рассказывал, что во время войны будущий настоятель монастыря Тезе, брат Роже, укрывал у себя евреев. В послевоенные годы он начал принимать немецких солдат, оглушенных и задавленных чувством вины. Монастырь родился из желания исчерпать любые конфликты, поэтому здесь есть место представителям любых конфессий.

Труд, молитва и простота жизни. Этим простым правилам подчиняются и монахи, и паломники. Позавчера мы мыли посуду, вчера – туалеты, а сегодня наша обязанность подготовить церковь к молитве. Мы раскладываем тонкие тетрадки с песнопениями на всех языках сразу, зажигаем кругляши свечей, и храм наполняется их дрожащим светом.

Храм – это огромный деревянный сарай под двускатной крышей. Вместо алтаря – возвышение вроде сцены, на котором алыми шатрами струится импровизированное пламя Святого Духа. Небольшое пространство у алтаря огорожено искусственными кустами – это место для монахов. Они сидят на маленьких низких скамеечках, облаченные в белые одеяния.

Люди постепенно заполняют храм, рассаживаясь на полу. У каждого в руках книжечка песнопений и зажженная чайная свеча. Мы сидим ближе всех к монахам как помощники в этот день. От алтаря к дальнему краю изгороди идет брат Роже. Ему девяносто лет. Это некогда высокий человек, сейчас же он высох, сгорбился, неуверенно ступает под тяжестью белоснежной ризы, опираясь руками на спины двух монахов. Дойдя до края кустарника, братья усаживают его в инвалидное кресло, заботливо укрывают ноги пледом, улыбаются детям, рассаженным вокруг брата Роже.

Мы поем короткие песнопения, повторяя их снова и снова десятки раз на манер мантры. Талантливо аранжированные мелодии прекрасны. Наши голоса сливаются вместе, и кажется, что теперь больше нет споров, войн, разделений, что эта молитва достигла небес.

Я пою Wysławiajcie Pana! Śpiewaj Panu cała ziemio Alleluja Alleluja!* и сердце в груди сладко замирает в этом абсолютном единении. Что-то привлекает мое внимание, и я поворачиваю голову. Темноволосая женщина в простом красном платье идет по проходу. Вероятно, это мать одного из детей, но я почему-то всё смотрю, как она перешагивает изгородь и не наклоняется ни к одному из них. Она поднимает руку в широком размахе, что-то у нее в руке, но я не вижу. Затем ее рука резко опускается к голове брата Роже, и мелкая кровавая пыль оседает на лице маленькой рыжеволосой девочки.

Женщина повторяет удар, и кто-то из паломников в зале кричит. Двое братьев подбегают к ней и хватают ее за руки, но она не сопротивляется. Два других монаха подхватывают и уносят куда-то за алтарь брата Роже, а люди вокруг вскакивают с мест, направляясь за детьми и к выходу. В такой давке могут быть жертвы, поэтому помощники жестами усаживают всех на места в течение пары минут.

Порядок восстановлен. Звучит Аллилуйа, и все подхватывают мелодию. Снова в храме слышно лишь песнопение. По-прежнему горят свечи. Только что-то неуловимо изменилось в атмосфере - тишина больше не умиротворяет, это тишина неизвестности, тишина ужаса. Сквозь музыку и пение слышна сирена скорой помощи. Затем из-за алтаря выходит брат Лука.

- Братья и сестры, брат Роже отошел к Господу. Для нас это ни с чем не сравнимая утрата. Всё, что мы можем сказать друг другу в такой момент – Христос воскрес!**

Вновь звучит пение, поднимаясь выше крыши храма, выше облаков и растворяясь в безмолвной пустоте космоса, где нет войн и разногласий, нет печали и страданий. Есть только всеобъемлющая беспристрастная тишина.

*Слава Господу! Пой Господу, вся земля. Аллилуйя Аллилуйя!

**16 августа 2005 года во время вечернего молебна в Тезе Брат Роже был зарезан молодой румынкой по имени Луминица Руксандра Солкан, которая впоследствии была признана психически больной. Он был ранен несколько раз, и, хотя один из братьев нёс его от церкви, он вскоре умер. Нападающая была немедленно задержана прихожанами и помещена под стражу.

Roger Louis Schütz-Marsauche, известный как Брат Роже, 12 мая 1915 г.- 16 августа 2005 г.