Красивые так многого не знают, они так наивны и глупы, не представляют, как сильно человек может быть жестоким, их чистые души не способны даже думать о такой мерзости.

Только я закончила говорить, как Эрнест вскочил со стула и выбежал за дверь, перед его уходом я успела заметить в синих, некогда лучистых глазах отвращение и ужас. Выходя, адвокат держал себя за рот и очень уж торопился.

Меня снова оставили одну со своими воспоминаниями, мерзкие лапы уже мёртвого брата из прошлого врывались в моё сознание сейчас.

Моей руки вдруг что-то коснулось.
Что-то... противное.

Нет!

Это... невозможно.

Корпусом резко оборачиваюсь назад, ожидая увидеть мой личный кошмар, его руки.
Но встречают меня лишь голые стены.
На пальцы ног как будто что-то наступило.
Противное, старое, поношенное.
Его обувь.
Я вскочила. Старенький стул с грохотом упал на сырой пол.
Под столом ничего нет. Не должно быть...
С трепетом опускаюсь на колени и смотрю под старый стол.
Бетонный пол старой тюремной камеры — ничего больше.
Пусто.

— Мелания? — перейдя порог, Эрнест имел удовольствие лицезреть меня скрюченной в три погибели под столом.
Я хотела подняться, но моя несчастная головушка встретила на своём пути препятствие в виде столешницы. Машинально (не из-за боли, что должна была настигнуть меня в таком случае) опустив голову чуть ниже, я расслышала смешок, по-видимому, в свой адрес.

Надо мной посмеялись?

Я вызвала у кого-то улыбку? (И было неважно, что виной тому моя неуклюжая голова)

— Ну же, вставай. Что ты там застряла?

Внемля совету адвоката, я встала, подняла стул и села перед ним.
Он тоже сидел.
Молчит.
Зачем он молчит? Ему же нужно так много спросить.

Вдруг я почувствовала, как щёки запылали ранее мне неведанным огнём.

Что это?

Я заболела?

Дотронувшись рукой до лица, щёки почувствовали приятную прохладу, исходящую от всё ещё дрожащих рук.

Приятно.

— Мелания, — кашлянул он, обращая моё внимание. Обратила на него свой взгляд, но руки со щек не убрала. Вдруг, он покраснел. Ему жарко? Он тоже заболел? Я его заразила?

— Да, — неуверенно прошептала я и поспешила отвести взгляд, хотя бы глазами не смотреть в будущее, где меня ожидает борьба за свободу, которая, быть может, и вовсе бесполезна.

— Всё, что ты рассказала, — он говорил очень медленно, старательно подбирая слова, — это весьма серьёзные обвинения, они требуют прямых доказательств, но именно они могут подарить тебе долгожданную свободу.

— И что мне делать?

— Ничего. Ты сделала всё, что было необходимо. Теперь очередь за мной, я найду свидетелей, разыщу любую мелочь, что сможет нам помочь, — нам? — но я не позволю, чтобы что-то подобное произошло с тобой снова.

Как он наивен. Думает, освободив меня, подарит мне счастье и волю? Как бы не так.
За стенами этой тюремной камеры меня ожидает человек, что жаждет мести, чувства которого достигают немыслимой отметки, думая обо мне, в жилах которого кипит кровь лишь для того, чтобы убить меня. Это моя мать.