2011 год, август. Спустя почти три года.
Я включаю в контакте песню Luxor — Время не лечит, и заново проживаю тот вечер помолвки своей старшей сестры. Прокручиваю в голове все снова и снова, как будто, что-то толкает меня это делать. Я часто думаю о том, что было бы, если я, набравшись смелости или, может, наоборот еще больше трусости, тогда сбежала с Табризом, где бы мы были сейчас? Были бы у нас дети? И, интересно, как бы их звали? Я бы, наверное, очень хотела назвать старшего сына — Абдулазиз в честь своего доброго, в меру строго, но справедливого отца, а дочку в честь своей тети Фатимы, ставшей мне второй мамой.
Табриз ко мне приходит во снах вот уже больше тысячи дней. Я не знаю, куда от него сбежать, от этих навязчивых мыслей, что все могло бы быть иначе. И что этот бой давно проигран. И я, наверное, давно бы сошла с ума, если бы не луна, освещающая Москву в жаркие ночи лета, не дающая мне сомневаться, что где-то там на берегу пролива Босфор Табриз тоже думает обо мне.
Когда я звоню по скайпу родителям из Москвы в Алмату, я всегда с удовольствием слушаю их веселых треп обо всем на свете, но они никогда не рассказывают мне ничего о семье Сафаровых, о Лейле, тете Мариам, дядя Хасане, а уж тем более о том, чье имя в нашем дома давно уже стало под запретом. Сама я всегда боюсь спрашивать их о чем-либо.
Спустя полгода после моего переезда в Москву к тети Фатиме, позвонил мой отец, он уже перестал злиться на меня и совсем не проклинал, считая меня, черной овечкой в их белоснежном стаде, он говорил о каких-то неважных вещах, о том, что мне надо поступать в институт в Москве, и о том, что надо бы сделать еще пару операций, чтобы окончательно избавится от нависающей губы (думаю, тут без влиянии тети не обошлось), а в конце он тихо добавил, что соскучился, и что не только он соскучился. Его слова были похожими на самый сладкий и вкусный торт, который когда-либо мне удавалось попробовать, я потом неделю ходила, улыбаясь всем подряд. Я спросила его тогда: ｫА Диля?ｻ, и он ответил: ｫОна — твоя сестра, всегда будет таковой, и родственников не выбирают, и она любит тебя.. Просто еще не готова признать этоｻ. Но я, все равно, искренне радовалась, что хотя бы с родителями появилась возможность наладить общение.
А в один из новогодних праздников, мои родители, не хотевшие, чтобы я приезжала в Алмату, сами приехали в Москву с кучей подарков для меня, тети Фатимы и ее вечно занятого мужа. А вместе с ними была и Диля, скромно спрятавшаяся за спиной отца, когда они заходили в квартиру. Но, увидев ее, я тут же кинула к ней на шею, крепко обняв. Диля холодно отреагировала на мое проявления нежности, отодвинулась и сказала: ｫМне иногда кажется, что я тебя никогда не прощу...ｻ. Я почувствовала резкую боль, но, все равно, продолжала держать ее в своих объятиях: ｫМне все равно на твою ненависть, главное, что я люблю тебяｻ. А затем почувствовала, как ее тоненькие руки сомкнулись вокруг моей талии, тогда я и поняла, что не смотря ни на что, мы были сестрами и таковым останемся навсегда.
Про позор нашей семьи потом еще очень долго говорили на землячествах. Даже уже будучи студенткой московского вуза, я познакомилась с двумя девушками-таджичками, делясь с плетнями друг с другом, одна из них вдруг подпрыгнула и сказала:
-Вы знаете, что было!? В одной семье, тоже таджики, были две дочери, а в другой был сын, так вот этого сына собирались женить на старшей, а он общался с младшей дочерью, говорят, с такой страшной, но она с ним спала, поэтому он с ней был. Так вот, на помолвке своей старшей сестры и этого парня, младшая встала из-за стола, была пьяной, вышла в центр зала, стала танцевать, а потом все рассказала.. Ну, что она спит с этим парнем... Такого позора он не вынес, встал из-за стола и сбежал, больше о нем никто не слышал. Представляете!?
Я поразилась очередной раз глупости людей, рассказывающие такие сплетни, улыбнулась, и ничего не стала отвечать. Да и что я могла ответить!? Разве они были там, на том вечере, разве чувствовали то, что чувствовала я, всю ту боль и всю ту любовь, которая живет во мне до сих пор!? И я вспомнила Табриза, снова кольнуло где-то в районе сердца, уже не так, как это бывало раньше, когда я месяцами почти не спала от того, что все болело внутри. И я захотела увидеть его и дотронуться до его кожи кончиками своих пальцев и сказать ему, что я больше никого не смогу полюбить, никому не позволю ласкать мои губы и шептать мне на ухо о моем совершенстве. И я расплакалась.
Сейчас, когда уже позади все самое страшное, когда мои родители смогли простить меня, а у Дили нашлись силы снова обнять меня, сейчас я просто скучаю со страшной силой по человеку, который три года назад заставил меня саму поверить в себя, в мою красоту, который изменил всю жизнь и который дал мне сил, научил бороться за то, что я верю, за мои идеалы, но от которого не осталось даже фотографии...
-Ситора? - я слышу голос тети Фатимы за дверью. - Доченьки, сходи, пожалуйста, купи мне винограда. С ума схожу, как хочу виноград.
Я отрываюсь от своих мыслей и начинаю собираться в магазин, мельком смотрюсь в зеркало — совершенно другой вид, тоненький, еле заметный шрам над губой, почти не заметен под татуажем, и нос уже больше не некрасиво нависает. Я одеваю легкое платье бледно-розового цвета, разлетающегося от любого дуновения ветерка, выхожу в коридор, где тетя Фатима радостно смотрит в мои глаза. Я целую ее и спрашиваю еще раз.
-Только виноград?
-Да, только виноград, - мой взгляд падает на огромный пакет с продуктами, которые еще минут пятнадцать назад привез курьер. И я вижу, что оттуда торчит гроздь винограда, но я не решаюсь ничего сказать тете Фатиме, целую ее и выхожу в подъезд, все еще не понимая, зачем она попросила купить еще.
Лифт медленно подъезжает, и я начинаю немного нервничать, как бы, не начался дождь: за окном виднеется, как быстро подкрадываются темные тучи к нашему району.
Дзынь. Я вхожу внутрь кабинки, нажимаю кнопку первого этажа, и облокачиваюсь к прохладной стене, пытаясь параллельно расчесать спутанные волосы. В моих мыслях все еще непонятное поведение тети Фатимы, а еще я вдруг вспомнила, что надо позвонить Дили и поздравить ее с предстоящей свадьбой. Она — счастливая невеста одного чеченского парня, который три года добивался ее расположения. И мои родители, увидев его влюбленные глаза и слезы, и напор, с которым он так отчаянно бился за нее, сдались, разрешив им пожениться.
Я выхожу на улицу и от сильного ветра поднимается подол моего легкое платья. Я никак этого не ожидала — пытаюсь поймать свою разлетающуюся юбку и слышу до боли знакомый смех, и его голос, точно его...
-Даже ветер готов украсть тебя...
У меня сильно бьется сердце, и я не в силах оглянуться. Я уже знаю точно - Табриз вернулся ко мне. И мне больше не будет одиноко...

Конец.